Вскоре дело дошло до того, что образовалось нечто вроде игры на бирже. Вместо луковиц новых сортов стали выдавать вперед на них расписки в том, что владелец их получает право на приобретение этого сорта, а затем расписки эти перепродавали по более высокой цене другим; эти, в свою очередь, старались перепродать их по еще более высокой цене третьим - и все это, не видя еще того нового сорта, который был запродан. При этом цены на такие фантастические сорта доходили до невероятных размеров. Игру эту поддерживали некоторые счастливые случайности, вроде того, что по случайно приобретенным за невысокую цену распискам получались действительно редкостные сорта, которые, будучи проданы, давали затем крупные барыши.
Так, например, одному бедному амстердамскому приказчику благодаря стечению целого ряда счастливых обстоятельств удалось за какие-нибудь четыре месяца сделаться богатым человеком. Конечно, о таких счастливых случайностях спекулянты трубили во все трубы, выдавая их за явление самое заурядное, и число простаков, желавших попытать свое счастье, все более и более увеличивалось.
О том, насколько распространена была такого рода игра в Голландии, свидетельствет уже то обстоятельство, что в это время гуляло по рукам обывателей более 10 миллионов таких тюльпанных расписок.
При этом в такого рода торговле мог принять участие весь мир, и каждый, где бы он ни жил, - разбогатеть, так как ничего не было легче, как приобрести несколько луковиц тюльпана, посадить их в горшок и, получив от них детки, продавать их за большие деньги как новый многообещающий редкий сорт.
Большие деньги в это время наживали также и торговцы глиняными горшками и деревянными ящиками, так как кроме специально культивировавших тюльпаны садоводов разведением тюльпанов занимался всякий - и бедный и богатый - лишь бы только нашлось место для их разведения.
Для торговли этими луковицами, как я уже говорил, существовали особые помещения, где в особые базарные дни собирались продавцы и покупатели и сговаривались относительно цен - словом, нечто вроде биржи. Да и самое слово "биржа" (по-немецки Borse), как говорят, возникло от жившей в городе Брюгге знатной фламандской фамилии ван-дер-Бёрзе, уступившей под такого рода собрания свое роскошное помещение.
В биржевые дни эти помещения представляли собою многотысячные собрания, и что тут была за публика, надо было только дивиться!
Тут были и миллионеры, и графы, и бароны, дамы, купцы, ремесленники, были и крестьяне, швеи, рыбаки, рыбачки, всякого рода прислуга и даже дети. Лихорадкой наживы были охвачены все слои общества, все, у кого только был хоть грош за душой. У кого же наличных денег не было (об этом существуют целые записки в хрониках), тащил свои драгоценности, платья, домашний скарб, отдавал под залог дома, земли, стада - словом, все, лишь бы только приобрести желанные тюльпанные луковицы и перепродать их за более высокую цену.
За одну луковицу, например, сорта "Semper Augustus" было заплачено 13.000 гульденов, за луковицу сорта "Адмирал Энквицен" - 6.000 флоринов... На некоторые же сорта заключались запродажи, и в истории этой удивительной биржевой игры сохранилось даже несколько документов, в одном из которых значится, что за луковицу сорта "Vice-roi" было заплачено: 24 четверти2 пшеницы, 48 четвертей ржи, 4 жирных быка, 8 свиней, 12 овец, 2 бочки вина, 4 бочки пива, 2 бочки масла, 4 пуда сыра, связка платья и один серебряный кубок. И такого рода сделки не были редкостью.
Но кроме таких специальных бирж в каждом голландском городе были превращены в своего рода миниатюрные биржи все трактиры, кабаки и пивные, и все любители поиграть в карты, в кости - любители сильных ощущений превратились теперь в отчаянных игроков в тюльпанные луковицы. При этом, если заключенная в одном из таких кабачков выгодная сделка приносила всем заключившим ее хороший барыш, то в нем устраивалась богатая пирушка, в которой первое место принадлежало хозяину. И как ни странно может показаться, но в таких местах составляли себе иногда хорошие состояньица и бедные швеи, штопальщицы кружев, прачки и тому подобный люд.
