- Я совершенно с тобой согласен, - говорил Гуттор своему другу, идя с ним к берегу фиорда, - что Надод явился в Розольфсе с каким-нибудь дурным намерением. Недаром же он так старательно прячется от нас… Впрочем, у нас есть только одно средство узнать, что он затевает, - это овладеть им.
- Да как это сделать?
- Ты вот не хочешь пустить меня прямо на корабль.
- Помилуй, что ты… Это все нужно сделать в самой строгой тайне.
- Правда, тем более что у него везде сообщники… Знаешь, я нахожу, что герцог напрасно пригласил к себе в гости этого капитана. Этот молодец тоже не лучше других, я думаю.
- Неужели ты подозреваешь молодого командира "Ральфа"?
- Все они одного поля ягоды!
- Слушай, Гуттор, - обратился тогда к нему, сдерживая волнение, Грундвиг, - я скажу тебе необыкновенную новость… Слышишь ты, как у меня дрожит голос?
- Да. Отчего это?
- Ты не заметил, как похож капитан Ингольф на нашу покойную госпожу, на герцогиню Норландскую?
- Ты опять за свое! - засмеялся Гуттор, но сейчас же вновь сделался серьезен. - Ты всегда так, ты и в смерть бедной Леоноры не верил и говорил, что не поверишь, пока тебе не покажут ее мертвой, а между тем она погибла в море во время бури - погибла вместе с мужем, герцогом Эксмутом, и со всеми детьми. Тебе почему-то кажется, что Бьёрны не могут погибать, как другие люди. Разуверься, Грундвиг; они - такие же смертные, как и все.
- Фредерик Бьёрн утонул в море пяти лет от роду; Леонора, его сестра, умерла той же смертью двадцати восьми лет… Ты скажешь - это судьба, а, по-моему, тут оба раза было преступление… Но что Фредерик Бьёрн не умер, а был только похищен - в этом я теперь убедился, и у меня даже есть доказательство.
- Что ты говоришь? - вскричал изумленный Гуттор.
- Правду говорю. Ты сам знаешь, что у меня нет обыкновения лгать.
- Это верно, но ты можешь ошибаться.
- Я же тебе говорю, что у меня есть доказательство, понял?
- Кто же он? Уж не капитан ли "Ральфа"?
- Этого я не говорю.
- Зачем же ты упомянул о его сходстве с покойной герцогиней?
- Выслушай меня внимательно, Гуттор. Я получил несомненные доказательства, что Фредерик Бьёрн жив, но еще не могу сказать утвердительно, что он и капитан брига - одно и то же лицо. Это только мое предположение, но я тебе сейчас объясню, на чем оно у меня основано.
- Говори. Это интересно, - произнес в высшей степени заинтересованный Гуттор.
- Сегодня утром я чуть не упал в обморок, когда увидал капитана, - до такой степени поразило меня его сходство с нашей покойной госпожой. Несколько часов спустя я узнаю, что молодой Фредерик Бьёрн никогда не умирал и что Надод находится на бриге. Как же после этого не предположить…
- Действительно, все это очень странно… Теперь вот что: Надод, конечно, прибыл сюда для того, чтобы мстить. Но что же он может сделать один? И почему он приплыл именно на "Ральфе"?.. Очевидно, он рассчитывал на помощь матросов этого корабля, а стало быть, и капитан Ингольф нисколько не лучше Надода.
- Ты меня пугаешь, Гуттор… Знаешь, я сам об этом думаю… Что если этот негодяй воспитал его для преступлений?
- Да?.. Ну, в таком случае твой капитан не может быть Бьёрном, и ты можешь успокоиться, - убежденным тоном заявил богатырь. - Порода всегда скажется.
- Однако на рассуждениях далеко не уедешь. Пока Надод не в наших руках, мы ничего не узнаем.
- О! Я берусь заставить его говорить, - со зловещей улыбкой заявил Гуттор.
Оба служителя подошли к тому месту берега, которое приходилось напротив брига, по корме которого все еще расхаживал Надод, дожидавшийся Ингольфа.
Грундвиг указал на него Гуттору.
