Появление в гусином гнезде пуха - признак того, что началось насиживание яиц. Фото автора.
Нас очень интересовали взаимоотношения между отдельными птицами и между парами, а также между гусями и другими обитающими здесь животными. Любопытно было также изучить, как влияет присутствие многих тысяч пар гусей на растительность этой долины, да и всего острова. Гнездовье так близко подходило к лагерю, что многое можно было выяснить, даже не выходя из дома, сидя перед окном или дверью палатки. Птицы мирились и с появлением людей вблизи гнезд, подпускали к себе человека на пятнадцать - двадцать шагов и только тогда отходили по земле или взлетали. После того как гуси начали насиживать, к ним можно было подходить еще ближе, причем бросалось в глаза, что наши "домашние" птицы, обитавшие у лагеря или на опытных участках, были гораздо доверчивее "диких".
Почти две недели подряд стояла сравнительно тихая и теплая погода. Но двадцатого июня к середине дня небо затянули тучи, задул ветер, из-за гор поползли серые клубы тумана. Прошло немного времени, и пушистыми, рыхлыми хлопьями повалил снег. К вечеру он уже покрывал землю слоем глубиной двадцать-тридцать сантиметров. Собравшись в домике у пышущей жаром печки, мы переживали за гусей и ждали катастрофы. Но помочь пернатым мы ничем не могли.
На следующий день похолодало еще сильнее. Снег продолжал идти, хотя на земле его как будто не прибавлялось: снеговой покров оседал и становился плотнее. У лагеря вновь появились пуночки, в большинстве своем окольцованные. Значит, дела их были плохи, и они вспомнили о нашем гостеприимстве. Гнездовье покрывала сплошная снежная пелена. Если не считать тех птиц, что изредка пролетали над долиной, гусей не было видно.
"Неужели они замерзли?" - думал я, пробираясь по снегу. Но все оказалось не так страшно. У каждого гнезда из продухов выглядывали клювы, из-под моих ног, раскидывая снежные комья, взлетали живые птицы. Яйца в гнездах были теплые, значит, гусыни продолжают их насиживать. Продухи были расположены попарно: гусаки по-прежнему оберегали покой подруг. Когда через день снег стаял, жизнь на гнездовье продолжалась обычным порядком. Пострадали лишь мелкие птахи. Померзли яйца у лапландских подорожников, пуночек, и некоторые из них вскоре начали устраивать новые гнезда. Появились стайки бродячих куликов-камнешарок, чернозобиков, исландских песочников. Они, очевидно, тоже лишились кладок, но возобновить их уже не могли.
* * *
Еще заранее было намечено несколько летних маршрутов. В конце июня мы отправились на вездеходе в путь на юго-запад, к морскому побережью, к птичьим базарам.
Долина реки Гусиной. Два месяца назад мне пришлось проезжать по ней на собаках. Трудно было тогда поверить рассказам каюров о том, что здесь под снегом скрыт настоящий оазис. Теперь по берегам реки виднелись густые заросли ивняков, поднимавшихся местами больше чем на полметра. Даже немилосердная тряска и быстрый бег вездехода не мешали рассмотреть порхающих над вершинами кустов крупных бабочек. Но самой интересной и неожиданной находкой были чечетки. Эти мелкие серые пичуги с красными шапочками на головах в общем-то мало чем примечательны, но они характерны для гораздо более южных районов - для полосы кустарниковых тундр, лесотундры и даже тайги. Чечетки быстро выдали свое гнездо, устроенное на кусте и вмещавшее пятерых крошечных птенцов.