Наконец, для того чтобы разжечь еще более страсть к этой игре, города вроде Гаарлема, Лейдена назначали от себя громадные, достигавшие нескольких сот тысяч гульденов, премии за выведение тюльпана какого-либо известного цвета и величины, и в случае осуществления этой задачи выдача награды сопровождалась такими великолепными празднествами, на которые народ стекался со всех самых отдаленных окраин в не меньшем количестве, чем на праздник въезда или коронования государей.
Так, до нас дошло, например, описание празднества по поводу присуждения премии за выведение черного (черно-лилового) тюльпана. В празднестве этом принимал участие сам принц Вильгельм Оранский.
"15-го мая 1673 года, читаем мы в этом описании, рано утром в Гаарлеме собрались на это торжество все гаарлемские общества садоводства, все садоводы и почти все население города. Погода была великолепная. Солнце сияло, как в июле.
При торжественных звуках музыки шествие двинулось по направлению к площади ратуши. Впереди всех шел президент гаарлемского общества садоводства М. ван-Систенс, одетый весь в черно-фиолетовый бархат и шелк (под цвет тюльпана), с громадным букетом; за ним двигались члены учебных обществ, магистрата города, высшие военные чины, дворянство и почетные граждане. Народ стоял по бокам шпалерами.
Среди кортежа на роскошных носилках, покрытых белым бархатом, с широким золотым позументом четыре почетных члена садоводства несли виновника торжества - тюльпан, красовавшийся в великолепной вазе. За ним гордо выступал выведший это чудо садовод, а направо от него несли громадный замшевый кошель, вмещавший в себе назначенную за выведение этого тюльпана премию города - 100.000 гульденов золотом.
Дойдя до площади ратуши, где была устроена грандиозная эстрада, вся убранная гирляндами цветов, тропическими растениями и хвалебными надписями, шествие остановилось. Музыка заиграла торжественный гимн, и двенадцать молодых одетых в белое гаарлемских девушек перенесли тюльпан на высокий постамент, поставленный рядом с троном штадтгальтера.
В то же время раздались громкие крики народа, возвещавшие о прибытии принца Оранского. Взойдя в сопровождении блестящей свиты на эстраду, принц Оранский обратился к присутствующим с речью о том, какой интерес представляет для садоводства получение тюльпана столь редкой и своеобразной окраски, и, провозгласив имя отличившегося садовода, вручил ему пергаментный свиток, на котором было начертано его имя и заслуга, и крупную сумму, подаренную ему городом.
Восторгам народа не было конца, и счастливца понесли в триумфе по улицам. Празднество закончилось грандиозным пиршеством, устроенным лауреатом своим друзьям и садоводам Гаарлема"...
Но среди таких, как бы охваченных бесом наживы людей встречалось немало и истинно увлеченных коллекционеров, которые для того, чтобы обладать единственным на всем свете экземпляром какого-нибудь сорта тюльпана, готовы были пожертвовать всем.
Рассказывают, что один такой страстный любитель приобрел за огромную цену единственный, по словам продавца, экземпляр такого тюльпана, и, возвратившись домой, узнал, что другой такой же экземпляр существует еще в Гаарлеме. Вне себя от горя он спешит в Гаарлем, приобретает за сумасшедшие деньги этот второй экземпляр, бросает его на землю и, растаптывая его ногами, с торжеством восклицает: "Ну, теперь мой тюльпан - единственный на свете!" Вообще, вместе с печальными сценами происходило немало и комических.
