Инес оправилась от своего испуга и пыталась сообразить, что же ей делать. "Что бы это значило, - думала она, - зачем лез в комнату этот человек? Вор это или преследователь, сыщик, посланный меня отыскать? Нет, это не сыщик, - мысленно рассуждала она, - потому что до сих пор я не встречала никого, кто бы следил за мной, никто не видел меня, с какой же стати вдруг полезут мои преследователи искать меня в этой маленькой комнатке?"
Собака продолжала лаять изо всех сил, и графиня, чувствуя, что оставаться одной в этой ненадежной, незнакомой гостинице очень опасно, решила сойти вниз и отыскать старого Цимбо, хотя в настоящий момент опасность, по-видимому, миновала, и даже если бы ночной посетитель опять показался в окне, чуткий верный Кан был бы в состоянии защитить ее от нападения, так как он был очень силен и отважен. Инес благодарила Бога, что при ней оказался этот верный сторож, который своим лаем, видимо, нарушил планы злодея, пытавшегося к ней влезть, и раздумывала, не стоит ли ей остаться в своей комнате и дождаться спокойно утра под защитой Кана. "Может быть, - говорила она себе, - этот человек был просто запоздавший постоялец, который, найдя наружную дверь запертой, хотел войти через окно в свою комнату и по ошибке подставил лестницу к моему окну".
Но как ни старалась Инес объяснить странное появление головы в ее окне какими-то естественными причинами, страх все больше овладевал ею, тем более что собака продолжала беспокойно бросаться то к окну, то к двери, заливалась неистовым лаем и злобно рычала.
Открыть окно и посмотреть, есть ли кто внизу, Инес не решалась, но страх не давал ей покоя, и, измученная им, она уже хотела только одного - избавиться от него во что бы то ни стало. Для этого нужно было сойти вниз и отыскать старого Цимбо, с ним ей было не страшно.
Свечи у нее не было, пришлось бы идти ощупью по неизвестным ей темным коридорам, в которых не было ни окон, ни освещения, но это Инес узнала только тогда, когда, открыв дверь своей комнаты, увидела непроницаемую тьму, в которой ничего нельзя было различить в двух шагах.
Как только она приоткрыла дверь, храбрая собака рванулась из комнаты так быстро, что Инес не успела ее удержать, вслед за этим раздался лай, потом какой-то глухой удар, как будто обухом или поленом, собака вдруг взвизгнула и смолкла, а чей-то раздраженный голос злобно проворчал:
- Опять ты тут, бестия, на же тебе! Нельзя пошевелиться в доме, чтоб не набросилась на вас эта проклятая собака! Теперь ты будешь, каналья, молчать, не будешь больше бросаться на людей!
Послышался слабый визг, а затем все смолкло. Инес захлопнула поскорей свою дверь - значит, и в коридоре кто-то был, и этот кто-то убил собаку.
Кто он? Инес опять начала уговаривать себя, что, может быть, это хозяин, может быть, тот самый опоздавший постоялец, который хотел войти через окно.
Он убил собаку, это верное животное! В этом у нее сомнений не было, она ясно слышала жалобный визг!
Что ей теперь делать без своего храброго, верного защитника! Она жестоко упрекала себя за то, что отворила дверь и выпустила Кана из комнаты!
И вдруг сердце у нее дрогнуло… В коридоре послышались тихие, осторожные шаги! "Что это? - раздумывала она. - Мерещится это мне, или в самом деле кто-то расхаживает здесь наверху?"
Это была ужасная, страшная ночь! Взор ее то и дело останавливался на окне в ожидании опять увидеть там бородатое лицо! Теперь она была одна, Кана не было больше с ней.
- Я погибла теперь, - повторяла она в отчаянии, - до утра еще долго.
Что было делать? Начать звать на помощь, поднять шум, но в доме все так крепко спят, а комната ее так уединенна, так далека от нижних покоев - никто ее не услышит!