- Только бы он сошел на берег!
- Подождем, - сказал Гуттор, - быть может, и сойдет.
Вдруг вдали послышались чьи-то шаги.
То возвращался Ингольф.
Два друга спрятались в кусты и притаились. Капитан прошел мимо, не заметив их. Когда он вошел на корабль, друзья встали и в ту же минуту услыхали со стороны фиорда чьи-то голоса.
Какие-то люди разговаривали очень громко, очевидно уверенные, что они совершенно одни. Разговаривая, они шли к тому месту, где находились Грундвиг и Гуттор, поспешившие тем временем опять спрятаться.
- Дальше идти незачем, - говорил один из незнакомцев, - Надод отлично услышит нас и отсюда. Ты знаешь, он не велит слишком близко подходить к кораблю.
- Ну, уж теперь, я думаю, он будет нами доволен, - отвечал другой, - ведь мы все его приказания исполнили в точности… Но странно, право: что за фантазия ему пришла назначить нам свидание здесь, а не у входа в фиорд, как было прежде условлено?
- Очень понятно: ему хочется быть поближе к замку, чтобы не так далеко было перетаскивать на корабль миллионы, хранящиеся в кладовых Розольфского замка.
Грундвиг и Гуттор - оба затрепетали.
Разговор продолжался.
- Не знаю, право, что меня удержало в прошлую ночь… А как мне хотелось пустить пулю в герцога или в его сыновей, когда они спасли этого иностранца, отбивавшегося от медведя. По крайней мере, в решительный день было бы меньше дела…
- Разве ты думаешь, что всех перебьют?
- Всех. Надод никого не хочет щадить.
- Знаешь, Торнвальд, он ужасный человек.
- Да, Трумп, совершенно верно; но нам ли на это жаловаться? Благодаря ему мы сделаемся так богаты, что заживем честными людьми.
- Тогда, Торнвальд, нам, в свою очередь, придется бояться воров.
Эта шутка насмешила обоих бандитов, и они громко засмеялись.
Грундвиг воспользовался этим и прошептал своему товарищу:
- Неужели мы дадим им уйти?
- Нет, в решительный день должно быть поменьше дела, - повторил Гуттор фразу, подслушанную у бандитов. - Хватать, что ли?
- Послушаем еще немного, быть может, мы узнаем очень важные вещи.
Перестав смеяться, разбойники возобновили прерванную беседу.
- Знаешь, Трумп, - проговорил тот бандит, который был, по-видимому, старше годами, - ты замечательно счастлив: еще новичок, а уже рискуешь виселицей.
- У меня отец и два брата погибли на виселице, дружище Торнвальд; меня этим не удивишь.
- А! Ну, теперь я понимаю, за что судьба посылает тебе такое счастье… Ты еще не был на каторге?
- Нет, но в тюрьме полгода высидел.
- Э-э, да ты совсем еще невинность… Я вот уже тридцать лет работаю, двадцать два года с ядром на ноге проходил, клеймо на мне выжгли, а между тем еще в первый только раз участвую в деле, которое пахнет миллионами. Ты же лишь начинаешь карьеру - и уже попал в такое великолепное предприятие! Ведь подумай: эти миллионы веками копились… да, веками! Лет тысячу, по крайней мере…
- Что бы ты сказал, Торнвальд, если б я тебе предложил дело еще более выгодное?
- Ты!.. Молокосос!..
- Да, я. Не продать ли нам тайну за миллион на каждого?
- Замолчи, несчастный! Ну, если тебя услышит Надод? - произнес Торнвальд с дрожью во всем теле. - Вот и видно, что ты еще не знаешь его хорошенько.
- Я пошутил, - возразил Трумп.
- Не шути так в другой раз. Однако пора дать Надоду условленный сигнал.
- Скажи, пожалуйста, как это ты так удачно подражаешь крику той гадкой птицы… как ее?..
- Снеговой совы?
- Да.
- А вот как. Слушай.
И бандит с замечательным искусством крикнул по-совиному.
- Вот как, парень. Слышал? Видел?.. Ну, а по второму крику сюда явится Надод.
