Венецианскому путешественнику Марко Поло не довелось самому побывать на Мадагаскаре, но и он слышал удивительные вещи: "Рассказывают, что есть там птица гриф, появляется в известное время года, и во всем гриф не таков, как у нас думают и как его изображают; у нас рассказывают, что гриф наполовину птица, наполовину лев, и это неправда. Те, кто его видел, рассказывают, что он совсем как орел, но только очень большой. Рассказывают, что гриф очень силен и велик, - продолжает Марко Поло, - схватит слона, высоко унесет его ввысь, а потом бросит его на землю, слон разобьется, гриф клюет его, пожирает, упивается. О грифе вот еще что нужно сказать: зовут его на островах Руком…" Синдбад называл его Рухх. В персидской мифологии тоже есть птица, и ее нарекли Симургом. Что это - совпадение? Свидетельство того, что у каждого народа была своя основа для легенды? Видимо, нет. Исследователи, специально занимавшиеся вопросами происхождения и состава сказок "Тысячи и одной ночи", пришли к выводу, что основа этого свода - созданные в Индии фантастические сказки и дидактические повествования, относящиеся к "животному эпосу". Называют даже памятник индийской литературы, давший арабам образец композиции: "Панчатантра" - сборник притч о животных. А на данные, почерпнутые из этого источника, наложились уже впечатления от дальних морских путешествий по Индийскому океану в первые века нашей эры. Но только ли в первые века?
Несколько лет назад французские зоологи обнаружили на острове очередные, никого уже не удивившие останки эпиорниса. Сенсацией стало другое: исследователи увидели на ноге у птицы бронзовое кольцо. На бронзе были оттиснуты какие-то знаки. Эксперты, изучившие кольцо, пришли к выводу, что на нем сохранился оттиск печати, относящийся к древнейшей городской цивилизации Индии - Мохенджо-Даро. Возраст печати - пять тысяч лет! Радиоуглеродный анализ костей птицы дал аналогичную цифру. Но сенсация ли это? Для специалистов, внимательно сопоставивших факты, многое прояснилось. В III тысячелетии до н. э. жители Индостана совершали смелые морские экспедиции по океану. К этому времени у них уже имелся более чем тысячелетний опыт навигации: сейчас ученым известны морские порты, относящиеся к V тысячелетию до н. э.! За три тысячи лет до нашей эры индийцы приплыли и на Мадагаскар. Остров поразил путешественников разнообразием растительного и животного мира. Тогда здесь в изобилии водились эпиорнисы. Среди моряков наверняка были любители фантастических историй; так рассказы о гигантской птице обросли дополнительными деталями, бескрылая птица стала летать, она заметно увеличилась в размерах, приобрела хищный нрав. Эти сведения о птице Рухх и почерпнул древнейший эпос. А оттуда она "перелетела" к персам, арабам и другим народам. Это, конечно, только предположение, и новые находки могут поддержать или опровергнуть его. Но зоологов увлекает не только история таинственной птицы. Яйца, которые находили в песчаных дюнах и болотах южных районов острова, оказались удивительно свежими. Казалось, они только что снесены. Стали спрашивать местных жителей. Они заявили, что птицы живут в самых дремучих лесах острова и увидеть их нелегко. В самом деле, еще сто лет назад европейские миссионеры слышали глухие утробные крики гигантской птицы, раздававшиеся в глубине лесных болот. В то же время легенды жителей ничего не говорят об охоте на эпиорнисов; значит, ради мяса их не истребляли. Конечно же, на сокращение численности или исчезновение птицы могло повлиять освоение острова - вырубка лесов и осушение болот. Но на Мадагаскаре есть еще множество нехоженых джунглей и топких болот. Словом, места для живого эпиорниса пока достаточно…
Жил-был дронт
Год 1681-й - черная дата в календаре орнитологов. В этом году, так считают, исчез с лица земли дронт острова Маврикий. Такова официальная версия.
А что, если?..