Изнемогая от страха, упала она опять на свою постель и в эту самую минуту снова увидела в окне голову незнакомца с черной бородой - кровь застыла в ее жилах - он плотно прижимал лицо к стеклу, чтоб рассмотреть хорошенько комнату…
Холодный пот выступил у нее на лбу, она старалась спрятаться в постели, чтоб ее не заметил страшный человек, чтоб укрыться от его взоров, и тут, в довершение ужаса, в коридоре ясно раздались чьи-то шаги, приближавшиеся к ее двери.
"Ну, теперь я погибла! Все кончено!" - мелькнуло у нее в голове.
Собрав всю свою волю, она еще раз взглянула на окно и увидела, что незнакомец старается открыть его; теперь она поняла, что это не вор, а сыщик, успевший выследить ее!
Заря, которой она ждала, как своего спасения, как избавления от опасностей, еще не занималась. До утра было далеко!
Вдруг раздался тихий стук в дверь, потом повторился сильнее, и голова в окне моментально исчезла.
- Сеньора Инес! - проговорил кто-то тихо у двери. - Отворите! Это я, старый ваш Цимбо!
Слова эти мигом подняли Инес с кровати! Она вскочила и одним прыжком очутилась у двери, но вдруг остановилась - а вдруг это не Цимбо, а кто-то другой, подделывающийся под него!
- Отворите, - повторил опять стоявший у двери, - я принес с собой свечу. Я услышал визг бедного Кана и понял, что здесь что-то случилось! Верная собака умерла!
Сомнения Инес исчезли при этих словах, и она отворила дверь. В ней показался цыган, держа в одной руке свечу, другой он поддерживал собаку, которую нес под мышкой. Бедное животное еще корчилось в судорогах и тяжело вздыхало. В глазах Цимбо стояли слезы.
- О! Благодарю Господа, что вы здесь, с вами мне не так страшно, - сказала Инес, ухватив старика за руку и вводя его в комнату, дверь она тут же закрыла на задвижку.
- Я спал и вдруг услышал лай Кана, а потом его визг… С ним все кончено, - проговорил со слезами Цимбо. - Посмотрите, сеньора, с какой любовью он смотрит то на вас, то на меня, как будто прощается с нами, старый, верный мой Кан! Это страшный удар для меня… Он умирает, бедняга! Я - нищий, сеньора, но отдал бы последнюю рубашку, все, что на мне, все, что имею, Лишь бы он остался жив. Восемь лет он был моим неразлучным товарищем, ходил по пятам за мной!
- А причиной его смерти стала я, выпустив его неосторожно из комнаты, когда решила сойти вниз, чтобы разбудить вас! - и Инес рассказала о том, что с ней случилось.
- Я хотел скрыть от вас, сеньора, но это ни к чему не привело; я думаю, что преследователи ваши в гостинице, что они узнали вас и пытались похитить.
- Лишь бы вы были со мной, тогда я ничего не боюсь, - сказала Инес цыгану, опустившему на пол умирающую собаку и продолжавшему ее гладить и ласкать.
Обратившись к Инес, он сказал:
- Она была вернее, надежнее всякого друга, мне было бы тяжело оставить ее одну умирать! Она помешала вашим преследователям, и они убили ее! Но это не принесет им никакой пользы!
- Чтоб не бросать бедное животное, пока оно живо, и чтоб самим не подвергаться опасности, нам лучше остаться здесь до утра, днем с нами ничего не случится!
Цимбо встал и задумался.
- Не знаю, что лучше, - сказал он наконец. - Их двое, и они сильнее нас - как они убили Кана, так убьют и меня, если мы выйдем днем, а они последуют за нами.
- Как? Вы думаете, они могут убить человека?
- О! В этом не сомневайтесь, сеньора. И, если это случится, вы погибли!
- О Господи! Это ужасно!
- Поэтому, я думаю, не лучше ли нам уйти теперь, - продолжал цыган и, отворив окно, выглянул в него, - людей не видно, а лестница здесь… Но, верно, они внизу караулят нас! Нет, нам не уйти!