Если снег недавно и выпадал здесь, то, наверное, не был сплошным. Во всяком случае, многочисленные лапландские подорожники, кулики-тулесы и чернозобики продолжали насиживать яйца. На склонах ближайших гор нам одно за другим встретились три гнезда белых сов, вокруг которых в свою очередь располагались небольшие колонии белых гусей, черных казарок, гаг. Самки совы (они крупнее самцов и отличаются от них разбросанными по оперению крупными темными пестринами), обычно еще издали завидев человека, безучастно улетают, зато самцы защищают гнезда с невероятной отвагой. Стоило мне оказаться поблизости от гнезда, как в воздухе непременно появлялся разъяренный совин. Устрашающе щелкая клювом, он с каждым разом все ниже проносился надо мной. Его громадные изогнутые когти временами царапали верх моей шапки-ушанки, и, не будь тесемки завязаны под подбородком, она, возможно, была бы сорвана с головы у первого же гнезда. Мало того, один из самцов прибег к необычной защите: опустился на землю в нескольких шагах от меня, распушил перья, отчего стал чуть ли не вдвое больше, и, переваливаясь с боку на бок, бесстрашно направился мне навстречу. При этом он шипел, щелкал клювом и, не мигая, таращил громадные желтые глаза. Я не мог удержаться от смеха.
Впрочем, совин беспомощен только перед человеком, и легко себе представить, какие ощущения испытал бы на моем месте любой пернатый или четвероногий хищник. Не случайно к совиному гнезду не рискуют приближаться даже олень или собака. Каждый мало-мальски умудренный жизненным опытом песец обязательно обойдет гнездо стороной, даже если оно находится прямо на его пути. Бытуют рассказы о том, как совин схватывал песца когтями, поднимал его в воздух и с высоты бросал на землю. Понятно, что зверь, вышедший живым из такой переделки, до конца своих дней запоминал полученный урок. И конечно, не удивительно, что возле каждого совиного гнезда расположены небольшие колонии гусей и гаг. Соседство сов надежно охраняет их обитателей от песцов (Сами совы, хотя они и хищники, размножаются только при обилии в тундре леммингов и в этом случае питаются лишь грызунами, не обращая внимания на своих "подопечных" и их птенцов).
Возможно, что возникновению здесь таких сообществ (а они характерны для Арктики, причем в других ее частях гуси гнездятся также по соседству с соколами-сапсанами, мохноногими канюками и даже крупными чайками) способствует краткость здешнего лета. И хищные птицы, и гуси имеют продолжительный гнездовой период и рано приступают к размножению, поэтому они вынуждены селиться вместе на первых же проталинах. И все-таки возможность защититься от песцов, несомненно, играет при этом важную роль.
Подтверждением тому было совсем недавно случившееся происшествие. Наши кинооператоры должны были снять гнездо совы и долго искали его. Но вот гнездо найдено. Анатолий Александрович ликовал: мало того что кадр захватывал и часть гусиного гнездовья, и живописные склоны горы Тундровой - совсем рядом с совой сидели на гнездах черные казарки и тихоокеанские гаги! Рассчитывая посвятить съемке не один день, кинооператоры вышли из лагеря, нагруженные снаряжением, продуктами и палаткой, которую они использовали в качестве засидки.
Вернулись они в полном унынии. Сову испугала, очевидно, слишком близко поставленная засидка. Она слетела с гнезда и больше не появлялась. На месте оставались лишь казарки и гаги. Надежда на возвращение совы, впрочем, не оставляла Анатолия Александровича, и еще через несколько дней он вновь побывал у гнезда. К своему удивлению, он не нашел не только совы или ее "подопечных", но и яиц в их гнездах. Вокруг была разбросана лишь яичная скорлупа с характерными следами тонких песцовых клыков…
От долины Гусиной уже рукой подать до побережья. Показывается море. Оно еще подо льдом, только льдины теперь посерели, торосы сгладились и уменьшились в размерах.
Какое-то время гусеницы тарахтят по гальке, и вездеход останавливается. Узкий пляж, зажатый с одной стороны прибрежными обрывами, с другой - ноздреватым ненадежным льдом, упирается в отвесные скалы. Дальше дороги нет. Впрочем, мы уже близки к цели. Над припаем виднеются черные волнистые цепочки пролетающих кайр. Встревоженные появлением людей, с клекотом проплывают в воздухе бургомистры.
