- Благословенный Боже, я благодарна тебе! - произнесла Амина наконец и, повернувшись к мужу, продолжала: - Я подумала, Филипп, что это твой дух явился ко мне. О, как я была рада видеть даже его!
Она, плача, склонила голову к нему на плечо.
- Ты можешь выслушать меня? - спросил Филипп после минутной паузы.
- Могу, могу! Говори, говори же, мой единственный, - отвечала Амина.
Филипп вкратце рассказал ей обо всем, что с ним произошло, и был вознагражден нежными ласками своей растроганной супруги за все перенесенные лишения.
- Как поживает твой отец, Амина? - поинтересовался тестем Филипп.
- С ним все в порядке, - отвечала Амина, - но о нем мы лучше поговорим завтра.
На следующее утро, проснувшись и вглядываясь в дорогие черты еще спящей жены, Филипп подумал: "Поистине, Бог милостив и милосерден. Я чувствую, что блаженство мое пока продолжается, но это счастье связано с исполнением моего долга, и я буду строго наказан, если забуду о священной клятве. Несмотря на опасности, я посвящу всю жизнь исполнению долга и доверюсь милости Всевышнего, который когда-нибудь вознаградит меня и в этом мире, и на том свете. Но разве я уже не вознагражден за все, что пережил?"
Поцелуем он разбудил жену. Ее темные глаза засветились навстречу ему любовью и радостью.
Прежде чем Филипп покинул спальню, он снова справился о минхере Путсе.
- Отец доставил мне немало хлопот, - отвечала Амина. - Я была вынуждена запирать гостиную, когда уходила оттуда, потому что несколько раз заставала его при попытках открыть шкафы. Его жадность к золоту ненасытна, он только и мечтает о богатстве! Он доставил мне много страданий, утверждая, что я тебя никогда больше не увижу. Однажды он потребовал, чтобы я отдала ему все твои деньги. В то же время он меня побаивается, но еще больше страшится твоего возвращения.
- А как его здоровье? - спросил Филипп.
- Он не болеет, хотя заметно сдал, - отвечала Амина. - Он напоминает тлеющий костер, который иногда вспыхивает, чтобы снова угаснуть. Временами он похож на ребенка, но потом опять становится серьезным и строит планы, будто все еще полон юношеских сил. О, каким жестоким проклятием должна быть жадность к земным благам! Я знаю, что это нехорошо, Филипп, но я, признаться, опасаюсь: вдруг этот старый человек, стоящий у края могилы, в которую он ничего с собой взять не сможет, пожертвует твоей, да и моей, жизнью, если это поможет ему добраться до твоего богатства! Я же готова отдать жизнь только за один-единственный твой поцелуй!
- Ну что ты, Амина! Неужели за время моего отсутствия твой отец дал повод для таких ужасных подозрений?
- Я не решаюсь высказать всего, что думаю, - продолжала Амина, - а тем более свои предположения. Между тем я тщательно слежу за отцом. Но не будем больше говорить о нем, ты скоро сам все увидишь. Не ожидай от него радушного приема, а если он и будет оказан, не верь, что это от чистого сердца! Я не хочу сообщать ему о твоем возвращении, так как мне хочется посмотреть, какое впечатление произведет на него твое появление.
Амина спустилась вниз, чтобы приготовить завтрак, а Филипп вышел на улицу. Когда он снова появился в гостиной, минхер Путс сидел с дочерью за столом.
- Нет Бога, кроме Аллаха! - воскликнул старик. - Так ли видят мои глаза? Это вы, минхер Вандердекен?
- Да, это я, - отвечал вошедший. - Я вернулся вчера вечером.
- И ты ничего не сказала мне, Амина! - огорчился старик.
- Я хотела преподнести тебе сюрприз, отец.
- Сюрприз? Я удивлен! Я поражен! Когда вы снова уходите в море, минхер Филипп? Предположительно довольно скоро, может быть, даже уже завтра? - спросил доктор.
- Не ранее, чем через несколько месяцев, надеюсь, - отвечал Филипп.
- Через несколько месяцев? Почему так? - рассердился старик. - Вам надо добывать деньги! Скажите, много денег вы привезли с собой?
