Это пародия на классический викингский роман о невероятных приключениях Рыжего Орма - его пленении, рабстве у халифа Кордовы, работе гребцом на галерах, принятии христианства, освобождении, женитьбе на дочери конунга Харальда и под конец - поиске клада у днепровских порогов.
"Самое увлекательное чтение о норманнах", "Чудесный роман, где при помощи писательской фантазии истлевший скелет викинга превращается в живого смелого воина…"
Вот в каких словах отзывались придирчивые критики об этом "сокровище" мировой литературы, ибо "Рыжий Орм" уже давно и по праву считается классикой.
Выверенность исторического материала в сочетании с едкой иронией автора, который не упускает случая поиздеваться над викингами, их нравами и обычаями, делает романы невероятно увлекательными, и оторваться от них невозможно - недаром вот уже пять десятков лет "Рыжий Орм" не выходит из списка наиболее читаемых книг во всем мире.
Надеемся, что и нашим читателям сага о смелом и остроумном викинге понравится.
Счастливого плавания на викингских драккарах!
Содержание:
ПЕСНЯ ДАТСКИХ ЖЕНЩИН 1
ПРОЛОГ - Каково пришлось бритоголовым в Сконе во времена конунга Харальда Синезубого 1
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЗАПАДНЫМ МОРЯМ 1
ЧАСТЬ 1 - ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ 1
ЧАСТЬ 2 - В СТРАНЕ КОРОЛЯ ЭТЕЛЬРЕДА 35
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК 47
ЧАСТЬ 1 - РЫЖИЙ ОРМ У СЕБЯ В ОВСЯНКЕ 47
ЧАСТЬ 2 - БОЛГАРСКОЕ ЗОЛОТО 75
Примечания 100
Франц Г. Бенгтссон
Рыжий Орм
ПЕСНЯ ДАТСКИХ ЖЕНЩИН
Кто та женщина, которую ты покинул,
Ты покинул свой дом, и очаг,
Для того, чтобы уйти с седой старухой, создательницей вдов?
У нее нет дома, в котором можно уложить гостей,
Только одна холодная постель на всех,
Где гнездятся бледное солнце и заблудшие ледяные горы.
У нее нет сильных белых рук, чтобы обнимать тебя,
Но у нее множество цепких водорослей, чтобы держать тебя
На тех камнях, куда тебя прибило приливом.
Но когда приблизится лето,
И растает лед и почки набухнут на березах,
Ты покинешь нашу сторону и заболеешь.
Заболеешь вновь криком и резней,
Ускользнешь поближе к плеску волн,
Где ладья твоя стоит всю зиму.
Ты забудешь наше веселье и застольные беседы,
И корову в стойле и лошадь на конюшне -
Для того, чтобы стать на ее стороне.
А потом поплывешь ты туда, где бушуют шторма,
И удаляющийся звук твоих весел, ударяющих об воду,
Будет единственным, что останется нам на долгие месяцы.
Так кто же та женщина, которую ты покинул,
Как покинул свой дом и очаг,
Для того, чтобы уйти с седой старухой, создательницей вдов?
Редьярд Киплинг
ПРОЛОГ
Каково пришлось бритоголовым в Сконе во времена конунга Харальда Синезубого
Немало беспокойных людей подалось из Сконе вслед за Буи и Вагном, но не было им удачи в заливе Хьорунгаваг; иные же пустились за Стюрбьёрном в Упсалу и пали там с ним вместе. Когда на родине узнали, что немногим женам ждать своих мужей обратно, то сложены были песни скорби и воздвигнуты поминальные камни, после чего все разумные люди сошлись во мнении, что это наилучшее из всего, что случилось, ибо теперь мира будет побольше, чем прежде, а силой отнимать нажитое станут, пожалуй, пореже. Наступили обильные годы, и рожью, и сельдью, и другое все ладилось; но некоторые сочли, что хлеба наливаются чересчур медленно, и отправились с оружием в Англию и Ирландию; поход их удался, и многие там остались.
Тут бритые люди принялись наведываться в Сконе, и из края саксов, и из Англии, чтобы проповедовать учение Христа. Они рассказывали много всякого, и народ поначалу удивлялся и слушал их охотно; а женщины с радостью принимали от чужеземцев крещение и белую сорочку в подарок. Но скоро у пришельцев все сорочки вышли; а народ перестал слушать их проповеди, потому что те оказались скучными и мало похожими на правду; к тому же проповедники разговаривали на ломаном языке, выученном не то в Хедебю, не то на западных островах, и маловразумительно, как дети.
