Он боялся одиночества, и этот страх и привязанность к человеку сливались у него в одно чувство: он как бы искал защиты у человека, неотступно следуя за нами, выражая жалобу и просьбу своим милым гуденьем, и в эти минуты казался таким слабым и жалким ребенком. Не понимать и не любить Бэби было невозможно.
Рядом с этим все замечали, как он растет… "Карликовый слон" тяжелел не по дням, а по часам.
Раз, после некоторого промежутка, я решил взвесить Бэби.
Я взвешивал его на вокзальной платформе и смотрел с изумлением, как Бэби много весит.
Я не верил своим глазам.
- Сколько? - спрашивал вожак.
- Около сорока пудов… - отвечал я смущенно.
Около сорока пудов, а рост слона еще далеко не закончен!
Последние остатки веры в "карликового слона" у меня исчезли, и я сказал мрачно:
- Это - слоненок.
Это был слоненок, и ему было немного более года.
Прощай, чудо природы - маленький карликовый слон!
II
БЭБИ РАСТЕТ И УМСТВЕННО
Но мне не пришлось, несмотря на это, раскаиваться, что я взял к себе обыкновенного слоненка.
Нельзя было не оценить прекрасных качеств Бэби, нельзя было его не полюбить. Это был умный, удивительно сообразительный зверь. Он скоро научился владеть своими чувствами и сдерживать проявления некоторых инстинктов. Он "приручался", и в этом приручении сильно работало и развивалось его сознание.
Бэби хорошо знал провизионный ларь, откуда ежедневно выдавались отруби для его месива. Проходя мимо, Бэби весь тянулся к заветному ларю, вытягивал к нему хобот и вырывался из рук вожака, который держал его за ухо.
Раз служащий нечаянно выпустил ухо слоненка, и Бэби, подбежав к ларю, начал водить хоботом по его крышке, втягивая в себя воздух.
Вожак изо всех сил тащил слоненка за ухо, а он ревел и, прижимая плотно уши, упирался и пятился назад. В конце концов, Бэби с большою неохотою покорился вожаку и медленно отошел от лакомого ларя.
На следующий день повторилось то же самое. На этот раз слон ревел на всю конюшню и не отходил от ларя.
Его уже очень трудно было сдвинуть с места, и приходилось тащить сторожам вдвоем. И долго еще из слоновника слышалось печальное гуденье, огорченного лакомки…
Но с каждым днем вожаку все легче и легче было справляться с Бэби. После десяти дней он мог уже почти каждый день свободно проводить слоненка мимо ларя; слоненок был неузнаваем; наконец, я ясно увидел, что Бэби научился от человека справляться со своими чувствами; я увидел, как, поравнявшись с ларем, вожак выпустил ухо слоненка, за которое он его вел, как Бэби остановился на секунду, точно в раздумье, и потом, ускорив шаг, нагнал вожака. Это была первая заметная победа слона над собою, а с нею и победа человека над инстинктами животного.
Таких побед Бэби одерживал над собою все больше и больше. Теперь он уже терпеливо ждал в своем деннике, когда на его глазах вожак приготовлял месиво из отрубей.
Раз, когда вожак вышел за ведром, оставив Бэби возле сухих отрубей, слоненок стал изо всей силы дуть хоботом в отруби. Вошедший вожак громко на него прикрикнул. Бэби подвернул хобот улиткой и с гуденьем попятился назад. Но едва вожак вышел за двери - он опять был у кадки.
Я следил за этой сценой через решетку денника и направлял служащего. Когда вожак замесил отруби, он, вместо того, чтобы дать их, как всегда, слоненку, прикрикнул на него и вышел, придвинув к нему ближе кадку. Соблазн был велик, но Бэби не трогал пищи. Он переваливался в нетерпении с ноги на ногу, останавливался только на минуту, робко вытягивая хобот к кадке и снова поднимая его, потом жалобно заревел и отвернулся от месива. Я вошел, в денник, приласкал Бэби и позволил ему есть…
Слон не только умное, но и необыкновенно терпеливое животное. Достаточно взглянуть на уши любого слона, приманку наших цирков и зверинцев. Все уши у таких слонов изорваны в бахрому крючками, которыми дергает их вожак и дрессировщик. Эти звери поражают публику искусством "ходить по бутылкам", вернее, по ряду железных буферов, наподобие бутылок, наглухо привинченных к толстой доске, кружиться на одном месте, что должно изображать танец, вальс, вставать на задние ноги и садиться на бочку.
