- Неслыханное насилие! - вскричал, вспыхнув гневом, Бонифацио. - Есть у вас письменное приказание?
- Непременно, святой отец, мы имеем полномочия от маршала Серрано.
- Какое самоуправство! Какое оскорбление святого места! Подобного полномочия для нас недостаточно.
- А для нас вполне, святой отец, - сказал Мануэль и прибавил, обращаясь к своему спутнику: - Велите занять ворота!
Жиль повернулся к солдатам и улыбнулся, увидев застывших в молчаливом ужасе монахов. Он отправился за патером и своим другом.
- Будьте добры, - вежливо попросил Мануэль взбешенного Бонифацио, - проводите нас в монастырь и велите дать несколько свечей, мы исполняем данное нам приказание. Пойдем, Жиль.
Все трое отправились через мрачный портал по переходам монастыря.
Патер вынужден был приказать дежурному брату принести железный подсвечник с двумя толстыми восковыми свечами. Мануэль, взяв его, начал осматривать каждую келью. Маленькие комнатки братьев шли одна за другой, в каждую вела высокая деревянная дверь без замка, только с железными ручками.
Мануэль стучался и входил. Некоторые монахи были уже в постели. Он вместе с Германосом тщательно осмотрел каждый уголок, а затем велел вести себя на верхний этаж монастыря. Жиль расставил солдат в коридорах. Осмотрели весь верхний этаж - но и там не нашли никаких следов того, кого искали. Вернувшись вниз, обыскали кладовые, кухню и даже винные погреба, но все было напрасно.
- Видите, сеньоры, - сказал, холодно и насмешливо улыбаясь, патер Бонифацио, - ваши подозрения не имеют никакого основания.
Мануэль пожал плечами.
- Солдат должен исполнять все, что бы ни приказало ему начальство, - сказал он, - ведь и в вашей общине, благочестивый брат, послушание и дисциплина играют важную роль.
- Ну, а теперь в аббатство! - решил Жиль, обращаясь к своему другу.
Он не заметил, как сверкнул на него глазами нахмурившийся патер.
- В этой части здания мы ничего не нашли, благочестивый брат, - сказал Мануэль, не выпуская из рук подсвечника. - Прошу вас проводить нас в аббатство!
- Туда я не имею права вести вас, аббатство недоступно светским людям.
- Так дайте нам в проводники кого-нибудь, кто имеет право туда входить.
- Да, одним словом, мы идем, и дело с концом! - решил Жиль со свойственной ему невозмутимостью и полным отсутствием всякого неудовольствия.
Патер Бонифацио едва мог скрыть досаду.
- Вы хотите употребить силу, сеньоры? - спросил ин.
- Мы надеемся, благочестивый брат, что вы признаете и уважите долг, который велит нам осмотреть каждый уголок. Не бойтесь, однако, мы никого не потревожим: мы уважаем вашу церковь и все, связанное с религией. Но аббатство составляет часть монастырского здания, а значит, мы должны осмотреть и его. Прошу вас указать дорогу, благочестивый брат, - прибавил он, вежливым жестом приглашая патера идти вперед.
- Какое неслыханное посягательство на святое право нашей общины! Я должен доложить о вашем требовании почтенному патеру Доминго.
- Только, пожалуйста, поторопитесь, прошу вас, благочестивый брат, - отвечал Мануэль, в то время как Бонифацио широкими шагами направился к аббатству.
Оба офицера медленно шли за ним по коридору с колоннами.
- Боюсь, как бы полученное нами сообщение не оказалось мистификацией, - сказал Мануэль, понижая голос.
- А между тем, - заметил Жиль, - по всему видно, что оно написано человеком, посвященным в тайны монастыря, и почерк монашеский. Но постой, что это?
Он наклонился и поднял что-то белое.
- Ого, да это чудная находка!
- Перчатка!
- Да, перчатка, - тихо сказал Жиль, - белая замшевая перчатка, какие носят кавалерийские офицеры. Но мы с тобой своих перчаток не теряли, а монахи не носят даже сапог.
- Он здесь! Рассеялись мои последние сомнения, - сказал Мануэль. - Мы должны обыскать все.
