- Вот в этом у нас вся беда! - выпалил Ларри. - Никто не считает толком! И не успеешь оглянуться, как ходишь по колено в зверье. Как при сотворении мира, черт возьми, только гораздо хуже. Не успеешь оглянуться, как одна сова превращается в целый батальон, комнаты наполняются изнывающими от страсти голубями, от обилия птиц дом становится похож на лавку торговца дичью, черт подери, не говоря уже о змеях, жабах и полчищах всякой мелкой пакости, которых макбетовым ведьмам хватило бы на много лет. И в довершение всего вы тащите лишних двенадцать собак! Выдающийся пример безумия, которым поражено наше семейство.
- Глупости, Ларри, не надо преувеличивать, - возразила мама. - Столько шума из-за нескольких щенят.
- Одиннадцать щенят для тебя несколько? Да наш дом превратится в греческий филиал всеанглийской собачьей выставки. Чего доброго, все они окажутся сучками и у всех одновременно наступит течка. И будут вокруг нас сплошные собачьи страсти.
- Да, кстати, - мама поспешила переменить тему. - Что это тебе взбрело на ум говорить, будто Марго помешалась на сексе. Люди и впрямь могут подумать…
- А если это так и есть, - сказал Ларри. - Не вижу никаких оснований скрывать истину.
- Ты отлично понимаешь, что я подразумеваю, - твердо произнесла мама. - Ты не должен говорить такие вещи. Марго просто романтичная девушка. Это большая разница.
- Как хочешь, а только одно скажу, - продолжал Ларри: - когда у всех этих сучек, которых вы приволокли в дом, одновременно начнется течка, нелегко будет Марго состязаться с ними.
- Вот что, Ларри, довольно, - сказала мама. - И вообще, по-моему, не стоит за столом толковать о сексе.
Вскоре Марго вернулась из своего странствия - загорелая, бодрая и явно исцеленная от сердечного недуга. Она без конца говорила о своем путешествии, сопровождая рассказ красочным описанием встреченных ею людей, причем каждое такое описание заканчивалось одними и теми же словами: "И я сказала им, чтобы непременно навестили нас, если попадут на Корфу".
- Надеюсь, милая Марго, ты не всех подряд приглашала, - справлялась чуточку встревоженная мама.
- Конечно, не всех, - беспечно отзывалась Марго, кончив очередной рассказ, героем которого были греческий красавец моряк и его восемь братьев, также удостоенные радушного приглашения. - Я приглашала только интересных людей. Разве тебе не приятно будет встретиться с интересными людьми?
- Благодарю, с меня довольно интересных гостей Ларри, - едко произнесла мама. - А тут еще ты туда же.
- Это путешествие открыло мне глаза, - торжественно возвестила Марго. - Я поняла, что вы тут все просто мещане. Становитесь все более ограниченными и… и… узколобыми.
- Не вижу, милая, чтобы отказ принимать нежданных гостей говорил об ограниченности, - сказала мама. - Как-никак, готовить на всех приходится мне.
- Но они вовсе не нежданные, - заносчиво возразила Марго. - Я пригласила их.
- Ну, ладно, - сказала мама, явно чувствуя, что спор заходит в тупик. - Пожалуй, если они напишут и предупредят о своем приезде, мы что-нибудь придумаем.
- Конечно, предупредят, - холодно произнесла Марго. - Это мои друзья, они достаточно хорошо воспитаны, напишут заранее.
Однако она ошибалась.
Возвратясь как-то под вечер домой из очень приятной морской прогулки, посвященной поискам тюленей на побережье, подрумяненный солнцем и жутко голодный, я в поисках чая и приготовленного мамой огромного шоколадного торта ворвался в гостиную и увидел картину до того поразительную, что застыл на пороге, а льнувшие к моим ногам псы от удивления ощетинились и заворчали. Мама в неловкой позе сидела на подушке на полу, опасливо держа в руке веревку, к другому концу которой был привязан весьма бойкий черный барашек. Вокруг мамы также на подушках сидели, скрестив ноги, свирепого вида престарелый мужчина в феске и три женщины в чадрах. Здесь же на полу расположилось угощение: лимонад, чай, тарелочки с печеньем, бутербродами и шоколадным тортом. Когда я вошел, старец как раз наклонился вперед, выхватив из-за пояса внушительный, щедро орнаментированный кинжал, отрезал себе здоровенный кусок торта и принялся уписывать его с нескрываемым удовольствием. Ну прямо сцена из "1001 ночи". Мама обратила на меня страдальческий взгляд.