- Нет. Я потерпел кораблекрушение и чуть было не погиб.
- Но вы все же снова пойдете в море?
- Да, я предприму новое плавание.
- Ладно, мы будем и дальше охранять ваш дом и ваши гульдены.
- Я постараюсь избавить вас от забот, по крайней мере касающихся моих гульденов, - вставил Филипп, подстрекаемый желанием подразнить старика, - поскольку думаю взять деньги с собой.
- Взять с собой? Но почему? Скажите же! - воскликнул доктор, приходя в большое возбуждение.
- Чтобы заработать за морем еще больше!
- А вдруг вы снова потерпите кораблекрушение и потеряете все ваши денежки? Сами вы, минхер Вандердекен, можете отправляться, но вам не следует брать с собой свои гульдены!
- Я все же заберу их, когда буду уезжать, - возразил Филипп.
"Ведь Амине станет спокойнее, - подумал он, - если ее отец поверит, что денег в доме нет".
Минхер Путс не стал продолжать разговор и погрузился в угрюмые размышления. Вскоре он вышел из комнаты и поднялся на второй этаж.
Филипп рассказал Амине, почему он хотел заставить отца поверить, что деньги он заберет с собой.
- Ты правильно все обдумал, Филипп, - отвечала Амина. - Я благодарна тебе за заботу. Но мне хотелось бы, чтобы ты не говорил такого моему отцу, ты же не знаешь его! Теперь мне придется следить за ним, как за врагом!
- Нам нечего бояться старого больного человека, - возразил Филипп, улыбаясь.
Однако Амина думала иначе и постоянно находилась начеку.
Весна и лето пролетели незаметно. Все это время Филипп и Амина были счастливы. Они часто вспоминали произошедшие события, особенно странное появление корабля, где находился отец Филиппа, и гибель "Тер-Шиллига".
Амина понимала, какие трудности и опасности подстерегают ее мужа, но никогда не пыталась уговорить его нарушить клятву. Как и Филипп, она с верой и надеждой смотрела в будущее. Она сознавала: рано или поздно судьба Филиппа решится, но была твердо убеждена, что этот час придет еще не скоро.
В конце лета Филипп отправился в Амстердам, чтобы подыскать место на одном из кораблей, которые еще до наступления зимы должны были выйти в море. В Компании было известно о гибели "Тер-Шиллинга". По возвращении на родину Филипп изложил и передал в Дирекцию подробный рапорт о случившемся, не упомянув в нем, однако, о корабле-призраке. За четкий рапорт и из уважения ко всему им пережитому Компания пообещала Филиппу место второго рулевого, если он снова захочет пойти под парусами в Ост-Индию. Явившись в Дирекцию, Филипп получил назначение на "Батавию" - прекрасный корабль водоизмещением около четырехсот тонн. После этого он возвратился в Тернёзен и рассказал Амине и тестю о результатах поездки в Амстердам.
- Так, значит, вы снова уходите в море? - спросил минхер Путс.
- Да. Но я думаю, до этого пройдет еще пара месяцев, - отвечал Филипп.
- Гм, гм, два месяца, - произнес старик и затем пробормотал что-то непонятное себе под нос.
Известно, что люди, пережив однажды беду, легче справляются с ней и в дальнейшем. Можно было бы предположить, что Амину удручали мысли о новой разлуке с мужем, но это было не совсем так. Разумеется, Амина испытывала чувство огорчения, но, сознавая неизбежность расставания и постоянно думая о нем, она научилась преодолевать душевную боль и постепенно смирилась с судьбой, которую не могла изменить.
Тем временем настроение и поведение отца доставляли Амине немало хлопот. Угадывая ход его мыслей, она понимала, что он питает к Филиппу лютую ненависть, поскольку зять мешает ему присвоить находящиеся в доме деньги. Мысль о том, что Филипп намерен забрать с собой все свое состояние, вконец свела с ума старого скрягу. Наблюдая за отцом, Амина видела, как он часами сидел и бубнил что-то себе под нос. Лечебной практикой минхер Путс занимался уже не так много, как прежде.