- Принц неосторожен! Перчатка выдала его, - посмеивался Жиль.
- Есть на ней какой-нибудь вензель?
- Ничего нет.
В эту минуту тяжелая дверь аббатства отворилась.
- Патер Бонифацио нашел нам проводника, - шепнул Мануэль.
На пороге показался сам великий инквизитор Доминго, вышедший вместе с Бонифацио навстречу донам.
- Простите, достойнейший отец, - сказал, поклонившись, Мануэль с той вежливостью и любезностью, которые так нравились в нем всем, - простите, что тревожим вас, но этого требует необходимость!
- Как только почтенный брат сказал мне, что желают обыскать аббатство, - отвечал старый Доминго, - я спросил себя, не слишком ли далеко зашли требования чуждой нам власти. Я удаляюсь отсюда в монастырь, пока доны будут исполнять свою обязанность.
- Благодарим почтенного отца за позволение, мы воспользуемся им со всей возможной деликатностью, ровно настолько, насколько этого требует данное нам приказание.
Великий инквизитор склонил голову в ответ на их поклоны и ушел в монастырь.
Бонифацио, поднявшись по широкой лестнице, отворил тяжелую дверь и ввел офицеров в здание старинной архитектуры, где всюду витал легкий запах ладана. Высокий сводчатый коридор, в который они вошли, слабо освещенный светом восковых свечей, напоминал коридоры древних замков.
Кроме дверей в стенах было много ниш. Пол был сделан из плит, в глубине несколько толстых колонн поддерживали галерею, на которую вела широкая лестница. Патер Бонифацио ввел офицеров в нижний этаж здания,
одна половина которого занята была комнатами, принадлежавшими великому инквизитору. Приемные отличались чрезвычайной простотой и полным отсутствием всяких украшений, но зато остальные комнаты, в которых собственно и жил патер Доминго, были убраны с царским великолепием: ковры, кресла, картины - все было роскошно. В библиотеке хранились драгоценные и редкие книги; в спальне и в рабочем кабинете не было недостатка в безделушках, составляющих принадлежность богатой и прихотливой жизни. Обыскав все, хотя и со всей возможной деликатностью, но тем не менее оставаясь верными своим обязанностям, Мануэль и Жиль перешли на вторую половину этажа, где находились комнаты Амброзио и Бонифацио. И здесь было то же великолепие, но патер объяснил с улыбкой, что это только для виду, сами же они не пользуются тут ничем.
Затем он повел офицеров наверх, и тут в нем проявилось некоторое беспокойство.
Мануэль велел отворять каждую дверь, таким образом он видел и комнату, в которой вновь поступающие монахи давали свои обеты, и ту, где обсуждали провинившихся братьев, и, наконец, большие комнаты пыток, куда мы со временем введем читателя.
Но нигде не было следов принца. Они видели и круглую комнату, и все остальные прилежащие к ней части здания.
К Бонифацио между тем вернулось спокойствие, он шел теперь с легкой улыбкой торжества. Мануэль заметил это и заключил, что, вероятно, они уже миновали потайную комнату, где мог быть спрятан принц, или просто прошли мимо него, не заметив.
- Вот вы видели теперь и аббатство, - сказал патер, - но тоже ничего не нашли. Неужели вы все еще не удовлетворены, сеньоры?
- Не совсем, благочестивый брат, - отвечал Мануэль, - у вас должны быть еще секретные комнаты.
Бонифацио замялся и этим выдал себя зорко наблюдавшему за ним Мануэлю. Теперь последний был уверен, что не ошибался в своих предположениях.
- Прошу вас провести нас туда, - прибавил он.
- Секретные комнаты? Где же они, по-вашему? Вы, кажется, знаете больше, чем мы сами, - резко сказал патер.
- Том ваш показывает, что я прав, - отвечал Мануэль. - Вы раздражены и не хотите этого показать. Но прошу не задерживать нас!
- Не понимаю, сеньоры, из чего вы сделали подобное заключение?
- Без проволочек, старинушка, - сказал со своим обычным добродушием Жиль, похлопав монаха по плечу, - без проволочек! Мы ведь знаем, что принц здесь, ведите же нас дальше.