Потому и дела с крещением шли слабо; и вот эти бритые, что много говорили о мире, а сами более всего распалялись враждой к чужим богам, были однажды схвачены верующими людьми и повешены на священных ясенях и пронзены стрелами и преданы птицам Одина. Другие же, что подались на север, в леса Гёинге, где вера была послабее, встречены были с радостью, связаны и отправлены на рынки Смоланда и обменяны там на быков и бобровый мех. Некоторые пленники в рабстве у смоландцев снова отрастили волосы и сделались недовольны Иеговой и работали хорошо; но прочие предпочли по-прежнему сокрушать богов и крестить женщин и детей вместо того, чтобы ломать камень и молоть зерно, и причиняли своим хозяевам такую досаду, что геингцам не давали уже и пары смоландских бычков-трехлеток за превосходного священника без придачи - соли либо сукна. Худая слава тогда ходила о бритых по всей округе.
Однажды летом пошел слух по всей Датской державе, будто король Харальд Синезубый сам принял новую веру. В молодые годы он было ее отрекся, но вскоре обратился в истинную религию; теперь же будто обратился всерьез. Потому что король Харальд был уже стар и его давно мучили боли в спине, отчего мало радости имел он от пива и женщин; и хитроумные епископы, посланные кесарем, растирали его медвежьим жиром во имя святых апостолов и заворачивали в овчины и поили благословенными отварами вместо пива и выводили крест меж лопаток и читали над ним молитвы, выгнав из него многих дьяволов, покуда боли не отпустили и король не окрестился.
Притом божьи люди посулили, что его поразят еще худшие несчастья, если он возвратится к кровавым жертвоприношениям или окажется нетверд в новой вере. Тогда король Харальд, который вновь сделался бодр и смог взять себе молодую мавританскую рабыню, присланную в знак дружбы Олофом с Самоцветами, конунгом в Корке, повелел всему народу креститься; и хотя такие речи казались странными в устах потомка самого Одина, многие подчинились его приказаниям, потому что правил он уже долго и удачливо и оттого в стране к нему прислушивались. Он установил самую строгую кару для тех, кто подымет руку на священника; так что в Сконе число крещеных росло, и на холмах строились церкви; а к старым богам уж и не обращались, разве что в море или когда захворает скотина.
Только в Гёинге надо всем этим много потешались. Потому что людям порубежных лесов смеяться куда легче, чем рассудительным жителям пахотных земель; а больше всего там смеялись над королевским приказом. В тех местах чья-либо власть редко простиралась дальше собственной руки, а от Йеллинге до Гёинге долог путь и для величайшего из королей. В стародавние дни, при Харальде Боезубе и Иваре Широкие Объятия, да и прежде того, короли отправлялись в Гёинге охотиться на зубров в тамошних густых лесах, и редко когда по другому делу. Когда зубров не стало, кончились и королевские гостины; и когда теперь какой-нибудь король гневался на непокорство и малую дань и грозился явиться туда, то получал обыкновенно ответ, что зубров в окрестностях не замечено, но буде таковые объявятся, то милости просим в гости. Потому издавна среди жителей порубежья бытовало присловье, что короли в их краях покажутся не прежде, чем вернутся зубры.
Так что в Гёинге все оставалось по-прежнему, и христианство там не было в ходу. Священники, что пускались туда, как и прежде продавались за границу; однако иные из геингцев решили, что правильнее убивать их на месте и пора начать войну с жадными людьми из Сюннербу и Альбу, поскольку цены в Смоланде приносили им мало прибыли.
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЗАПАДНЫМ МОРЯМ
ЧАСТЬ 1
ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Глава 1
О бонде Тосте и его домочадцах
На побережье люди селились вместе, деревнями, ради пропитания и для большей безопасности; берега нередко грабили с кораблей, что огибали Сконе, - и весной, чтобы запастись дешевой свининой, и осенью, если возвращались из похода с пустыми руками. Рога оповещали в ночи о высадке чужаков и скликали на подмогу соседей; так что хорошей деревне иной раз под силу бывало даже отбить корабль-другой у неосторожных гостей и заполучить славную добычу и похваляться потом ею перед своими викингами, когда их собственные драккары возвратятся на зиму домой.
