Прошарашились мы по тундре часа четыре, но никаких озер так и не нашли, хотя, по Кешиным рассказам, ходу до них было не более часу. Не встретили мы ни одного оленя, ни одного зайца, ни одной куропатки, ни одной утки и ни одного гуся. Словом, никакой дичи вообще! И когда мы уже повернули назад, поняли, что озерами по своей географической малограмотности, Кеша, видимо, считал речку Цветкова, которая бойко бежала по кочковатой тундре, а в трех местах разливалась довольно широко. Вот эти-то разливы и считал Кеша озерами. Но когда мы поняли это, наши собачки уже были спущены с поводков и свободно носились по тундре, распугивая все живое на несколько километров вокруг. Правда, гусей на дальнем, противоположном берегу "озера" мы заметили, но, пока добрались туда, птиц уже и след простыл - они попрятались в необозримом кочкарнике. Попробуй, найди их тут без собак!
Наши дамы запросились домой, потеряв всякую надежду на удачу. Сопровождать их отправился Валера, мы же вчетвером (Шеф, Альберт, Коля и я) решили углубиться еще на несколько километров к западу - вдруг да повезет! Верный своей клятве, Кешино ружье Валера оставить не решился, так что на четверых у нас было всего две единицы оружия: карабин на плече у Шефа и двуствольное ружье двенадцатого калибра у Коли.
Однако в этот раз в удаче нам было, видимо, категорически отказано. Глубокой ночью вернулись мы в лагерь, и единственным нашим трофеем были роскошные оленьи рога, которые Альберт нашел в тундре. Дома мы с удивлением обнаружили, что наших дам с Валерой нет, и они не приходили. Мы уже начали строить планы розысков, когда под утро они явились, но не с запада, а почему-то с севера, чуть живые от голода и усталости. Ай-ай-ай, геологи-тундровики, имея компас и карту, умудрились заблудиться в абсолютно ясной ситуации.
26 июля
Свирепейший пурговый северо-восток дул всю ночь и здорово набедокурил у нас в лагере. В моей палатке (она кухня, столовая и склад одновременно) он порвал проволочные(!) растяжки и повалил печь.
Шеф в гневе: ходит и рычит на всех, в особенности же на меня. То ли вчерашняя неудача тому виной, то ли погода, то ли просто дурное настроение - бог весть! Вчера за утренним чаем (тогда у него было хорошее настроение) он рассказывал нам, как работал по контракту с королевской фирмой в Афганистане. Сколько было у него там слуг и как они ловили любое желание, едва мелькнувшее в глазах хозяина. Чувствовалось, что здесь ему этого очень недостает.
Исправив все, что набедокурил у меня в палатке ветер, приготовил я завтрак (пришлось перейти на тушенку и другие консервы - рыба и мясо, купленные в магазинах Хатанги, кончились). Сегодня все наши геологи идут в свой первый маршрут на тот самый канонический разрез мыса Цветкова. Обед заказан мне к четырем часам. Всех собачек они взяли с собой - я в лагере совершенно один. Часов около двух, когда я возился с обедом возле большого костра, разложенного на галечной терраске у нашего ручейка, в море у меня за спиной раздался громкий треск и сильный плеск воды. Я подумал было, что это рухнула одна из бесчисленных ледяных глыб торосящегося льда, оглянулся, и волосы под шапкой встали у меня дыбом: в крошеве льда, огибая огромные ледяные глыбы, наш лагерь обплывал огромный белый медведь. Повернув морду, он смотрел на меня маленькими сверлящими глазками, морда его была вымазана какой-то кровавой мерзостью (видно, жрал недавно падаль), а северо-восточный ветер доносил до меня (так мне, по крайней мере, казалось) его смрадное дыхание. Проплыв метров сто пятьдесят, медведь вылез на берег, отряхнулся и вразвалочку пошел на север, пару раз оглянувшись на меня. (Там, на севере, на разрезе работают наши геологи, но, во-первых, у Шефа с собой карабин; главное же - с ними собаки.) Как же медведь так незаметно подкрался-то ко мне?! Хорошо, что я сидел у костра (белый медведь совершенно не переносит дыма и огня, как, впрочем, и большинство зверей), хорошо, что здесь, на побережье, так много дров (не то что в континентальной тундре, где каждая щепка - редкость). Хоть этот красавец и занесен в Красную книгу, но не дай бог с ним встретиться: существо это гораздо более коварное и свирепое, чем наш добродушный бурый мишка. Ведь белый его собрат - охотник, испокон веку привык считать все, что движется (кроме, разумеется, ледяных торосов), своей добычей. В данном случае - меня.