- Вы знаете? - с бешенством сказал патер, смерив взглядом бесцеремонного бригадира.
- Ну конечно! Посмотрите-ка, - прибавил он, подмигнув, - знакомо вам это?
- Перчатка.
- Да, всего лишь замшевая перчатка, какие носят кавалеристы! А угадаете ли, где мы нашли ее? В галерее с колоннами, которая ведет прямо сюда. Ну-ка, что вы на это скажете?
Бонифацио быстро собрался с мыслями.
- Что за странные вещи вы говорите, сеньор! - сказал он, отворачиваясь. - Я не знаю, откуда взялась эта перчатка и какое отношение она имеет к нашему разговору!
- Я вам это объясню, благочестивый брат, - сказал Мануэль. - Перчатка доказывает, что владелец ее здесь, в монастыре.
- Позвольте, - прервал его патер, - неужели вы думаете, что здесь ходят только монахи? К нам, бывает, приезжают знатные господа, офицеры и дамы.
- Славно придумано, благочестивый брат, - со смехом сказал Жиль, - а мы думаем, что эта перчатка принадлежит дону Карлосу. Что вы на это скажете?
- Однако прошу вас провести нас в секретные комнаты, - решительно объявил наконец Мануэль, начавший уже терять терпение, - и, пожалуйста, поскорее! Если вы еще будете медлить, так мы сами найдем дорогу!
Патер Бонифацио, видимо, колебался.
- Мне неизвестны такие комнаты, - сказал он, - и если вы настаиваете на своем предположении, я вынужден предоставить вам самим отыскивать их!
- Мне помнится, что в комнатах нижнего этажа я видел потайную дверь, надо отыскать ее, Мануэль!
Эти слова заставили монаха побледнеть.
- Опять идти вниз? - пробормотал он.
- Всего на одну минуту, - успокоил его Мануэль.
Монах повиновался неохотно, как бы что-то обдумывая. Офицеры напали на верный след, и дон Карлос будет в их руках, если они войдут в секретные комнаты.
Нерешительность патера утвердила Мануэля и Жиля в их догадках.
Они спустились по лестнице.
Беспокойство и страх Бонифацио нарастали с каждой минутой, он лихорадочно обдумывал, что же ему теперь предпринять.
Между тем офицеры нашли секретную дверь и открыли ее.
- Посмотри-ка, старинушка, - посмеивался Жиль, - тут как будто винтовая лестница?
- А, вы об этих комнатах говорили, сеньоры? Да, здесь есть комнаты, в которых хранятся акты.
- Так, так, - сказал Мануэль, - мы сейчас увидим.
- Я пойду вперед, - сказал патер и нарочито громко добавил: - Пожалуйте, сеньоры, осмотрите и здесь!
- Ты замечаешь, - шепнул Жиль, - он предостерегает его!
- Монастырь оцеплен солдатами, ему невозможно уйти от нас, - отвечал Мануэль, входя в коридор, куда, как мы знаем, выходило несколько дверей.
- Отворяйте же, благочестивый брат, - прибавил он. Патер Бонифацио открывал одну дверь за другой.
В первой комнате действительно хранились важные документы монастыря, во второй, несмотря на поздний час ночи, сидел брат-казначей, сводя счета, третья была пуста. Здесь или недалеко отсюда должен был находиться тот, кого искали, потому что патер громко сказал:
- Остается еще одна, последняя комната, сеньоры, и вы можете осмотреть ее, если вам угодно!
Решительная минута наступила. Бонифацио открыл дверь, и Мануэль увидел при слабом свете восковых свечей мужскую фигуру в шляпе с широкими полями и плаще, какие обычно носил дон Карлос.
- Это он, клянусь душой, он! - шепнул Жиль. Передав подсвечник товарищу, Мануэль вошел в комнату.
Человек в плаще гордо и недовольно обернулся к нему.
- Простите, принц, - с поклоном сказал Мануэль, - я имею приказание арестовать вас.
- Кто дал вам это приказание?
- Маршал Серрано, именем короля!
- Я готов идти за вами.
- Вашу шпагу, принц!