- Слава богу, что ты пришел, милый, - произнесла она, отбиваясь от барашка, который ненароком вскочил к ней на колени. - Эти люди не говорят по-английски.
Я спросил, кто они.
- Понятия не имею, - молвила мама с отчаянием в голосе. - Они явились вдруг, когда я готовила чай, уже несколько часов сидят тут. Я ни слова у них не понимаю. Они настояли на том, чтобы расположиться на полу. Думаю, это друзья Марго. Или, может быть, не Марго, а Ларри, да только у них недостаточно интеллектуальный вид.
Я попробовал заговорить со старцем по-гречески, и он вскочил на ноги от счастья, что нашелся человек, способный его понять. Орлиный нос старца нависал крючком над пышными седыми усами, напоминающими побеленный инеем сноп овса, а черные глаза искрились фейерверком обуревавших его чувств. Надетая на нем белая туника была опоясана красным кушаком, за которым торчал кинжал; белые мешковатые шаровары заправлены в длинные белые бумажные чулки; ноги обуты в красные чувяки с загнутыми вверх носками, увенчанными большими помпонами. А-а, так это я - брат восхитительной сеньориты, радостно пророкотал он, и приставшие к его усам крошки шоколадного торта испуганно затрепетали. Знакомство со мной - великая честь! С этими словами он заключил меня в объятия и расцеловал так пылко, что псы дружно залаяли, опасаясь за мою жизнь. Насмерть перепуганный видом четырех голосистых барбосов, барашек сорвался с места и забегал вокруг мамы, опутывая ее веревкой. В заключение, подстегнутый особенно грозным рыканьем Роджера, он жалобно заблеял и метнулся к застекленной двери, за которой ему мерещилась свобода, опрокинув при этом маму спиной прямо на смесь лимонада с шоколадным тортом. Начался переполох.
Роджер, посчитав, что престарелый турок вознамерился истребить меня и маму, атаковал его чувяки и вцепился зубами в один из помпонов. Старец замахнулся свободной ногой для пинка, и сам шлепнулся на пол. Три женщины, неподвижно сидя на подушках, громко визжали сквозь чадры. Мамин данди-динмонт-терьер Додо, давно пришедший к выводу, что всякого рода скандалы исключительно пагубны для собак с его родословной, печально скулил, забившись в угол. Старый турок, удивительно шустрый для своих лет, выхватил кинжал и делал им лихие, но мало эффективные выпады против Роджера, который со злобным рычанием хватал то один помпон, то другой, легко уклоняясь от взмахов кинжала. Вьюн и Пачкун обложили барашка; мама, вся в лимонаде и торте, обрушила на меня сумбурные наставления.
- Поймай барашка! Джерри, поймай барашка! Они убьют его! - кричала она, отчаянно сражаясь с веревкой.
- Нечистый отпрыск сатаны! Ведьмин ублюдок! Мои чувяки! Оставь мои чувяки! Я убью тебя… разрублю на куски! - вопил запыхавшийся турок, пытаясь поразить Роджера кинжалом.
- Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй! Его чувяки! Его чувяки! - хором кричали женские статуи на подушках.
Сам с трудом уклонившись от грозного лезвия, я ухитрился оторвать беснующегося Роджера от помпонов турецкого старца и выставить его, а также Вьюна и Пачкуна на веранду. После чего, открыв дверь в столовую, на время заточил там барашка и принялся лить бальзам на уязвленные чувства турка. Мама, нервозно улыбаясь и энергичными кивками подтверждая все, что я говорил, хотя не понимала ни слова, попыталась привести себя в порядок, однако без особого успеха, так как напичканный кремом торт был на редкость большой и липкий и, падая на спину, она угодила локтем прямо в середину своего кулинарного шедевра. В конце концов мне удалось успокоить старца; мама пошла переодеться, а я поднес бренди турку и его трем женам. При этом я отнюдь не скупился, и, когда мама вернулась, по меньшей мере из-под одной чадры доносилось приглушенное икание, а нос турка приобрел ярко-красный оттенок.
