Затем мы подошли к загону пекари, где Хуанита успела уже произвести на свет целый выводок этих южноамериканских свиней. Я приобрел Хуаниту еще поросенком в провинции Жужуй на севере Аргентины, и пока моя коллекция животных добиралась поездом до Буэнос-Айреса, она заболела воспалением легких. В городе для моих зверей нашлось убежище на территории Музея естественной истории; сам же я поселился у одного моего друга. Разумеется, Хуанита въехала к нему вместе со мной, чтобы я мог за ней ухаживать. Она была очень плоха, и я был уверен, что Хуанита не выживет. Между музеем и квартирой моего друга располагался квартал публичных домов, и там на улице Венти-Чинко-де-Марцо находился музыкальный бар Олли, куда мы наведывались в перерывах между работой в наших зверинцах, чтобы подкрепиться кувшином-другим вина. Девицы Олли вскоре проведали о наших с Давидом занятиях и о бедственном состоянии Хуаниты. Каждый вечер они с предельной чуткостью справлялись о ее здоровье и наперебой предлагали маленькие подарки для Хуаниты (приобретенные, как я полагаю, на доходы, кои люди назвали бы "нечестивыми") - шоколадные конфеты, инжир, авокадо, вареную кукурузу. И как же они ликовали, когда я сообщил, что Хуанита решительно идет на поправку. Одна из девушек прослезилась, так что пришлось ободрить ее стаканчиком бренди, а сам Олли угостил напитками всех собравшихся за счет заведения. Что бы ни говорили о падших женщинах, попади я в больницу, был бы не прочь стать предметом искренней любви и заботы дев из бара Олли. Теперь же я с радостью услышал от Джереми, что он затрудняется найти новое прибежище для наших пекари.
От Хуаниты с ее потомством мы проследовали к обители пальмовой циветы по имени Потсил. Этот зверек похож на кошку; шерсть рыжевато-коричневая с темными пятнышками, длинный хвост украшен кольчатым рисунком. Янтарного цвета выпуклые глаза с щелевидным зрачком придают цивете отдаленное сходство с рептилией. Я приобрел Потсила в Западной Африке, когда он только родился и еще был слепой. Как только у него открылись глаза и прорезались молочные зубы, мне стало ясно, что я выкармливаю монстра. Для Потсила смысл жизни заключался в обжорстве, он жадно набрасывался на все, на чем останавливался его взгляд, оправдывая с лихвой определение "всеядный", коим в справочниках сопровождается название этого зверька. Издавая ликующие звуки, Потсил уписывал все, что прочие наши питомцы отвергали как совершенно несъедобное. Похоже, больше всего на свете он мечтал о том, чтобы скушать человека, не сомневаясь, что ему это вполне по силам. Чистить клетку Потсила было делом весьма рискованным - каким бы сонным он ни казался с виду, под влиянием желудочных соков мог двигаться с быстротой молнии. Одним из моих самых интересных шрамов я обязан именно Потсилу, а потому готов был расстаться с ним без всякого сожаления.
А дело было так. Однажды утром, проходя мимо его обители, я застал за уборкой одного нашего сотрудника. Наивный новичок, он посчитал Потсила этакой безобидной кошечкой, а потому взял его за шиворот одной рукой и прижал к своей груди, чтобы другой рукой приступить к уборке. Иногда наивность подобного рода окупается, потому что застигнутый врасплох зверек не сразу приходит в себя. Сдуру я решил помочь новичку.
- Дай-ка я его подержу, - сказал я, - он знает меня.
Наклонившись вперед, я схватил Потсила за шиворот и приготовился взять его другой рукой за хвост. Обычно этот способ позволял избегать соприкосновения с зубами и когтями Потсила. Не успел я, однако, довести задуманный маневр до конца, как за спиной у меня чей-то голос радостно произнес:
- Вы, очевидно, мистер Даррелл!