- Как вы смеете! Довольно того, что я иду за вами. Мануэль и Жиль пошли с арестованным, а Бонифацио остался позади.
Войдя во двор, Мануэль велел подать трех лошадей, и все втроем они отправились к замку. Солдаты последовали за ними, не заботясь больше о монастыре. В замке уже распространилась весть об аресте и о последствиях, которые он может иметь, как вдруг, при более ярком освещении, все увидели, что арестованный - генерал Веласко, чрезвычайно походивший на принца не только костюмом, но и лицом и осанкой. Веласко пожертвовал собою, чтобы дать уйти дону Карлосу, который через несколько минут после того, как солдаты удалились с пленником, покинул монастырь, отправившись в отдаленную гостиницу Сан-Педро.
XIV. В парке Кортециллы
Позади дворца графа Кортециллы был разбит превосходный парк.
Широкие аллеи, усыпанные песком и вьющиеся между зелеными лужайками, вели под таинственные своды густой зелени, в которой после заката солнца загорались светлячки, к окруженному деревьями пруду, в котором плескались лебеди, и к тенистым ротондам, каменные скамейки которых манили отдохнуть.
Иногда среди зелени виднелись белые фигуры статуй, роскошные цветы в куртинах посреди лужаек привлекали взоры, миндальные и апельсинные деревья в полном цвету наполняли воздух чудесным ароматом. Высокие кактусы со своими великолепными пунцовыми цветами, карликовые пальмы, алоэ и розовые кусты украшали аллею, ведущую во дворец.
Чудесный прохладный летний вечер опустился над парком графа Кортециллы. Из портала дворца показалась строгая фигура патера Антонио рядом с прелестной, грациозной фигурой Инес.
Они вышли прогуляться по парку. На лице молодой графини лежала тень грусти и страдания, глаза уже не сияли прежним блеском незамутненного счастья. В душе девушки, видимо, поселилось горе.
Она шла с Антонио между цветущими деревьями и кустами, а потом повернула к тенистым сводам зелени.
- Пойдемте сюда, патер Антонио, - тихо сказала графиня, - здесь, под сенью каштанов, нас никто не услышит. Мне надо поговорить с вами, открыть вам свое сердце. Вы друг и советник бедной Инес! Вы один можете знать все и дать мне совет.
- Благодарю вас за доверие, донья Инес, - отвечал Антонио своим мягким голосом. - Я оправдаю его.
- Ни с кем, кроме вас, патер Антонио, я не могу быть откровенна. К вам же меня влечет сильнее, чем когда-нибудь, потому что в душе моей теперь страдание игоре. Какой-то внутренний голос говорит мне, что у вас я встречу тепло и сочувствие!
- И этот голос не обманывает вас, донья Инес!
- Сколько раз вы спасали меня от беды; как дитя, как сестру, на руках вынесли с края пропасти, сами подвергаясь опасности. Никогда я не слышала от вас недоброго слова, никогда не видела ничего, кроме любви и доброты. Мое сердце полно благодарности, - прибавила она с чувством, подавая ему руку, - и я чувствую потребность высказать вам, как глубоко люблю и уважаю вас!
Неожиданные слова графини, видимо, сильно взволновали Антонио. Пламя, давно уже тлевшее в его сердце, вспыхнуло теперь. Буря бушевала в его тяжело дышавшей груди.
- Вы еще никогда не говорили так со мной, донья Инес, - отвечал он тихим, дрожащим голосом.
- Я чувствую потребность высказать то, что у меня на сердце, патер Антонио, - отвечала Инес, не замечавшая или не обращавшая внимания, что рука спутника дрожит в ее руке. - Вы всегда говорили, что нужно быть откровенной, и до сих пор я ничего не скрывала от моего отца, а теперь боюсь сказать ему о том, что v меня на душе! Но вам - не боюсь, патер Антонио, и это может служить доказательством моей к вам привязанности.
- Права вашего высокого отца гораздо больше моих.
- А между тем я не могу признаться ему в том, в чем признаюсь вам, патер Антонио! Не браните меня, выслушайте, что я скажу.