- Ваша сестра… - говорил он, нетерпеливо протягивая рюмку за очередной порцией, - … как бы это выразиться?.. чудо… дар небес. В жизни не видел подобной девушки. Вот у меня, сами видите, три жены, а такой девушки, как ваша сестра, я еще не видел.
- Что он говорит? - осведомилась мама, тревожно поглядывая на его кинжал.
Я перевел.
- Старый безобразник, - сказала мама. - Право же, Марго следует быть поосторожнее.
Турок опустошил свою рюмку и снова протянул ее мне, сердечно улыбаясь нам.
- Эта ваша служанка, - он указал большим пальцем на маму, - глуповата, а? Не говорит по-гречески.
- Что он сказал? - спросила мама. Я добросовестно перевел.
- Какой наглец! - негодующе воскликнула мама. - Право же, Марго заслуживает хорошей взбучки. Объясни ему, Джерри, кто я.
Я объяснил, и впечатление, произведенное моими словами на турка, превзошло все, на что рассчитывала мама. Вскочив с громким криком на ноги, он бросился к ней, схватил ее руки и осыпал их поцелуями. После чего, с дрожащими от полноты чувств усами, продолжая сжимать ее пальцы, уставился на мамино лицо.
- Мама, - чуть не пропел он, - матушка моего Миндального цветка…
- Что он такое говорит? - робко справилась мама.
Не успел, однако, я перевести, как турок рявкнул какое-то повеление своим женам, и они наконец-то ожили. Вскочив с подушек, все три подбежали к маме, подняли свои чадры и с великим благоговением принялись целовать ее руки.
- Сколько можно меня целовать, - выдохнула мама. - Джерри, скажи им, что это совершенно излишне.
Между тем турок, возвратив своих жен на подушки, снова повернулся к маме. Могучей рукой обнял ее за плечи, отчего она жалобно вскрикнула, и вскинул другую руку вверх в ораторском жесте.
- Разве мог я подумать, - рокотал он, созерцая мамино лицо, - разве мог я подумать, что когда-нибудь удостоюсь чести познакомиться с матушкой моего Миндального цветка!
- Что он говорит? - беспокойно допытывалась мама, заключенная в медвежьих объятиях турка.
Я перевел.
- Миндальный цветок? О чем он толкует? Этот человек ненормальный.
Я объяснил, что турецкий гость явно очарован нашей Марго и называет ее таким именем. Мои слова подтвердили самые худшие опасения мамы относительно намерений турка.
- Миндальный цветок - надо же! - негодующе молвила она. - Ну, пусть только придет домой, я ей покажу Миндальный цветок!
В эту самую минуту, освеженная морским купанием, в гостиную вошла Марго в облегающем купальнике.
- О-о-о-о! - радостно воскликнула она. - Мустафа! И Лена, и Мария, и Телина! Вот чудесно!
Бросившись к Марго, турок почтительно поцеловал ее руки, а его жены окружили их обоих, выражая свой восторг приглушенными звуками.
- Мама, это Мустафа, - сообщила Марго, сияя всем лицом.
- Мы уже познакомились, - сурово отозвалась мама. - И он испортил мое новое платье, вернее, его барашек испортил. Ступай и оденься.
- Его барашек? - озадаченно сказала Марго. - Какой барашек?
- Барашек, которого он привез для своего Миндального цветка, как он тебя называет, - укоризненно ответила мама.
- Да это просто прозвище такое, - зарделась Марго. - Он вовсе не подразумевает ничего дурного.
- Знаю я этих старых развратников, - зловеще произнесла мама. - Право же, Марго, тебе следовало быть умнее.
Престарелый турок с блаженной улыбкой слушал этот диалог, переводя свои искрящиеся глаза с одного лица на другое; я же, чувствуя, что мои переводческие способности будут исчерпаны, если мама и Марго затеют спор, отворил двери столовой и впустил барашка. Он смело вошел горделивой походкой, кудрявый и черный, как грозовая туча.
