– Я, Алеша, охотник хотя и молодой еще, но хорошо знаю, сколь непросто завалить медведя одним выстрелом, когда он, будучи со всех сторон обложен собаками, вертится, точно ужаленный сотнями пчел. Насколько я понял, ты заставил барибала подняться на задние лапы тем же свистом, что и в случае с Умангой?
– Угадал, Чучанга, – подтвердил Воронцов. – Но я, признаться, был не на шутку поражен послушанием твоих собак, оставшихся к тому же без вожака, когда приказал им, возбужденным охотничьим азартом, не трогать поверженного медведя, на которого они поначалу было набросились.
– Здесь как раз удивляться нечему, Алеша, – скромно повел плечом Чучанга, явно польщенный похвалой белого воина. – Ведь послушание – одно из основных качеств, которое мы воспитываем как у ездовых, так и у охотничьих собак. Если же взять в упряжку собаку, не способную беспрекословно выполнять приказы хозяина, можно вообще без упряжки остаться. Так что непослушную собаку лучше сразу пристрелить, чем возиться с ней. Это негласный закон всех охотников-индейцев, Алеша.
– Спасибо за науку, Чучанга, – улыбнулся граф. – Но сможем ли мы с тобой вдвоем снять шкуру с барибала? Раз уж со шкурой гризли мне не повезло, так хотя бы эту домой привезти…
– Сможем, Алеша, не сомневайся! – расплылся в широкой улыбке "адъютант". – Давай-ка прямо сейчас и приступим к делу, чтобы туша барибала не успела примерзнуть к земле…
Далее Воронцову оставалось только удивляться ловкости, с которой Чучанга снимал медвежью шкуру. Сам-то он, прилагая определенные усилия, лишь оттягивал ее, а тот острым ножом отделял шкуру от туши, практически не оставляя на ней ни мяса, ни жира. Когда дело было сделано, Чучанга, удовлетворенно кивнув, сказал:
– Теперь отдадим эту шкуру женщинам, чтобы они довели ее до ума. Сравниться с ними в мастерстве выделки звериных шкур просто невозможно, поверь мне на слово, Алеша. – Затем он принялся вырезать из туши медведя лучшие куски мяса, уверенно орудуя ножом и беззлобно ворча: – Отощал, однако, наш шатун в зимнем лесу… Оно и понятно: это, чай, не осень, когда только ленивый не найдет себе пропитания…
– Не забудь про печенку, Чучанга, – напомнил Алексей Михайлович. – Помнишь, как радовался ей Белый Орел, когда ты подстрелил лося?
– Не забуду, Алеша, не забуду. У меня тоже, как ты говоришь, губа не дура…
Когда Чучанга закончил работу, они вдвоем перенесли мясо подальше от существенно "похудевшей" туши медведя. Все это время собаки, беспрестанно облизываясь, терпеливо сидели в сторонке, не сводя с лакомства вожделенных взглядов, но при этом не предпринимали ни малейшей попытки к нему приблизиться. Когда же охотники присели неподалеку на ствол упавшего дерева, предварительно стряхнув с него снег рукавицами, Чучанга подал знак внимательно наблюдавшему за ним Кучуму, и тот неторопливо, с солидным достоинством прошествовал к остаткам медвежьей туши. Тщательно обнюхав их, принялся наконец отгрызать от костей ошметки мяса и жевать их с полуприкрытыми от блаженства глазами. При этом все другие собаки даже не сдвинулись с места.
– Ну и выдержка, – подивился Алексей Михайлович, набивая табаком трубку.
– А как же! Каждая собака должна знать в стае свое место, – изрек Чучанга тоном, не терпящим возражений, и тоже достал из кармана трубку.
И действительно: остальные собаки упряжки накинулись на остатки медвежьей туши лишь после того, как вожак насытился и отошел в сторону.
– Пусть наедятся до отвала, – сказал Чучанга, посасывая трубку. – Юкола, конечно, тоже вкусна, но если ею изо дня в день питаться, быстро надоесть может. – И поднялся с бревна: – Давай-ка, Алеша, погрузим на нарту шкуру барибала и его мясо да и двинемся в обратный путь. Боюсь только, что места на нарте мне не хватит и придется топать вслед за нею пешком вплоть до самого селения…
– А почему только тебе, Чучанга? – возмутился Алексей Михайлович. – Давай уж вместе топать!
Индеец посмотрел на него с укоризной.