В эту минуту граф Кортецилла тоже вышел в парк, светлая фигура его дочери еще мгновение видна была между стволами каштанов, и он отметил ее, но потом она исчезла в сумраке вечера, и он пошел другой дорогой к зеленой роще недалеко от пруда.
- Ваши слова взволновали меня, - бурно заговорил Антонио, - если бы вы могли чувствовать, видеть, донья Инес, что происходит в моей душе.
Он вдруг замолчал и тихонько выпустил руку молодой графини, как будто вспомнив, что не должен терять самообладание.
- Расскажите мне все откровенно, - с обычным спокойствием прибавил он, - надеюсь, что смогу дать вам отеческий совет.
- Скажите - братский, патер Антонио, это лучше, ближе. Вы не должны любить, вам запрещают это ваши обеты, но братская любовь не запрещена вам, и ей вы можете отдаться всем сердцем, принося другим много счастья!
- Никогда еще вы так не говорили, донья Инес! - повторил Антонио.
- Потому что за последние недели в душе я сделалась на целый год старше, патер Антонио! Есть испытания в жизни, разом открывающие и глаза, и сердце, так что начинаешь иначе смотреть на мир и глубже видеть вещи. Патер Антонио, братское чувство дозволено вам, обратите же его на вашу ученицу, на вашу благодарную Инес, которая так нуждается в братской привязанности.
- Какие это чудесные слова, донья Инес!
- Они - только отражение вашего влияния, ваших уроков, вашего примера, патер Антонио. Вы как-то сказали, что человек должен учиться отказывать себе, и сказали это в тяжелые для меня минуты. Вы научились отказывать себе - научусь и я! Но это так трудно! Часто мне кажется даже, что я не выдержу, если меня не поддержит твердая рука. Выслушайте все, что у меня на сердце, - прибавила Инес, подходя к прекрасной, высокой ротонде, посреди которой бил фонтан, далеко разбрасывая водяную пыль. - Сядем здесь, сегодня такой свежий, чудесный вечер. Я буду говорить с вами как на исповеди.
Они сели на скамейку, за которой возвышалась густая стена зелени.
- Вы знаете, патер Антонио, что отец помолвил меня с принцем Карлосом Бурбонским, чтобы я потом могла стать королевой. Как искренне я отказывалась от этой чести, но отец сказал мне, что уже дал слово принцу! Мое сердце не принадлежало этому человеку! Я признаюсь вам, патер Антонио, что люблю благородного дона Мануэля де Албукерке и вечно буду любить его! Но вы говорили, что люди должны учиться отказывать себе, и я решилась отказаться от любимого человека, сказать ему все откровенно и проститься с ним. Во время маскарада, о котором я вам рассказывала, ко мне подошло таинственное домино, предсказало готовящийся мне удар и послало в маленький домик на улице Толедо. Эта маска была моим добрым гением! Теперь я понимаю, что ей было все известно.
Патер Антонио, видимо, встревожился при этих словах.
- И вы пошли? - спросил он.
- Простите, я скрыла это от вас! Да, я пошла и в крошечной комнатке на чердаке увидела столько нужды и горя, что плакала над ними. У постели умирающей старушки стояла на коленях бедная молодая девушка с ребенком на руках. После смерти матери я старалась утешить ее, и она рассказала мне, что вынесла много горя. Амаранту обольстил человек, которого она любила, но не знала его имени, он увлек ее ласковыми словами; а потом бросил с ребенком в совершенной нищете.
- Негодяй! - прошептал Антонио.
- Два дня тому назад я решилась проститься с доном Мануэлем де Албукерке навсегда, не желая навлекать на себя упрека в том, что принимала ухаживания двоих, из которых с одним меня связывала воля отца, а с другим - безмерная любовь. Я обещала Мануэлю свидание, и если я поступила плохо, то жестоко поплатилась за это, но мне кажется, что так должно было случиться, что это была воля Божья. Мы договорились встретиться у леса, недалеко от гостиницы Сан-Педро, и я взяла с собой Амаранту.
Мы увиделись, простились, как вдруг между нами бросился какой-то человек с обнаженной шпагой! Это был дон Карлос!
- Дон Карлос!.. - повторил Антонио. - И Амаранта?