Геологи вернулись к обещанному сроку (их нынешний маршрут был рекогносцировочным). Все они веселы, возбуждены: против их ожиданий обнажения вовсе не закрыты льдом и снегом, работать вполне можно. Более того, торосящиеся льды, подходящие вплотную к многометровому обрыву мыса, позволяют работать с моря даже в полный прилив. С завтрашнего дня Шеф объявил большую "потную" работу. Правда, уж и не знаю, как отправятся завтра на работу наши дамы. На них сейчас жалко смотреть: продрогшие от ветра и холода, в сырой одежде, с грязными спутанными волосами, со слезящимися от ураганного ветра глазами... Кроме того, Нина Кузьминична напрочь сбила себе сапогами ноги (в основном, я думаю, вчера, а сегодня еще и добавила).
- Ничего, ничего, - подбадривает ее Альберт, - день-два, ноги обобьются, будут как новые.
Ну, Нина Кузьминична, старый полевик, знала, на что шла, да и выхода у нее не было, а вот зачем нечистая сила принесла сюда Тамару, непонятно. Альберт потихоньку сфотографировал их, таких красивых:
- Всем дамочкам, которые захотят работать в высоких широтах на побережье, перед отправкой в поле буду показывать этот снимок.
Я рассказал о страшном визитере, показал его свежие следы на косе. Дамочки долго ахали и охали, а Шеф издал категорический приказ: отныне хотя бы одна собака и одна единица оружия (лучше всего ракетница: выстрела, даже карабинного, медведь, как правило, не боится - он привык к "выстрелам" торосящегося льда, а вот ракет, особенно если пустить их не вверх, а прямо у него над головой, сильно пугается) должны оставаться в лагере непременно. На обнажении они медведя не видели: наверное, он, учуяв собак, ушел во льды.
27 июля
По-прежнему дует этот проклятый северо-восток! Сегодня утром я проснулся и ахнул: здоровенный кусок моей палатки вырвало напрочь! Да, тут погодка такая, что не соскучишься... Все ушли в маршрут. Со мной оставили Турпана: умного, но шкодливого огромного ездового пса, того самого, которого Шеф чуть не убил, приняв в тумане за оленя. И под рукой у меня - ракетница с пятью ракетами разного цвета. Нынче множество хозяйственных дел, самое сложное из них - в одиночку при сильном ветре зашить палатку, не снимая ее. Это, доложу я вам, развлечение для сильных личностей! Ну и конечно, обед (до чего ж противно готовить из консервов!).
Ближе к вечеру мимо моего лагеря прошли Кеша с Машей. В руках у них мешки: собирают по берегу уголь (топливо -- вот главное богатство здешнего промысловика).
- Нету нынче лета, - вздыхает Кеша, - нету! Вторую неделю северо-восток дует - какое же это лето?! Эх, денечка бы на два-три всего нам сейчас западного ветра - все море было бы чистое, а так что, ни охоты, ни рыбалки... - Они побрели домой, сопровождаемые стариком Цыганом.
Нынешний день оказался днем первой добычи. Неподалеку от обнажения Коля из ружья убил трех огромных и жирных полярных зайцев. Зайцы были совершенно непуганые: он стрелял их практически в упор, метров с пяти.
- Прекрасно! - обрадовался я. - Отныне тушенку заколачиваем в ящики! Начинается настоящий полевой рацион!
- Погоди радоваться-то! - огрызнулся Шеф. - Еще накаркаешь! Тоже мне добыча на севере - зайцы!
28 июля
И опять нынче дует все тот же северо-восток. Но сегодня, в отличие от предыдущих дней, светит солнце, а потому- относительно тепло. В лагере остались мы вдвоем с Ниной Кузьминичной - она взяла на сегодня бюллетень, поскольку сбила ноги и почти совершенно не может ходить.
