Где-то есть мир, в котором тяжело жить и тяжело умирать - и тем не менее, он чем-то привлекателен…
Эта книга никогда не была предназначена для коммерческой публикации (в отличие от остальных моих книг - каюсь в гордыне…) Поэтому сюжеты и образы из неё могут встречаться моим читателям в других моих произведениях. Роман написан полностью, но, к сожалению, в те времена, когда у меня не было компьютера, и это занятие меня угнетает - переписывать с бумажных листов в файл. Тем не менее, перед вами - вполне самостоятельный роман. Откройте его. Может быть, он вам понравится.
Верещагин Олег Николаевич
Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Мы будем помнить
Путь в архипелаге…
В. П. Крапивин
Авторское признание
Эту рукопись читало уже немало людей. Удивительна была их реакция на неё - столь же разнообразная, как и сами читавшие.
"Опять ты расизм пропагандируешь…" - кривились одни.
"Ну ты молодец, это прямо сага!" - трясли мне руку другие.
"Ну и зачем ты это написал?" - удивлялись третьи.
"Что, нравится описывать, как малолетки трахаются?" - подмигивали четвёртые.
"Учебник по фехтованию и выживанию", - пожимали плечами пятые.
"Неплохой сборник бардовской песни", - сухо замечали шестые.
"Спасибо, это о нашем детстве", - довольно сентиментально благодарили седьмые.
"Сплошной плагиат", - даже определили некоторые.
В ответ на все эти реплики я только морщился. Иногда открыто, чаще - "про себя". Не было ничего удивительного в том, что каждый читавший книгу нашёл в ней что-то своё. Просто я - Я, автор - не писал роман ни об одной из этих вещей.
А собственно, о чём я его писал?
Ближе всех к истине были "седьмые". Я просто писал о друзьях своего детства, о наших играх, надеждах, снах, фантазиях, ссорах и мечтах, о нашей дружбе и о том, как больно рвалась она временами…
И всё-таки книга выходила не только об этом.
Это был, конечно, Барри с его "островом Никогда-Никогда" и Потерянными Мальчиками. И, конечно, Толкиен - "отдых в пути миновал, пройден последний привал… путь бесконечен и прост - вдаль, на сияние звёзд!" И несомненно Лукьяненко со всеми Сорока Островами. И разом все авторы "географических романов", которые я так любил в детстве. И Крапивин - тут я ничего и объяснять не стану. И ещё сотни прочитанных мной книг - вплоть до михалковского "Праздника непослушания" - да-да! Так что это наверняка плагиат. Или пастиш.
Или?..
Я не собирался - и не собираюсь - получать за эту рукопись какие-то дивиденды. Её не напечатают по множеству причин. Но я всё-таки прошу прощения у авторов тех многочисленных стихов, которые я навставлял в текст, не указывая, кто их сложил, а то и впрямую приписывая другим людям - реально существующим или выдуманным.
Может быть, кто-то в книге узнает себя. Свои мысли и желания. Свои надежды и свою веру. Я же только могу сказать, что, когда мне плохо или мне хочется отступить перед чем-то - в душу мне каждый раз заглядывают глаза того мальчишки, которым я был. Он выступает из какой-то мглы, похлопывая по штанине длинным прутиком и смотрит, а следом выходят другие. Молча. Они не осуждают меня. Они просто смотрят. И я нахожу в себе силы жить дальше…
…Если вы дочитаете книгу до конца, то поймёте, что я писал её ради последней сцены.
И это правда. Или, по крайней мере, её основная часть.
Счастливого пути. Hoott vejkki. Счастливого пути.
-*-*-*-
Отдых в пути миновал.
Пройден последний привал.
Кончены долгие споры.
Путь бесконечен и прост:
Вдаль - на сияние звёзд!
Вдаль - через реки и горы!
Вы же, кого я любил,
Знайте: я вас не забыл,
Вашими жив именами!
Пусть не оставлю следа -
Истинна наша звезда -
Та, что сияет над нами!