Выучить всему этому слона было легко и без всякого воздействия мучительного крючка или палки, а дрессировщики по лености или по непониманию, а может быть и по привычке несмотря на то, что слон все исполняет, продолжают рвать ему уши крючком или втыкать шило в кожу.
Впрочем, некоторые слоны не выдерживают мучений. Был в Одессе несколько лет назад громадный старый слон Самсон который начал разносить зверинец. Служители ничего не могли с ним поделать: ни угрозы, ни побои, ни угощения не помогали. Слон ломал все, что попадалось ему навстречу. Пришлось его окопать и держать в яме несколько дней. В Одессе только и было разговоров, что о Самсоне.
- Слыхали, Самсон сбежал?
- Но ведь это. Очень опасно. У бешеных такая сила. Что, если он побежит по улицам города?
- Неужели его. Нельзя убить?
- Убить такое редкое животное!
- Это необходимо для безопасности города.
Послали телеграмму в Москву к известному профессору зоологии с запросом, что делать, но не дождались ответа и приготовили для Самсона отраву. Принесли слону отравленный апельсин, но слон его есть не стал и не подпустил к себе отравителей.
Тогда предложили желающим убить Самсона.
Нашлись любители, которые даже заплатили за "стрельбу в цель" и прикончили с великаном, выпустив в него массу пуль.
И никому в голову не приходило, что слон погиб из-за того, что люди сделали из него, терпеливого, кроткого и послушного зверя, озлобленное чудовище, не попробовав даже укротить лаской…
Виной гибели Самсона, как и многих других животных, погибших в таком же роде в неволе, были, конечно, люди.
Во всем мире, начиная с извозчичьей клячи и кончая высшей школой верховой езды, к животным применяется так называемая "болевая дрессировка". Животное бьют, и оно из страха выполняет то, чего от него требует жестокий хозяин.
Учит дрессировщик слона вертеть шарманку, а слон не хочет. Дрессировщик, не долго думая, бьет слона изо всей силы по нежному хоботу, потом завертывает этот хобот вокруг ручки шарманки. Если слон вырывает хобот из рук дрессировщика, он получает шило, если отнимает хобот от ручки шарманки - получает удар в хобот. И это происходит до тех пор, пока слон не станет держать покорно крепко за конец ручки шарманки хоботом, тогда его за ухо направляют немного вперед, вверх и вниз и снова бьют, если он не слушается.
Мой способ - враг боли.
Мой способ - ласка и вкусовое поощрение, при помощи лакомого кусочка. Мой способ требует от животного прежде всего мысли. Я внушаю животному правило: "кто работает, тот и ест".
Так я учил и моего Бэби. Заставляя его что-нибудь сделать, я ласкал его, похлопывал за ухом и по груди и показывал сахар. Слон тянулся за сахаром, стараясь его вырвать у меня из рук; я моментально подставлял ему предмет; он его сначала отстранял, но я делал шаг назад и опять подставлял Бэби то сахар, то предмет, говоря с ним все время ласково.
Слон двигался за мною, искал сахар и наталкивался на досадный предмет, который ему мешал овладеть сахаром, наконец, нащупывал его и брал; тогда я другой рукой клал ему сахар за щеку на его скользящий грубый язык. И, когда я уходил, слон двигался за мной, ища приманку и весело хрустя сахаром, и снова тянулся за куском, получая предмет и сахар в награду.
III
БЭБИ ПРОЯВЛЯЕТ СВОЕ "Я"
Поезд с моими зверями приехал раз в Харьков и стал выгружаться на товарной станции. Из огромного Пульмановского вагона выходит Бэби. Вожатый Николай, открыв дверь вагона и выметая сор из-под слона валявшейся на платформе метлой, задел случайно за ногу Бэби. Бэби сердито повернулся к вожаку, растопырив свои лопухи-уши, и ни с места. Николай спохватился, но было уже поздно… Слон ни с места. Тогда Николай прибегнул к ласке: он начал гладить заупрямившееся животное, хлопать его по животу, чесать за ухом, совать в рот морковь. Бэби не шевельнулся. Николай, выведенный из терпения этим упорством, вспомнил старый способ цирковых дрессировщиков и стал колоть слона острым шилом, тащить за ухо стальным крючком. Бэби ревел от боли и мотал головой, но стоял, как вкопанный. На ухе его показалась кровь. На помощь Николаю прибежало восемь служителей с железными кранцами, вилами и дубинками: все они били бедного Бэби, но он ревел, мотая головой, и все не двигался.