- Вперед! - прошептал Грундвиг. - Да смотри, не промахивайся. Кинжал не нужен, а то они, пожалуй, закричат. Сдавим им горло и задушим их.
Два друга поползли по траве так искусно, что не было слышно ни малейшего шороха.
- Вот ночь, так ночь! - вскричал Торнвальд. - Дальше носа не видать… Очень удобно в это время душить кого надо…
Он не договорил: две железные руки сдавили ему горло.
То был Гуттор. Богатырь нарочно выбрал себе Торнвальда, так как предполагал, что он сильнее Трумпа. И действительно, едва ли кто-нибудь, кроме Гуттора, мог справиться со старым бандитом. Этот последний отчаянно бился в державших его руках, но Гуттор давил ему горло, словно железными тисками, и через несколько минут злодей лежал мертвым в траве.
Молодой Трумп почти не защищался. Застигнутый врасплох, он не успел даже рвануться хорошенько и после коротких судорог замер в могучих руках Грундвига.
- Что нам делать с этой падалью? - спросил Гуттор.
- Там увидим, - отвечал Грундвиг, - а теперь надо поскорее дать другой сигнал, чтобы вызвать Надода на берег. Надобно, чтобы промежуток между обоими сигналами был не слишком длинен.
И он крикнул, как кричит снеговая сова, сделав это с не меньшим совершенством подражания, чем незадолго перед тем Торнвальд.
Это было как раз в ту минуту, когда Красноглазый ушел от Ингольфа, уговорив его исполнить приказание Гинго.
Выйдя на берег фиорда, Надод стал вглядываться в темноту, чтобы узнать, в какую сторону надо идти. Раздавшийся легкий кашель указал ему направление.
Надод повернул немного вправо.
Гуттор и Грундвиг отошли шагов на сто, чтобы Надод не увидел мертвецов, и также для того, чтобы быть подальше от корабля.
- Есть у тебя, чем его связать и заткнуть ему рот? - шепотом поинтересовался Гуттор.
- Держу в руках и то и другое.
- Ладно. Предоставь сделать первое нападение мне, так как он, вероятно, очень силен: он и пятнадцатилетним мальчишкой был уже силач порядочный. Если будет можно, я схвачу его сзади, а ты тем временем поскорее заткни ему рот.
- Хорошо… Но тс-с!.. Молчи!..
Надод подходил, приговаривая тихонько: "гм!.. гм!.." Грундвиг отвечал тем же… В темноте неясно обрисовывалась коренастая фигура бандита, и Грундвиг с Гуттором разом почувствовали, что противник будет у них серьезный.
Гуттор торопливо шепнул своему товарищу:
- Смотри же, не суйся, а то ты мне только помешаешь.
В открытой борьбе богатырь справился бы, конечно, с Надодом в десять секунд, но тут дело шло не о том, чтобы убить Надода, а о том, чтобы взять его живым и в то же время помешать ему крикнуть. Тут, стало быть, нужна была не только сила, но и ловкость, даже главное - ловкость.
Гуттор присел в траву, а Грундвиг отошел шагов на двадцать, чтобы Надод прошел мимо Гуттора.
Бандит шел уверенно. Между тем малейший случай мог все погубить. Прошедший день был очень жаркий, и теперь на небе по временам вспыхивали зарницы. Как раз тогда, когда бандит проходил мимо Гуттора, вспыхнула особенно яркая зарница. К счастью, бандит не приготовился к этому и не успел ничего заметить. Впрочем, он смутно разглядел перед собой человека.
- Это ты, Торнвальд? - спросил он. - А где же твой товарищ?
Необходимо было отвечать, иначе у негодяя непременно возникло бы подозрение. Но что, если он вдруг услышит не тот голос, которого ожидает?
Однако Грундвиг все-таки решился ответить.
- Он спит в траве, - прошептал он так тихо, что Надод едва-едва расслышал.
- Этакий лентяй!.. Но ты можешь говорить громче, мы ничем…
Он не договорил.