- Так подождем до утра и обратимся за помощью к хозяину или к другим каким-нибудь людям, - заключила Инес, - они заступятся за нас и арестуют этих негодяев!
Цыган покачал отрицательно головой.
- На это не рассчитывайте, сеньора. Во-первых, нет никакого законного предлога арестовать их, а уж они, разумеется, отопрутся от всего! А во-вторых, ни хозяин, ни кто угодно другой не захотят вмешиваться в это дело! Вы - молодая сеньора, совершенно им неизвестная, а я всего лишь старый нищий цыган, за которого ни один человек не скажет ни одного слова!
- Но ведь они убили вашу собаку!
- Для этого они найдут себе оправдание!
- Значит, у нас нет выхода?
- Мы должны оставаться здесь и выждать удобную минуту, чтобы скрыться незаметно.
- Пожалуй, и так, ну а тогда, как вы думаете, они ничего не смогут нам сделать?
- Надеюсь, сеньора!
- Из-за меня вы сами подвергаетесь опасности, из-за меня вы лишились дорогой вам собаки, а я ничего не могу для вас сделать, только искренно, от души поблагодарить вас за защиту, за покровительство, которое вы оказываете бедной, одинокой, беспомощной девушке.
- Оставим это, сеньора. Конечно, мне жаль моей собаки, но, кто знает, долго ли бы она прожила еще, она была очень стара! Ложитесь-ка спать, сеньора, я буду вас стеречь и охранять! Вы молоды, сон необходим вам!
- Вы - добрый человек, Цимбо! Когда-то мне удастся отблагодарить вас за все, что вы для меня делаете? -сказала Инес трогательным, взволнованным голосом. Затем она прилегла и задремала.
Цимбо же отошел к окну и, пристально глядя в него, встал там неподвижно, как часовой.
Если бы, вместо того чтобы принять сторону Инес, он сговорился с ее преследователями, скольких опасностей он бы избежал, да еще и хорошую быдолю получил от награды, ожидаемой ими. А какая ему выгода оставаться и дальше быть сторожем и защитником сеньоры, которой он совсем не знает, какая выгода дальше мешать ее преследователям! Да, наконец, и может ли он спасти ее от них!
Вот мысли, которые вдруг охватили старого Цимбо, пока он смотрел в окно, а Инес спала.
XXVIII. Работник палача
Вечером, после кровавой бойни в ночлежном зале герцогини, прегонеро брел по одному из темных переулков Мадрида. Шапка его была надвинута низко на лоб, сам он, по-видимому, был погружен в глубокую думу, так как шел, ничего не замечая, не обращая ни на что внимания и тихо разговаривая сам с собой. Время от времени он делал какие-то жесты руками, но тут же быстро прятал их опять в карманы своих темных панталон.
Очевидно было, что он принял какое-то важное решение. Шел он возле самых домов, может быть, для того, чтоб укрыться в их тени от нескромных взоров прохожих.
В некотором отдалении следовали за ним два господина, плотно закутанные в темные плащи. Они, видимо, наблюдали за ним; как только он свернул в другой переулок, вслед за ним свернули и они, тихонько разговаривая между собой.
- Так ли это, полковник? - спросил один из них с выражением удивления в голосе и на лице. - Я не могу в это поверить. Мне кажется, это невозможно!
- Даю вам честное слово, принципе, что я не ошибаюсь.
- Как далеко вы дошли?
- До Логроньо, где ожидали дон Карлос и дон Альфонс, чтоб вместе с нами далее продолжать путь! Будьте уверены, принципе, Доррегарай не даст промаха, не беспокойтесь! Я слишком осторожен и, когда нужно, умею хитрить! Планы принца кажутся мне очень подозрительны и странны, особенно относительно вас, граф Кортецилла!
- Итак, чтоб вас подкупить и для большей уверенности, он сделал вас генералом?
- Да, принципе, и с правом самому набирать войска и увеличивать их по своему усмотрению; в настоящее время в моем распоряжении около четырехсот человек, которых я расположил около Логроньо, в лесу!