- Как ты можешь! - воскликнула Марго. - Как ты смеешь оскорблять моих друзей! Никакой он не старый развратник, более порядочного старика надо поискать.
- Мне нет дела до его порядочности, - терпению мамы пришел конец. - Ему нельзя оставаться у нас со всеми его… его… женщинами. Я не намерена кормить целый гарем.
- Великая радость слушать разговор матери и дочери, - сообщил мне турок. - Их голоса звучат, как овечьи колокольчики.
- Ты гадкая! - говорила Марго. - Гадкая! Хочешь совсем лишить меня друзей. У тебя ограниченные, мещанские взгляды!
- Разве это мещанство - быть против троеженства? - возмутилась мама.
- Это напоминает мне, - глаза турка увлажнились, - пение соловья в родной долине.
- Он не виноват, что он турок! - пронзительно кричала Марго. - Не виноват, что ему положено иметь трех жен!
- Всякий мужчина может избежать троеженства, если по-настоящему захочет, - твердо возразила мама.
- Я так понимаю, - доверительно обратился ко мне турецкий гость, - что Миндальный цветок рассказывает матушке, как весело нам было в моей долине, верно?
- Ты вечно давишь на меня, - хныкала Марго. - Что я ни сделаю, все не так.
- Беда как раз в том, что я даю тебе слишком много воли, - ответила мама. - Отпускаю тебя на несколько дней, а ты возвращаешься с этим… этим… старым распутником и его баядерами.
- Вот-вот, то самое, о чем я говорю: ты угнетаешь меня, - торжествующе произнесла Марго. - Я должна получать особое разрешение, чтобы пригласить турка.
- Ах, как бы я хотел привезти их обеих в мою родную деревню, - сказал турок, лаская взглядом мать и дочь. - Вот бы мы повеселились… танцы, песни, вино…
Барашек явно был разочарован тем, что на него не обращают внимания. Он уже попрыгал немного, по-своему украсил пол, выполнил два безупречных пируэта, но никто не оценил по достоинству его искусство. И, наклонив голову, он пошел в атаку на маму. Атака была проведена блестяще, говорю об этом со знанием дела, ибо во время моих экспедиций в ближайших оливковых рощах я частенько встречал бойких и дерзких барашков и, к взаимному удовольствию, исполнял роль матадора в корриде, где собственная рубашка заменяла мне плащ. Отнюдь не одобряя исход, я должен был признать саму атаку превосходной и тщательно продуманной. Вся мощь удара костистой головы и жилистой туши пришлась точно под мамины коленки сзади. Подброшенная в воздух, словно из пушки, мама опустилась на весьма жесткий диван, где и осталась лежать, судорожно глотая воздух. Потрясенный тем, что наделал его подарок, турок подбежал к дивану и стал перед мамой, широко расставив руки для отражения новой атаки. А она явно назревала, потому что барашек, чрезвычайно довольный собой, отступив в дальний угол, упруго подскакивал там - совсем как боксер, разминающийся на ринге.
- Мама, мама, ты цела? - вскричала Марго.
Мама слишком запыхалась, чтобы отвечать.
- Ага! - воскликнул турок. - Видишь, Миндальный цветок, этот барашек такой же прыткий, как я! Ну, давай, удалец, выходи!
Барашек принял вызов с такой скоростью и внезапностью, что застиг турка врасплох. Выбив копытцами пулеметную очередь по чисто выскобленному полу, он пролетел черным облачком через комнату и с громким стуком боднул голени своего хозяина, так что тот шлепнулся на диван рядом с мамой, крича от ярости и боли. Моим голеням не раз доставались такие удары, и я вполне ему сочувствовал.
Три жены турецкого гостя, потрясенные падением своего повелителя, в ужасе замерли, но не замолкли - ни дать, ни взять три минарета на закате. В эту увлекательную минуту появились Ларри и Лесли. Стоя в дверях, они впитывали глазами невероятную сцену: я гонялся по комнате за строптивым барашком, Марго успокаивала трех завывающих женщин в чадрах, мама барахталась на диване в компании с престарелым турком.
- Мама, тебе не кажется, что ты уже несколько старовата для подобных потех? - полюбопытствовал Ларри.