– Тебе нельзя, Алеша. Потому что ты – великий белый воин, Повелитель Духов! И никакой воин-индеец, пусть даже с орлиными перьями на голове, тебе не ровня.
Воронцова несколько удивили слова помощника. Ведь он хорошо помнил историю с разными порциями "воды белых" во время ночевки у перевала, которая навела его на мысль о стремлении индейцев к равенству…
* * *
Солнце делало свое дело. Все выше и выше поднимаясь по небосводу, оно вначале усеяло снег многочисленными проталинами, а затем освободило от снежного покрова и всю степь. Один только лес все еще не сдавался, хотя и в нем снег стал рыхлым, и собаки тянули теперь по нему нарту уже с надрывом, хрипя от натуги.
– Все, Алеша, отохотились, – с сожалением произнес Чучанга, когда они с графом вернулись в селение после очередной охотничьей вылазки. – Вон, даже у Кучума язык стал вдвое длиннее, – сокрушенно покачал он головой, – а ведь выносливее собаки я в жизни не встречал…
* * *
– Скоро, Алеша, вернутся гонцы, которых я послал к Минненоте с твоей просьбой, – оповестил Воронцова в один из дней вождь. – Думаю, с ними он и передаст свое решение.
– Спасибо за заботу, Яндога. Буду надеяться, что мне все-таки удастся обзавестись мустангом. А может, и Чучанге тоже…
От одной только мысли о владении мустангом, на котором можно будет скакать на зависть соплеменникам, на бронзовом лице Чучанги проступило подобие румянца.
Между тем вождь, задумчиво глядя куда-то вдаль, продолжил:
– Успех твоих переговоров с дакота, Алеша, будет зависеть, как ты знаешь, от их потребности в порохе на сегодняшний день. А если порох им сейчас не надобен, тогда выменять у них мустанга ты сможешь только на свое волшебное ружье.
– Эх, – вздохнул Воронцов, – если бы дакота знали цену золотым монетам, я смог бы выкупить у них целый табун мустангов! – Увидев округлившиеся глаза вождя, он улыбнулся: – Да, да, Яндога, именно так. Однако пока мне остается лишь надеяться на лучшее… – Неожиданно графа осенило: – Кстати, Яндога, а ты ведь должен быть заинтересован в успехе моей сделки с дакота не меньше меня! – И, натолкнувшись на вопросительно-удивленный взгляд вождя, пояснил: – Ну сам посуди: даже став обладателем мустанга, я не смогу забрать его с собой, поскольку на нем невозможно будет преодолеть Каменные горы. Следовательно, он останется у тебя в качестве моего подарка.
Глаза вождя засветились неподдельной радостью.
– Ай, Алеша, а я ведь и не подумал об этом! Конечно, самому-то мне, старому да немощному, мустанг без надобности, а вот моим молодым воинам очень даже сгодится для дальней разведки. А заодно и для связи с моими дальними селениями, равно как и с самими дакота… В этот-то раз я, как обычно, послал к ним пеших гонцов, вот и жду теперь не дождусь, когда вернутся. Попробуй-ка отыщи стойбище дакота в необъятной степи!..
– А вот если помимо жеребца для себя мне удалось бы выторговать у Минненоты еще и кобылицу для Чучанги, – продолжал подзадоривать Яндогу Алексей Михайлович, – тогда спустя несколько лет в вашем селении тоже имелся бы собственный табун мустангов, и твои воины скакали бы на них не хуже, чем воины дакота. – Вождь взирал на собеседника зачарованными глазами. – Поэтому, – подвел Воронцов итог разговору, – если проявишь всю свою мудрость и поможешь мне, Яндога, наша сделка с дакота непременно состоится.
– Я сделаю все от меня зависящее, – растроганно заверил его вождь.
* * *
Собаки селения, дружно зайдясь заливистым лаем, всей стаей кинулись вдруг в сторону степи.
– Гонцы возвращаются, – догадался Яндога. – И, судя по собачьему лаю, не одни…
– Ты прав, Яндога, – подтвердил Чучанга. – Так собаки обычно облаивают только крупного зверя.
Воронцов сходил в свой вигвам и вернулся с подзорной трубой, потаенной мечтой Чучанги. Правда, для графа мечта помощника давно уже не была потаенной, ибо всякий раз при виде его чудо-трубы глаза молодого индейца загорались лихорадочным блеском.