Грундвиг кашлянул. Это был сигнал. Гуттор, уже стоявший сзади бандита, вдруг обхватил его руками и сдавил ему грудь так, что у того захватило дух. Нападение было так внезапно, что негодяй, считавший себя в полной безопасности, от изумления раскрыл рот и поперхнулся недоговоренной фразой, которая остановилась у него в горле.
Одним прыжком Грундвиг подскочил к нему и воткнул ему в рот кляп.
- Поторапливайся, - сказал товарищу богатырь своим ровным, спокойным голосом, - а то этот негодяй колотит меня по ногам каблуками… Но если он надеется вырваться…
- Не бойся, он сейчас успокоится, - отвечал Грундвиг и, обратясь к бандиту, продолжал: - Слушай, Над, злодей и убийца, я - Грундвиг, а держит тебя в своих руках Гуттор, одним ударом кулака убивающий буйвола. Ты не забыл ведь нас, разумеется?.. Ну, так знай, что если ты будешь барахтаться, то я задушу тебя, как пса!
Надод вздрогнул всеми членами, услыхав эти два имени, вызывавшие в нем самые ужасные воспоминания.
Он знал, что Гуттор и Грундвиг ничего на свете не признавали, кроме Бьёрнов и всего, к ним относящегося. Добродетель, мужество, честность, великодушие имели в их глазах цену лишь в том случае, если относились к Бьёрнам. Что такое честь?.. Честь рода Бьёрнов. Если ее задевали, то у Грундвига и Гуттора пропадала всякая жалость к людям. Двадцать лет тому назад они превратили в безобразный кусок мяса того, кто был виновником пропажи мальчика из рода герцогов Норландских, и теперь этот виновник снова попал в их руки. Он собирался им мстить, а сам - в их власти!.. Надод видел, что теперь ему приходится отказаться от всех своих надежд и даже расстаться с собственной жизнью…
- Ну, теперь поведем его в башню Сигурда, - объявил Грундвиг, заранее составивший себе план.
- Сейчас, только дай мне убрать эти два трупа, - промолвил Гуттор.
Он вернулся к тому месту, где лежали мертвецы Торнвальд и Трумп, взвалил разом оба трупа себе на плечи, подошел к самому краю берега фиорда и бросил их в бездну, которая раскрылась и поглотила их навсегда.
Глава двадцать вторая
Башня Сигурда. - Надод покоряется необходимости. - Гленноор убит!
- Ну, друг мой Над, - обратился Грундвиг к своему пленнику, оставшись с ним наедине, - ты, стало быть, не выдержал и явился еще раз взглянуть на Розольфсе, на родные места, на старых друзей. Ты обещал вернуться - и вернулся; обещание свое держишь ты свято, Над; это хорошо. Я уверен, что ты останешься доволен приемом, который мы тебе окажем. Неужели ты думаешь, что о тебе забыли и что счет с тобой покончен после того, как тебя наказали? Напрасно. Ведь герцогиня после пропажи сына истаяла от горя, как свеча, и умерла; за ее смерть еще не отомщено. Даже если бы ты и не явился в Розольфсе, за тобой все-таки оставался бы неуплаченный должок… Узнай же, дружок, чтобы уж не лгать без нужды, когда мы будем тебя спрашивать, - узнай, что мы проведали про все твои намерения. Люди, которым ты поручаешь свои дела, слишком много болтают между собой. Двое из них уже поплатились жизнью: Гуттор пошел бросить в море их трупы. Слушай теперь, что я тебе скажу, и обдумай все это на досуге, пока мы ведем тебя в Сигурдову башню, знакомую тебе так же хорошо, как нам. Я думаю, ты в настоящую минуту не дорого дашь за свою жизнь? Так знай, что единственное средство спасти ее и получить свободу - это чистосердечно во всем признаться. Мало того: тебе можно будет даже некоторое вознаграждение дать, чтобы ты впоследствии мог честно жить на полученные средства, если только честная жизнь совместима с твоей испорченностью. Если ты скажешь нам всю правду, то клянусь тебе, что все это будет сделано для тебя; если же ты солжешь - тогда не прогневайся: тебе не жить… Итак, судьба твоя в твоих собственных руках.
