Мой водитель побледнел и так резко крутанул рулевое колесо, что чуть не опрокинул автомобиль, а я не смог окончить съемку продолжительного рыка-зевка. Я знал, что лев не сердится: после такого плотного обеда лев редко приходит в ярость. Этот лев просто выражал удовлетворение хорошей трапезой, которой он насладился; некоторые люди выражают подобные чувства столь же шумно. Спустя мгновение он продолжил свой путь в пяти ярдах от дороги, и мы некоторое время ехали рядом. Я снимал, пока лев наконец не скрылся в кустарнике.
Я все еще радовался этим "сверхплановым" кадрам, когда наш автомобиль (примерно через час после встречи с черногривым львом) чуть не врезался в группу львов, гревшихся на солнце. Все они - лев, три львицы и львенок - подняли головы и внимательно посмотрели на нас, но не двинулись с места.
"Медленно вперед!" - скомандовал я.
"О нет, нет!" - протестовал шофер.
"Да!" - настаивал я.
Он включил первую скорость, и автомобиль потихоньку двинулся вперед. Львы следили за нашим приближением, но оно, казалось, не волновало их. Я начал снимать через ветровое стекло, но шофер остановил автомобиль в пятидесяти футах от львов.
"Вперед!" - скомандовал я, и расстояние сократилось до двадцати пяти футов. "Ближе", - настаивал я, хотя водитель протестовал. В пятнадцати футах мы остановились.
Львы продолжали спокойно лежать и безразлично созерцать нас - все, кроме львенка, яростно зарычавшего на автомобиль. Остальные, казалось, нисколько не заинтересовались нами; после того как мы остановились, они опустили морды, а одна львица, ленивая и беспечная, смежила веки и задремала. Ее подруга лежала поодаль и не могла как следует рассмотреть нас. Она поднялась и двинулась к нам, хотя и не удостаивая нас взглядом. Я все еще чувствовал себя в безопасности, но из предосторожности убрал аппарат и поднял стекло. Львица прошла мимо, не обратив на нас ни малейшего внимания, и скрылась в кустарнике.
Приободрившись, я приказал шоферу очень медленно подвести автомобиль вплотную к львам. Против своей воли он сделал это, и мы оказались не более чем в четырех футах от ближайшей львицы. Я опустил стекло и направил объектив прямо на львицу. Когда раздалось жужжание аппарата, она подняла морду и слегка сощурилась, как бы удивляясь происходящему. Ее взгляд был спокойным и дружелюбным, хотя и выдавал некоторую настороженность, и казалось, она мягко улыбалась.
Засняв львов на кинопленку, я достал "лейку" и сделал еще несколько кадров. В конце концов лев встал и направился к кустарнику, остальные последовали за ним. Все они удалились с пренебрежительным видом.
Со временем все больше и больше людей сможет наслаждаться подобными приключениями в огромных африканских парках и заповедниках.
Львы парка Крюгера, подобно медведям Йеллоустона, широко известны своим дружелюбием, и те львы, которых я видел около Найроби, все больше привыкают к присутствию людей в автомобилях. Для охоты на плато Серенгетти, где так много охотников на крупную дичь добыли свои трофеи, требуются специальные разрешения, а львы охраняются особенно строго. И львы, как и все остальные животные, очень скоро поняли, что они в безопасности.
Конечно, иногда спокойное поведение львов вводит в заблуждение некоторых дураков, и они думают, что львы совсем ручные. Люди нарушают правила посещения заповедника, вылезают из автомобилей и близко подходят к зверям. Даже тогда львы чаще всего уходят, но иной раз они могут рассердиться и искалечить надоедливого зеваку. Ведь льву ничего не стоит прикончить человека - одним ударом лапы он может сломать ему шею или выпустить кишки. Для льва человек в автомобиле и человек сам по себе - разные вещи. В некоторых районах львы привыкли к автомобилям больше, чем к людям.