Я повернулся на голос, и Потсил не замедлил воспользоваться этим. Повиснув в воздухе, точно висельник в петле, он изогнулся и вонзил в мое запястье острейшие втяжные когти, за которыми последовали и зубы, коим мог бы позавидовать детеныш саблезубого тигра. Полагаю, многим из нас доводилось поражаться тому, сколько крови содержится в наших сосудах, ведь обычно мы стараемся не слишком ее расплескивать. Когда клыки Потсила вонзились в мое тело, как горячее лезвие вонзается в масло, мне показалось, что я каждую секунду теряю не менее полутора литров животворной жидкости. Каким-то образом мне удалось подавить крик боли, заставив себя произнести:
- Доброе утро.
Передо мной стояли две маленькие старушки - ни дать ни взять два гномика с улыбкой на морщинистых лицах и шляпками от гриба на головах.
- Извините, ради Бога, что мы помешали вам играть с вашими зверушками, - сказал первый гномик, - но нам казалось, что мы просто обязаны рассказать вам, как нам понравился ваш зоопарк.
- Спасибо, - прохрипел я.
- И все животные такие упитанные, так хорошо выглядят, - продолжала старушка.
- Мы стараемся давать им только отборный корм, - сообщил я, меж тем как Потсил, ворча от удовольствия, продолжал уплетать мою руку.
Ни одна героиня фильмов про Дракулу не могла бы похвастаться таким кровотечением, как я в эту минуту, но мне удавалось держать своего мучителя так, что гномики ничего не видели.
- Вы каждый день играете со всеми вашими животными? - осведомились старушки с живейшим интересом.
- Нет, вовсе не со всеми, - ответил я.
- Только с любимчиками вроде этого? - спросил гномик постарше.
- Да, - выдавил я из себя, пытаясь вспомнить, сколько крови может лишиться человек, прежде чем потеряет сознание.
- Как мило… должно быть, им это очень нравится. И они, конечно, любят вас,- заметил младший гномик.
- О да, - поспешил я согласиться, чувствуя, как клыки Потсила добрались до моих суставов, - они… э… они очень привязаны к нам.
- Ладно, не будем больше отвлекать, у вас столько всяких дел, - заключил старший гномик. - Мы получили огромное удовольствие. Большое, большое спасибо.
С этими словами они, слава Богу, удалились, и я услышал, как одна из них говорит, обращаясь к подруге:
- Правда, Эдит, сразу видно человека, который искренне любит животных?
Знай они, что я в тот момент думал о Потсиле, наверно, поспешили бы обратиться в Королевское общество борьбы против жестокого обращения с животными.
Но вернемся к нашему с Джереми обходу.
- Мы вполне могли бы обойтись без Потсила, - заметил я. - Но, по правде говоря, нам не следует умалчивать о его склонности к людоедству.
- От желающих заполучить его нет отбоя, - сказал Джереми.
- А ты говорил, что это хищный монстр, перед которым зараженный бешенством бенгальский тигр покажется смирным котенком.
- Нет, - смущенно порозовел Джереми, - но я говорил, что это отличный экземпляр.
- Надеюсь, при твоем умении хитрить и пользоваться эвфемизмами мы быстро избавимся от наиболее опасных особей, - заключил я.
Постепенно, ожесточая свои сердца, мы продолжали, так сказать, выбраковку, причем занятие это осложнялось еще и тем, что следовало считаться не только с нашими эмоциями, но и с чувствами всех сотрудников зоопарка. Не успеет главный арбитр, собравшись с духом, вынести свой приговор, как выясняется, что у удаляемого с поля есть свой клуб болельщиков, для которого его решение - подлинная катастрофа. Диктуешь секретарше важную бумагу, а она стучит по клавишам, поджав губы, поминутно вытирая платком опухшие глаза и бросая на тебя такие взгляды, будто ты новое воплощение гуннского вождя Аттилы. Крепкие мужчины из технической обслуги, коих вроде бы никак нельзя заподозрить в сентиментальности, глядят на вас с ненавистью, глазами, влажными от непролитых слез. Словом, для всех это была пора тяжких испытаний, однако обошлось без потока заявлений об уходе.