Так, один матросик, увидав валявшуюся на прилавке магазина съестных припасов луковицу тюльпана и вообразив, что она съедобная, сунул ее в карман и ушел. А между тем луковица эта была одной из самых драгоценных. Заметив ее пропажу, хозяин догадался, что, по всей вероятности, она была похищена тем матросом, который стоял за минуту до того перед его прилавком, и бросился за ним в погоню. Он застал матроса уже разрезавшим луковицу и готовившимся ею позавтракать. Напрасно напуганный матрос уверял, что луковица вовсе невкусная и что он готов ее отдать назад, торговец оставался неумолим. Призвана была полиция, матрос был отдан под суд и приговорен к шестимесячному тюремному заключению.
В другой раз один молодой человек, разговаривая, начал машинально снимать с луковицы одну шелуху за другой и снял ее окончательно. Каков же был его ужас, когда луковица эта оказалась знаменитым в то время сортом Ван-Эйк!
Несмотря на все извинения, на все уверения, что это он сделал без всякого злого умысла, лишь по рассеянности, хозяин не хотел ничего слушать и привлек молодого человека к суду, который и приговорил его к штрафу в 4.000 гульденов, а до полной уплаты штрафа он должен был просидеть в заключении.
Словом, страсть к биржевой игре этими луковицами и цена на них достигали таких колоссальных размеров, что голландское правительство вынуждено было вмешаться в это дело и положить конец этой опасной и развращающей народные нравы спекуляции. И вот представители Голландских генеральных штатов, собравшись 27-го апреля 1637 года в Гаарлеме, издали закон, по которому всякие сделки по тюльпанным луковицам были признаны безусловно вредными и всякая спекуляция ими строго каралась.
Тогда отрезвленная, отчасти приостановленными платежами, отчасти строгостью выполнения принятого правительством закона, толпа начала мало-помалу охладевать к этой игре. Цены на луковицы начали быстро падать, и вскоре более осторожные, повыручив поскорее свои деньги, спешили благоразумно ретироваться, а более горячие головы, как это и всегда бывает, очутились с потерявшими всякую ценность луковицами на руках.
Таким образом кончилась эта беспримерная в летописях садоводства биржевая игра на цветах - игра, повергшая немало людей в полнейшую нищету и обогатившая главным образом только одних аферистов.
Интересно, что любопытным памятником этой особенно сильно развившейся с 1634 по 1637 год тульпомании стала надпись, сохранившаяся на плите на стене одного дома на улице Гоора в Амстердаме, гласящая, что стоящие на этой улице два каменных дома (снесенные в 1878 году) были куплены в 1634 году за 3 тюльпанных луковицы.
Плита эта была приобретена известным голландским садоводом Креелаге и хранится в его музее.
Но если с этих пор тюльпан потерял всякое значение для спекулянтов, для любителей биржевой игры и легкой наживы, то он продолжал оставаться предметом, с одной стороны, восхищения, с другой - порицания для поэтов, писателей и играл немалую роль в эстетике.
Всемогущая уже и тогда мода всюду требовала изображения дивного тюльпана. Рисунки тюльпана покрывали все материи, изображения его ткались на самых дорогих брабантских кружевах, появлялись даже на масляных картинах современных голландских живописцев. Образовались даже целые школы рисования цветов, где выдающуюся роль играл тюльпан, и воспоминания об этом культе тюльпана дошли до нашего времени на картинах таких выдающихся художников, как Ван-Хейсум, Ферендаль, Хаверманс, Де-Геер...
Что касается тюльпана в поэзии, то французский поэт XVIII столетия Буажолен написал о нем целую поэму: "Метаморфоза Тюльпана", где он воспевает, подражая Хафизу, чудную, обворожительную девушку, повелительницу его сердца; а Александр Дюма-отец - поэтический роман "Черный Тюльпан", в котором изображает роль этого цветка в Голландии.
Но немецкие писатели смотрят на него как на цветок без души, цветок внешней красоты, эмблему пустой, гоняющейся только за нарядами, женщины. Афшпрунг говорит о гордой красавице:
"Как тюльпан, ты прелестна лицом,Но и как тюльпан, ты пуста".