Однажды вечером, вскоре после возвращения из Амстердама, Филипп пожаловался на недомогание, сказав, что, видимо, простудился.
- Вы плохо себя чувствуете, минхер Филипп? - осведомился старый доктор. - Давайте посмотрим. Да, да, Амина, твой муж серьезно болен. Уложи его в постель, а я приготовлю кое-что, чтобы ему полегчало. Это вам ничего не будет стоить, Вандердекен, совсем ничего!
- Я не болен, - отвечал Филипп, - вот только сильно болит голова.
- Вы не больны? Но у вас температура! Лучше предупредить болезнь, чем лечить ее! Поэтому ложитесь в постель, минхер, примите то, что я дам, и вам быстро полегчает.
Амина и Филипп поднялись в спальню, а минхер Путс прошел в свою комнату, чтобы приготовить лекарство. Уложив Филиппа в постель, Амина спустилась в гостиную, но у лестницы встретила отца, который передал ей какой-то порошок.
"Прости меня, Боже, если в мыслях я была несправедлива к отцу, - подумала Амина, оставшись одна. - Но у меня какое-то нехорошее предчувствие, а Филипп, конечно, болен, и болен серьезнее, чем признается в этом. Его состояние может ухудшиться, если он не примет лекарство. Но меня что-то удерживает дать ему его".
Порошок в бумажном пакетике, который Амина держала в руке, был темно-коричневого цвета, и его, как предписал отец, ей следовало растворить в бокале теплого вина. Старик выразил готовность подогреть вино и занимался этим на кухне. Беспокойные мысли Амины были прерваны его возвращением.
- Вот вино, дорогое дитя! - сказал старец. - Размешай в нем порошок и дай выпить мужу. Он должен выпить весь бокал. Затем укрой его, чтобы он хорошенько пропотел, по меньшей мере часов двенадцать. Спокойной ночи, дочка!
С этими словами минхер Путс удалился.
Амина высыпала порошок в стоявший на столе серебряный бокал и налила немного вина. На какое-то мгновение все подозрения в отношении отца у нее исчезли, поскольку он так участливо разговаривал с ней, как, тут надо отдать ему должное, обычно обращался с пациентами. Она осмотрела вино, но не обнаружила осадка - вино оставалось таким же прозрачным, как и раньше. Это показалось ей необычным и пробудило прежние подозрения.
"Мне это не нравится, - подумала она, - и я боюсь алчности отца. Помоги мне, Боже, я не знаю, что мне делать! Но я не дам этот напиток мужу, глинтвейн сам по себе может вызвать достаточное потовыделение".
Амина поразмыслила снова, затем отставила в сторону бокал с разведенным в нем порошком, наполнила до краев глинтвейном другой и направилась в спальню. По дороге она встретила отца, который, как она полагала, должен был уже спать.
- Так, правильно, Амина, - сказал старик. - Пусть он все выпьет. Постарайся не расплескать вино. Дай-ка лучше сюда, я сам отнесу!
Он взял из рук дочери бокал и поднялся в спальню Филиппа.
- Вот, выпейте, и вам полегчает, - проговорил минхер Путс, внешне сохраняя спокойствие, и лишь рука его дрожала так сильно, что вино расплескалось по одеялу. Амина, пристально наблюдавшая за отцом, радовалась, что порошка в этом бокале не оказалось.
Филипп приподнялся на кровати и выпил глинтвейн. Минхер Путс пожелал ему спокойной ночи и, уходя, сказал дочери:
- Не оставляй его одного, Амина, внизу я сам все сделаю.
Амина, намеревавшаяся спуститься вниз, чтобы погасить свет и запереть дверь, осталась около мужа. Она поделилась с ним своими подозрениями.
- Я надеюсь, что ты заблуждаешься, я даже убежден в этом, Амина, - отвечал Филипп. - Таким страшно злым, каким ты представляешь отца, человек просто не может быть!