Еще одной задачей для новорожденного Треста было составление картотеки. Мы уже записывали данные о наших питомцах, но делалось это кое-как. Требовалось нечто более солидное, поскольку обладать большой коллекцией экзотических животных без надлежащей систематической картотеки было все равно что держать библиотеку без каталога. Карточки должны были содержать сведения о стране происхождения животного, возрасте, поле - вообще все, что обычно значится в паспортах. Но кроме того, на наших карточках записывались результаты повседневных наблюдений. И вскоре у нас накопилось великое множество данных о поведении животных вообще, об особенностях питания и размножения, о болезнях и лечении. Немалая часть этой информации была совершенно новой; таким образом у нас постепенно копился исключительно важный архив. Хотите верьте, хотите нет, но в начале шестидесятых годов мы значительно опережали время на этом поприще, во всяком случае в Соединенном Королевстве.
Как раз тогда мне довелось участвовать в конференции в Лондонском зоопарке на тему "Роль и значение зоопарка". На мой взгляд, самое интересное сообщение представила Кэролайн Джервис, ныне графиня Кранбрукская. В этом сообщении коротко и ясно излагалось, какими должны быть зоопарки и что необходимо делать, чтобы они становились лучше. Меня это особенно обрадовало потому, что многое из предлагаемого автором у нас уже не первый год проводилось в жизнь, в том числе, разумеется, создание картотеки. Карточки хранились в четырех массивных деревянных шкафах (металлические были для нас недостижимой роскошью), подаренных очень кстати одним из членов Треста; помещалось это сокровище в кабинете Джереми.
Однажды ночью меня разбудил звук бегущих ног на дворе. В три часа пополуночи такой звук где угодно навеет мысль о какой-то беде, а в зоопарке возможности бед не поддаются учету. Не успев толком продрать глаза, я уже сбегал вниз по лестнице. Просторное помещение под моей квартирой - тогда там помещались кабинеты, теперь оно играет роль приемной - было заполнено дымом. Я ринулся по коридору, ведущему к кабинету Джереми; с каждым шагом дым становился гуще, жар сильнее. Просто поразительно, на какие нелепые поступки способен человек в критической ситуации. Я думал лишь о том, что в кабинете Джереми находится выкармливаемый нами детеныш колобуса (тогда у нас не было такого медицинского центра, каким мы располагаем теперь) и наши драгоценные картотеки; то и другое надо было спасать. Я распахнул дверь кабинета, и на меня, словно тигр, обрушилась стена пламени, мгновенно лишив меня части шевелюры, бровей и бороды. Попятившись, я как-то ухитрился закрыть дверь. Было очевидно, что в таком аду не уцелеть ни крохотной обезьянке, ни картотекам. Оставалось только ждать, когда явятся пожарные; они, как водится, прибыли с проворством угря. Очень скоро их усилиями нечто вроде Великого лондонского пожара было сведено на уровень милого потешного праздничного фейерверка, и мне дозволили посетить едко пахнущие закопченные руины кабинета, где на полу стояли лужи маслянистой воды, напоминающей запахом угольный забой.
Несчастная обезьянка, естественно, погибла, и среди жуткого хаоса возвышались наши четыре картотечных шкафа - обугленные и черные, будто пни после лесного пожара. И как же я был удивлен, обнаружив, что карточки уцелели, разве что чуть намокли и опалились по краям.
- Знамо дело, - заявил держащий в руке шланг с капающей из него водой дородный пожарный с черным от копоти лицом. - Вам повезло, что ваши бумаги хранились в этих шкафах.
- Что вы хотите этим сказать?
- Понимаете, они ведь деревянные, - объяснил он. - Толстые доски не сразу поддаются огню. Будь на их месте современные шкафы, металл раскалился бы докрасна и от бумаг остался бы один пепел. Дерево их спасло, понимаете? Горело медленно.