Опять эти чуть заискивающие "а вдруг", "а что, если"! И все-таки, а что, если дронт выжил? Ведь виды этого семейства обитали не только на Маврикии, но и на двух соседних островах.
В нашем коротком рассказе встретится, наверное, непропорционально много дат и фамилий. Это закономерно: велико было число людей, которые восхищались живым дронтом; чуть позже другие люди загнали его в могилу; а после исчезновения дронта десятки спохватившихся ученых буквально по косточкам собирали его останки, искали в пыльных запасниках музеев рисунки, восстанавливали первые описания.
И все-таки на Маскаренских островах живет легенда о живой бескрылой птице. Креолы Маврикия, Реюньона и Родригеса упорно рассказывают о том, что в глухих лесах, высоко в горах, остались последние дронты.
Год 1681-й. Почти два столетия отделяют его от начала этой удивительной истории, переплетения людских и птичьих судеб, ложных и верных названий и открытий, истории человеческой ограниченности и черствости. Трудно сказать точно, кто и когда открыл Маскаренские острова, спрятавшиеся в Индийском океане за могучим Мадагаскаром. Наверное, первыми здесь побывали арабы, но открытие это было эпизодическим, попутным. Есть карта, на которой все три острова носят арабские названия. Арабы тут не остались, да и на карту не нанесли почти ничего - просто нарисовали в море-океане треугольник рядышком с Мадагаскаром. Индонезийцы, путь которых в Африку наверняка пролегал через Маскарены, тоже пощадили дронта. До 1507 года доверчивые бескрылые птицы свободно разгуливали по берегам Маврикия, Реюньона и Родригеса. Белые с красными крестами паруса, появившиеся у Реюньона 9 февраля, не произвели на них ни малейшего впечатления. Первое заблуждение из числа многих, которыми щедро сдобрена история этих клочков суши в океане, связано именно с этим визитом.
Итак, Диогу Фернандиш Перейра пришел в 1507 году на острова на каравелле "Серне". Будущий Реюньон он назвал Санта-Аполлонией, а Маврикий - Илья ди Серне, по названию каравеллы, что вполне естественно. Через десятилетия ученые буквально сцепились в споре, который продолжался бы и поныне, если бы один внимательный исследователь не заглянул в справочник по мореходству и не обнаружил там название судна Перейры. Как только не пытались до этого объяснить название "Серне"! По одной гипотезе, это Керне - остров древних авторов, который находился где-то возле Африки. Но у Плиния Старшего ясно сказано, что Керне был у северо-западных берегов, тогда как Маскарены лежат на восток от континента. Годландцы, пришедшие на Маврикий позже, откуда-то взяли, что "серне" произошло от "сижне" (по-португальски "лебедь") и название острову дали моряки, впервые увидевшие дронта и принявшие его за лебедя. Назовем это новым заблуждением. Пойдя у него на поводу, голландцы окрестили Маврикий Зваанейландом - "лебединым островом", хотя лебеди там никогда не водились.
Таким образом, с начала XVI века острова уже не оставались без внимания. Открыв землю в океане, люди поспешили заселить ее в лучших традициях эпохи, следовавшей за великими открытиями, и на Маскаренах появились новые жители. Добро бы только европейцы. Но они привезли попутчиков. Для бескрылых птиц началась "веселая жизнь": люди бегали быстрее их, а потому убивали нещадно, десятками и сотнями. Мясо люди не ели - оказалось жестким. Но у привезенных четвероногих зубы и желудки были покрепче: мясо дронта вполне им подошло. Свиньи и кошки ели это мясо, а люди между тем восхищались необычными птицами. В 1637 году живого маврикийского дронта повезли в Европу, он прожил в Англии несколько лет, а кости его сохранили в Оксфорде. Заглянем немного вперед: в 1755 году куратор Оксфордского музея, сочтя, что выцветшие перья "какого-то старого чучела" отнюдь не украшают ценную орнитологическую коллекцию, приказал сжечь его вместе с остальным хламом. В последний момент кто-то выхватил из огня уцелевшую голову и ногу птицы, которые и поныне находятся в музее. А ведь уже тогда, в 1755-м, маврикийского дронта не существовало в природе.