Я уже говорил, что наименее опасные львы - или почти не знакомые с человеком, или привыкшие к его обществу. В последнем случае я подразумеваю львов, привыкших к людям, которые не охотятся на них. Другими словами, это львы, обитающие в парках, заповедниках и контролируемых зонах, где животные находятся под защитой закона.
Но что можно сказать о львах, почти не встречавших человека, все равно "хорошего" или "плохого", с их точки зрения? Некоторые думают, что такие львы очень свирепы и, как только странное незнакомое создание вступит в их владение, немедленно нападают на него. Придерживающиеся такого мнения считают, что львы обладают врожденной свирепостью, на самом же деле это не так. Почти все львы, за исключением отдельных одиноких бродяг или страдающих от зубной боли и тому подобного, не имеют ничего против любого создания. Они не имеют ничего плохого даже против зебр, на которых охотятся; просто этих животных им необходимо убивать для утоления голода - точно так же, как нам необходимо резать телят, чтобы приготовлять бифштексы или ростбифы. Возможно, телята считают людей свирепыми и подлыми созданиями, но ведь мы не питаем зла к телятам. Мы просто бываем голодны.
Когда лев сыт, он совсем неопасен. Самое веское доказательство этого - поведение в таких случаях зебр, гну и другой излюбленной добычи царя зверей. В первой главе я рассказал, как антилопы дразнили льва. И мне еще не раз довелось видеть стада топи, гну, зебр и газелей Томпсона, спокойно пасущихся в семидесяти пяти футах от группы львов. Антилопы даже не выставляли часовых для наблюдения за своими злейшими врагами. Львы насытились, и добыча знала это. Когда львы вставали и бродили около кустов, я видел отвисшие животы, которые замедляли движение зверей. Они не могли быстро бежать, если бы даже и попытались, но, что гораздо важнее, они не желали гнаться за зеброй и убивать ее. Что они стали бы с нею делать? Лев не убивает ради забавы, как это делают многие леопарды. Он убивает, только когда голоден.
Мне кажется, антилопы и другие животные сразу чуют, сыт лев или голоден. Благодушное спокойствие льва, переваривающего сытный обед, конечно, отличается от поведения голодного зверя, всегда готового бесшумно подкрасться к своей жертве и стремительно броситься на нее. Во всяком случае, добыча льва знает, когда он опасен и когда нет.
Животные, на которых лев не охотится, совсем не боятся царя зверей. Правда, гиена спешит убраться с дороги льва, ибо он не любит гиен. Но лев никогда не убивает гиен, и ему не приходит мысль попробовать их мясо. Когда эти могильщики-санитары мешают льву есть, он отгоняет их ударом лапы или делает вид, будто собирается растерзать их, но это лишь потому, что гиены слишком надоедливы.
С другой стороны, львы, по-видимому, любят шакалов и даже иногда во время своей трапезы бросают им куски мяса. Львы любят забавляться, отгоняя стервятников, но они никогда не пытаются убивать этих птиц.
Львы не затевают драки с другими животными и редко всерьез дерутся друг с другом. Даже в период течки, добиваясь благосклонности прекрасной львицы, львы почти никогда не опускаются до драки с соперником. Вместо этого они вполне разумно предоставляют право выбора львице, а отвергнутый кавалер отправляется на поиски другой подруги, или же он может побродить в округе и подождать своей очереди, ибо львы - сторонники полигамии и львица обычно не имеет ничего против дружбы с несколькими львами, которых она любит по очереди. А лев может завести гарем или делить одну львицу с другим львом. Вот почему вы можете встретить группу из льва и трех львиц, или двух львиц и четырех львов, и вообще почти любое сочетание.
Нередко двух львов-однолеток связывает тесная дружба, и они долгое время охотятся и живут вместе. Известны, конечно, и случаи глубокой привязанности между львом и львицей, но это не значит, что львы, подобно людям, имеют семьи.