Так допотопные шкафы спасли наши драгоценные архивы. Иной раз верность старине себя оправдывает.
Итак, мы все прочнее становились на ноги, и наша деятельность выглядела все более организованной, однако, сдается мне, для большинства коллег в мире зоопарков мы во многом оставались загадкой. Мы не придерживались общепринятых правил. Что у нас на уме? Было бы нелепо думать, что консервативные деятели в области природоохранных мероприятий когда-либо примут всерьез идею размножения в неволе исчезающих видов. Такова была в общем и целом тогдашняя атмосфера; вместе с тем наблюдались проблески ума в мире как зоопарков, так и природоохранных организаций. Вернее, речь шла о двух изолированных друг от друга мирах, и проблески были не ярче прерывистого света светлячков. Давно известно: когда людей смущает некая новая идея, их следует сперва подготовить, затем изложить идею и наконец объяснить, что вы сказали. Памятуя сие полезное наставление, мы решили организовать и принять у себя, при содействии Общества по сохранению фауны и флоры, первую "Всемирную конференцию по вопросам размножения в неволе угрожаемых видов". Конференция прошла с большим успехом, хотя теперь я бы сравнил ее с чем-то вроде сборной солянки. Впрочем, иначе и быть не могло, поскольку размножение в неволе сводилось к разрозненным попыткам, отдельные лоскутки никак не могли составить единую ткань. И все же, думается, конференция смогла придать самой идее импульс в нужном направлении. Приятно на душе от мысли, что после первой конференции на Джерси в 1977 году это мероприятие стало регулярным и свои услуги по его проведению предлагают зоопарки и организации в разных концах мира, способствуя сбору и распространению важной информации.
Как раз во время первой конференции нам дважды невероятно повезло. У нас были две гориллы-подростка, Н'Понго и Нанди, которые причиняли нам немало хлопот. Во-первых, из-за отсутствия самцов они набирали лишний вес, что могло стать препятствием для получения приплода. Во-вторых, им явно становилось тесно в их обители. И тут чудом разрешились обе проблемы. Проживающий на острове Джерси Брайен Парк, ставший впоследствии членом совета нашего Треста, а затем и занявший председательское кресло, внес на наш счет щедрый дар - десять тысяч фунтов, увидев, как я в передаче местного телевидения слезно жалуюсь (чем я постоянно занимался в те дни) на отсутствие средств для развития нашей деятельности. Свалившиеся на нас будто с небес деньги пошли на строительство новехонького жилища для девиц; это было замечательно, однако не решало растущих затруднений в их сексуальной жизни. Нас выручил директор Базельского зоопарка Эрнст Ланг, выступивший в роли, так сказать, зоологической свахи. Эрнсту первому удалось получить потомство от гориллы в неволе, причем - в отличие от практики многих других зоопарков - детеныша не пришлось выкармливать, мамаша сама вырастила его. Эрнст Ланг посещал нас на Джерси и одобрял нашу деятельность; теперь он позвонил и сказал, что решил передать нам доказавшего свои способности производителя Джамбо (первого представителя вида, выращенного в неволе матерью-гориллой), чтобы тот помог решить деликатную проблему наших девственниц. Получить в подарок молодого самца гориллы, проверенного, так сказать, в деле, - событие, сравнимое с тем, как если бы вам вместе с кредитной карточкой "Америкэн Экспресс" вручили ключ к хранилищу золотого запаса США.
Итак, проблема была вроде бы решена. Оставалось продумать, как пошире разрекламировать открытие нового комплекса для горилл и прибытие Джамбо. Кого просить выполнить ритуал? В то время существовала горстка видных природоохранных деятелей, повсеместно привлекаемых к такого рода процедурам. Мне же хотелось привлечь кого-нибудь непричастного к природоохранной деятельности, хотелось показать, что судьба дикой фауны волнует не только биологов и натуралистов. Разумеется, не помешало бы громкое имя. Поразмыслив, я не без известного трепета остановился на кандидатуре замечательного актера Дэвида Нивена, которым давно восхищался. Весь вопрос заключался в том, пожелает ли такой известный во всем мире человек прибыть на Джерси, чтобы открыть обитель горилл. Я обратился по телефону за советом к моему литагенту, и он связал меня с сыном Нивена, работавшим в Лондоне. Согласится ли, спросил я Нивена-младшего, его отец исполнить роль шафера на свадьбе горилл?