- И вы действительно уверены, что принц имеет планы, которые… - сказал с расстановкой Кортецилла.
- Я уверен, что принц хочет провести вас, что он не собирается жениться на графине, вашей дочери!
-Стало быть, онузнал о безрассудном поступке графини? Это невозможно, немыслимо!
-Дело совсем не в том, принципе, принц намерен жениться на принцессе Маргарите Пармской, -прошептал Доррегарай.
-Из чего вы это заключаете, генерал?
- В Логроньо у него было секретное свидание с двумя благородными иностранцами, и он долго совещался с ними!
- Кто же были эти иностранцы?
- Я сумел проникнуть в эту тайну, принципе, и могу уверенно сказать, что это были братья принцессы Маргариты, герцог Пармский и граф Барди! Между ними произошло очень важное совещание и назначено другое, они договорились встретиться по ту сторону границы.
Граф Кортецилла нахмурил брови, и взгляд его омрачился.
- В таком случае, я действительно был бы обманут, -проговорил он сквозь зубы.
-Во всяком случае, теперь вам все известно, -продолжал Доррегарай. -Гардунии все равно чрезвычайно выгоден союз с доном Карлосом, даже если предполагаемый брак не состоится!
Кортецилла, по-видимому, не разделял мнения своего товарища; сознание того, что корону отнимают, крадут у его дома, было ему нестерпимо! Душа его переполнялась горечью и раздражением, так как тщеславие его не знало границ и преобладало над всеми прочими чувствами.
- Я никак не могу поверить в возможность вашего предположения, - сказал он. - Как это может быть, чтоб после заключенного между нами письменного условия, заключенного не более как две-три недели тому назад, принц вдруг вздумал изменить свои планы и нарушить свое обязательство!
- Недалекое будущее покажет вам, принципе, ошибаюсь я или нет в своих предположениях относительно планов принца жениться на Маргарите Пармской; я убежден, что об этом давно идут переговоры между доном Карлосом и герцогом Пармским, что это задумано не вчера и не нынче.
- Стало быть, я был жертвой мистификации! Но это оскорбление, это позор для меня! - воскликнул Кортецилла глухим голосом.
- Оставьте это, принципе, вспомните об интересах Гардунии, которым мы все служим, которые должны быть для нас важнее всего прочего в этом мире, - заметил горячо Доррегарай. - Эти интересы не пострадают, если расстроится брак принца с графиней, вашей дочерью!
- Но они бы сильно выиграли, если б брак состоялся!
- Вы должны будете свыкнуться с мыслью, что он не состоится, и отложить всякие помышления о нем в сторону!
- O! Я не так скоро откажусь от этой мысли, как вы думаете, генерал!
- А если бы этого требовали интересы Гардунии? - спросил Доррегарай, наблюдая внимательно за выражением лица графа.
- Тогда, разумеется, принципе подчинится этим требованиям, - ответил граф Кортецилла, делая над собой очевидное усилие.
Он боялся или не смел, по-видимому, сознаться, что брак дочери с принцем был для него важнее интересов, о которых в таинственных выражениях говорил капитан.
- Почему вы так хотите короны для принцессы, чего вам недостает? Разве вы и без того не первейшее лицо в Испании, разве вы не всемогущий владыка, которому повинуются тысячи, десятки тысяч людей?
- Да, все это так, генерал!
- Смотрите, принципе, - заметил Доррегарай, прерывая вдруг разговор, - прегонеро свернул на прибрежную улицу!
- Мои предсказания оправдываются, - заметил граф.
- Он пошел направо, а там и находится дом палача!
- Рассказывая про вчерашний случай в доме герцогини, я заранее сказал вам, что он пойдет к палачу! А теперь я вам расскажу, почему я так решил. После моего разговора с Тобалем Царцарозой я был уверен, что он полюбопытствует узнать, кто был его тайный собеседник и непременно последует за мной.