Небо почти безоблачно. Пригревает солнце, и к нему, преодолевая порывы ветра, тянутся желтые цветы полярных маков. Их здесь так много, что прибрежные склоны будто позолочены. На льду повсюду нежатся нерпы. Лежа на боку, даже на спине, казалось бы, в самых непринужденных позах, они, однако, не забывают об осторожности. То один, то другой тюлень поднимает голову, оглядывается и вновь безвольно распластывается на льду. Иначе и нельзя: медведь, быть может, таится за ближайшим укрытием! Не удивительно и то, что больше всего тюленей лежит на ровных ледяных полях, вдали от торосов: подобраться незамеченным здесь хищнику труднее всего. Полной безопасности, конечно, нет и тут (иначе медведи в Арктике перевелись бы), но для достижения ее делается все возможное.
Мои товарищи расходятся кто куда. Ботаник с гербарной сеткой за спиной исчезает за увалами в глубине острова. Феликс где-то раскапывает лемминговые норы. Я иду к птичьим базарам и, поднявшись на ближайший утес, убеждаюсь, что льды в море тянутся без полыней и разводий до самого горизонта, по крайней мере на десятки километров.
Как же в таком случае и где кормятся кайры? Ведь эти птицы добывают корм - мелкую рыбешку, рачков и других беспозвоночных животных - в море, в толще морской воды. Кайры - посредственные летуны и вряд ли могут перелетать по нескольку раз в день на открывшемся где-то вдали полыньи. Такие перелеты, пожалуй, по плечу лишь их соседям по гнездовью - подвижным и крикливым чайкам-моевкам.
Отсюда, с высоты, пытаюсь проследить пути летящих на кормежку кайр, но замечаю на припае медведя, затем еще двух. Это семья: медведица и медвежата, родившиеся прошедшей зимой. Недавние малыши уже сильно подросли, достигли почти половины роста матери и в первый момент кажутся взрослыми зверями. Впрочем, сомнения тут же рассеиваются: мать ненадолго присаживается, и детеныши приникают к ее груди. Слабый ветер тянет в мою сторону, и звери меня не замечают.
Мех мишек сейчас грязный, бурый. Когда они оказываются против солнца, то выглядят и вовсе темными, почти черными. Звери высматривают нерп (медвежата, конечно, тоже не вегетарианцы, и материнское молоко для них, очевидно, нечто вроде легкого завтрака). Охотится, собственно, одна медведица. Она то привстает на задних ногах, то забирается на торосы. Молодые идут сзади, точно повторяя ее действия. Однако на торос они карабкаются лишь после того, как мать успела осмотреться. Похоже даже, что они ждут внизу ее специального разрешения.
Сон у нерп и впрямь очень чуток. Там, где недавно прошли медведи, не видно ни одного тюленя. Семейство переходит на новое ледяное поле, и оно также моментально пустеет. Но охота все-таки началась. Мать скрылась за торосом, затем стало видно, что она крадется, проползая от укрытия к укрытию. Где-то залегли и исчезли медвежата. Медведица все удаляется от берега. Бурое пятно на льду то показывается, то скрывается. Вот несколько заключительных прыжков - и… неудача: нерпа успела скатиться в лунку. Медведица стоит на месте, затем идет, уже не прибегая к маскировке; рядом показываются медвежата. Семья уходит в сильно торошенные льды, и я теряю ее из виду.
Дальше моими попутчиками становятся моевки. Непрерывно, стайка за стайкой они летят со стороны речной долины, неся в клювах клочья травы. Эти птицы по понятной причине молчаливы. Зато визг, торопливые выкрики несутся из встречного потока: клювы чаек пока пусты. Чем ближе к птичьим базарам, тем сильнее становится шум. Показываются первые колонии моевок, их гнезда, прилепившиеся на узких выступах и в трещинах скал. Здесь еще не закончился строительный сезон (потому-то чайки и носят траву), продолжаются драки из-за удобных для гнездовья мест. Постепенно, но все настойчивее в разноголосый хор вплетаются грубые, раскатистые крики кайр.
