Весь разворот местной газеты был занят лягушкой в разных ипостасях: особь в скромном викторианском купальнике призывала посетить модный бутик; накачанный самец со штангой в лапах приглашал в местный спортивный зал и сулил belles cuisses всем, кто последует его примеру. Красивые окорочка, как я вскоре обнаружил, вообще высоко ценились в Виттеле, и следующие два дня их поминали то и дело, каждый раз подмигивая и выразительно двигая бровями. B следующем рекламном объявлении перечислялись восемь способов приготовления этих самых окорочков: окорочка, припущенные в рислинге, окорочка с хрустящей корочкой, со спаржей, с лапшой и улитками и даже à la provençal - словом, окорочка на любой вкус. На той же странице я обнаружил картинку, изображающую соблазнительную, пышнотелую лягушку, а под ней анонс предстоящего конкурса красоты на звание Мисс Grenouille (или Мисс Окорочка, как предпочитали называть его некоторые любители). А уже этим вечером в ресторане Salledu Moulin под покровительством Братства дегустаторов лягушачьих окорочков должен был состояться grenouilla de monstre - грандиозная жарка окорочков на гриле. Стало ясно, что мне предстоит во всех смыслах насыщенный уик-энд.
Я заранее договорился о встрече с президентом Братства дегустаторов, месье Луазаном, и обнаружил его в Salledu Moulin, где он наблюдал за последними приготовлениями к grenouilla de monstre. Этот худощавый, живой человек, похоже, искренне обрадовался тому, что к списку иностранных гостей прибавился представитель еще одной национальности. В нем уже числились бельгийцы, голландцы, немцы и даже португальцы, а я оказался первым и единственным англичанином. Слух обо мне распространился по городу удивительно быстро. Торопясь на встречу с месье Луазаном, я прошел мимо рабочих, расставляющих столы под тентом.
- Говорят, в этом году даже англичанин явился, - сказал один из них.
- Аh bon, - без особого интереса откликнулся другой. - Непременно расскажу об этом лягушкам.
В промежутках между визитами на кухню, где вдоль плиты ярусами укладывались подносы с окорочками, Луазан поведал мне о том, как Виттель сделался Меккой для любителей лягушатины.
- Все началось двадцать семь лет назад, - рассказывал он. - У Рене Клемана, владельца загородного ресторана, рядом с домом имелся небольшой étang. И однажды весенним днем семьдесят второго года он обнаружил, что этот étang оккупирован сотнями лягушек. Тысячами! И что же он тогда сделал?
- Ну, поскольку он был ресторатором… - начал я.
- Вот именно! Он начал их готовить. Mon Dieu, как он их готовил! Только лягушачьи окорочка и немного pommes frites. Он накормил le tout Виттель. На следующий год - то же самое. И так далее. А теперь, как вам известно, у нас уже есть собственное confrérie, в котором двести пятьдесят членов. - Он взглянул на часы и в очередной раз собрался на кухню, а на прощанье сказал мне: - Завтра в девять утра разыщите меня во Дворце конгрессов. Там состоится завтрак с белым вином, а потом - парад. Вы будете нашим первым confrère из Англии.
Я искренне сомневался, что заслужил такую честь. Меня нельзя было назвать не только знатоком, но даже регулярным потребителем этого деликатеса. К тому же такое неожиданное вознесение в ряды лягушкоедов-аристократов означало серьезное изменение моего статуса. Обычно на подобных мероприятиях я ограничивался ролью стороннего наблюдателя: никому не известный и не заметный зритель, торопливо чиркающий что-то в своем блокноте. А теперь мне предстояло оказаться в самом центре событий и работать челюстями на глазах у сотен людей. И кто его знает, что еще от меня потребуется. Луазан не рассказывал мне о подробностях церемонии, а просто велел явиться к завтраку. Но пару раз мне уже доводилось видеть, как моих друзей принимали в члены того или иного confrérie, и я знал, что новым братьям нередко приходится пройти довольно изуверские испытания: одним глотком осушить огромный кубок красного вина, не уронив при этом ни капли, произнести длинную клятву верности на провансальском языке или в одиночку исполнить гимн братства. Раньше я с удобствами наблюдал за всеми этими издевательствами из зрительного зала, а сейчас зал будет наблюдать за мной.
Но, хотя весь ритуал посвящения оставался для меня тайной, нетрудно было догадаться, в чем состоит его главная часть: мне непременно придется съесть, причем с аппетитом, как минимум пару лягушачьих окорочков. До сих пор мне случилось попробовать их лишь однажды, и тогда они показались мне чем-то вроде маленьких леденцов с резким запахом чеснока. Но то была работа повара-любителя, а здесь, в самом сердце лягушачьего края, мне несомненно предстоит познакомиться с искусством истинных профессионалов cuisine grenouille. Воодушевленный этой мыслью, я решил, что перед дебютом на публике мне не помешает небольшая репетиция.