Я был в это время в городе и потому не видел этой сцены. Меня разыскали по телефону. Конечно, я тотчас же прибыл на выручку Бэби. Приехав на вокзал, я остался с Бэби наедине и, когда возле него уже не было мучителей, громко и ласково позвал издали:
- "Ком, Бэби, ком, маленький!"
Услышав знакомый голос, Бэби поднял голову и, высунув хобот, начал втягивать в него воздух, как он это делал при питье или подбирании крошек с пола. Несколько секунд, растопырив уши, стоял он неподвижно, и вдруг громадная туша его зашевелилась. Медленно, осторожно выходил Бэби на трап из вагона, испробовав сначала хоботом и передней ногой доски трапа.
Когда слон сошел на платформу, служащие бросились к вагону и закрыли двери. Я продолжал ласково звать упрямца. Бэби быстро и решительно подошел ко мне вплотную, обхватил хоботом мою руку, выше локтя, и слегка притянул меня к себе. И сейчас же он почувствовал на своем скользком горбатом языке апельсин. Бэби держал апельсин во рту, не пережевывая, чуть оттопырив свои лопухи, и, тихо с легким ворчанием, выпускал воздух из хобота…
Я гладил рукой его серый мокрый глаз и целовал в хобот…
Звук моего голоса и ласка успокаивали Бэби. Я осторожно освободил руку из-под хобота и пошел по платформе. Слон шел за мной по пятам, как собака.
Дорогою нам встречались любопытные взрослые и дети. Они бежали за слоном, кричали, многие протягивали ему соблазнительные яблоки и апельсины, белый хлеб и конфеты, но Бэби не обращал внимания на все эти приманки; он шел ровным шагом за мной.
Так я благополучно привел его в цирк.
Прошло несколько дней, прошел благополучно и вечер, в котором выступал Бэби в первый раз в Харькове. Он отработал отлично. На следующий день слон должен был выступать днем. Я стоял посреди арены. Публика ждала выхода своего любимца - слона. Я только что собирался крикнуть "Бэби, ком", когда завеса раздвинулась, и из-за кулис показалась голова слона. Я сразу увидел, что Бэби необыкновенно взволнован: у него были растопырены уши и закручен, как улитка, к нижней губе хобот. Он шел очень быстро, но вовсе не ко мне. Он даже, вероятно, в волнении своем меня не замечал и направлялся мимо меня, прямо по арене к главному выходу.
Я, почуяв недоброе, бросился к Бэби и хотел преградить ему дорогу - но… не тут-то было. Он шел все тем же широким, быстрым шагом, как будто не замечая меня, прошел в средний проход, вышел в фойэ, где служащие и конюхи цирка встретили его с граблями, вилами и барьерами. И на спину злополучного слона посыпались градом удары со всех сторон. Публика, волнуясь, оставила свои места. У входа уже слышались перебранка, крик, кто-то был придавлен; в толпе звучали увещевания более благоразумных… Среди общего гула прорвался детский простодушный окрик:
- Мама, а что же слон? Куда пошел слон?
Я бросился к Бэби и, вместе со служащими, буквально на нем повис… Мы висели на слоне со всех сторон, как пассажиры на трамваях. Но стремительности Бэби, казалось, ничто не могло остановить. Он твердо решил покинуть во что бы то ни стало ненавистный ему цирк и шел прямо к двери, которая вела на улицу. Боясь быть раздавленными в дверях, мы оторвались от великана; он вышел наружу и шел вдоль улицы. Сзади него бежали служащие.
А я, махнув рукой, вернулся на арену. Я не мог бежать по улице в клоунском костюме, с раскрашенным для представления лицом. Кроме того, я должен был успокоить публику.
И под маской красок, скрывая беспокойство, я сказал шутливо:
- Дети, мой Бэби заболел животиком и пошел сам в аптеку за лекарством.
Эти слова оказались магическими. Шутка удалась; ей поверили. Ведь не может же человек смеяться и шутить во время опасности…
Публика возвращалась на места, а дети смеялись, хлопали в ладоши и повторяли весело:
- Слон, заболел животиком!
- Слон сам пошел в аптеку!
- Умный слон, хороший слон!