В начале XVII века это еще живое семейство птиц было включено в толстые зоологические книги, ему дали научное имя. Орнитологи уже вовсю склоняли названия этих птиц в своих трактатах.
А потом… Потом дронта не стало. Рисунки, которые уцелели в Европе после многочисленных чисток музеев, представляли абсолютно разных птиц. Никто ничего не мог понять, в ученых кругах началось волнение. Появились люди, которые вообще подвергали сомнению существование дронта. Это, пожалуй, будет вторым заблуждением, фигурирующим в нашем рассказе.
Ученый мир обязан спасением дронта от другого - научного - "истребления" докладу английского орнитолога Ф. Дункана, сделанному в 1828 году. Дункан по крупицам собрал данные о дронте. Обратимся к источникам.
Первым, кто упомянул о птице, был голландский адмирал Ван Нек, посетивший Маврикий в самом конце XVI века. В 1601 году в Европе появился доклад о поездке адмирала. Вот выдержка из него: "Голубые попугаи очень многочисленны здесь, так же как и другие птицы. Среди них есть одна размером побольше лебедя, с огромной головой… без крыльев, вместо них - три или четыре черных пера… Мы обычно звали их "вальгфогельс" (глупые, нелепые птицы), потому что есть у них такая особенность: чем дольше варить их мясо, тем жестче оно становится…" Одному богу известно, почему не страдавший, видимо, отсутствием аппетита адмирал назвал дронта нелепой птицей. Наверное, потому, что она "не предусмотрела" гастрономических притязаний голландских моряков. И еще, может быть, потому, что не научилась вовремя убегать от людей.
Третий элемент путаницы - само название "дронт". Г. Стриклэнд, автор первой обстоятельной монографии, появившейся в Лондоне в 1848 году, объясняет это так: термин исходит от датских моряков, по-датски drunte - "быть медлительным". Голландский зоолог А. Оудеманс абсолютно с ними не согласен. Разве он допустит, чтобы птицу называли чужим именем: "дронт", несомненно, происходит от голландской глагольной формы drunten - "надутый", "щегольской". Пока ученые препирались, выясняя, почему дронт - дронт, птица взяла да и вымерла. Правда, перед смертью она успела побывать в Европе и позировала лучшим фламандским и английским живописцам.
Ученые совсем было приуныли, как вдруг появились данные: на Реюньоне и Родригесе тоже, оказывается, жили дронты. В 1675 году англичанин Дж. Тэттон опубликовал рассказ о поездке на острова. "Есть здесь и большой петух размером с индейку, - писал моряк, перечисляя далее все тех же попугаев и голубей, - очень толстый, белого цвета, с такими короткими крыльями, что летать совсем не может…" Молодчина Тэттон был единственным Homo sapiens, оставившим письменное свидетельство об окраске реюньонского дронта.
Кроме него об этой птице кратко сообщил только один человек - голландский путешественник Виллем ван Хоорн, проживший на острове три недели в 1619 году.
Белый дронт оказался самостоятельным видом. Он выжил на Реюньоне благодаря хорошей географической изоляции: гористый остров спас его, хотя и ненадолго. Конечно, ему крупно повезло по сравнению с маврикийским, но в XIX веке о нем тоже никто уже не упоминал. Последним свидетельством стало письмо губернатора островов де ла Бурдоннэ, которое тот отослал во Францию в 40-х годах XVIII века.
