- Поздновато хватились сватов засылать, она давно уже высватана, - заметил Илья Андронников, пряча в уголках губ ехидную усмешку.
- Это как так? - непроизвольно вырвалось у Благинина.
- А вот так. Ты лучше у Сергея Селивёрстовича спроси, он с первых дней её приезда к ней побегиваег, наверное и о дне свадьбы уж условились.
- Не может быть!
- Вот тебе и не может быть. Обрадовался, размечтался. Нужен ты ей!.. Ну, кто ты такой есть?.. Охотник - и не больше. Сам себе начальник да крысиный командир. А Валентина Михайловна не тебе чета. Как-никак директорша будет.
У Благинина болью сжалось сердце. Вот и Андронников о том же говорит, о чём он не раз и сам думал: далеко отстал от неё, и по образованию, и по должности.
- И опять ты врёшь, Андронников, - проговорил Тимофей и бросил на Илью недружелюбный взгляд. - Верно, бывает Прокопьев на звероферме, но я так думаю, что по делам службы.
- Ну-ну!.. - многозначительно улыбнулся Андронников. - Вы можете так думать, а мы в этом своё кое-какое соображение имеем.
"И всё-таки врёт! - подумал Благинину слушая разговор Тимофея с Ильёй. - Такая уж склочная натура у Андронникова. Ненавидит меня и старается хоть чем-нибудь да ужалить". Однако сомнение всё больше и больше вкрадывалось в его чувства. "А откуда знать, может и верно Сергей Селивёрстыч и Валентина любят друг друга. Почему не может этого быть? Не хотела меня сразу расстраивать, вроде обрадовалась, ждала, говорит, а на самом деле… Чем же Прокопьев плох? Партия позавиднее". Решительный во всём, Иван надумал сейчас же, не откладывая, пойти к Валентине Михайловне и объясниться.
Погода была в этот день ненастная. По небу гуляли чёрные тучи, порывами налетал ветер. Иногда на набухшую и без того землю падали редкие и крупные капли дождя, затем, словно разозлившись на кого-то, он начинал поливать чаще и чаще. Проходило десять-двадцать минут, и дождь унимался ненадолго. Проглядывало неяркое солнце, а затем опять наползала чёрная туча и дождь шёл с новой силой.
Звероферма находилась в трёх километрах от охотничьей избушки за последней отногой Карагола. Благинин не торопясь брёл по мокрой траве вдоль займища и перебирал в памяти всё, что давало малейший намёк на хорошие, тёплые отношения к нему Валентины.
Встречала его Валя всегда с радостью и, казалось, была довольна его приходом. Угощала чаем с брусничным вареньем, без умолку рассказывала о себе, о своих подругах, делилась своими мечтами. Благинин узнал, что работой она довольна, занимается выведением новых пород пушных зверей. "Самая большая мечта у меня, - говорила ему Валентина, - вывести голубую лисицу. Существуют же голубые песцы, а почему бы не быть таким лисицам. Вот наши учёные создали же белую… И ты знаешь: я уже представляю, какие из них будут красивые горжетки. Пусть это будет не скоро, но уверена, что будет". Она вела Благинина на усадьбу зверофермы и показывала ему своих питомцев. С особой гордостью Валентина подводила его к одной из клеток, в которой помещалось семейство платиновых лисиц. "Вот эти лисицы со временем дадут новые качества, - показывала она на зверей, которые тянулись к ней остроносыми мордочками. - Заметь, и сейчас есть уже на них другой тон ворсинок".
Иван живо интересовался всем, о чём рассказывала девушка, но больше всего его занимал вопрос, что думает она о нём.
Валентина, каждый раз провожая его далеко в степь, прощаясь, задерживала свою маленькую ручку в огрубевшей руке Ивана и говорила: "Приходи ещё, я буду тебя ждать!" - И широко открытые голубые глаза выражали надежду на скорую встречу… А однажды, когда они стояли на высоком холмике, с которого открывался вид на синеющую вдали гладь широководного Карагола, Валентина восхищённо воскликнула: "Красота-то какая! Как хорошо быть в степи… - и, мечтательно закинув руки за голову, добавила: - Вдвоём…" И вся она в этот миг была такая чистая и светлая, будто её одухотворяла красота природы. Иван смотрел на Валентину, как заворожённый, и не сумел ей ответить. Вспомнив сейчас эти маленькие милые детали, подумал: "Нет, врёт Андронников. Пусть я сейчас простой охотник, а с ней мы могли бы найти своё счастье".