Клейст в своем стихотворении "Весна" относится к нему дружелюбнее, но Гёте говорит о тюльпане так: "Не благоговей никогда перед пустым призраком".
Вообще немцы всегда относились к тюльпану как-то холодно и даже в насмешку прозвали "тульпе" безобразную пивную кружку; под таким названием она слыла на вечеринках у Бисмарка.
С гораздо большей поэзией относятся к тюльпану в Англии, где в сказках он служит всегда колыбелью для маленьких эльфов и других крошечных фантастических существ.
Так, в Девоншире есть сказка, в которой рассказывается, что феи, не имея колыбелей для своих малюток, кладут их на ночь в цветы тюльпанов, где ветер качает и баюкает их.
Однажды, говорится в сказке, одна женщина, отправившись ночью с фонарем в свой сад, где росло много тюльпанов, увидела в них нескольких таких уснувших прелестных крошек.
Она была так восхищена этим необычным зрелищем, что в ту же осень насадила в своем саду еще больше тюльпанов, так что вскоре их оказалось вполне достаточно для того, чтобы разместить в них малюток всех окрестных волшебниц.
Затем в светлые лунные ночи она отправлялась туда и часами любовалась этими крошечными созданиями, сладко спящими в атласистых чашечках тюльпанов, нежно покачиваемых легким ветерком.
Сначала феи встревожились, боясь, как бы эта незнакомая женщина не причинила зла их малюткам, но потом видя с какой любовью она к ним относится, успокоились и, желая в свою очередь отблагодарить ее за такую доброту, придавали ее тюльпанам самую яркую окраску и чудный, как у роз, запах.
И они благословляли эту женщину и ее дом, так что ей сопутствовали во всем счастье и успех до самой смерти.
Но радость эта длилась для фей, пока она была жива; когда же она умерла, то дом и сад наследовал ее очень скупой родственник.
Человек корыстолюбивый и бессердечный, он прежде всего уничтожил сад, находя, что цветы разводить невыгодно, а затем развел в нем огород и засадил его петрушкой.
Такой грубый поступок очень рассердил маленьких созданий, и они каждую ночь, как только наступала полная темнота, слетались толпами из соседнего леса и плясали на овощах, вырывая и ломая их корни и засыпая тучами пыли их цветы, так что в продолжение многих лет овощи не могли расти и даже у петрушки все листья, как только появлялись, были всегда истрепаны, изорваны в лохмотья.
Между тем могила, где была похоронена их бывшая благодетельница, всегда чудно зеленела и была покрыта роскошными цветами.
Помещавшиеся же у самого ее изголовья великолепные тюльпаны блистали самой яркой окраской, издавали дивный запах и цвели до глубокой осени, когда все другие цветы уже давно завяли.
Прошло еще несколько лет, и скупого человек заменил еще более черствый, совсем не имевший понятия о красоте, родственник.
Он вырубил все окрестные леса и могилу совсем забросил. Она была затоптана ногами проходящих, тюльпаны повырваны, поломаны, и феям пришлось удалиться далеко от родного для них местечка.
И с этого-то времени, добавляет сказка, все тюльпаны потеряли свою выдающуюся окраску и запах и сохранили их лишь настолько, чтобы не быть совсем заброшенными садовниками.
В заключение скажу, что если о роскошном восточном тюльпане не сложилось никакой легенды, то о нашем, более скромном желтом европейском родственнике его существует следующее интересное сказание.
Рассказывают, что в золотистом плотно замкнутом бутоне этого цветка было заключено одно время человеческое счастье и что никто никак не мог добраться до него, хотя пытались всеми способами: кто - силой, кто - хитростью, кто - заклинаниями. И шли к этому цветку, говорит легенда, и стар и млад, и здоровые и увечные, шли цари с блестящей свитою и нищие с клюкой, шли богатые, праздные моты и бедные с мозолистыми руками, труженики. Толпы приходили, толпы уходили... но все напрасно - счастье не давалось им в руки.