При первых словах Грундвига бандит вздрогнул. Итак, ему оставалась еще надежда на спасение жизни, а стало быть, и на сохранение возможности отомстить… Он в эту минуту с радостью отдал бы свою жизнь за то, чтобы хотя в продолжение десяти минут иметь в своих руках Гуттора, Грундвига, Харальда и его сыновей.
По мере того как норландец развивал свои мысли, Надодом овладела сильнейшая радость. В его изобретательном на все злое уме быстро родился новый план, и, когда Грундвиг кончил свою речь, бандит сказал сам себе:
- Ну, стало быть, еще не все потеряно… Напротив… Не пройдет и трех дней, как они меня самого станут умолять на коленях о пощаде.
Гуттор возвратился, насвистывая какую-то веселую песенку, словно сделал свое обычное дело. Он уже собирался взвалить Надода на плечи и нести, но Грундвиг заметил ему:
- Может быть, он согласится идти сам?..
- О! Для меня все равно! - сказал богатырь.
Надода спросили. Он кивнул головой, давая знать, что согласен идти беспрекословно. Ему развязали ноги, но руки оставили связанными ремнем.
Сигурдова башня, куда розольфцы вели пленника, была плодом прихоти одного из Бьёрнов, которого звали Сигурдом. Выстроена она была как охотничий павильон и стояла в глухой местности, в восьми милях от замка. Кругом были чрезвычайно живописные угодья, в которых водилось много медведей, волков и оленей, потому что поблизости протекала небольшая речка, куда эти животные сходились на водопой.
Массивная башня эта была в пять этажей, с несколькими комнатами на каждом и с великолепной террасой наверху, откуда было видно все происходящее в долине на восемь или на десять миль кругом. В нижнем этаже помещалась столовая с буфетами, снабженными всем необходимым, так что охотники, застигнутые вдруг метелью, могли там свободно переждать ее несколько дней.
Олаф и Эдмунд любили это место и сделали его центром всей охоты, проводя здесь иногда целые недели. Смотрителем башни был старый служитель по имени Гленноор, который там и жил круглый год.
Черный герцог не любил, когда его сыновья отправлялись в башню, которую он и прочие члены его семьи покинули более двадцати лет тому назад. Случилось это вследствие одного происшествия, подобного которому, кажется, не могло бы произойти нигде больше на земле.
В четверти мили от башни находилось несколько нор полярных крыс, этих ужасных грызунов, против зубов которых, кажется, ничто не может устоять. На равнинах Норланда и Лапландии они водятся просто миллионами и живут в бесчисленных норах под мхом. Можно ходить по этим норам сколько угодно: крысы даже и не почувствуют этого. Иной раз, впрочем, они и выбегут и даже будут смотреть на вас с любопытством, но не причинят вам вреда, если только и вы, в свою очередь, ничем их не раздражите. Но беда, если вы как-нибудь заденете их: они сейчас же проявят солидарность и набросятся на вас, раздерут своими крепкими зубами вашу прочную одежду, потом доберутся и до тела. Вы упадете, весь искусанный, и они докончат ваше истребление… В самом деле: что может сделать индивидуальная сила одного против совокупной силы и злости миллионов маленьких существ? Полярных крыс боятся даже волки и медведи.
Вообще крысы истощают страну, в которой поселятся, лет за десять - пятнадцать и перекочевывают в другую. Ничто не может их остановить: ни реки, ни заливы, ни горы; жители спасаются от них только огнем - и это единственное средство остановить нашествие страшных грызунов.
Теперь понятно, почему старый Харальд так боялся всякий раз, когда его сыновья отправлялись на охоту и в башню Сигурда. Герцог боялся, как бы они не совершили какого-нибудь неосторожного поступка и не навлекли на себя нападения крыс, или, как в Норвегии называют этот вид их, леммингов. Он боялся также, как бы расставленные всюду врагами шпионы нарочно не подвели Олафа и Эдмунда под мщение грызунов. Достаточно для этого было раздразнить леммингов, взорвать в скоге мину - и крысы набросились бы на первого попавшегося человека.