Дж. Р. Р. Толкиен
Только эхо в горах
Как прежде, поёт
Голосами друзей-мальчишек…
Голоса их всё тише…
Время не ждёт.
ЧайФ
Я посвящаю эту книгу моим друзьям -
тем, кто своей жизнью опроверг слова
"Игра важнее тех, кто в неё играет",
доказав, что все игры на свете делаются
ЛЮДЬМИ
РАССКАЗ 1
Чужая земля
Это было, это было
в той стране,
О которой не загрезишь
и во сне…
Н. Гумилёв
… - Продавец и спрашивает: "Мужик, а кто там у тебя сидит-то?!" "Не знаю я. Но сыр любит - офигеть!"
Танька рассмеялась, но тут же ойкнула и запрыгала на одной ноге:
- Ой, я, кажется, на что-то наступила…
- Не на бутылку? - забеспокоился я. - Погоди, сейчас… вот сюда давай.
Я подставил ей руку и помог допрыгать до пенька, бросив в траву свои туфли и её кроссовки. Танюшка прыгала и жалобным повизгиваньем обозначала свои невыносимые страдания, но я всерьёз беспокоился - мало ли, что валяется тут в траве? С тех пор, как нашу речку почистили, на её берегу повадились устраивать пикники - в меру своего понимания, то есть: бухали, закусывали и били бутылки о деревья, а иногда - друг другу о головы.
Если Танюшка распорола себе ногу, то в следующий раз колоть головы об их бутылки буду я. Можно и наоборот. Бутылки о головы.
Я усадил её на пенёк и взял в руки левую ступню девчонки - холодную и мокрую от росы. Танюшка сопела мне куда-то в район правого виска, это было щекотно и невероятно здорово. Я задержал ногу девчонки, хотя уже отчётливо видел, что на нежной коже ничего нет - скорее всего, просто наступила на сучок. Сердце у меня постукивало где-то в горле, и я уже почти решился её поцеловать (не ногу, а саму Таньку). А то что же это такое, мы знакомы уже год и ещё…
- А ты, Олег, фетишист, - сообщила Танька мне в ухо. - Ногу-то отпусти, раз там ничего нет.
- Да ну тебя, - сердито отстранился я. - Я думал, ты правда порезалась или ногу проколола.
- Я тоже думала… Кроссовки дай. И носки.
Я нашарил в чёрной траве нашу обувку, передал Таньке кроссовки и присел рядом на пенёк. Но обуваться мы не стали - просто сидели и смотрели на редкие огни за булькающей и шипящей на плотине рекой. На этой плотине хорошо стоять, кидая в белёсую от пены воду камешки. Многим кажется, что вода там пахнет затхлостью, а мне нравится этот запах…
- Сколько времени? - спохватилась Танька. Я посветил зажигалкой на свою "Ракету". - Двенадцатый час?! Ой ёлочки зелёненькие! Я же должна на сахарный к папке ехать. Последний автобус через пятнадцать минут!
Она лихорадочно обувалась. Это был серьёзный облом, у меня, словно молоко, оставленное в тепле, скисло настроение.
- Я с тобой поеду, - вызвался я.
- А обратно пешком? - поинтересовалась она. - Автобус-то последний… Нет уж, ты пойдёшь домой и ляжешь спать - приятных сновидений.
- Ну хоть до ручья провожу, - буркнул я, обуваясь. Танюшка независимо хмыкнула, но возражать не стала. - Завтра увидимся?
- Завтра будет завтра, знаешь такой мультик? - вопросом ответила она. - Ладно, пошли.
По хорошо знакомой тропинке мы углубились в тихую рощу. Справа, за ручьём, Урчали тритоны-"бычки", печально покрикивала какая-то птица. Было абсолютно темно, лишь в проёмах высоких крон временами серебристо подмигивали нам звёзды, да впереди нет-нет проглядывал жёлтый фонарь - как раз над остановкой. Собственно, до неё было не так уж далеко.
Я первым перешёл по брёвнышку через сонно шепчущий в зарослях ручей, подал руку - Танюшка оперлась, легко скакнула.