Пора приступать к работе.
Мне нужно было провести учет обитателей базаров, нанести птичьи колонии на карту, получить представление о сроках размножения птиц и их питании. Обычно это делается с лодки или катера, плывущего морем вдоль скал. Сейчас работа упрощалась; можно было ходить под базарами по льду, подниматься с него на любой интересный участок.
Дело уже подходит к концу. Берег круто поворачивает на восток, птичий базар кончается, и я в последний раз забираюсь на карниз скалы. Испуганные кайры, неохотно оставляя свои яйца, лежащие прямо на голом камне, слетают. Уже в воздухе они выстраиваются цепочкой и, достигнув ближайшей гряды торосов, начинают резко снижаться. За торосами одна за одной скрываются и другие стайки кайр. Оттуда же они летят в сторону базара.
Что все это значит? Не там ли и находится птичья "столовая"?
Догадку можно проверить, если подняться повыше, и я карабкаюсь на новые карнизы.
Сомнений почти не остается. Только корм может собрать такое множество птиц. Бесчисленные черные точки усеивают ограниченное пространство льда, вереницы кайр тянутся оттуда к птичьему базару. И опять видна медвежья семья, скорее всего старые знакомые. На этот раз каждый зверь действует самостоятельно и, похоже, не без успеха. Во всяком случае, то один, то другой из них врывается в самую гущу птиц. Такое видишь не каждый день, и, не приди конец пиршеству мишек, я бы еще долго не спускался со скалы. Нарушает его гул мотора. Вездеход далеко, шум его едва доносится, но медведицу он сразу настораживает. Звери недолго стоят без движения, а затем быстро уходят вглубь льдов.
Заработавший мотор - это сигнал общего сбора у машины. Приходится и мне спешить: ведь нужно еще побывать у "столовой", выяснить, наконец, что же съедобного птицы находят на льду.
Кайра. Фото автора.
С кайрами я встречаюсь не впервые. Мое знакомство с ними началось когда-то на Новой Земле, затем мне пришлось обследовать их колонии на Мурмане и Новосибирских островах, на Курилах и Сахалине. Однако открывшееся здесь передо мной зрелище было совершенно необычным. Кайры большими стаями сидели в лужицах, образовавшихся вокруг нерпичьих лунок или имевших на дне естественные промоины и соединявшихся с морем. Они протискивались сквозь эти отверстия под лед, добирались до воды и ловили сайку. У выныривавших птиц из клюва нередко торчал хвост этой рыбки, самой обычной и массовой в арктических морях. Отверстия во льду были узки, птиц много, и, чтобы нырнуть, они подолгу дожидались своей очереди (а она как-то поддерживалась), негромко переругиваясь при этом с соседями. Да, корм давался им теперь нелегко!
Зато медведи нашли легкую поживу. Кайры могут подняться в воздух лишь после продолжительной пробежки по воде (на птичьем базаре они набирают подъемную силу за счет падения с карниза). С небольших луж взлетать им было трудно, да еще, видимо, и голод лишал птиц осторожности. На льду лежали растерзанные останки птиц, расплывались пятна крови.
Мотор продолжал работать. Послышалось несколько выстрелов. Оставив в небе дымный след и неярко вспыхнув, взвилась ракета. Значит, обо мне начали беспокоиться. Задерживаться больше нельзя: вездеход готов выйти в обратный путь.
