- В шхерах упоминалась Вува, - настойчиво повторил Рышков. - То есть ракеты-снаряды. Известно, что немцы испытывали их на Балтике под конец войны.
- Вот как! В шхерах?
- Нет. На юге Балтики.
- Где?
- В Пейнемюнде на острове Узедом.
- И это происходило в тысяча девятьсот сорок четвертом году?
- Да.
- Весной?
- Осенью. Сведения у нас, Николай Дмитриевич, самые подробные. Испытаниями руководил небезызвестный Вернер фон Браун, "отец Вундерваффе", как величали его немцы. Проект назывался "Урзель", в честь какой-то женщины . Ракеты-снаряды носили наименование "А-9". Пускать их предполагалось с подлодки.
- Ах, все-таки с подлодки?
- Да. В момент залпа она должна была находиться в подводном положении, то есть стрелять из-под воды. Дальность действия запланировали в пять тысяч километров. Но с испытаниями "А-9" ничего не вышло.
Грибов хмуро усмехнулся:
- Как оно и явствует из всего последующего. Ну-с, а что, по-вашему, могло помешать немцам?
- Этого я не знаю. Думаю, скорее всего технические неполадки. В общем, как говорится, "фокус не удался".
- Шубин предполагал, что неизвестное ему секретное оружие собирались испытывать под Ленинградом. Но ваши сведения полностью проясняют картину. Зачем испытывать оружие под носом у противника, если в Южной Балтике, на большом удалении от линии фронта, это удобнее во всех отношениях? Узедом расположен укромно.
- Недалеко от нынешнего Свиноуйсьце.
- Да, бывший Свинемюнде. По тем временам глубокий тыл. Я рад, Ефим Петрович, что вы подтверждаете мою догадку: весной сорок четвертого года "Летучий Голландец" не занимался в шхерах испытанием нового секретного оружия. Он был занят чем-то другим.
- Но это же вытекает из сообщения самого Шубина, - подхватил Рышков. - На палубе "Летучего Голландца" не было соответствующих приспособлений. Шубин, по вашим словам, видел лишь спаренный пулемет.
3
Грибов помолчал.
- Для нас сейчас важнее не то, что он видел, а то, чего не видел, - сказал он.
Рышков недоумевающе смотрел на него.
- Я имею в виду пассажиров "Летучего Голландца". Представляя Шубина офицерам, старший помощник сказал: "Наш новый пассажир". Значит, были и другие пассажиры - до Шубина или одновременно с ним? Иногда, Ефим Петрович, они кажутся мне опаснее ракет-снарядов или атомной бомбы.
- Ну что вы! Да и были ли они? Вас поразило слово "новый". Но Шубин мог ослышаться или перепутать. Пассажирская подводная лодка! Что-то не верится! Транспортная - еще так-сяк! Допустим, она транспортная. Все равно упираемся в тупик, в кормовой отсек. У люка переборки торчал часовой? Подумать только: на подлодке - часовой! Но что могли прятать за его спиной? Вы отвергаете секретную аппаратуру, скажем, модель Вувы, которая проходила испытания на подводной лодке. (Грибов сделал протестующий жест.) Виноват, Николай Дмитриевич, я закончу свою мысль. Но, если это не аппаратура, тогда, несомненно, груз! И я даже скажу вам, какой груз. Сырье для изготовления атомной бомбы! "Летучий Голландец" занимался тем, что доставлял в Германию это сырье из разных отдаленных мест!
Рышков встал из-за стола и прошелся по кабинету.
- Я, конечно, думаю вслух. Почему "Летучий" дважды побывал у берегов Норвегии? Там находился завод тяжелой воды, не так ли? А рейс Цвишена по Амазонке? Мне припоминается, что в Южной Америке найдены залежи урановой руды. Где найдены? Быть может, вблизи этой речушки… как ее…
- Аракара, - сказал Грибов.