- Тут я сама, - махнула она рукой по тропинке, ведущей на подъём через кусты.
- Давай я автобуса с тобой подожду, - предложил я. У меня на языке вертелось: "Тебя там что, ждёт кто-то?!" - но я помалкивал. Потому что в ответ вполне можно было получить: "Ждут", - и зрелище молча удаляющейся спины. А так прощаться совсем не хотелось.
- Да нет, не надо, - Танька сделала два шага, потом остановилась. На фоне кустов я её почти не различал - говорил с голосом из темноты, так странно… - Олег, знаешь что… - я вопросительно поднял голову, и она, похоже, угадала это движение, как я безошибочно угадывал, что она сейчас улыбается. - У нас ведь сегодня последний день практики был.
- У нас тоже, - кивнул я и ощутил стремительное удовольствие от того, что теперь я на два месяца с лишним совершенно свободен; от того, сколько всего будет за эти два с лишним месяца…
- Я папку уговорила, - как-то излишне медленно сказала Танька, - и он из нашей школы документы забрал. И отдал в третью. Пока!
Она двинулась к кустам, а я остался стоять, приоткрыв рот. И закрыл его только когда из-за кустов послышался вновь её голос:
- У кинотеатра, в десять!
- Ага, - пробормотал я и. спохватившись, гаркнул: - Приду!!!
В ответ раздался весёлый смех…
…В роще было одно место, где царила полная темнота - кусты и деревья тут не позволяли видеть огни ни с шоссе, где остановка, ни с улицы Пурсовской. Я шагал, не особо торопясь (но всё равно получалось быстро, я по-другому просто не умею ходить) и думал, что завтра всё-таки встану пораньше, чтобы успеть до встречи с Танюшкой заскочить в ДЮСШ и оправдаться за две пропущенные тренировки по фехтованию. А где-нибудь после обеда в штабе наверняка соберутся все наши - должны собраться, первый по-настоящему свободный день лета непременно нужно посвятить Большому Хуралу и обсуждению планов на это самое лето… Но больше всего, конечно, думал я о Танюшке.
Хотя… приходилось думать и о том, что мне сегодня будет. Времени-то уже ого… Я ещё прибавил шагу.
Огни в домах погасли. Вообще, ни огонька. Не обратив на это толком внимания, я проскочил по берегу, рискуя свалиться - и едва не сыграл в воду.
Моста не было.
Это оказалось до такой степени неожиданно, что я обалдело взглянул вниз, надеясь увидеть там рухнувшие бетонные плиты. Но там текла вода. И подальше… да и вообще - Пурсовка вроде бы оказалась в три, а то и в четыре раза шире, чем я привык её видеть.
Чушь какая-то… Я посмотрел влево.
Там тоже не было огней. Ни светящихся в любое время ночи окон почтамта, ни красных огоньков телевышки в небе, ни проносящихся по мосту бегучих лучей фар.
Справа - на улицах Бугра - тоже не было огней. Там был… я потряс головой и втянул воздух сквозь зубы, словно обжёгся.
Там был лес, или я ничего не понимаю. Тёмная хорошо знакомая масса.
Как, кстати, и за рекой. Теперь я чётко различал тёмные силуэты высоких деревьев на фоне более светлого неба. Но больше всего меня ужаснуло не это, а отсутствие звуков.
Вы не замечали, что человека в первую очередь выдают звуки? Машина проехала. Залаяла собака. Хлопнула дверь. Прозвучали обрывки разговора, смех.
Я стоял посреди леса. Это знание пришло вместе с небольшим, но всё же опытом турпоходов, имевшимся у меня. Только в лесу может быть так. На берегу лесной речки, где на многие километры вокруг нет человеческого жилья.
Я почувствовал, что меня охватывает паника, которой почти невозможно не поддаться, паника, рождающаяся из страха перед необъяснимым…
… - Олег! Оле-ег!