– Едут четыре всадника, – сообщил Алексей Михайлович, глядя в окуляр. – Точнее, шесть, – уточнил он, присмотревшись внимательнее. – Просто на двух лошадях сидят по два человека. – Граф передал зрительную трубу Чучанге, и тот буквально вспыхнул от счастья.
– Видать, это мои безлошадные гонцы взгромоздились на мустангов дакота, – грустно вздохнул вождь.
– Ничего, Яндога. Подожди, будет и на нашей улице праздник!
– Что такое "улица", Алеша? – не понял тот.
Алексей Михайлович мысленно посетовал на себя за допущенную оплошность: теперь придется объяснять.
– Видишь ли, Яндога, в селениях белых людей дома – по-вашему, вигвамы – располагаются в два ряда, напротив друг друга. Так вот пространство между двумя рядами домов и называется улицей.
Вождь понимающе закивал.
– То есть ты хотел сказать, что у нас тоже будут мустанги?
– Да, именно это я и имел в виду, Яндога, – улыбнулся Алексей Михайлович.
Тот с сомнением покачал головой.
– Как знать, Алеша, как знать… Хорошо бы, конечно, чтобы вышло по-твоему…
* * *
Вскоре уже и без подзорной трубы стала видна приближающаяся кавалькада, подгоняемая сворой собак. Впереди ехал плотного телосложения индеец с гордой осанкой и густой короной из длинных орлиных перьев, спускавшихся на спину. За ним, бок о бок, следовали два индейца – тоже с перьями на головах, но более редкими. Замыкал же шествие воин без перьев. За спиной последнего сидел один из гонцов тлинкитов, обхватив торс наездника руками. Другой гонец восседал на лошади одного из индейцев с перьями.
– Никак, сам Минненота в гости пожаловал! – заволновался Яндога, смахнув со лба обильно выступившую испарину.
– Значит, мой порох ему все-таки нужен, – усмехнулся Воронцов.
– Думаю, ты прав, Алеша, – кивнул вождь, – и переговоры пройдут успешно. Просто имей в виду, что вожди индейских племен, живущих за Каменными горами, как, например, тот же Томагучи, свободны в принятии решений практически по всем вопросам, кроме вопросов войны и мира и некоторых других, которые решаются исключительно на совете воинов. А вот власть вождей кочевых племен весьма условна и поддерживается лишь их физическим превосходством над другими. Потому будь внимательнее к сопровождающим Минненоту двум индейцам с перьями на головах: это сагамо́ры, старейшины племени, которые имеют на главного вождя очень большое влияние.
– Благодарю за ценный совет, Яндога, я непременно возьму его на вооружение.
* * *
Разместив гостей в вигваме, заранее сооруженном по указанию предусмотрительного хозяина селения, и накоротке переговорив со своими гонцами, Яндога поспешил в вигвам Алексея Михайловича, дабы поделиться с ним новостями.
– Ты знаешь, Алеша, – заговорщицки сообщил старик, – оказывается, Минненота собирается отрыть томагавк, то есть стать на тропу войны с племенем, которое он когда-то оттеснил туда, где по вечерам загорается северная звезда.
– Это очень важная новость, Яндога, – задумчиво произнес Воронцов и машинально потянулся за трубкой. – Теперь мне ясно, почему он явился сюда самолично: видимо, надеется выбить у меня как можно больше пороха для грядущей войны. Ну что ж, поторгуемся, господин хороший… – И вдруг рассмеялся: – Можешь считать, Яндога, что мустанги у нас с тобой уже в кармане. – Вождь расплылся в довольной улыбке. – Вот только одна незадача, – досадливо поморщился граф, – трудно мне будет общаться с представителями племени дакота, не зная их языка…
– Не переживай, Алеша, – успокоил его Яндога, – просто я еще не успел тебе сказать, что вместе с Минненотой прибыл воин, который когда-то около года прожил в стойбище белых людей, пришедших со стороны восхода солнца. Он обучал белых воинов охоте на бизонов и теперь свободно говорит на их языке.
– Вот это действительно удача, Яндога! – обрадовался Алексей Михайлович. – А не знаешь, на каком именно языке он говорит?
– Я же сказал – на языке белых людей, – удивился старик непонятливости собеседника.
Алексей Михайлович рассмеялся.
– К сожалению, Яндога, как почти все племена индейцев говорят на разных языках, так и белые люди разных племен говорят на своих языках, не понятных другим.
Вождь ошеломленно смотрел на Алексея Михайловича, ибо доселе искренне считал, что все белые люди говорят на одном и том же языке белых людей. Затем в растерянности выглянул из вигвама и приказал кому-то позвать к нему гонцов, прибывших с дакота.