Но люди богатые и гордые, имевшие свой корабль, находили, что соседи им не к чему, и жили каждый своим домом; потому что даже когда они сами уходили в море, их хутора защищали оставленные там надежные люди. В окрестностях Куллена, сиречь Холма, таких было немало; здешние богатые бонды слыли самыми заносчивыми в округе. Когда они бывали дома, то зачастую ссорились, хотя хутора их разделяло немалое расстояние; но чаще их дома не было, потому что с самого детства смотрели они за море, считая тамошние земли своим наделом, чьи жители при встрече пусть пеняют на себя.
Жил там бонд по имени Тосте, человек почтенный и отличный мореход; хоть был он уже в годах, но каждое лето уходил на своем корабле в чужие страны. У него были родичи в Лимерике, что в Ирландии, среди поселившихся там викингов, и он обыкновенно отправлялся туда торговать и помогать хёвдингу из рода Лодброка собирать дань с ирландцев и с их церквей и монастырей. Теперь в Ирландии кончились хорошие времена для норманнов, с тех пор как Мюркьяртан, конунг в Коннахте, обошел весь свой остров, обратя щит к морю; потому-то жители с той поры стали защищаться лучше и с большей охотой следовали за своими королями, так что большого труда стоило взять с них дань; и даже монастыри и церкви, которые прежде было так легко грабить, понастроили каменных башен, чтобы священники отсиживались со своими сокровищами, и не достать их там стало ни огнем, ни железом. Оттого многие из людей Тосте считали, что лучше бы отправиться в Англию или к франкам, где времена покуда добрые и где можно взять больше с меньшими хлопотами; но Тосте не хотел менять своих привычек, полагая, что слишком стар браться за неосвоенные страны.
Жена его звалась Оса и родом была из лесного края. Она была бойкая на язык и строптивого нрава, и Тосте порой говаривал, что незаметно, чтобы годы обуздали ее, как это бывает с мужчинами; однако женой она была рачительной и хозяйство вела исправно, когда Тосте отлучался. Она родила ему пятерых сыновей и трех дочерей, но удача сыновьям была невеликая. Старший погиб юношей, когда на одной свадьбе, развеселясь от пива, решил всем показать, как проедет верхом на туре; другого смыло бурей за борт в первое же его плаванье. Но худшее несчастье приключилось с четвертым, по имени Аре; как-то летом, когда ему было девятнадцать, он сделал беременными двух своих соседок, когда их мужей не было в стране, чем вызвал изрядную суматоху и немало насмешек, и к тому же ввел Тосте в большой расход, когда мужья вернулись домой. Оттого он сделался унылым и стал избегать людей и убил одного человека, чересчур потешавшегося над его проворством, и был за это выслан из страны. Говорили, будто он пристал к шведским купцам и отправился с ними на восток, чтобы не встречаться с людьми, знавшими его беды; но с тех пор слуху о нем не было. Осе привиделась во сне черная лошадь с кровью меж лопаток, и так она узнала, что сын ее мертв.
Так что у Тосте и Осы осталось лишь двое сыновей. Старшего звали Одд; он был коренастый, широкоплечий и кривоногий, сильный и суровый, осмотрительный в речах; в раннем возрасте он уже сопровождал Тосте в его поездках и хорошо умел управляться с кораблем и оружием. Дома он становился дерзким, потому что с трудом дожидался, пока минует зима; и на сей счет они сильно расходились с Осой. Одд то и дело говорил, что нынче на его вкус затхлая солонина на корабле куда лучше жаркого на суше в праздник Йоля ; на что Оса отвечала, что не слышала пока, чтобы он отказался хоть от одного из предложенных ею угощений. Всякий день он спал так долго, что нередко жаловался потом ночью на бессонницу; даже когда он взял себе на солому, служившую постелью, одну из служанок, лучше, по его словам, стало ненамного. Осе мало нравилось, что сын спит со служанками: девки могут много забрать себе в голову и начнут дерзить хозяйке, лучше бы Одду поскорее жениться. Но Одд отвечал, что большой спешки с этим нет: женщины, с которыми ему приятно, живут в Ирландии, но таких к себе домой он не повезет; поскольку тогда, ему кажется, Оса и невестка выцарапают друг другу глаза. Оса злилась и спрашивала, не оттого ли Одд сидит в чужих краях, что дожидается, пока она умрет. На что Одд мог только ответить, что она вольна поступать так, как найдет правильным; он не станет давать ей советов в таком деле, но снесет все, что бы ни случилось.