Чтоб убедиться в своих предположениях, выйдя из дома, я спрятался поблизости. Тобаль Царцароза из дома не вышел, потому что в это время там случилось то, что я вам рассказывал и что возбудило во мне уверенность, что прегонеро, побежденный палачом, почувствует к нему сильнейшее влечение и уважение, как из-за его силы, так и из-за почтенного его ремесла, и непременно отправится его отыскивать.
- Верное заключение! Вы действительно не без основания сделались нашим принципе, граф Кортецилла, - заметил Доррегарай с непритворным удивлением.
- Это заключение немудрено было вывести, я давал лучшие доказательства своей сметливости! Прегонеро- маньяк и одержим в такой степени страстью к убийству, что, увидев кровь, становится бешеным, сумасшедшим, хотя в спокойном состоянии он человек скромный, тихий и покорный! Весьма естественно, что такой субъект, встречая человека отважного, сильного, способного удержать его во время припадка, привяжется к этому человеку, будет чувствовать к нему страшное влечение и подчинится ему вполне!
- В таком случае, прегонеро не может быть нам полезен, - заметил Доррегарай, поворачивая с графом вслед за прегонеро на прибрежную улицу.
- Почему же вы думаете, что он не может нам быть полезен, генерал?
- Если он подчинился палачу, чувствует к нему непреодолимое влечение, сможет ли он тогда поднять на него руку?
- Он подчиняется ему, он предан ему, как раб! А разве вы не знаете, что каждый раб ради сохранения своей жизни готов сбросить с себя удерживающую его цепь, что он способен при удобном случае сокрушить власть, лишающую его свободы, хотя бы власть эту он признал над собой добровольно; для этого нужно только суметь пробудить в нем инстинкт свободы и направить на это его мысли, - сказал тихо Кортецилла. - То же самое случится и с прегонеро, если только внушить ему, что он может избавиться от тяготеющей над ним власти, что он не будет дышать свободно, пока не избавится от нее, что он теперь не более чем раб, тогда как мог бы сам быть господином; ему нужно внушить, что в случае смерти палача он может занять его место и тогда свою жажду крови, свою манию, он может удовлетворять под защитой закона, что только на этом кровавом поприще он будет чувствовать себя на своем месте.
- Да, принципе, вы правы; внушив ему это, рисуя пред ним возможность такой карьеры, можно его подтолкнуть на все! Удивляюсь вашей проницательности, вашему умению извлекать из всего пользу, удивляюсь вам, принципе!.. - воскликнул опять Доррегарай. - Это, конечно, отдаст его в наши руки, и он послужит нам орудием для осуществления наших планов!
Граф Кортецилла холодно улыбнулся восторженным похвалам генерала, как будто не придавая им никакого значения и даже пренебрегая ими.
- Все это так просто, что не много нужно сообразительности, чтоб придумать, - сказал он холодно, - не более, как прямая дорога к цели, которую всякий может видеть и найти!
Разговаривая таким образом, спутники продолжали следовать за прегонеро. Он уже дошел до конца улицы, миновал последние дома и круто повернул на дорогу, которая вела ко двору палача.
Некрасива эта прибрежная местность Мансанареса - ровная, песчаная пустыня, усеянная большими камнями; тяжелое, неприятное впечатление производит она как днем, так и ночью.
С одной стороны двора палача находилось несколько старых, обломанных, полусгнивших деревьев.
Пока прегонеро шел к воротам почерневшего забора, окружавшего двор, в глубине двора показались огоньки.
Шагая за прегонеро по глубокому песку, граф Кортецилла и его спутник прервали свой разговор и несколько минут шли в глубоком молчании.
- Что теперь будет, принципе, с вашим планом? - спросил наконец Доррегарай.
- Я решил исполнить его сегодня же вечером, так как наверняка знаю, что Тобаль Царцароза через два-три часа уйдет на площадь Кабада!
- Стало быть, виселицу для Алано Тицона устроят ночью!
- Я полагаю, что нам лучше всего здесь дождаться ухода палача!
- И тогда вы сами пойдете к прегонеро?
- Нет, этого я не хочу! Вы пойдете туда, капитан!