Обратимся к третьему острову. Французские гугеноты прибыли на Родригес из Европы на голландском судне в 1691 году. Во главе небольшой группы стоял Франсуа Лега. Он вел журнал путешествия, который был издан в 1708 году на нескольких языках. Сведения о дронтах на Родригесе имелись и до Лега, но он был единственным, кто долго жил там, и, кроме того, Лега умел рисовать. "Среди всех птиц острова, - говорит он, - самая замечательная та, что называется "отшельник", и их здесь множество. Перья самцов черно-коричневые, ноги и клюв индюшачьи. Нелегко добыть их в лесу, но просто - на открытом пространстве, потому что мы бегаем быстрее их. Некоторые самцы весят до 45 фунтов…" Заметки Лега, самые грамотные и полные из всех свидетельств о дронтах, подтвердились более поздними находками, когда палеонтологи наткнулись на останки птиц.
Очередная неясность. Англичанин Дж. Аткинсон, написавший в начале нашего века несколько книг о романской литературе и о путешествиях, пытался доказать, что Лега… вообще не странствовал, а зарисовки свои позаимствовал из разных источников. Но биологи, прочитав это, пришли в изумление: откуда же он взял описание дронта с Родригеса, ведь дронт действительно там существовал, это доказано! А историки мореходства спрашивают: откуда же тогда взялись архивах Кейптауна точные данные о судах с командой, где был Лега, а на Маврикии - отчет об их прибытии на остров? Так что Дж. Аткинсон, по-видимому, запутался. На этот раз специалисты спохватились вовремя.
А Россия? Ведь она тоже и неоднократно вносила свой вклад в "дронтоведение". Первый раз в 1848 году, когда в Петербурге, в бюллетене физико-математического отделения императорской Академии наук, появился добротный, снабженный цифрами и латинскими названиями рассказ Иосифа Хамеля, познакомившего любознательного русского читателя со всей историей дронта. (Мы не считаем энциклопедию Гранат, которая обстоятельно сообщает историю гибели дронта, завершая очерк грустным выводом: в те годы никто и не задумывался о проблеме сохранения дронта в живых.) Многочисленные кости и рисунки в музеях мира обязаны скорее странному, необычному облику птицы, нежели желанию сохранить ее образ для потомков…
И второй раз - совсем недавно, уже в наши годы. Советский биолог А. Иванов сделал на XII Международном орнитологическом конгрессе в Хельсинки интереснейшее сообщение "Индийский рисунок дронта". Сначала может показаться странным, что есть связь между Индией и птицей с Маскаренских островов. Но связь есть. В 1955 году в ленинградском Эрмитаже состоялась выставка индийской и персидской миниатюры. Среди множества птиц на рисунках оказался дронт, и нарисовал его восточный, неевропейский художник. А. Иванов предположил, что живого дронта привезли в Индию ко двору Моголов португальцы или голландцы, часто курсировавшие по маршруту Восточная Африка - западное побережье Индии. Когда это было, неизвестно. Это новая неясность. А вот и еще одна.
С давних времен на Маврикии росло множество деревьев вида Calvaria major. Возраст деревьев достигал трехсот лет. Раньше, если верить очевидцам, это дерево было повсеместно распространено на острове. Сейчас же на Маврикии нет ни одного молодого деревца этого вида. Взрослые кальварии дают семена ежегодно, но ни одно из них не прорастает. В чем дело? В дронтах. Взаимосвязь между ними и деревом установил американский ученый С. Темпл. Оказывается, в процессе эволюции дерево выработало защитную реакцию против дронтов, уничтожавших его плоды, - необычайно толстый эндокарпий (косточку). Охраняемый этим эмбрион не страдал от мускульной деятельности желудка птицы. Проходя через пищеварительный тракт дронта, косточка так сильно стачивалась, что эмбрион мог уже преодолеть ее и прорасти. Местные маврикийские птицы и сегодня питаются плодами кальварий, но они едят только мясистую часть плода - околоплодник- и не трогают косточку. Только дронт, крупная птица, мог проглотить весь плод. Опыты с индейками подтвердили гипотезу ученого. Из семнадцати проглоченных плодов семь распались в желудке, а десять вышли с фекалиями. Из посаженных косточек три проросли!