Я ободрал и освежевал зайцев, расчленил на куски, поставил отмокать, добавив в воду несколько капель уксуса: к ужину буду готовить заячье рагу с чесноком и фруктами (из компота). Прекрасно ассистировал мне Турпан: он сожрал подчистую все отходы, включая и заячьи шкуры. Эх, если бы его приучить еще сжирать картофельные очистки, луковую шелуху да золу из печей, нам бы и помойки было не нужно.
А тем временем ветер начал потихонечку меняться на северный, и впереди, возле мыса Цветкова, там, где работают наши геологи, показалась большая чистая вода. Ну что же, видно, скоро по Пути в устье Хатанги пойдут пароходы - пора!
Пошел в гости к Кеше.
И вот уж мы сидим в горнице, пьем компот, калякаем о том о сем.
- Землячок подул, - говорит Кеша. - Может, завтра и на запад повернет. Ах, как нужен бы сейчас запад!
- Да, - вздыхаю я, - запад - это хорошо! Надоел уже этот лед!
- Гляди, прилив какой, - показывает Кеша в окно, - при таком приливе два дня западу - и вся вода чистая будет. А сколько времени-то?
- Три часа.
- Сейчас мы с тобой, паря, Америку будем слушать. - Кеша снял с полочки "Спидолу", начал крутить ее ручки. - Я наши "Последние известия" не слушаю. Там про что говорят: где сколько хлеба скосили да кто на какую вахту встал. На хрена мне, скажи, ихние вахты? А американец мне и про политику расскажет, и про Бога, и про Брежнева, и про Солженицына. У них просто: что плохо - и говорят "плохо", а что хорошо - говорят "хорошо". А у нас: и плохо, и хорошо - все хорошо!
- А что, Кеша, - спрашиваю я, - вот эта "Спидола" и есть вся твоя связь с внешним миром?
- Ну почему, - пожал плечами охотник, - вон, прямо напротив - остров Преображения, там полярная станция большая, человек тридцать, должно, будет. Вот вода очистится, они непременно ко мне приедут. Да и сам я к ним попозже съезжу. У меня же вон всего четыре ездовые собачки остались: Моряк, Турпан, Таймыр да Тарзан. А мне без собачек зимой как? Потом, бывает, вертолетчики садятся. Прежде-то, как тут вторая экспедиция работала, они ко мне часто прилетали, у меня за домом для них вон даже площадка размеченная есть. Сейчас, правда, редко прилетают... Летчики-то хорошие ребята есть, но большинство - рвачи. Прилетит, бутылку спирта покажет - шкуру ему дай, рыбу дай. А на кой он мне, его спирт-то? Я, ежели выпить захочу, и сам самогон свободно выгнать могу: у меня и сахар, и дрожжи, и мука - все есть. Ихний-то спирт из опилок гонят, а у меня тут весь продукт натуральный... Вот ваш брат, геолог - тот с понятием, не рвач, подходит по-человечески. Потому - труженик. Копейку свою хребтом да ногами заколачивает. А летчик, он что - извозчик: сел, кнопку нажал - поехали! Потому-то он и труд человеческий не ценит. Да и не в копейке дело. У меня копейка есть - мне не жалко. Мне обидно, что труд мой не ценят. Я потому ведь и рыбу в рыбкооп не сдаю. Они мне уж сколько раз предлагали, а я не хочу. Они же ведь омуля, да какого, северного красавца, по четыре да по пять кило каждый, принимают по полтиннику за кило. Мне же за рыбу обидно! Разве это цена ей?! Я уж и не говорю, что торгуют они его по три да по пять рублей за кило... Не-е-ет! Я лучше этого омуля собакам скормлю, песцам на приваду разбросаю, хорошим людям задарма отдам. И ведь все-то наше государство так устроено - лишь бы ему на трудовом человеке нажиться. Ну, на мне-то они не шибко наживутся...
Потом мы с Кешей прослушали выпуск "Последних известий" "Голоса Америки", однако ничего такого, что заслуживало бы описания в дневнике, в тот раз не передавали. Я отправился домой - пора уже было начинать готовить ужин: наши геологи часа через два должны вернуться. Кеша вышел меня провожать со "Спидолой" в руках и с карабином за плечами.