- Да, Аракары. Предположите, что бразильцы не знали об этом. Но знали фольксдойче, немецкие колонисты. Потихоньку от бразильцев они начали добывать руду и на подлодках переправлять в Германию. Вот вам гипотеза. Понятно, рабочая! В эту схему укладывается всё, в том числе внешний вид и поведение команды "Летучего Голландца". Они вполне объяснимы. Более того: и вид этот и поведение - улика! Вообразите: подлодка, на протяжении нескольких лет, в условиях строжайшей секретности, почти не отстаиваясь у берега, перевозит радиоактивное сырье! Какой мозг, какое здоровье выдержат это? Постепенно, год за годом, матросы и офицеры "Летучего Голландца" превращаются в больных, полубезумных людей. Все дело в грузе! Он разрушает здоровье, сокращает жизнь, мало-помалу сводит с ума.
Рышков приостановил свою ходьбу и круто повернулся к Грибову:
- Ну, как?
Грибов сидел неподвижно, в раздумье.
- От "Летучего Голландца" всего можно ждать, - сказал он, вздохнув.
Он подумал о том, что у переборки кормового отсека Шубина остановил окрик: "Ферботен" . Но ведь на это "ферботен" постоянно натыкался и сам Грибов во время своих мысленных странствий по отсекам "Летучего Голландца".
- Вы правы, фиксируя внимание на кормовом отсеке, - сказал он Рышкову. - Это - как запретная комната в сказочном замке. За ее дверями спрятано нечто страшное, чудовищно страшное - разгадка многих тайн.
Рышков удовлетворенно кивнул.
- Я думал о сырье для атомной бомбы, - продолжал Грибов. - Но для доставки его из "разных отдаленных мест", как вы сказали, потребовалась бы, наверное, целая флотилия "Летучих Голландцев". Впрочем… - Он пожал плечами. - Мне иногда приходит в голову, что деятельность "Летучего Голландца" могла быть очень разносторонней. Кстати, в тех же шхерах, где упоминалась пресловутая Вува, Цвишен взял на борт человека, которого именовали господином советником. А спустя несколько месяцев Шубин видел "Летучего Голландца" возле транспорта, загруженного шведскими шарикоподшипниками… Однако это могло быть и совпадением, - добавил Грибов со свойственным ему пристрастием к точности.
- Но никель-то не совпадение? Олафсон свидетельствует, что в норвежских шхерах "Летучий" конвоировал транспорт с английским никелем!
Грибов подавил улыбку. Ему нравился задор бывшего его ученика.
Контр-адмирал был человеком с живым воображением, легко воспламенявшимся. Если бы в кабинете присутствовал кто-нибудь третий, он мог бы подумать, что это Рышков, сердясь и негодуя, убеждает своего тяжелодума-профессора в существовании "Летучего Голландца".
- Возможно, не только никель, - неторопливо ответил Грибов. - Но уж никель-то бесспорно. В послевоенной мемуарной литературе я нашел подтверждение этому. Английские торговцы действительно продали немцам залежавшийся на складах никель. Посредниками были норвежские судовладельцы. Понятно, о самом факте говорится очень глухо, в одной фразе. Мы с вами располагаем гораздо более подробным и красочным описанием очевидца.
- А шарикоподшипники с клеймом "СКФ"?
- Мне удалось выяснить, что на этих шарикоподшипниках летали две трети самолетов Гитлера. Из Швеции, кроме того, вывозилось ежегодно столько железной руды, что это покрывало треть всей потребности Германии.
- Внушительные цифры!
- Уж чего внушительней! Вот вы, Ефим Петрович, говорили об урановой руде. Но ведь не только она опасна в руках военных монополистов. Мир, фигурально выражаясь, вращается вокруг металлической оси.
- Люди гибнут за металл, - подсказал Рышков.
- И гибнут, заметьте, не только ради тяжелых желтых крупиц. Целую армию свою уложили немцы на Украине, пытаясь удержать в руках никопольский марганец. У меня есть такая запись: "Стоимость военных материалов…" Надеюсь, что в ближайший приезд в Ленинград вы побываете у меня и ознакомитесь с моей картотекой. Не все в ней связано непосредственно с "Летучим Голландцем", зато воссоздает общую картину и дает пищу для догадок.