Благинин не заметил, как подошёл к звероферме. Деревянные домики, омытые дождём, казались светлее и опрятнее. Из трубы домика, в котором жила Валентина Михайловна, шёл чёрный дым, быстро рассеивающийся по усадьбе. "Дома, наверное", - подумал охотник, открывая тесовую калитку. Его встретил сторож дед Платоша, тщедушный человек в старой солдатской шинели. По кудлатой бороде его стекали дождевые капли. Дождь после большого перерыва снова начал моросить.
- Здравствуй, Платон Иваныч! - поприветствовал Благинин сторожа.
- Здравствуй, здравствуй, коли не шутишь.
- Дома Валентина Михайловна?
- А где же ей быть? Гость у неё. Постоянный…
- Это кто же такой? - заинтересовался Иван.
- А всё он же. Сергей Селивёрстович…
- Прокопьев, что ли?
- Ну да, он!
"Прав-то, видно, Андронников", - подумал Благинин и, облокотившись на прясло изгороди, спросил деда Платошу:
- А скажи, дед, часто он здесь бывает?
- Как же, бывает. Особенно за последнее время зачастил.
- А что же он тут делает?
Дед хитро улыбнулся и ответил:
- Откуда мне знать. Моё дело за зверями смотреть, чтоб не разбежались, а до другого не касаюсь.
- Ну, а всё-таки?
- Вот прицепился, как репей. Ну, с Валентиной Михайловной они всё балакают, книжки вместе читают. Я такое соображение имею: любовь это у них. Коли книжки начали вместе читать, значит дело к свадьбе пошло. Первейшая это примета…
Благинин не дослушал деда Платошу, круто повернулся и выскочил за калитку.
- Да ты куда, ошалелый? Дождь ведь начинается! - крикнул ему вслед дед Платоша, но Иван, не оглядываясь, быстро шёл прочь, широко расставляя ноги, не по тропинке, а стороной, по высокой мокрой траве. Недалеко от зверофермы, на холмике, где они только позавчера сидели с Валентиной, он остановился, постоял несколько минут в раздумье и снова зашагал в сторону охотничьей избушки.
"Ну вот и объяснились, - думал про себя Благинин. - Дурак! Как ты мог мечтать о ней, будто кроме тебя никого она и полюбить не может. Сергей Селивёрстыч - человек хороший, достойный её…"
Дождь всё усиливался. Его косые струи резко, будто со злостью, хлестали по лицу охотника, стекали по фуражке за воротник, ветер неистово срывал с Ивана распахнутый дождевик, но он ничего не замечал.
Глава одиннадцатая
Жаворонков уговаривал директора промхоза.
- Тихон Антонович, поедем к перловцам, посмотрим, как они живут. Стыдно ведь, наши соседи, соревнуемся с ними, а встречаемся лишь на совещаниях в области.
Приглашая Кубрикова к перловцам, Афанасий Васильевич имел определённую цель. Дружникова, директора Перловского промхоза, он знал давно. Это был энергичный, деятельный и умный человек. За то, что Дружников всегда искал что-то новое в труде, изобретал, организовывал, сам учился и других учил, охотники звали его меж собой "инициативой". Так и говорят: "Вот наша инициатива едет", или "наша инициатива опять что-то придумал". И Перловский промхоз шёл в гору. Редко, очень редко вагинцы вырывались вперёд. Вот и пусть Кубриков посмотрит, как работает Дружников, поучится у него, загорится его энергией.
Тихон Антонович согласился, и они выехали в Перловскую.
Дорога извилистой лентой уходила вдаль, прижимаясь слева к железнодорожной насыпи, справа раскинулись колхозные поля. На них ровными рядками вытянулись ещё не заскирдованные после комбайновой уборки копны соломы. Жаворонков, изредка подстёгивая кнутом лошадь, рассказывал о Дружникове, о том, как организована работа в Перловском промхозе.