Хотя в тот день лягушатина занимала главное место в меню всех ресторанов Виттеля, я выбрал скромное уличное кафе: платформа из досок, натянутый над ней парусиновый тент, самодельный прилавок и несколько длинных столов перед ним. Большинство мест уже было занято, и я заметил, что почти у всех посетителей за край воротника заложена салфетка, что во Франции является знаком серьезных намерений. Мне понравилась атмосфера этого заведения - правильная смесь музыки и смеха, приветливые лица, бутылки рислинга на столах и лягушачьи окорочка в меню. Я занял свободное место рядом с группой очень крупных мужчин - членов местного клуба любителей регби, судя по их футболкам, - и сделал заказ.
Заслышав иностранный акцент, один из мужчин повернул голову в мою сторону.
- Вы откуда? - полюбопытствовал он.
- Из Англии, - не без опаски ответил я: встречи английских и французских регбистов по накалу страстей среди игроков и болельщиков напоминали знаменитую битву при Азенкуре. К счастью, мой сосед был, похоже, не злопамятен.
- Ah, les anglais, - заметил он. - Ils sont durs. Прут как танки. - Наверное, это был комплимент, потому что он тут же наполнил мой стакан из своей бутылки. - А здесь вы зачем?
Я объяснил, что приехал специально, чтобы поближе познакомиться с лягушками, и он расхохотался и подтолкнул локтем своего товарища. Англичанин, который интересуется лягушками? Чудеса!
Как я уже упоминал, ничто не радует французов так, как возможность просветить невежественного иностранца. Вероятно, вместе с родительскими генами им передается снисходительная жалость к тем, кому выпало родиться в менее цивилизованной части света. В Провансе нам постоянно приходится выслушивать лекции на самые разнообразные темы: как снимать кожуру со сладких перцев, как вывести крыс, как вылечить занедуживший платан, как натаскать собаку на трюфели и как правильно вставлять свечку (doucement, doucement). Похоже, сейчас то же повторится и в Виттеле.
Он еще немного посовещался со своими товарищами, они все посмеялись, а потом сосед опять повернулся ко мне.
- Сначала запомните главное, - сказал он, - никогда не оставляйте лягушек в своем гостиничном номере. Jamais.
Я глубокомысленно покивал, соглашаясь с тем, что это очень дурная привычка. А потом он объяснил мне почему.
Несколько его друзей как-то подрядились ремонтировать старый особняк поблизости от Лиона. Для начала следовало осушить небольшой пруд. Стояла весна, и водоем был полон влюбленными и очень симпатичными лягушками. Такую возможность грех было упускать. Один из рабочих оказался опытным звероловом и знал, что надо делать. Они купили кусок красной материи, разорвали его на кусочки и привязали их к концам бамбуковых удочек. Опытный товарищ проинструктировал всех остальных.
В целом процесс очень напоминал рыбную ловлю. Удочку следовало закидывать в пруд так, чтобы красный лоскуток плавал на поверхности. Я так и не понял, что именно привлекало лягушек - яркий цвет поплавка или его мерное движение по водной глади, но они клевали как ненормальные. К вечеру рабочие доверху наполнили лягушками несколько больших полиэтиленовых мешков.
На следующий день, в субботу, они собирались отвезти свою добычу домой, приготовить и съесть ее за выходные. Однако эту ночь им предстояло провести в небольшом отеле неподалеку от строительной площадки. Вечером в пятницу полагалось отпраздновать конец тяжелой трудовой недели, поэтому лягушек оставили в номере одних.
Надо сказать, они там не скучали. Выбравшись из тесных мешков, земноводные разбрелись по всей комнате. Позже следы их пребывания были обнаружены во множестве мест - на покрывалах, наволочках и тумбочках, на телевизоре и телефоне - словом, везде. А потом, вероятно проголодавшись после столь основательных исследований, они решили раздобыть себе еду. Наволочки, простыни и ковер их нисколько не соблазнили, зато обои - выцветшая старая бумага с приправой из хорошо выдержанного, хрустящего клея, - по-видимому, пришлась им по вкусу.
Вернувшись в номер, его хозяин обнаружил, что снизу все стены обглоданы до бетона. Пол был усыпан сытыми, сонными лягушками, очень недовольными тем, что их потревожили. Остаток ночи рабочие собирали и засовывали их обратно в пакеты, а утром потихоньку уехали, предоставив хозяину отеля самостоятельно гадать, что случилось с его обоями.