- А зачем ты "Спидолу"-то с собой взял? - спросил я его.
- Да поставлю на бережке и включу на полную громкость, пусть ее играет...
- Зачем же зря батарейки-то жечь? - удивился я.
- Батареек у меня много, - усмехнулся Кеша. - А на музыку нерпа хорошо идет. Шибко любопытная она и музыку любит. Особливо когда на скрипках играют... - Кеша поставил "Спидолу" на большой валун, который, похоже, лежал здесь специально для этого, включил на полную громкость программу "Маяка", и тут, как по заказу, зазвучал вальс Штрауса "Сказки Венского леса". - Вот погляди, полчаса, много - час, и штук десять тут их соберется, не меньше...
Простившись с Кешей, побрел я в свой лагерь. Следом за мной отправился и Турпан.
- Гляди, как он полюбил тебя, - мотнул головой Кеша. - И за что?
- Известно за что, - пожал я плечами, - мясца ему от меня перепадает.
Рагу у меня вышло таким отменным, что даже Шеф растаял и приказал начальнику Валере выдать всем нам по стопке, отметив таким образом собственно начало полевого сезона, которое тоже оказалось очень плодотворным.
К вечеру, впервые за все время нашего пребывания тут, ветер совершенно стих, и сразу установилась такая теплынь, что впору было снимать полушубки и телогрейки.
29 июля
С утра - полный штиль и яркое, во все небо солнце. По прекрасному синему морю плывут белые, голубые, зеленые, розовые льдины. Красота!
- Наши физики проспорили ихним физикам пари! - кричит Альберт, вылезая из своей палатки. - И где полюс был, там тропики!..
Сегодня у меня легкий и приятный день: все геологи ушли на обнажение (на "стриптиз", как говорю я), хозяйственных дел нынче очень мало, заготовки на ужин у меня уже сделаны, так что готовка отнимет, видимо, совсем мало времени. Сегодня я могу погулять и расслабиться.
Помыв посуду после завтрака, отправился я в гости к Кеше (разумеется, вместе со мной - Турпан). Но ни Кеши, ни Маши дома не застал. Как видно, они опять ушли собирать по берегу топливо (как снег ляжет, тут уж ни дров, ни угля не найдешь). Возле верстака стоит то самое ружье двенадцатого калибра, значит, охотиться они не собираются. Жаль, что нет Кеши дома: я хотел договориться о выпечке хлеба (хлеб, захваченный из Хатанги, у нас уже на исходе) да заодно узнать, когда и где будем ставить сети.
Возле Кешиного дома в живописном беспорядке валяются на верстаке, что стоит у южной стены, под верстаком и прямо на мху и короткой траве различные инструменты: пилы, топоры, ножовки, стамески, зубила, ножи, гайки, болты, пешни, скребки, молотки и какие-то штуковины, предназначения которых я не понимаю; на стенах растянуты и сохнут нерпичьи и оленьи шкуры; висят и лежат сваленные комом сети; повсюду валяются обрывки шкур, кож, а также шкуры и кожи целиком. На большом деревянном чурбаке лежит истекающий кровью и салом задний ласт моржа - корм собакам. В том же чурбаке торчат два острых и окровавленных зазубренных топора. Везде, сколько хватает глаз, разбросаны позвонки, клыки, черепа, ребра и берцовые кости моржей, медведей, лахтаков, нерп, а также птиц и рыб. Под ноги попадаются все время и ободранные песцовые тушки. Очень странно выглядит голый песец: у него совершенно рыбья голова - драная кошка с рыбьей головой. На берегу бухты брошены два убитых баклана для устрашения живых - чтобы не выклевали рыбу из сетей. Валяются они, видимо, тут не первый год - кругом естественный холодильник и ничего трупам не делается. Неподалеку, на высоком бугре в больших лужах сала, валяются три моржовые туши, здесь же стоят капканы, но они не насторожены: сейчас ловить песцов бессмысленно. Песцы этим вовсю пользуются и безнаказанно грызут туши (сколько же надо силы и сноровки, чтобы прогрызть железную, в два пальца толщиной моржовую кожу!). Впрочем, Кеша, наверное, специально сделал песцам такой подарок: пусть привыкают - зимой-то там будут стоять настороженные капканы. В лагуне возле самого дома стоит сетешка, и в ней, похоже, запуталась хорошая рыбка. Но хотя рядом стоит лодка, сеть в одиночку я проверять не стал, постеснялся. Кругом летают во множестве утки и прямо стаями садятся в лагуну, как будто понимают, что я безоружен. Правда, возле верстака стоит то самое Кешино ружье двенадцатого калибра, и оно заряжено дробью-тройкой, но я ружье без разрешения взять не решился. Попытался подбить утку камнем и один раз даже чуть не попал.