Однако Тихон Антонович не слушал парторга. "Давненько не был в степи, давненько. Пожалуй с тех пор, как принимал промхоз у Светлякова, - думал он. - А надо бы, надо на участки съездить. Да всё текучка, бумажки мешают. То отчёты, то сводки. И не только это. Привык к спокойной жизни, остепенился. Бывало, когда молодым был, бегал, суетился, работал без устали. А женился на Надежде… Она тоже во многом виновата. Зачем создала такую тихую и уютную обстановку? Никто к нам не приходит, не приносит с собой ни уличного шума, ни трудового задора, ни философских споров - ничего, что горячило и взбудораживало мысль. И мы ни к кому, даже в кино перестали ходить. Придёшь с работы, поужинаешь всласть (жена мастерица готовить!), ляжешь на диван с газетой, а она около тебя присядет и без умолку болтает о всяких мелочах и безделушках. Порой хочется сказать: брось, Надежда, пустыми делами заниматься, возьмись за настоящие, да жалко обидеть. Такая она заботливая и ласковая. На работу идёшь, все беспокоится: "Шарфик надень, ещё простудишься, да воротник подними, а то ветер. Просквозит". Сама поможет тебе одеться. А не дай бог, кашлянёшь или ещё что, совсем забеспокоится. Тут тебе всякие рецепты разыщет, склянок с лекарствами понатаскает. Беда да и только. И привык к этому. Теперь сам боишься, как бы чего не вышло. А как ехать куда - стону не оберёшься. Вот и сегодня всё причитала. Хотел уж отругать её, а сил не хватило. Ну, как обидеть? Она такая хорошая. Размяк ты, Тихон Антонович, размяк. И себя очень любить стал. Работа в Заготживсырье тоже к этому приучила. А надо бы такой жизнью жить, чтоб всё вокруг тебя бурлило и сам бы ты, как в котле, кипел, да ничего не можешь поделать. Мякиш ты от сырой булки!" - ругнул он себя напоследок и постарался отогнать невесёлые думы.
Вскоре въехали в Перловскую.
Дружникова в конторе промхоза не оказалось.
- Где Александр Митрофаныч? - спросил Жаворонков.
- Он в конторе редко бывает, а больше на участках, - ответил бухгалтер промхоза, высокий старик с рыжеватыми свисающими вниз усами, как у запорожского казака. - Смешно? Нет, не смешно. Опять что-то новое придумал. Отлов лисиц по кругу. Интересно получается, как в зоопарке. Смешно? Нет, не смешно.
Направляясь на участок, Жаворонков вспомнил старика бухгалтера с его присказкой: "Смешно? Нет, не смешно", подумал, глядя на Кубрикова: "А вот ты боишься расстаться надолго с кабинетом, не то что Дружников Смешно? Нет, не смешно…"
Александра Митрофановича Дружникова они нашли в степи. Он стоял на пригорке и что-то объяснял столпившимся вокруг него охотникам. Кубрикова с Жаворонковым он встретил приветливо, крепко, по-дружески, пожал нм руки и, как бы извиняясь, что занят, проговорил:
- Вот объясняю промысловикам, как отлавливать по-новому лисиц.
- Ничего, ничего. Мы послушаем, - живо ответил Жаворонков.
- Так вот, - продолжал Дружников, - однажды я взял книгу в библиотеке о чукотских охотниках, о том, как они песца промышляют. Оказывается, они прежде приручают песца, разбрасывая на участках рыбу. И зверьки так привыкают, что уж никуда не уходят в поисках пищи. Наступает время, и охотники ставят на них ловушки. Сижу, читаю, а в это время мой шестилетний сынишка говорит своему дружку: "Вась, а Вась, пойдём обкружим?" Это значит на ихнем языке обойти вокруг квартала. Вроде прогулки что-то. У меня и появилась мысль: а что если обкружить участок в степи на лыжах и на этом кругу разбросать рыбу или куски мяса, привлечёт это лис или нет?.. И вот мы с Никитой Ильичём испытали. В конце прошлого сезона он делал по степи круг на лыжах, раскидывая за собой рыбёшку, причём делал это несколько дней подряд. И это так понравилось лисицам, что они и охотника перестали побаиваться. Он круг делает, а они за ним следуют на почтительном расстоянии. Тут Никита Ильич и расставил на них ловушки. Большая добыча получилась. Так, Никита Ильич?..