Но нашлись контраргументы и этой гипотезе. Б. Корн из Кембриджа (штат Массачусетс, США) не верит в симбиоз дронта и кальварии. По Корну, вымирание кальварии шло из-за вырубки лесов и насаждения культуры сахарного тростника. Но первая версия, пожалуй, пока перетягивает.
…От 1681 года, официальной даты гибели дронта, нас отделяют три столетия. Это относится к Маврикию. Но вспомним, когда прекратили поступать сведения о птицах с Реюньона: более столетия спустя. А история птиц на Родригесе еще более туманна. Между тем некоторые путешественники, зарекомендовавшие себя беспристрастными собирателями народного фольклора, утверждают, что креолы Маскаренских островов помнят о дронтах. У полинезийцев или, скажем, индейцев Антильских островов "стаж" островной жизни исчисляется столетиями и даже тысячелетиями. А у креолов память недлинная, смешанное происхождение разрывает цепь воспоминаний, уходящую в глубь веков. Быть может, предания свежие?
Ни одна экспедиция не отправлялась до сих пор на поиски удивительных бескрылых птиц. А гадать, сидя в кабинете, можно до бесконечности. А что, если попробовать поискать живого дронта? Не на Маврикии, а по соседству - на Реюньоне или Родригесе?
Заключение
При слове "Африка" у разных людей возникают разные ассоциации. Еще когда мы учились в университете, то часто спрашивали людей, не имевших никакого отношения к африканистике: что значит для них Африка, какие ассоциации вызывает это слово в первое мгновение? Одни моментально "выдавали" цепочку работорговля - Конго - Лумумба. Другие упоминали джунгли, саванну и их обитателей - жирафа, носорога, льва. Третьи говорили о кокосовых пальмах на берегу теплого океана. Из африканских стран называли Гвинею, Гану, ЮАР, Родезию - Зимбабве. (Два последних упоминания были наверняка навеяны газетными сообщениями.) Рабочий сказал, что для него Африка ассоциируется с апельсинами из Марокко. Студент технического института назвал певицу Мириам Макебу, а хирург сказал: "Африка? Жара, малярия… Мне туда предлагали ехать работать, отказался".
Для меня Африка началась с Брема. Несколько томов роскошного, начала века издания "Жизни животных" чудом оказались на моей книжной полке, когда я был мальчиком. На даче я целые дни проводил с маленьким желтым сачком у старой березы на берегу Москвы-реки, поджидал ярких черно-красных "адмиралов", прилетавших на сладкий березовый сок. Приносил пойманных бабочек домой, сравнивал с бремовскими. Книжные были, конечно, красивее - ведь это были африканские бабочки! Рассматривая их, я забывал обо всем на свете. Тогда я не предполагал, что мечта моя осуществится и с энтомологическим сачком, только большим и белым, я буду охотиться за редкостными экземплярами чешуекрылых на берегах Намирроэ, а потом и других рек и речушек бассейна Замбези…
Я листал тома Брема и окунался в мир саванн, напоенных удивительными запахами, в мир синего неба, влажной жары, огромных рек и озер. "Вот бы увидеть все это своими глазами…" Увидел. Запомнил навсегда. И сказал себе: "Ты обязательно должен туда вернуться!"
Когда я летел в Африку, я очень страшился встречи с ней. Боялся не жары, влажности и незнакомой работы. Боялся неизвестности. Как встретит меня огромный континент, каких сюрпризов ждать от него? Сегодня мы находимся в намного более выгодном положении, чем путешественники прошлого, для достижения цели нам реже приходится продираться сквозь колючие заросли и болота.
Но все же Африка "ударила" меня по-своему. То было странное, неведомое до сих пор ощущение тяжести и расстояния: наверное, это была акклиматизация плюс чувство необычной удаленности от дома. И я сразу стал думать о первых, кто знакомился с Африкой, исследовал ее для себя и для других…