Хотя только в последнее время съемка диких зверей вытесняет охоту на них с ружьем, отдельные люди интересовались в первую очередь съемкой задолго до наших дней. И если они уходили достаточно далеко от городов, где жили европейцы, и деревень, где обитали африканцы - охотники на львов, и оставались там достаточно долго, чтобы дать львам время привыкнуть к незнакомым существам, эти люди бывали полностью вознаграждены за свою терпеливость.
Хороший пример - работа Пауля Хёфлера, который в двадцатых годах очутился в стране львов, почти не посещаемой охотниками. Он и его товарищ встретили группу львов, расположившихся у водоема под сенью раскидистых деревьев. Львы были заняты едой, и, казалось, приближение людей их нисколько не встревожило, но Хёфлер ограничился съемкой издалека, через телеобъективы.
На следующий день люди вернулись и подошли немного ближе, все еще стараясь не разозлить львов и не надоедать им. Путешественники убили зебру и оставили ее для львов, а на другой день подошли еще ближе.
Несколько недель Хёфлер почти ежедневно снимал львов, и они, очевидно, стали считать людей совсем безобидными существами.
В группе было шесть львиц, одна из них с львятами, и два льва, и каждый зверь обладал ярко выраженной индивидуальностью. Как это обычно у львов, вожаком группы благодаря своей храбрости и предприимчивости была львица.
Когда мне приходилось снимать львов, львицы всегда подходили ближе, чем львы, проявляли больше спокойствия и любопытства и определяли поведение всей группы. Во время охоты убивает жертву обычно тоже львица, а ее спутник следует за ней.
Львы регулярно "выступали" перед объективами Хёфлера. Они играли среди скал, обучали львят, предавались любви и, очевидно, вели обычный образ жизни, как будто людей с аппаратами вообще не существовало.
Обдуманно раскладывая мясо, приносимое для львов, Хёфлер заставлял их делать то, что ему хотелось, даже влезать на деревья, хотя львов раньше считали не способными на это.
Для съемки отдельных сцен соорудили из колючего кустарника укрытие, или бома, с двумя отверстиями для объективов. Оттуда Хёфлер снимал голодных львов, дерущихся над тушей, и тех же драчунов после еды, ласково облизывающих друг друга и как бы старающихся объяснить, что то было лишь чисто дружеское столкновение.
Самая смелая львица подходила к бома и становилась на задние лапы, пытаясь заглянуть в отверстие и проверить, есть ли кто-нибудь за оградой. И каждый раз, уезжая в грузовике, люди видели, как все львы вставали и шли заглянуть в бома.
Львы знали о присутствии людей, но после первых нескольких дней уже нисколько не боялись их и не выказывали раздражения. Хёфлер убедился, что львы умны и понимают намерения человека, но их расположение не распространяется на всех людей.
Однажды во время фотосъемки у водоема львы прервали свои занятия, подняли носы и быстро, но бесшумно нырнули в высокую траву. Лев может хорошо спрятаться в кустах, которыми, по выражению Хёфлера, пренебрежет даже кролик.
Через несколько минут стала ясна причина бегства львов - на вершине холма появилось трое охотников на львов, воинов-масаев с копьями. Когда они скрылись из виду, львы вышли из зарослей и вернулись к своим делам.
Несмотря на такие дружелюбные отношения с львами, Хёфлер понимал, что он никогда не сможет предвидеть все их поступки и чувствовать себя в полной безопасности. Однажды, когда он снимал завтракавших львов, находясь всего в пятнадцати футах от них, львица раздраженно посмотрела на него, забила хвостом, зарычала и бросилась к Хёфлеру. Он похолодел от ужаса, но львица внезапно остановилась в шести футах перед ним, обдала его горячим дыханием, повернулась и возвратилась к прерванному завтраку. А Хёфлер так и не понял, почему она бросилась к нему и почему остановилась.
И он повторял, что знает лишь одно: поступки львов невозможно предвидеть.