- Так, - улыбнулся Устинов. - Двенадцать лисиц на этом кругу взял. Выходит, что мы их обкружили.
- Смотри-ка! - восхищённо воскликнул Кубриков.
- Ещё бы!..
- Этот метод себя оправдывает, - заключил Дружников. - Поэтому советую его применить. У кого какая заминка будет, обращайтесь к Устинову, он проконсультирует. А мы ещё попробуем организовать добычу по кругу сейчас, по чернотропу. А то беда, много времени зря пропадает. Только по снегу начинаем отлов.
Промысловики, обступив Никиту Ильича, начали у него расспрашивать о новом методе добычи, а Дружников подошёл к вагинцам и увлёк их с собой в сторонку, под берёзки, с которых осыпался последний осенний лист. Дружников уселся на пенёк, рядом усадил гостей и стал расспрашивать о вагинских делах, интересуясь каждой мелочью. Рассказал и о своём промхозе.
- Нет, уж в этом году вам нас не догнать. Охотники твёрдо себе зарок дали: быть впереди вагинцев. И первые месяцы это показали. Хороший у нас народ!..
- И у нас охотники неплохие, - сказал Кубриков.
- Народ везде одинаков, конечно, - подтвердил Дружников. - Как-то директор Иванихинского промхоза мне высказал свою обиду: план, мол, потому они не выполняют, что охотники плохие. А я возьми да и скажи ему: сказки это, Иван Фёдорович. Просто вы своих охотников не знаете. Он в амбицию. Около часа мне доказывал, что народ у него особенный, что каждый старается его подвести. На днях я заехал к нему, так что же оказывается: я прав был. С народом он не работает, больше в кабинете отсиживается, да указания и приказы рассылает по участкам. Ясно, что от этого пользы мало будет. И выходит, что не охотники его подводят, а он сам себя.
Кубриков принял это за намёк на его стиль руководства, торопливо соскочил с пенька и, не протягивая руки Дружникову, проговорил:
- Ну, нам пора ехать. Спешим… А вам, Александр Митрофаныч, на прощанье скажу: это мы ещё посмотрим, кто впереди будет. Зря вы Вагинский промхоз ниже своего ставите.
Дружников смутился.
- Вот уж не думал, что вы обидетесь, Тихон Антонович, - заметил он. - А обгоните нас, честь вам и хвала.
Жаворонков пытался уговорить Кубрикова остаться посмотреть всё хозяйство перловцев, но он сердито бросил:
- Не могу! Здесь гостей с камнем за пазухой встречают. Свои критики надоели.
Возвращался в Вагино Кубриков притихшим. Привалившись на облучок коробка, он думал о той обиде, которую, по его мнению, нанёс ему Дружников, заговорив о директоре Иванихинского промхоза. "Не отстать теперь, во что бы то ни стало не отстать от Перловского промхоза, - соображал Тихон Антонович. - А потом при удобном случае напомнить Дружникову об этом разговоре…"
Кубриков стал внимательно следить за делами своих соседей, сопоставляя декадные результаты добычи пушнины ими и своим промхозом. Если выполнение плана у вагинцев было ниже, Тихон. Антонович вызывал к себе заведующих участками и требовал принять меры для ликвидации отставаний.
Кончился ещё один месяц. Бухгалтер Терентий Петрович Поляков принёс отчёт. Просматривая его, Кубриков был доволен.
- Ага, хорошо… хорошо. С перевыполнением. Замечательно… - приговаривал он, перелистывая страницу за страницей и, вдруг вспомнив, спросил: - А как у Перловского промхоза с планом, не поинтересовались?
- Как же, поинтересовался, - ответил Поляков. - Опять нас обогнали. На четыре процента…
- Обогнали?.. - довольная улыбка на лице Кубрикова вмиг поблёкла. Вспомнился разговор с Дружниковым его, Тихона Антоновича, заявление: "Мы ещё посмотрим, кто впереди будет". Как же это так, а?
- Да уж так. Отстали от них немножко.
Кубриков задумался. Затем проговорил:
- Ну, вот что. Готовь телеграмму в область: план выполнен на сто сорок восемь процентов.