Танюшка кричала совсем недалеко, за деревьями, и я опрометью бросился на её голос, даже сам не соображая, куда и зачем бегу. Я бежал не на её голос, а на человеческий голос во внезапно и страшно изменившемся мире.
Мы врезались друг в друга, как два пушечных ядра, вцепились. Поняли, что это по-настоящему - и застыли, немного отойдя от всплеснувшего тяжёлой волной ужаса. Лично я совершенно не думал, что сбылась моя мечта - я обнимаю эту девчонку. Похоже, Танюшка - тоже. Её колотило, хотя за прошедший год я убедился, что она смелая и решительная.
Нет, такой она и осталась. Я понял это быстро. Девять из десяти других девчонок впали бы в неконтролируемую и дикую истерику. Танька, продолжая дрожать, отстранилась и вполне твёрдым голосом изложила:
- Олег, шоссе нет. И остановки, и домов - вообще ничего, только лес. Я туда чуть-чуть прошла, а потом… - она смутилась, но с усилием закончила: - Потом я испугалась и побежала.
- А я испугался так, что и побежать не мог, - признался я. - Стоял и головой крутил.
Она отстранилась и шмыгнула рукой по глазам - я понял: всё-таки плакала. Но голос у Таньки по-прежнему был деловитым и собранным:
- Я так и не поняла, что случилось. А, Олег?
Я немного приободрился. Танька любила Грина, но не особенно жаловала классическую НФ, до которой я был большим охотником - разные там "проколы", "переходы" и "гиперы" зароились у меня в сознании… пока до меня не дошло, что это - по-настоящему… и это случилось с нами.
Тут уже мне захотелось позорно зареветь. Но я собрал в кулак всю волю, которая у меня нашлась, и мужественно сказал:
- По-моему, Тань, мы попали… ну, вроде как в параллельный мир. Смотри - речка, холмы, всё, как у нас, а людей нет…
На меня опять сошёл романтический стих, но Танька вернула меня на землю, тихо сказав:
- А как же… наши? Папка… он же меня ждёт, и твои…
На миг я представил себе, что мама, должно быть, уже ищет меня, и дед с бабулей, наверное, тоже… и снова удержал себя от слёз. Смутно я чувствовал - мне сейчас надо быть сильным, потому что Танька - девчонка. Но она решительно сказала:
- Я не знаю, правильно ты говоришь, или нет, но мы должны попробовать выбраться.
- Согласен, - кивнул я. - Только Тань, надо ждать утра. Тогда мы хоть осмотреться сможем.
Мне повезло с девчонкой. Опять-таки девять из десяти упёрлись бы рогами и начали требовать немедленных поисков выхода. Танюшка кивнула мне в ответ:
- Да, наверное… Олег, - голос её дрогнул, - мы обязательно должны выбраться. Папка не сможет без меня, он… - наверное, она заметила, как у меня дрогнуло лицо, потому что поспешно сказала: - Прости, я больше не буду про это.
- Да ладно, - вздохнул я. - Знаешь, надо, наверное, найти дерево, не ночевать на земле. Если это лес, да ещё рядом с рекой, то на водопой разное может придти.
- Давай искать, - согласилась Танька, - только не расходиться…
…В роще росли тополя и вязы, но там, где в нашем мире начинался подъём на Бугор, плотно стояли дубы - невысокие, с грубо-трещиноватой корой, раскидистые. Одеты мы были подходяще: я - в хороший гэдээровский спортивные костюм, синий с красным и белым, с подсученными рукавами, лёгкие белые туфли с мягкой подошвой и белую спортивную майку. Танюшка - в кроссовки, джинсы и ковбойку. Справа на речке - на том берегу, правда - началось какое-то движение, послышались неясные звуки, и мы не стали медлить с выбором: я подсадил Таньку на нижнюю ветку, потом вскарабкался сам.
Нам повезло - метрах в пяти от земли ветви расходились широким веером, образовывая круглую площадку метров двух в диаметре, усыпанную пружинящим слоем трухи. Мы сели на этот упругий матрас… и Танюшка наконец заплакала. Я привалил её к себе, с трудом удерживая слёзы и с отчаяньем думая, что надолго меня может и не хватить.