- Ты не жил с ним, - возразила Амина, - и не видел того, что видела я. Ты даже не представляешь, к чему в этом мире может привести человека жажда к золоту. Я, конечно, от всего сердца желаю, чтобы оказалась не права! Но теперь ты должен уснуть, дорогой, а я побуду возле тебя. Не возражай, я знаю, что сейчас не усну. Я почитаю немного, а прилягу позднее.
Филипп не возражал и скоро погрузился в сон. Амина сидела рядом. Прошла полночь.
"Он тяжело дышит, - подумала заботливая супруга. - Но кто знает, дышал ли бы он вообще, если бы принял порошок? Уж очень большими познаниями недоброго искусства Ближнего Востока владеет отец, чтобы я не боялась его. Очень часто он готовил смертельное зелье ради тугого кошелька. Ни один другой отец не решился бы отравить мужа своей дочери, но мой сделал бы это без зазрения совести! И разве смог бы он иным путем нажить столько добра? Было карой Божьей, что потом он терял все! Филипп, конечно, болен, но это не так страшно. Нет, нет! Его время еще не пришло, поскольку его ужасная миссия еще не выполнена. Скорее бы наступало утро! Как крепко он спит. Пот тяжелыми каплями выступает на лбу. Надо укрыть его потеплее, чтобы он не простудился. Что это? Кто-то стучится в дверь. Стук может разбудить его. Наверное, пришли за отцом".
Как и предполагала Амина, минхера Путса просили оказать помощь больному.
- Он придет к вам, - сказала Амина служанке, которая пришла за врачом. - Сейчас я разбужу его.
Амина постучалась к отцу, но ответа не было. Она постучала еще раз, но отец опять не откликнулся.
"Удивительно, - подумала Амина, - так крепко отец никогда не спал".
Как же Амина была удивлена, обнаружив кровать старика пустой! Она поспешила в гостиную, где и обнаружила отца, лежащего на кушетке. Казалось, он спал крепким сном. Она окликнула его, но он не ответил.
"О, милостивый Боже, неужели он умер?" - мелькнула у нее мысль, и она осветила его лицо. Старик лежал с открытыми, но уже остекленевшими глазами и приоткрытым ртом.
Пораженная, Амина несколько минут стояла, прислонившись к стене. Голова у нее шла кругом. Наконец она пришла в себя.
"Надо проверить!" - подумала она и осмотрела бокал, в который вечером высыпала порошок. Он был пуст!
- Это Божья кара! - воскликнула она. - Увы, мертвым оказался мой отец!
Амина рассуждала логично. Испугавшись греховного и проклятого Богом деяния, минхер Путс, чтобы заглушить муки совести, решил выпить вина. Он наполнил бокал, не заметив, что в нем уже что-то налито, а выпив вино, нашел смерть, уготованную зятю.
Дрожащая Амина вышла из комнаты и поднялась к мужу, который по-прежнему крепко спал. При таком положении любая другая женщина разбудила бы своего мужа, но Амина не думала о себе. Разве могла она побеспокоить родного человека, когда он болен! Не дыша сидела она на краю кровати, погруженная в глубокие размышления, пока первые лучи восходящего солнца не проникли в окно. Тут в дверь вновь постучали. Амина спустилась вниз, но дверь не открыла.
- Минхер Путс мог бы прийти, ведь уже утро, - прозвучал снаружи голос служанки, которую снова прислали за доктором.
- Дорогая Тереза! - отвечала Амина, узнав девушку по голосу. - Моему отцу, видимо, больше требуется помощь, чем вашей хозяйке. Я боюсь, что его существование в этом мире уже заканчивается. Когда я разбудила его, он не смог даже подняться с постели - так он слаб. Я попрошу вас оказать мне любезность: зайдите к священнику Сайзену и передайте ему мою просьбу прийти к нам. Мой отец находится, я думаю, при смерти.
- Милостивый Боже, ему так плохо? - удивилась девушка. - Успокойтесь, госпожа Вандердекен! Я передам вашу просьбу.
От стука Филипп проснулся. Он чувствовал себя значительно лучше, сильная головная боль прошла. Увидев, что Амина не ложилась спать, он хотел поругать ее за это, но Амина опередила его, рассказав, что произошло.