- Эт-то как же так, Тихон Антонович, - часто замигал близорукими глазами бухгалтер. - У нас же сто сорок три процента…
- А я говорю сто сорок восемь. Понимать надо! - повысил голос Кубриков, в упор глядя на Полякова. - В следующий месяц перекроем. Нельзя нам от перловцев отставать, понятно? И в отчёте подправь как следует…
- Нет уж, увольте, Тихон Антонович, - замахал руками Поляков. Я такой телеграммы подписывать не буду. Это же обман. Нет, нет!..
- Какой же это обман. В новом месяце поднажмём, перекроем.
- Нет, нет, Тихон Антонович. Я шестнадцать лет проработал бухгалтером, на копейку никого не обманул, на долю процента не ошибался. А вы хотите…
Кубриков не дал договорить бухгалтеру, сердито бросил:
- Хорошо, я сам дам такую телеграмму. Вас это не будет касаться.
- А я опротестую. Не дам обманывать государство. Я шестнадцать лет…
- Знаю, знаю. Хорошо, идите, - торопливо проговорил Кубриков и отвернулся к окну.
Встретив такое противодействие со стороны Полякова, Тихон Антонович не рискнул дать телеграмму в область с завышенными цифрами. Настроение его было испорчено…
Глава двенадцатая
Филька полюбил своё новое занятие, сроднился с охотниками. Ему стало грустно, когда в средине октября ударили первые морозы, мелководные озёра как-то сразу покрылись тонким ледком, и последняя птица - белогрудый гоголь и голубая чернеть табунками пошла на большую воду.
Филька сидел у пристани на опрокинутой вверх дном лодке, смотрел, как пролетают в вышине стаи птиц, и думал: "Улетают, в новые края подались. И мне, видно, надо в село подаваться". Уходить домой не хотелось. Вспомнил, как однажды дед Нестер сказал ему: "А ты, Филя, испытай на зверя пойти", подумал и решил: "Что ж, испытаю!"
Выпал снег. Целую ночь и день он пушистыми хлопьями валил на землю, укрывая засохшую траву и постаревшие камыши на Лопушном, цепляясь за оголившиеся ветви берёз и осин.
Охотники столпились у избушки, любуясь первым снегопадом. На порожке сидел дед Нестер и дымил самокруткой. Рядом с ним - Филька.
- Начинается… - заметил Тимофей, - готовь, мужики, лыжи.
- Да. Какова-то нынче зима будет?.. Ты как думаешь, Нестер Наумыч? - спросил Ермолаич.
- По приметам: буранная, - откликнулся тот, - много снегу будет. И весна ранняя…
Из второй половины избушки вышли охотники-любители с ружьями за плечами и большими связками дичи.
- Домой подались? - поинтересовался Тимофей.
- Домой, - ответил слесарь паровозного депо. - Отошла охотникам масленица, начался великий пост.
- Счастливо оставаться, зимовики! - в разноголосицу проговорили любители, удаляясь.
- Вам также. До весны!..
- А ты как. Филя? - обратился дед Нестер к Фильке Гахову.
- Я, дедушка, останусь.
- Это ты правильно решил. Испытай! Коли есть такое желание, так и в настоящие охотники войдёшь. Хорошему охотнику завсегда почёт будет. И нам смена нужна…
- Нравится мне это дело, дедушка.
- Тогда пойдём-ка, сынок, со мной, - дед поднялся с порожка и, сгорбившись, вошёл в избушку. Филька последовал за ним.
Нестер Наумыч вытащил из-под топчана мешок, долго возился с ним, развязывая туго затянувшийся узел. Подросток сгорал от нетерпения, соображая, что хочет показать ему старый охотник.
Наконец, дед Нестер развязал узел, вытащил из мешка связку промасленных капканов и, подавая их Фильке, проговорил:
- Прими, сынок, в наследство. Думал, внук у меня охотничать будет, ему предназначал. Да как ушёл на войну, так и не вернулся, - у деда Нестера по морщинистой щеке скатилась слеза. - А ты, Филипп, замени его. Отечеству нашему нужна пушнина. Слышал, парторг её мягким золотом называл. Правильно это.
Филька бережно принял от деда капканы и, дрожа от волнения и радости, сказал:
- Спасибо, дедушка Нестер. Я постараюсь…