- Понятия не имею, - весело отозвался Нивен-младший, - но вообще-то он обожает совершать неожиданные, безумные поступки. Почему бы вам не написать ему?
Я написал и вскоре получил телеграфный ответ:
"С удовольствием совершу обряд бракосочетания горилл при условии, что меня ни на минуту не оставят наедине со счастливой четой. Дэвид Нивен".
Я встретил Дэвида и его прелестную жену в аэропорту, и, хотя шел проливной дождь и дул штормовой ветер, он был в прекрасной форме. За обедом в полной мере проявились острый ум и обаяние, кои прославили Дэвида Нивена, и что самое главное - обаяние было естественным, а не наигранным. Он рассказал мне множество потешных и непечатных историй про Эррола Флинна, к которому явно относился чуть ли не с обожанием.
- Тем не менее, - заметил Дэвид с серьезным видом, - что бы ни говорили про Флинна, в одном отношении на него можно было всегда положиться. В трудную минуту он неизменно подводил вас.
На другое утро еще до открытия зоопарка я показал наших питомцев Нивенам, и они были в восторге. Мы завершили обход у дома орангутанов, и я представил гостям милейшую красавицу Бали. Она была на последних месяцах беременности и возлежала на соломе, словно Будда, созерцая нас чудными карими миндалевидными глазками; на выступающий под оранжевой шерстью живот свисали набухшие от молока груди, которые, несомненно, обеспечили бы ей звание Мисс Орангутан в соответствующем состязании.
- Что скажешь, - обратился я к Дэвиду, - тебе не кажется, что перед тобой орангутанья Лоллобриджида?
В эту минуту из нижней полости Бали вырвался неподобающий леди громкий звук.
- Она не только похожа на Лоллобриджиду, - согласился Дэвид, - но и пахнет, как она.
После отличного долгого завтрака, обильно орошаемого шампанским, Дэвид вдруг забеспокоился.
- Послушай, дружище, - сказал он, - где бы я мог переодеться?
Я посмотрел на его в высшей мере элегантное одеяние, верх портняжного искусства.
- Не понял - зачем тебе понадобилось переодеваться? - удивился я.
Дэвид сурово нахмурил брови.
- Нет, ты в самом деле полагаешь, что я соглашусь участвовать в таком событии в этом костюме? - Он подкрепил свои слова презрительным жестом.
- А чем он тебя не устраивает?
- Недостаточно хорош. Я привез с собой костюм, который мне специально шили к свадьбе сына, и намерен его надеть. Или, по-твоему, костюм, подходящий для свадьбы сына, не годится для свадьбы горилл?
Я не стал возражать и проводил Дэвида в свою спальню, предусмотрительно снабдив его еще одной бутылкой шампанского, чтобы облегчить ему процесс переодевания. Заглянув туда через десять минут, я увидел, что Дэвид с расстроенным видом бродит по комнате в одних трусах, потягивая шампанское.
- Что случилось? - спросил я.
- Я беспокоюсь.
- Что тебя беспокоит?
- Боюсь, что забуду текст, - ответил один из самых знаменитых актеров Голливуда.
- Забудешь текст? Какой текст? Тебе всего-то надо объявить комплекс открытым и пожелать гориллам большого счастья, - постарался я успокоить Дэвида, подливая еще шампанского.
- Нет, ты не понимаешь, - жалобно возразил он. - Я приготовил речь. И теперь страшно боюсь забыть слова.
- Сколько раз ты снимался?