Но вот однажды по лугу, где рос такой цветок, проходила одна бедная женщина. Бледная, истомленная, шла она, ведя за руку своего маленького мальчика, как вдруг заметила издали золотистый бутончик, о котором так много слышала. Она не помышляла, конечно, его раскрывать, она знала, что это совершенно невозможно, но ей хотелось только посмотреть на цветок, который заключал в себе то счастье и тени которого она во всю свою жизнь не видала и котором вздыхала не раз в тяжелые минуты жизни.
Она потихоньку, потихоньку, с замиранием сердца приближалась к нему... как вдруг ее мальчик, увидя блестящий бутончик, вырвался из рук и с громким смехом, размахивая ручонками, бросился к цветку. И - о, чудо! О, удивление! - в ту же минуту бутон раскрылся сам собой...
То, чего не в силах были сделать ни сила, ни заклинания - сделал веселый, беззаботный смех ребенка, так как детство - действительно единственная пора всей нашей жизни, когда проглядывает по временам настоящее счастье.
Таким же цветком счастья считается тюльпан еще и в Тюрингенских горах, в деревушке Аллендорфе, где некогда был монастырь.
По развалинам этого монастыря, как говорят, бродит одетая вся в белое молодая девушка, и где она пройдет, там этот цветок и зацветет.
Скорее всего, это отголоски того, что было в действительности: быть может, здесь тюльпаны разводил какой-нибудь монах. Но поверье держится. Один пастух, рассказывают, еще недавно нашел такой тюльпан, где проходила эта женщина.
Не зная, что с ним делать, он, сорвав, положил его себе в шапку, чтобы вечером подарить своей невесте или кому из родни. Но в это время как раз убежал жеребенок. Он погнался за ним и искал его чуть не до вечера. А когда возвратился, то забыл совсем о цветке и вспомнил о нем уже дома.
Идти назад было уже поздно, а кроме того, скорее всего, он и затерял его уже во время поисков жеребенка.
Так и махнул рукой - что ж поделаешь. Но с того дня он стал чахнуть, чахнуть, и через два месяца его не стало.
1 К.Геснер (1516 - 1565) - врач, натуралист, путешественник из Цюриха, один из образованнейших людей своего времени, его называли также "отцом библиографии". В его честь названо обширное семейство тропических растений - геснериевые.2 Четверть - старинная русская мера объема, применявшаяся для сыпучих веществ, чаще всего - зерна; равна примерно 17 ведрам.
Цветок бога солнца Аполлона и увлечения голландцев - гиацинт
Смерть Гиацинта и горе Аполлона
Любимец голландцев
Громадная ценность гиацинтов
Культура в воде
Кто не знаком с гиацинтом, тем чудным цветком с дивным запахом, который чарует нас своим благоуханием среди глубокой зимы и прелестные, как бы из воска сделанные, нежнейших оттенков султаны цветов которого служат лучшим украшением наших жилищ на праздниках зимою? Цветок этот - подарок Малой Азии, и название его в переводе с греческого значит "цветок дождей", так как на родине он начинает распускаться как раз с наступлением теплых весенних дождей.
Древнегреческие сказания производят, однако, это название от Гиацинта, прелестного сына спартанского царя Амикла и музы истории и эпоса Клио, с которыми связано и само происхождение этого цветка.
Произошло это еще в те блаженные времена, когда боги и люди были близки друг другу. Очаровательный этот юноша, как рассказывает легенда, пользовавшийся безграничной любовью бога солнца Аполлона, забавлялся однажды с этим богом метанием диска. Ловкость, с которой он его бросал, и верность полета диска удивляли всех. Аполлон был вне себя от восхищения и ликовал от успехов своего любимца. Но ревновавший уже давно к нему маленький божок легкого ветерка Зефир дунул из зависти на диск и повернул его так, что, полетев обратно, он врезался в голову бедного Гиацинта и поразил его насмерть.