- Оденься, Филипп, и помоги мне перенести тело отца в постель. Это надо сделать до того, как придет священник, - добавила она. - О, Боже праведный! А если бы я дала порошок тебе, Филипп? Но не будем говорить об этом! Поторопись! Священник Сайзен скоро будет здесь.
Филипп быстро оделся, и они спустились в гостиную. Яркий солнечный свет падал на худое лицо старого доктора, который лежал со скрюченными руками и вывалившимся языком.
- О, ужас! - прошептал Филипп. - Кажется, что эта комната предназначена только для несчастий! Сколько же еще ужасного может здесь произойти!
- Я думаю, что ничего злого здесь больше не произойдет! - возразила Амина. - А мертвым отец не кажется мне таким уж страшным. Несравненно страшнее он выглядел, когда стоял около твоей постели и передавал тебе, с внешне искренними словами участия, бокал со смертью. Это было кошмарное зрелище, и оно будет еще долго стоять у меня перед глазами.
- Прости его, Боже, как я прощаю его от всего сердца, - благоговейно промолвил Филипп. Затем они перенесли тело доктора в комнату, служившую ему спальней.
- Пусть хоть покажется, будто он умер естественной смертью, - произнесла Амина, все еще сохраняя самообладание. - Если люди начнут говорить, что мой отец покончил жизнь самоубийством, это задело бы мою честь. О, Филипп! Что ты подумаешь теперь о дочери такого человека? Ты даже не представляешь, как я страдаю от этой мысли!
Амина упала в кресло и разразилась слезами. Филипп стал успокаивать ее. В это время раздался стук в дверь. Пришел священник Сайзен. Ему открыли.
- Доброе утро, дети мои, - начал священник. - Как дела у больного?
- Его земные страдания закончились, ваше преподобие, - отвечал Филипп.
- Как? - воокликнул с прискорбием добродушный патер. - Неужели я опоздал? А я так торопился…
- Он скончался неожиданно в конвульсиях, - пояснил Филипп и повел священника в комнату умершего.
Осмотрев труп и убедившись, что помощь уже не нужна, патер Сайзен повернулся к Амине, которая продолжала плакать.
- Пусть текут твои слезы, дитя мое, - заговорил он. - У тебя есть к тому причины. Для благочестивого и любящего ребенка потеря отцовской ласки суровое испытание. Но не слишком упивайся своей болью, ведь у тебя есть и другие обязанности, у тебя есть супруг…
- Я помню об этом, почтенный патер, - отвечала Амина, - но я должна выплакаться, ведь я его дочь.
- Почему он одет? Разве он не ложился спать? - спросил Сайзен. - Когда он начал жаловаться на недомогание?
- Последний раз я видел его вчера вечером у меня в спальне, - отвечал Филипп, - когда он давал мне лекарство. Затем он пожелал мне спокойной ночи и ушел. Ночью его позвали к больному, но, когда моя жена стала будить его, он был уже мертв.
- Неожиданный несчастный случай, - предположил священник. - Он же старый человек, а стариков смерть иногда уносит очень быстро. Ты был около него, Филипп, когда он умирал?
- Нет, ваше преподобие, - отвечал Филипп. - Пока моя жена будила меня и я одевался, он уже покинул этот мир…
- Чтобы попасть в лучший, как я надеюсь, дети мои.
Амина вздрогнула. Священник продолжал:
- Не молился ли он, умирая? Вам же известно, что люди считали его человеком нехристианской веры и он не очень-то уважал святые каноны нашей матери-церкви.
- Бывают моменты, - отвечала Амина, - когда настоящий христианин может быть прощен, если он не был в состоянии отдать дань уважения Богу. Посмотрите, руки умершего сведены судорогой, он боролся, об этом свидетельствуют и черты его лица! И как же вы можете требовать, чтобы он в таком состоянии…
- Очень похоже, - вставил священник. - Будем надеяться на лучшее. Преклоните колени вместе со мной, дети мои, и давайте помолимся за упокой его души.
Супруги стояли на коленях, священник благоговейно молился. Когда Амина и Филипп поднимались с пола, взгляды их встретились, и они без слов поняли, что творится в их душах.