Кажется, мы так немало просидели. Ещё несколько часов назад я мечтал об этом… Потом Танюшка, похоже, уснула, и я уложил её - осторожно, прикрыв сверху своей курткой. Стало холодно, но одновременно потянуло в сон, и я прилёг ближе к "стенке", не опасаясь свалиться - сучья были мощные и частые. Сунул руки под мышки и сонно выругал себя, что не догадался наломать каких-нибудь веток или хоть травы нарвать.
Кажется, я отрубился именно на этой мысли. И проснулся в темноте от того, что Танька меня трясла за плечо - сильно, но тихо.
- Тань… ты почему?.. - забормотал я, не сразу проснувшись, но отметив по звёздам, что уже часа два.
- Олег, - голос Таньки оставался спокойным, но это было спокойствие ужаса, - внизу кто-то есть.
Я перевернулся на другой бок и, затаив дыхание, высунулся между двух сучьев.
Бесформенная тёмная масса тихо шевелилась внизу, почти не издавая звуков - лишь временами слышалось лёгкое похрипыванье, словно у этого существа были неполадки с дыханием.
Двигая только правой рукой, я полез в карман и, достав складной нож, открыл лезвие. Машинально, не потому что надеялся на него, как на оружие. Просто слишком страшно было не иметь в руках вообще ничего, когда за спиной - Танюшка.
Существо не уходило. В голове было кипящее крошево из обрывков мыслей. Если полезет - надо бить по лапам или глазам… если у него есть лапы или глаза… если это вообще не что-то из "Хранителей"… вот бы мне мой охотничий нож…
Танюшка молчала, но я не был уверен, что её надолго хватит. И я резко ослабел (так, что зашумело в ушах), весь вспотев, когда эта бесформенная тень плавно скользнула в темноту и бесшумно в ней растворилась.
Руки у меня позорно дрожали, я даже не смог сразу закрыть нож - а потом так и положил рядом раскрытым. Танька снова прижалась ко мне, и на этот раз мы легли уже спина к спине, укрывшись моей курткой. Я лежал с открытыми глазами, ощущая, как бьётся у девчонки сердце и вслушиваясь - страх не отпускал, бродил рядом, карабкался по дереву и усаживался на ветвях, покачивавшихся под его тяжестью.
Так страшно мне не было даже в недавнюю мою одинокую ночёвку в лесу. Может быть, потому что сейчас я боялся не только за себя.
Как часто бывает, когда боишься спать, я не заметил, как уснул, и навалившийся кошмар показался продолжением реальности - мне снилось, что я лежу, как лежал, а через край нашей площадки перебирается какая-то жуть и вот-вот навалится на нас…
Я проснулся, вздрогнув и широко открыв глаза. Было утро, солнце уже поднялось, вовсю гомонили птицы. Танюшка стояла спиной ко мне в развилке веток - в распор руками и ногами. Она куда-то смотрела и была совершенно неподвижна.
Надо сказать, мне очень хотелось: а) в туалет; б) есть. Или наоборот, не знаю. Но я поднялся, отыскал и убрал выпавший из руки нож и подошёл к ней, сказав:
- Доброе утро.
- Смотри, - вместо ответа тихо сказала Танюшка. - Я уже насмотрелась…
Она говорила не только тихо, но и спокойно. Я встал в другую развилку.
Лес был со всех сторон - на склонах холмов, по берегу реки. Только в той стороне, где должна была располагаться почта, открывался более широкий вид. За болотами и цепочкой озёр, над которыми кружили стаи птиц, вновь тянулся лес - без конца и края, укутанный туманом. В него слева острым углом врезался клинышек степи. Над рекой тоже шапкой ворочались туманные остатки.
- Чёрт, - вырвалось у меня.
- Нам некуда идти, да? - Танюшка посмотрела на меня. У неё на лице было полно грязных разводов. - Мы тут одни?