Хоть и был он медлителен в речах, Оса не могла оставить за ним последнего слова и обыкновенно отвечала, что поистине горе, когда хорошие сыновья погибают, а остаются такие, без которых можно было бы и обойтись.
С Тосте Одду бывало проще; и едва наступала весна и тянуло смолой от лодочных сараев и корабельных причалов, на душе у него светлело. Иной раз он даже пробовал складывать висы , хоть и не больно-то у него ладилось: что нива гагарок готова к пахоте или что кони моря скоро понесут его в страну полудня.
Но большим скальдом Одд так и не прослыл, даже среди местных девиц на выданье. Видели, что не слишком он оглядывался, уходя в море.
Брат его был младшим из всех детей Тосте и материным баловнем; звали его Орм. Он быстро рос и сделался высоким и долговязым, и Оса нередко сетовала, что он такой тощий; поскольку ел он ненамного больше взрослых, она уверилась, что потеряет сынка, что он плохо ест и оттого скоро пропадет. Орм поесть любил и мало жаловался, что мать чересчур заботится о его питании, но Тосте с Оддом нередко ворчали по поводу лакомых кусков, что оставлялись младшему. В младенчестве Орму случилось раза два приболеть; с тех пор Оса не верила в его здоровье и постоянно мучилась страхами за него и худыми предчувствиями и находила у него грозные хвори, требующие лечения священным пореем, целебными заклинаниями и гретыми глиняными тарелками, тогда как самым тяжким из его недугов приключался разве что от объедения ячменной кашей со свининой.
Он взрослел, и печалей у Осы прибавлялось. Надеждой ее было, что станет он человеком видным и хёвдингом; и часто она, довольная, указывала Тосте, что сын растет могучим и сильным и так разумен в своих речах, что не иначе как удался в мать; но страх вселяли в нее те опасности, что подстерегают взрослого мужчину. Она часто рассказывала ему о несчастьях, постигших его братьев, и взяла с него слово остерегаться туров, быть осмотрительным на кораблях и никогда не ложиться с чужой женой; но ведь оставалось еще столько иных напастей, от которых она не знала средства. Когда ему исполнилось шестнадцать зим и пришла пора отправляться в море вместе со всеми, Оса не пустила сына, как слишком молодого и слабого здоровьем; когда же Тосте спросил, не собралась ли она воспитать из него кухонного хёвдинга и сокрушителя старух, она впала в такую ярость, что Тосте напугался и отстал от нее и рад был сам уплыть как можно дальше.
Той осенью Тосте и Одд возвратились поздно и потеряли столько людей, что едва хватало гребцов; и все равно оба остались довольны и много чего рассказали. В Лимерике добыли они немного, поскольку ирландские короли в Мюнстере сделались нынче такими могущественными, что викингам теперь впору стало самим защищаться; но друзья Тосте, чьи корабли там стояли, спросили, не хотел бы он попытать с ними счастья в Мерионете на ярмарке в день солнцеворота, в Уэльсе, в таких местах, где викинги еще не бывали и куда теперь они доберутся с помощью надежных провожатых. Одд уговорил Тосте присоединиться к походу, и люди их склонились к тому же; и с семью кораблями вошли они в Мерионет и пробрались трудными путями в глубь страны и незамеченные подоспели к ярмарке. Был жестокий бой, и много людей погибло, и викинги победили и взяли большую добычу, много добра и пленных. Потом они поплыли в Корк и продали пленников, поскольку туда спокон веку съезжались торговцы рабами со всего света выбирать из добычи, привозимой туда викингами; и тамошний король, Олоф с Самоцветами, который был христианин и очень старый и мудрый, сам обычно покупал стоящих, по его мнению, чтобы их люди потом выкупали их, с прибытком для него самого. Из Корка они поплыли домой, сбившись все вместе, чтобы не попасться морским разбойникам теперь, когда охота драться у них была малая, народу на борту немного, а добра изрядно, и так они благополучно обогнули Скаген, где прибрежные жители и вестфольдцы подстерегают возвращающиеся домой нагруженные корабли.