- Спасибо. Буду в Ленинграде, обязательно воспользуюсь приглашением.
- Что же касается слов "новый пассажир", то я допускаю: Шубин мог ослышаться или перепутать. Во время пребывания на борту "Летучего Голландца" он был вдобавок болен. На это тоже надо делать поправку. Однако каким бы окольным путем ни шли мы к разгадке "Летучего Голландца", очутимся под конец неизменно перед закрытой дверью в кормовой отсек. Разгадка там!
- Взломать бы эту дверь! - пробормотал Рышков.
- Быть может, придется сделать и это, - непонятно сказал Грибов. - Но отойдем на некоторое время от запертой двери!.. Вообще-то, Ефим Петрович, я не любитель кроссвордов, тем более технических. В истории "Летучего Голландца" меня прежде всего интересуют люди. А они были во всех отсеках. Если нам с вами нельзя в запретный кормовой отсек, то хорошо побывать хотя бы в каюте штурмана или командира "Летучего Голландца".
- "Хотя бы"! - Рышков засмеялся. - И побеседовать с ними по душам?
- И побеседовать по душам. Видите ли, для меня по-прежнему убедительно звучит одна фраза из "Войны и мира": "Не порох решит дело, а те, кто его выдумали". Вот и хочется добраться до самых главных выдумщиков. Через Цвишена! Ведь он, нет сомнений, был непосредственно, и на протяжении многих лет, связан с военными монополистами. И учтите: "Летучий Голландец" еще не найден!
4
Рышков внезапно прервал свою пробежку по кабинету и остановился перед Грибовым.
- Что вы хотите этим сказать?
Он присел на подлокотник кресла, не сводя с Грибова настороженно-испытующего взгляда. Потом вдруг широко улыбнулся:
- Ну, говорите же, не томите, Николай Дмитриевич! Ведь я знаю вас. Вы не можете без того, чтобы не приберечь что-то под конец. Приберегли, признайтесь? И наверняка самое интересное и важное. Вытаскивайте-ка это "что-то", кладите на стол!
- Отдаю должное вашей проницательности, - сказал Грибов. - В награду получайте! Вы, кажется, читаете не только по-немецки, но и по-английски?
- Само собой! Иначе какой бы я был контрразведчик?
Грибов вынул из кармана письмо Нэйла, заботливо разгладил на сгибах и подал Рышкову.
По мере того как тот вчитывался в письмо, улыбка медленно исчезала с его лица.
- Винета? Вот как! - пробормотал Рышков сквозь зубы. - И в районе Балтийска?
- Заброшенная старая стоянка, как я понимаю, - пояснил Грибов. - Но, видимо, хорошо замаскированная стоянка. Так сказать, рудимент войны.
- И вы считаете, что на грунте в этой Винете лежит "Летучий"? Еще со всей своей командой, чего доброго. Мнимые мертвецы превратились наконец в настоящих мертвецов? Во главе со своим командиром?
- Ну, это вряд ли. Злые люди обычно живучи, А Цвишен, видимо, очень зол.
- О! Думаете, жив? И действует до сих пор?!
Грибов сделал неопределенный жест.
- Столько раз "тонул" и снова всплывал,
- Я просею Балтийск через частое сито! - с ожесточением сказал Рышков и энергично взмахнул рукой, показывая, как сделает это. - Будьте уверены, Николай Дмитриевич: раздобудем из-под воды этого Цвишена - живого или мертвого!
- Я предпочел бы мертвого, - пошутил Грибов.
Но лицо Рышкова оставалось серьезным.
- Из области историографии, - медленно сказал он, - мы, таким образом, вернулись к заботам дня. Нэйл пишет: балтийской Винетой заинтересовались наши любознательные бывшие союзники. Выходит, встречный поиск, Николай Дмитриевич?
- Выходит, так.