- Только пускай он скорее вернется…
Я и сам того же хотел, и сердце мое сжималось от беспокойства. Но я взял себя в руки и спокойно продолжал показывать публике поющего бычка, а потом закончил свой номер, уехав с арены в конюшню на тройке остяцких собак.
Но едва я покинул арену, руки мои стали лихорадочно срывать костюм и стирать с лица краски грима. Не помню, как я переоделся, как вышел и на первом попавшемся извозчике помчался в погоню за моим беглецом.
Бэби успел переполошить своей выходкой весь город. Попадавшиеся навстречу прохожие, зная меня по портретам на больших плакатах и афишах, указывали мне дорогу беглеца. Я мчался к вокзалу. Уже недалеко от вокзала мне встретился служащий цирка; он вскочил ко мне в пролетку и начал докладывать:
- Не беспокойтесь… Бэби цел… он прибежал на товарную платформу, как раз туда, где мы выгружались.
И он рассказал, что всю дорогу Бэби спокойно шел уверенным шагом улицами и переулками, ни разу не сбиваясь, как будто хорошо знал город.
Подойдя к воротам товарного двора, он на минуту остановился в раздумьи. Засовы и замок преграждали ему путь, но Бэби думал не долго. Минута раздумья, и великан слегка поналег на ворота; ворота как по волшебству перед ним растворились - замок, затворы, скобы и балки полетели в разные стороны.
Пройдя весь двор и обойдя длинные каменные склады, Бэби направился прямо на знакомую платформу, к месту, где стоял раньше его вагон. Но вагоны были переведены на другой путь, и, не видя их, слон стал как ни в чем не бывало подбирать хоботом сор, бумагу и оставшуюся от разгрузки вагонов солому.
Мне хотелось выяснить, что побудило Бэби пуститься в бегство из цирка. Из расспросов служащих я узнал, что Николай перед выпуском слона на арену взял метелку и стал подметать под Бэби навоз. Сначала Бэби не заметил метлы, но когда тонкие гнущиеся прутья нечаянно задели посеребренные к представлению нарядные ногти слона, - он вздрогнул всем телом, подобрал свой зад, поджал короткий хвост и, как-то мелко шагая, как будто его били по задним ногам, сам побежал на арену.
Бэби так смертельно испугался метлы потому, что он никогда ее раньше не видел, - и в цирк она была занесена случайно.
Цирковые артисты, как и все артисты вообще, по большей части отличаются суеверием. Они ни за что не положат афишу на кровать, боясь, что "проспят" все сборы; они с ужасом будут смотреть на роль, упавшую на пол, что предвещает неудачу на спектакле; они никогда не позволят подметать метлой в цирке, говоря:
- Это значит вымести из цирка благополучие. Вместо метлы есть грабли.
Бэби, жизнь которого проходила в вагонах или в цирках, отлично знал железные грабли и совершенно не был знаком с метлой; она показалась ему чудовищем, и он бежал… Куда же ему было бежать, кроме вагона, откуда его вытащили на арену и познакомили со странным орудием - метлой?
У Бэби была превосходная память, и дорогу к вокзалу он хорошо запомнил.
Когда я приехал на вокзал, Бэби стоял на платформе, окруженный тесным кольцом любопытных. Я крикнул издали:
- Бэби, ком!
Слон, тотчас же, как по мановению волшебного жезла, повернулся ко мне, подняв хобот, и отчаянно заревел.
Толпа дрогнула от испуга и моментально расступилась, давая слону дорогу. Бэби с шумом выпустил через хобот воздух, и, махая ушами, пошел за мной.
Я отпустил Николая на месяц, пока Бэби забудет о случившемся. Метла была навсегда изгнана из нашего обихода, и вечером Бэби, как и всегда, работал спокойно и с удовольствием хрустел заработанным сахаром.
Был ли трусом Бэби, испугавшийся метлы? Конечно, нет. Животные всегда боятся новизны, неизвестного, каковой и являлась метла для Бэби, и его гнала на вокзал не трусость, а инстинктивное чувство самосохранения.
В другой раз с Бэби едва не повторилась история бегства, когда он во время занятий его со мной неожиданно услышал, как один из музыкантов, случайно очутившийся в проходе, нечаянно задел струну своего контрбаса, и инструмент загудел.
Слон вдруг сгорбился, растопырил уши, приподнял свой толстый короткий хвост и стал тихо гудеть, как бас у органа; маленькие серенькие глазки его косились со страхом на инструмент. И как только убрали невиданное чудовище-контрбас - Бэби моментально успокоился.