Вскоре гонцы вошли в вигвам и вопросительно уставились на вождя.
– На каком языке умеет говорить тот дакотский воин, который жил у белых людей? – строго спросил Яндога.
– На языке белых людей, – растерянно ответил один из гонцов.
Яндога беспомощно посмотрел на Алексея Михайловича.
– На английском? – с надеждой спросил граф.
Воины-гонцы дружно закивали, даже не попытавшись повторить столь трудное для них слово.
– Слава богу! – обрадованно воскликнул Воронцов.
– А ты, Алеша, знаешь и этот язык? – восхитился вождь, все еще не смея поверить в удачу.
– Знаю, Яндога, я много разных языков знаю, – успокоил его граф, и тот облегченно вздохнул. – Вот только не уверен, что сам этот дакотский воин достаточно хорошо знает английский язык, чтобы при его посредничестве я смог успешно провести переговоры с Минненотой и сагаморами.
– Алеша, но ведь мы, тлинкиты, тоже неважно знаем язык дакота, как и они – наш, однако как-то договариваемся друг с другом, – резонно возразил вождь.
– И то верно, – кивнул Воронцов. – Значит, будем бороться до победного конца! – Вдохновленные уверенностью Повелителя Духов, воины-гонцы восторженно переглянулись, но тут же сникли, ибо великий белый воин задумчиво продолжил: – Однако меня смущает одно очень важное обстоятельство…
– Какое, Алеша? – мгновенно озаботился вождь.
– Насколько я знаю, Яндога, в твоем селении нет ни одного ружья. Так?
– Так, Алеша, – с грустью в голосе признался тот. – Свое единственное ружье я отдал старшему сыну, когда он организовывал новое селение. Но его владения находятся довольно далеко отсюда, и даже если я пошлю к нему гонцов прямо сейчас, они не успеют вернуться к началу переговоров…
– Кроме того, я понял, – стал развивать вслух свою мысль Алексей Михайлович, – что дакота – воинственное племя. Значит, Яндога, от их внимания не укроется, что твои воины не только не имеют мустангов, но еще и безоружны. В таком случае наши шансы заполучить у них мустангов значительно снизятся.
– Что же делать, Алеша? – с надеждой воззрился на него вождь.
– Попробуем перехитрить их! – весело воскликнул Воронцов. – Итак, у нас с Чучангой имеется по ружью, но мое выглядит слишком дорого для простого воина-тлинкита. Поэтому ннужно сделать так, Яндога, чтобы твои воины, чередуясь, то и дело ходили мимо вигвама, в котором остановились дакота, с ружьем Чучанги, которое они должны будут незаметно передавать друг другу.
– Я понял тебя, Алеша! – радостно вскричал вождь, а глаза воинов-гонцов загорелись счастливым огнем уже от одной только мысли о возможности походить по селению с ружьем в руках.
– Кроме того, не помешало бы разок-другой выстрелить где-нибудь вне поселка, в лесу, например. Ну, как будто кто-то из тлинкитов в данный момент охотится… – продолжал сочинять сценарий грядущего действа Алексей Михайлович.
– Что, просто в воздух палить?! – опешил вождь.
– Можно, конечно, и в воздух, но лучше все-таки какого-нибудь зверя подстрелить. Для пущей убедительности, – добавил граф.
– Но мои воины не умеют стрелять из ружья! – едва не застонал старик.
– А мы поручим это дело Чучанге, – улыбнулся Воронцов. – Стрелок он отличный, так что свое ружье я доверю ему без колебаний.
Чучанга чуть не подпрыгнул от счастья. Еще бы! Он так мечтал выстрелить из легендарного ружья Повелителя Духов хотя бы разочек, и вдруг тот сам предлагает ему поохотиться с ним в окрестных лесах! Воины-гонцы взирали на счастливчика почти с мистическим страхом, а вождь меж тем зачарованно смотрел на белого гостя.
– Какая же светлая голова у тебя, Алеша! – не удержался он от восхищенного восклицания
– Спасибо, Яндога. Но праздновать победу еще рано. Сначала надо как можно тщательнее и грамотнее подготовиться к предстоящим переговорам – слишком уж высоки ставки.
– Я все понимаю, Алеша, – кивнул вождь. – Но почему-то заранее уверен, что Минненоте все-таки придется расстаться с парочкой мустангов.