- Злые люди живучи… Вы правы. Те, кто когда-то "фрахтовал" "Летучего Голландца", остались. И они сделались еще злее, хитрее, агрессивнее.
- Намного агрессивнее, Ефим Петрович! Именно поэтому так важно решить загадку "Летучего Голландца" и оповестить о решении весь мир. Правда сильнее бомб! Верю в это, несмотря на то что вот уже сорок лет, как я кадровый военный.
Рышков задумчиво смотрел на Грибова:
- Вы рекомендовали вдове Шубина перевестись в Балтийск. Быть может, полезно подключить ее к поискам? Я дам команду.
- Лучше, чтобы все получилось без команды.
- Ну, как хотите. "Виктория" по-латыни значит "победа". Я шучу, конечно.
Рышков встал. Поднялся с кресла и Грибов.
- Очень приятно опять работать с вами, дорогой Николай Дмитриевич! Считайте себя нашим постоянным консультантом по "Летучему Голландцу". Мне не надо напоминать вам, что поручение это секретное. Будем время от времени обращаться к вам за советом.
- Есть, товарищ адмирал! - сказал Грибов, как положено по уставу.
5
Полезно ли "подключить" Викторию Павловну к поискам "Летучего Голландца"? Для чего или для кого полезно? Для поисков или для Виктории Павловны?
Грибов думал об этом, возвращаясь из Москвы.
Во время своего визита к вдове Шубина он старался разговаривать с нею возможно более деликатно, хоть и строго. Он даже не назвал ее ни разу вдовой. Все так наболело в этой бедной женской душе, что любое неосторожное прикосновение могло причинить новую боль.
Конечно, Грибов хотел, чтобы Виктория занялась поисками Винеты в Балтийске. Это отвлекло бы ее от тягостных воспоминаний.
Но он отнюдь не настаивал, не понукал и не подталкивал. Торопливость была противопоказана здесь.
И как человек несколько старомодный, он считал, что к важной мысли или решению надо подводить женщин с осторожностью, создавая впечатление, что эта исподволь внушенная мысль явилась без подсказки, сама по себе.
Недаром Мопассан писал: "Она была женщина, то есть ребенок". А Виктория Павловна была вдобавок больной ребенок.
Подключиться, чтобы переключиться… Именно так понимал Грибов положение. Но будет ли реальная польза делу от участия Виктории в поисках? В этом он, признаться, не был уверен.
Глава третья.
ВИКТОРИЯ В БАЛТИЙСКЕ
1
По приезде на новое место службы Викторию охватила привычная и любимая ею атмосфера военно-морской деловитости. Все было просто, ясно, налаженно. Люди двигались как бы по четко расчерченным прямым линиям. Это успокаивало.
Балтийск - город флотский. Якорек - не только на ленточках бескозырок, которые носит большинство его обитателей, но и на щите у въезда со стороны шоссе. Улицы именуются: Черноморская, Синопская, Севастопольская, Порт-Артурская, Кронштадтская, Киркенесская, Флотская, Якорная, Катерная, Артиллерийская, Солдатская. Есть также Морской бульвар и Гвардейский проспект.
Комнату Виктории дали в доме на пирсе, неподалеку от метеостанции, места ее работы.
Корабли швартовались в двадцати шагах от дома. Каждые полчаса на них вызванивали склянки. Перед заходом солнца катились по воде мелодичные переливы горнов - к спуску флага. Под окном устраивались матросы, негромко басила гармонь, и на высоких нотах звучал женский смех.
Город медленно оживал. На месте руин, рядом с красными домами мрачноватой немецкой архитектуры, поднимались белые дома советской постройки.
А на обочинах тротуаров, где недавно ржавела брошенная впопыхах немецкая техника, запестрели цветы: гвоздика, анютины глазки и японская ромашка блеклых тонов, словно бы подернутая нежнейшей туманной дымкой.
Увидев высаженные цветы, самый недоверчивый или недалекий человек мог понять, что советские моряки обосновались здесь прочно, "насовсем".