- Ух ты! Поглядите на этот изумительный кинжал, - произнес Лесли, с интересом взирая на корчившегося турка.
- Не говори глупостей, Ларри, - сердито сказала мама, растирая икры. - Это все турок, знакомый Марго, виноват.
- Туркам нельзя доверять, - заметил Лесли, продолжая любоваться кинжалом. - Так говорит Спиро.
- Но почему ты барахтаешься вместе с турком в такое время суток? - допытывался Ларри. - Готовишься выступать на борцовском ковре?
- Перестань, Ларри, хватит с меня на сегодня, - ответила мама. - Не выводи меня из себя. Я сейчас мечтаю об одном - как бы поскорее избавиться от этого человека. Попроси его, чтобы он был так любезен и удалился.
- Не делай этого, ни в коем случае! - крикнула Марго со слезами в голосе. - Это мой турок, я не позволю так обращаться с моим турком.
- Я поднимусь наверх, - сказала мама, ковыляя к двери, - приложу к ссадинам гамамелис, и чтобы этого человека не было здесь, когда я спущусь.
К тому времени, когда мама вернулась, Ларри в Лесли успели тесно подружиться с турком, и, к маминому недовольству, турецкий гость и его три жены просидели у нас еще несколько часов, поглощая огромное количество сладкого чая и печенья, прежде чем нам все же удалось усадить их в экипаж и проводить в город.
- Ну, слава богу, с этим покончено, - сказала мама, направляясь нетвердой походкой в столовую, где нас ждал обед. - Не остались они у нас, и то благо. Но право же, Марго, тебе следует быть осмотрительнее в выборе гостей.
- Мне тошно слушать, как ты критикуешь моих друзей, - ответила Марго. - Самый обыкновенный безобидный турок.
- А что, мама, очаровательный был бы зятек? - заметил Ларри. - Марго назвала бы первенца Али-Баба, а дочку Сезамой.
- Ларри, милый, что за шутки, - взмолилась мама.
- Я вовсе не шучу, - возразил Ларри. - Старикан признался мне, что его жены уже не первой свежести и он не прочь бы видеть Марго четвертой супругой.
- Не может быть, Ларри! - воскликнула мама. - Так и сказал? Гадкий развратный старикашка! Хорошо, что он мне не говорил ничего подобного. Услышал бы пару теплых слов. А что ты ему ответил?
- Он заметно остыл, когда я рассказал ему про приданое Марго, - ответил Ларри.
- Приданое? Какое приданое? - озадаченно спросила мама.
- Одиннадцать четвероногих сосунков, - объяснил Ларри.
Призраки и пауки
Остерегайтесь сатаны!
Шекспир, Король Лир
Самым главным из дней недели для меня был четверг - день, когда к нам приходил Теодор. Иногда в этот день затевалось семейное мероприятие - пикник на южном берегу или что-нибудь в этом роде, но чаще всего мы с Теодором вдвоем совершали очередную экскурсию, как он упорно называл наши вылазки. В сопровождении собак, нагруженные коллекторским снаряжением, включая мешочки, сети, бутылочки и пробирки, мы отправлялись исследовать остров, и наш энтузиазм немногим уступал азарту, который вдохновлял путешественников прошлого столетия, вторгавшихся в дебри Африки.
Однако мало кто из путешественников той поры мог похвастать таким товарищем, как Теодор; он представлял собой незаменимую для полевых работ ходячую энциклопедию. В моих глазах он был всеведущ, как господь бог, выгодно отличаясь от всевышнего своей досягаемостью. Всякого, кто с ним знакомился, поражало сочетание невообразимой эрудиции и скромности. Помню, как мы, сидя на веранде после очередного роскошного чаепития и слушая предвечернюю песню утомленных цикад, забрасывали Теодора вопросами. В безупречном твидовом костюме, с тщательно расчесанной русой шевелюрой и бородой, он тотчас загорался, когда заходила речь о каком-нибудь новом предмете.
- Теодор, - начинает Ларри, - в Палиокастрице в монастыре есть картина, про которую монахи говорят, что ее написал Паниоти Доксерас. А ты как считаешь?