Надо сказать, эта история не прибавила мне аппетиту, и я с большим сомнением разглядывал содержимое поставленной передо мной тарелки. Окорочка, приготовленные в белом вине с добавлением петрушки, имели восхитительный кремовый цвет и испускали дразнящий аромат, но я невольно задумался о том, благодаря какой диете они сделались такими толстенькими и сочными. Может, их обладателей кормили обоями? Или старыми телефонными счетами? Или мягкими белыми салфетками самого высокого качества?
- Allez, - подбодрил меня сосед. - Пальцами.
И так понятно, что снять мясо с крошечной косточки при помощи ножа и вилки смог бы разве что микрохирург. Я взял окорочок пальцами и осторожно откусил.
Похоже на цыпленка? Не совсем. Гораздо нежнее, и вкус тоньше. Мясо очень сочное, с легкой ноткой чеснока и ничем не напоминает то чересчур острое и пахучее блюдо, которое мне довелось попробовать раньше.
Под пристальным взглядом соседа я покончил с первой ножкой и собрался взяться за вторую.
- Нет-нет! - вмешался он. - Сперва надо пососать косточку. - Он поцеловал сложенные бутоном пальцы. - Это самое вкусное!
Я возвращался к себе в отель, а на меня отовсюду таращились пучеглазые земноводные. Лягушки из шоколада и марципана красовались в витринах patisseries, подмигивали мне с меню, выставленных у дверей ресторанов, невиданные в природе пушистые лягушки предлагались в качестве призов в многочисленных тирах. Я заглянул в Salledu Moulin, чтобы полюбоваться на grenouillade monstre, и там тоже обнаружил огромную лягушку в цилиндре и с прижатой к груди бутылкой, улыбающуюся посетителям сквозь сигаретный дым. Я не удивился бы, если бы увидел ее и в общественном туалете, но там на белых кафельных стенах не оказалось ни одной веселой квакушки - к отправлению естественных нужд в Виттеле относятся очень серьезно.
В тот вечер в городской толпе я заметил множество людей в форме, но это были отнюдь не жандармы, а рекламные агенты в красных пиджаках, продающие "Pastis 51". Они предлагали бесплатную дегустацию всем, кто уже устал от пива и рислинга. Один передегустировавший джентльмен, зависнув в дверях бара, громко требовал подать ему аккордеон - он желал порадовать своей игрой прохожих. В ответ на это требование владелец бара усилил громкость музыкального автомата. Аккордеонист, оскорбленный таким пренебрежением к таланту, закурил сигарету не с того конца и, пошатываясь, пошел искать признания в другом месте.
После полуночи толпа на улицах начала редеть, а я отправился в отель. Высунувшись из окна, я слышал, как вдалеке взвизгнула, а потом замолчала электрическая гитара. Кое-где сквозь облака просвечивало черное ночное небо с неоновыми звездами, и это внушало надежду, что завтра будет ясно.
Жителям и гостям Виттеля повезло. Утром ярко светило солнце, и, когда в девять утра я подошел к Дворцу конгрессов, было уже почти жарко. Пока я стоял в очереди на регистрацию, мне вручили список представителей различных grenouilla de, явившихся в Виттель, чтобы поддержать своих собратьев. Всего их набралось пятьдесят семь, по большей части они прибыли из разных районов Франции, и некоторые носили громкие титулы вроде Кавалеры сыра бри или Друзья черной колбасы. Остальная Европа была представлена confrères из Португалии, Швейцарии, Бельгии и Голландии. Из Англии приехал я один.
Идея объединений по гастрономическому принципу, похоже, не слишком привлекает моих сограждан, хоть я и не понимаю почему. Возможно, мы не производим так много деликатесов, как французы, но кое-что все-таки можем. И почему бы не отметить наши достижения? Где, скажите на милость, Братство йоркширского пудинга? Где Общество друзей жареной рыбы с картошкой? Где Орден чеддера? Где Союз заливного угря?
- Bonjour, - раздался голос откуда-то снизу. - Вы тот самый англичанин?
Я опустил глаза и обнаружил, что подошла моя очередь и я нахожусь прямо перед стойкой регистрации. Элегантный мужчина улыбнулся мне, сообщил, что его зовут Пьер Руссель и предупредил, что выпить я смогу только после того, как отвечу на несколько вопросов анкеты и зарегистрируюсь в качестве кандидата в confrère. Когда с формальностями было покончено, он взмахом руки указал мне на бар.
Алкоголь, употребленный за завтраком, очень приятен и столь же коварен. Впервые я узнал об этом несколько лет назад в гостях у мэра Бузи, городка в исторической области Шампань. К завтраку было подано вино двух сортов, и из простой вежливости я должен был попробовать оба. Несмотря на ранний час, вина, прохладные и бодрящие, пились на удивление легко, и к девяти утра у меня в голове уже стоял приятный туман. Как раз в тот момент, когда я начал трезветь, был подан ланч, разумеется, опять с вином, и кончилось все тем, что я опозорился, крепко заснув прямо за обедом. С тех пор по утрам я стараюсь ограничиваться кофе.