В прежние времена большинство охотников на львов придерживалось о них иного мнения, чем Хёфлер. Они считали льва свирепым, кровожадным, вероломным убийцей, постоянно рыщущим в поисках жертвы.
И охотники шли убивать львов, а не изучать или понимать их. В конце прошлого века ружья были не так точны, а пули не обладали такой убойной силой, как ныне. Поэтому первый выстрел часто лишь ранил льва. Теперь все согласны, что нет ничего опаснее раненого льва. Боль разъяряет его, она ранит его гордость столь же глубоко, как и тело. Кровь бурлит у него в жилах, мышцы обретают огромную силу. Он может прыгнуть на двадцать - двадцать пять футов, и молниеносность его нападения даже трудно себе представить.
В прошлом большинству охотников рано или поздно приходилось иметь дело с раненым львом, и, естественно, у них складывалось убеждение, что лев - самый опасный и кровожадный зверь.
И они не понимали к тому же, что львы крайне любопытны. Когда охотники разбивали свой лагерь во владениях льва, они окружали палатки оградой из колючего кустарника и всю ночь жгли костры.
Львы, бродившие в темноте, заинтересовывались новым явлением природы и шли узнать, в чем дело. На своем пути они натыкались на колючую преграду, что только разжигало их любопытство, как это бывает и с людьми.
Львы находили лазейку в изгороди, над или под ней и, проникнув внутрь, начинали обнюхивать все вокруг. Сонный часовой вскрикивал, хватал ружье и стрелял, среди львов и людей начиналась паника, и кто-нибудь получал увечье. А охотники приходили к выводу, что львы свирепы и готовы на все, лишь бы добраться до людей и растерзать их.
Ныне никто не возводит ограды вокруг лагеря и не жжет всю ночь костры. Я сам слышал, как ночью лев мягко шагал вокруг моей палатки. Он внимательно все обнюхал и осмотрел и, удовлетворив свое любопытство, спокойно удалился.
Правда, мне было немного не по себе, но я думаю, опытные профессиональные охотники теперь не обращают внимания на величественных ночных гостей.
Почти все львы, которых я встречал и снимал, уже имели достаточно неприятный опыт "общения" с человеком и встречали нас настороженно и не слишком дружелюбно. Поэтому наша работа была сопряжена с опасностью, но при натурных съемках диких животных операторы всегда рискуют своей жизнью. Я тоже рисковал, но никогда не шел безрассудно навстречу опасности, и при съемках львов меня страховали профессиональные охотники. Это были исключительно меткие стрелки и замечательные следопыты.
Во время путешествия 1946 года я наслаждался обществом нескольких знаменитых белых охотников, среди них был и младший брат Кэрра Хартли - Лионель, который позже погиб при авиационной катастрофе.
Хотя мы с Лионелем большую часть времени провели в попытках спровоцировать на нападение какого-нибудь носорога и заснять, как он загоняет меня на дерево, мы видели и много других животных в пересеченной местности района Цаво. Там мне удалось узнать немало нового о повадках животных. Например, когда я приехал в Мтито Андеи, я нашел записку от Дианы Хартли, в которой сообщалось, что она и ее муж поехали расчищать дороги от деревьев, поваленных слонами.
В округе была засуха, зеленые листья остались лишь на верхушках деревьев, и слоны, чтобы добраться до листьев, выворачивали деревья с корнем. Они совсем не беспокоились, что поваленные стволы перегородят шоссе.
Диана Хартли часто охотилась вместе с мужем. Однажды их попросили уничтожить льва-людоеда, убившего нескольких местных жителей. Супруги выследили льва, и Лионель стрелял первым, но пуля, попавшая в грудь льва, лишь ранила его, и он исчез в кустарнике. Если не повреждены его жизненные центры, лев может нести в своем теле очень большое количество свинца, и раны лишь разъяряют зверя. Профессиональные охотники свято соблюдают правило, гласящее, что любое раненое животное должно быть добито. При этом охотник подвергается смертельной опасности, ибо раненый зверь прячется в засаде и ожидает удобного момента для атаки.