* * *
Колонии морских птиц, расположенные по скалистым берегам материка и островов, русские поморы метко окрестили птичьими базарами. Более удачное название трудно придумать. Карканье кайр, пронзительные выкрики моевок, хриплые голоса бургомистров и бакланов, свист чистиков сливаются здесь в глухой, издали слышный рев, заглушающий шум прибоя и звук человеческого голоса. Бесчисленные рои птиц напоминают пчел перед гигантским ульем. Истинная окраска камня местами невидима под скоплениями птичьих тел, под белыми потоками засохшего птичьего помета. Раздавшийся вблизи неосторожный выстрел срывает со скал лавины пернатых, способные опрокинуть стоящую на воде шлюпку, выбросить из нее зазевавшихся людей.
Колониальные гнездовья морских птиц можно встретить во многих частях земного шара. На островах тропических морей известны колоссальные "общежития" альбатросов и буревестников, на скалистых берегах Чили и Перу в массе селятся пеликаны, олуши, бакланы - "поставщики" гуано, ценного промышленного сырья. Скопления морских птиц встречаются на побережьях морей и в областях умеренного климата. Но особенно характерны они для полярных стран. В высоких широтах Арктики подавляющее большинство морских птиц (а они составляют большую часть местного птичьего населения) гнездится колониями. В Антарктиде образуют колонии все пернатые.
Две причины способствуют возникновению птичьих базаров: обилие кормов в море и недостаток мест, удобных для устройства гнезд, на берегах.
В морях, так же как и на суше, есть свои пустыни и оазисы. Особенно богаты органической жизнью те участки моря, где происходит вертикальное перемешивание вод, где их толщи насыщаются необходимыми для развития жизни минеральными солями, поднимаемыми с грунта, и кислородом, захватываемым с поверхности. Здесь в первую очередь бурно развивается фитопланктон, непосредственный потребитель минеральных солей и кислорода. Обилие этих мельчайших растительных организмов делает возможным массовое развитие мелких ракообразных и других животных, привлекающих в свою очередь рыбу, морских птиц, морских зверей.
Вертикальное перемешивание усиливается в тех местах, где сталкиваются водные массы с различной соленостью и с разными температурами, например теплые и холодные воды. Именно поэтому так богаты жизнью окраины Арктики. В Баренцево море врываются теплые потоки Гольфстрима, и на побережьях его располагаются грандиозные птичьи базары. Например, на Новой Земле насчитывается около пятидесяти "общежитий", где в общей сложности обитает свыше двух миллионов кайр, многие десятки тысяч моевок, чистиков, бургомистров! На Земле Франца-Иосифа примерно в сорока колониях гнездится более двухсот тысяч кайр, более полумиллиона люриков, десятки тысяч других пернатых.
К востоку от Баренцева моря птичьи базары уменьшаются в размерах и встречаются реже. Своим происхождением они обязаны преимущественно выносу теплых вод сибирскими реками. Таковы колонии кайр на острове Преображения и моевок на востоке Таймыра (влияние вод реки Хатанги), поселения кайр, моевок, чистиков и бургомистров на Новосибирских островах (влияние Лены). Последние струйки Гольфстрима достигают восточных берегов архипелага Северной Земли, где и угасают окончательно. По-видимому, им-то и обязаны своим существованием расположенные здесь "общежития" люриков и чистиков, моевок и бургомистров.
На противоположной окраине Арктики, в Беринговом море, заканчивает свой путь теплое течение Куросио; расположенные здесь на морских берегах птичьи базары по величине соперничают с новоземельскими, а по разнообразию обитателей, очевидно, не имеют равных в мире. Продолжение этих колоний, хотя и с обедненным по составу населением, можно встретить на северном побережье Чукотского полуострова, кончаются же они на острове Врангеля.
Примерно одинаковые по величине птичьи базары располагаются на крайнем западе и крайнем востоке острова; в каждом из них не менее чем двадцать тысяч кайр и десять тысяч моевок. Кроме того тут обитает масса чистиков, беринговых бакланов, бургомистров. Чистики, моевки и бакланы образуют местами и небольшие самостоятельные поселения.