В Балтийске у Виктории оказалось много старых знакомых.
Одним из первых встретил ее Селиванов, разведчик базы, который когда-то отправлял Викторию в шхеры.
- А я здесь в том же амплуа, что и на Лавенсари, - объявил он преувеличенно бодрым тоном, каким сейчас разговаривали все с Викторией. Потом, задержав в долгом пожатии ее руку, пообещал: - Еще встретимся, поговорим! Сначала окрепните у нас, хорошенько морским ветерком обдуйтесь!
Чудак! Как будто она приехала на курорт…
На второй день после приезда Виктория отправилась на окраину Балтийска, где размещался гвардейский дивизион (из-за множества лягушек место это в шутку прозвали Квакенбургом).
Виктория боялась неловких расспросов, неуклюжих соболезнований. Опасения были напрасны. Моряки отнеслись к ней с деликатным радушием. Некоторые знали ее еще по Кронштадту и Ленинграду, но тогда она была другой, веселой. Они стеснялись при ней своего зычного голоса, своей решительной, твердой походки. Недавно и Шубин был таким. А теперь полагалось говорить о нем, понизив голос, и называть его: "покойный Шубин". Это было нелепо, несообразно. Он всегда был такой беспокойный!
Князев, к сожалению, отсутствовал - года два уже как был переведен с повышением на Север. Сейчас дивизионом командовал Фомин, тоже из "стаи славной".
Он почтительно проводил вдову Шубина к его могиле.
Это была скромная могила, укрытая сосновыми ветками и букетиками полевых цветов. Она возвышалась за шлагбаумом, у въезда в расположение части. И мертвый, Шубин не расставался с товарищами.
Викторию тронуло, что цветы у подножия могилы свежие. Кто-то обновлял их день изо дня. Вероятно, это были дети из соседней школы.
Фомин проявил деликатность до конца - придумал какое-то неотложное дело, извинился перед Викторией и оставил ее у могилы одну. Когда он вернулся, Виктория уже овладела собой.
- Еще просьба к вам, товарищ гвардии капитан третьего ранга, - сказала она. - Я бы хотела проделать последний путь Бориса с момента его высадки. Не сможете ли вы съездить со мной на эту косу?
- Есть. Хотя бы завтра. Удобно вам?
- Да.
Коса Фриш-Неррунг была очень узкой. Справа и слева сквозь стволы сосен светлела вода. Лес на дюнах был негустой. Дующие с моря ветры изрядно общипали его. На самых высоких деревьях остались только верхушки крон. От этого сосны сделались похожими на пальмы. И наклонены были лишь в одну сторону - от моря к заливу.
Справа от Виктории был Балтийск, за спиной, в глубине залива, - Калининград, прямо перед нею - заходящее солнце. Сплюснутое, как луковица, оно неподвижно лежало на темно-синей воде.
А тучи двигались над ним, меняли краски, распуская шире и шире свои гордые разноцветные крылья.
Ветер, дувший с утра, стих. Но голые стволы с обтрепанными метелками наверху оставались в наклонном положении, будто навечно запечатлев картину бури, натиск отшумевшего шторма.
Тоска по умершему охватила Викторию с такой силой, что она схватилась за дерево, чтобы не упасть.
Фомин отвел глаза и быстро заговорил - первое, что пришло в голову:
- Со мной один профессор переписку завел. Капитан первого ранга Грибов. Может, слыхали о нем? Заинтересовался донесением, которое мы перехватили в море, перед штурмом Пиллау. Там было слово непонятное - "кладбище". Мы уж с Князевым и так и этак прикидывали. Порешили: условное обозначение к настоящему кладбищу отношения не имеет. Нечто вроде, знаете ли, всех этих "Тюльпанов", "Фиалок", "Ландышей"… - Он робко попытался пошутить: - Помните, как "выращивали" их у своих раций связисты во время войны?.. А третьего дня меня о кладбище разведчик базы расспрашивал.
- Селиванов?
- Он. Далось им всем это кладбище!