Отправился побродить по той самой Моржовой косе, которая узким и длинным лезвием в пять километров вонзается в море Лаптевых. Эта коса - самое большое достояние Кеши. Благодаря ей возле дома есть удобная бухта, где можно ловить рыбу с гораздо меньшим риском потерять сети, чем в открытом море. Кроме того, как только ветра отгонят ледяные поля на север и восток, сюда приплывут моржи и устроят лежбища. А главное - море на эту косу выбрасывает много плавника. А ведь топливо, я уже не раз говорил об этом, главное богатство полярного охотника. Моржовая коса узка - местами ширина ее не превышает пятнадцати метров. Слева и справа от меня торосы образуют причудливые скульптуры, которые движутся, налезая друг на друга, рушатся и возникают вновь. Я же иду сквозь этот ледяной ад совершенно невредимый, как Дант, сопровождаемый Вергилием. Ни с чем не сравнимые ощущения! Верный Турпан бежит рядом, а потому медведя я не боюсь, остальное же мне только интересно. Долгое время никакой живности, кроме птиц, мы с Турпаном не видели. Затем вдруг неизвестно откуда прямо из-под наших ног прыснул горностай в своей королевской мантии. Деваться от зубов Турпана ему, казалось бы, было некуда, но отчаянный зверек ринулся прямо в торосящиеся льды и спрятался в карнизике, который вода, солнце и ветер сделали в большой ледяной глыбе. Турпан бегал вокруг этой льдины долго - облаял ее со всех сторон, залезал сверху на нее, заглядывал с боков, но достать горностая, запах которого щекотал ему ноздри, не мог. Лезть же в торосящийся лед пес не стал: горностай-то спасал свою жизнь, а для Турпана тут была всего лишь легкая закуска. Промучившись с полчаса, Турпан махнул на это дело хвостом (тем более что сейчас для собак сытые времена), и мы отправились дальше. Кругом стоит какая-то звенящая тишина, которую изредка нарушает лишь гул упавшей льдины, скрежет льда, журчание воды и капель тающего льда, да еще крики куличков и уток, которых здесь превеликое множество. До конца косы мы с Турпаном не дошли - пора уже было поворачивать назад, возвращаться к своим кухонным обязанностям.
А Кеша с Машей все еще гуляют где-то.
30 июля
Сегодня утром, когда геологи обсуждали планы своих работ, прекрасную фразу сказал Валера:
- Нынче с работой пойдем в направлении, обратном противоположному.
Как ни странно, все поняли его мысль, и никто не удивился этому яркому обороту, и, лишь когда я обратил внимание на него, стали шутить и веселиться.
Сегодня в лагере осталась Тамара. Она собирается устроить в своей палатке баню. Однако, как выяснилось впоследствии, из этой затеи ничего не получилось: тундра в палатке тотчас начала оттаивать, и вскорости Тамара была уже по щиколотку в грязи.
Я же, освежевав и расчленив заячьи тушки, поставил их вымачиваться и мариноваться, а сам отправился к Кеше.
Нынче хозяева дома. Маша щиплет уток (должно быть, из той самой стаи, что села вчера возле Кешиного дома), а мы с Кешей отправляемся на его лодке инспектировать бухту: ему (да и нам тоже) не терпится поставить сети. Верный Турпан бежит по берегу и скулит - разлука со мной для него невыносима. В море полно плавучего льда, и ставить сети сейчас чистое безумие: их или порвет, или унесет льдом.
- Уж лучше тогда их сразу в печке сжечь, - шутит Кеша, - мороки меньше, а результат будет тот же.