Перед баром уже толпились мужчины и женщины - вероятно, confrères. Они были еще в обычной одежде - все, кроме золотисто-палевого лабрадора в шикарном жилете из ярко-синего атласа. Пес, похоже, отлично чувствовал себя в этом наряде и нес караул у большого подноса с круассанами, надеясь, что рано или поздно один из них упадет на пол. По словам владельца, лабрадор давно привык к подобным мероприятиям и являлся членом уже трех confrèries (атласный жилет остался ему на память об одном из них). Я спросил, любит ли пес лягушачьи окорочка.
- Месье, - ответил хозяин, - он же лабрадор. Он любит все.
Мои будущие коллеги вдруг оживились и начали выстраиваться в очередь у кабинок для переодевания. В кабинки входили обычно и даже консервативно одетые мужчины и женщины, а выходили оттуда сущие павлины.
Большинство любителей окорочков вырядились в ярчайшие лягушаче-зеленые плащи с желтой оторочкой - и это еще самые скромные! У иных кайма была серебряной или сделанной из чего-то наподобие страусовых перьев, а сами плащи сшиты из шелка или бархата. На шеях у всех до единого висели и позвякивали массивные медали. И шляпы! Боже, что это были за шляпы! Трубадурские пышные береты, треуголки, старинные шляпы с полями и перьями, соломенные капоры и одно творение и вовсе невиданного фасона - анекдот, а не шляпа. Она представляла собой повязанную вокруг головы пурпурную ленту с двумя прицепленными к ней розовыми плюшевыми подушками; они закрывали уши и покоились на плечах владельца - джентльмена, который в обычной жизни, вполне возможно, был уважаемым судьей или налоговым инспектором. Помимо этой оригинальной шляпы он нацепил на себя пурпурный плащ, пышные короткие панталоны елизаветинской эпохи и колготки. Но таково было разнообразие и причудливость представленных костюмов, что никто не обращал на него особого внимания.
Глотнув напоследок рислинга и еще раз поправив перед зеркалом шляпы, confrères начали выходить на площадь и выстраиваться в шеренгу по трое. Праздник начинался с парада - стройной колонной мы должны были пройти через весь Виттель на встречу с мэром. Он пригласил нас на "бокал вина" - своего рода алкогольный мостик между завтраком и ланчем.
Шествие возглавлял небольшой, но очень громкий духовой оркестр с сияющими на солнце медными инструментами. За ним маршировала группа мажореток, жонглирующих на ходу булавами. За их продвижением придирчиво следила дама-тренер, которая, судя по виду, сама еще недавно вышагивала в их рядах. Она шла вдоль кромки тротуара и время от времени свистящим шепотом давала девушкам указания: "Haut les genoux!" Да поднимайте же колени!
Вслед за мажоретками шествовали confrères. Иностранным гостям из вежливости уступили первое место, и таким образом я вместе с португальцами, бельгийцами и голландцами оказался во главе колонны. Мы поздравили друг друга с отличной погодой, а более опытные братья вспомнили о предыдущих парадах, проходивших под проливным дождем, что плохо сказывалось на головных уборах и праздничном настроении.
Первую половину пути наша колонна двигалась вполне дисциплинированно и, надо полагать, представляла собой восхитительное зрелище: плащи и перья развевались, медали звенели, а лабрадор, на котором, кроме жилета, теперь красовалась и атласная шапочка, вызывал шумный восторг у столпившихся на тротуарах зрителей. Но потом этот стройный порядок, сделавший бы честь и наполеоновским полкам, был внезапно нарушен: одна из мажореток чересчур высоко подбросила булаву и та угодила в ряды зевак. Девушки резко затормозили и остановились. Впереди ничего не подозревающий оркестр продолжал двигаться вперед, а сзади колонна confrères уткнулась в мажореток и сложилась, как гармошка. Пока пропавшая булава разыскивалась и возвращалась хозяйке, мой сосед успел добыть из складок своего плаща фляжку. "Любите pastis? - спросил он, вручая мне наполненную до краев крышечку. - Моего собственного производства". Крышечка пошла по кругу, фляга вскоре опустела, а тут и мажоретки восстановили порядок в своих рядах. Дальше мы двинулись почти бегом, чтобы нагнать ушедший далеко вперед оркестр.
В конце маршрута улица была перегорожена натянутой ленточкой, а за ней нас ждал улыбающийся мэр с ножницами в руке. Оркестр исполнил особенно бравурный марш, и под щелканье фотокамер ленточка была перерезана. Пришла очередь следующей церемонии - принятие новых дегустаторов в члены братства.