Этот людоед поступил именно так и, когда Лионель приблизился, прыгнул на него. Охотник не успел выстрелить, и несомненно хищник растерзал бы его, если бы рана не помешала зверю точно рассчитать свой прыжок. В полете лев задел о дерево и промахнулся на дюйм. А прежде чем он прыгнул второй раз, миссис Хартли, прикрывавшая мужа с тыла, всадила пулю в шею людоеда.
Но злоключения охотников не кончились с гибелью льва. Хартли приказал слугам отнести тушу в лагерь, содрать шкуру и растянуть ее на дереве для просушки. Когда стемнело, супруги легли спать; у них не было палатки, и они устроились под противомоскитной сеткой.
Подруга людоеда, видимо все это время находившаяся неподалеку, пришла в лагерь, обнюхала шкуру своего любимого и в ярости зарычала. Это не разбудило охотников, но, к счастью, их собаки с лаем бросились на львицу. Тут Хартли проснулись, схватили ружья и различили силуэты разъяренной львицы, приготовившейся прыгнуть на людей, и метавшихся около нее собак. Но, увидев в руках охотников ружья, львица исчезла, прежде чем Хартли успели пустить их в ход. Супруги были уверены, что, если бы не собаки, львица напала бы на них сонных и убила бы их, прежде чем они сумели найти оружие. Ибо подруга льва-людоеда обычно тоже людоед.
В 1946 году я снимал львов в дикой местности в Кении, к западу от Нарока. Меня сопровождал Дэвид Шелдрик, заменивший Лионеля Хартли на посту директора парка Цаво. Шелдрик и его друг Марк Вильямс готовились совершить охотничью поездку, когда Шелдрик принял мое предложение.
Вильямс также захотел сопровождать нас. Итак, со мной отправились двое профессиональных охотников, не считая знаменитого оруженосца и следопыта Мафуты.
Мы путешествовали в грузовике и в специальном автофургоне с откидными бортами и навесом с люком, прорезанным для удобства операторов. В первую же ночь, проведенную нами в поле, два льва приблизились к лагерю и, мягко ступая, обошли палатку, но не причинили нам никакого вреда.
Первая "стычка" произошла на следующий день, но не со львом, а с буйволом.
Шелдрик, Мафута и я отправились в открытом фургоне искать место для лагеря. Вскоре мы заметили рощу акаций и древовидного молочая, и Шелдрик направил автомобиль прямо в заросли, маневрируя среди деревьев и выбирая место для стоянки. Но вскоре заросли стали столь густыми, что мы не могли двигаться дальше. И в этот момент мы увидели сзади футах в пятнадцати огромного буйвола, злобно глядевшего на нас.
"Если буйвол атакует автомобиль сбоку, он может доставить нам много неприятностей", - сказал Шелдрик. - Он слишком большой". Мафута согласился, что буйвол необычно велик. Вероятно, мы встретили старого самца, изгнанного из стада из-за возраста или сварливого нрава. Других причин, обрекающих буйвола на одиночество, почти не бывает.
Буйвол уже наклонил голову и рыл копытом землю, но Дэвид дал задний ход и повел автомобиль прямо на зверя, подставляя ему наш крепкий задний борт вместо открытого левого или правого. Шелдрик правильно оценил обстановку и вовремя овладел инициативой; старый буйвол, видимо, испугался. Во всяком случае, он повернулся и затрусил прочь.
Мы разбили лагерь и поужинали. День был жарким, но, как это нередко случается на вельде у экватора, после захода солнца стало холодно. Нам пришлось разжечь костер и натянуть свитера. На рассвете мы возобновили поиски львов и уже через двадцать минут нашли компанию из льва и двух львиц, лежавших под акацией. Шелдрик сказал, что нам нужно раздобыть мясо, выманить львов на открытое место и заставить их "играть" для съемок. Мы отправились на поиски дичи.