- Значит, осуждаешь. Об этом после поговорим. Грейтесь и к столу. Варя, не бойся, ты у своих, отходи и будь нашей хозяйкой. Я на племянника посмотрю. И года не прошло, а уже не узнать. Глаза стали строже, лицом суше. Пока не спрашиваю, как вы здесь и пошто. Спрошу потом.
Поужинали. Андрей коротко рассказал о себе и Варе, о своем побеге, о помощи со стороны сельчан и Вариной тетки. После чего спросил:
- Поначалу скажите, какого вы купца ищете?
- Одного прощелыгу. Хоть мы и разбойники, а торг-то ведем. То хлебного надо, то водки, да мало ли что. Вот я и держал связь с таким дружком. Хорошо платил. А потом он хапнул наши деньги и бежал. А тут прошел слых, что он появился на этих дорогах. Вот и дал наказ каждого купца сюда волочь.
- А если бы не этот наказ, то нас бы убили?
- Да, ради таких коней убили бы, тем более там был рваная ноздря. Зверь, а не человек.
- А разбойник не может быть человеком, - вырвалось у Андрея.
- Это так. Тут ты прав. Но куда податься нам? За мою голову после бунта давали пятьсот рублев, сейчас дают двадцать тыщ.0 Чуток дальше будут давать еще больше. Я ведь шел в Сибирь не для того, чтобыть стать разбойником. Думал землю пахать. Не дали. Бумаги нет, схватили и на каторгу, беглый, не помнящий родства человек. Бежал. Собрал ватажку, начал баловаться на дорогах. Чуть оклемались. Летось еще приняли двадцать человек, сейчас за две сотни, с того и пошло. Грабежом и живем.
- Бородач и рваная ноздря ругались, мол, ты хотишь сделать шайку спасительницей народа. Бородач за тебя, рваная ноздря супротив. Можно ли такое сделать?
- Думаю я над энтим, но, кажется, нам такого не сделать. Так и останемся разбойниками. Еремей и я - хоть завтра, но остальные против.
- Страшным ты стал человеком, дядя Никита. Видно, правда, что солдату человека убить - это раз плюнуть.
- Не говори такое, солдат никого не хочет убивать, его заставляют. Я тоже не хочу, но и мне жить надо.
- Пошли с нами, дядь Никита. Наши через год-другой остановятся на Усть-Стрелке, оттуда мы побежим в Беловодье.
- Не зови, меня тут же схватят и вас со мной. Меня на виселицу, а вас на каторгу. Вот денег я тебе могу дать, много дать. А может быть, ты останешься у нас с Варей? - усмехнулся Никита.
- Никогда! Людей убивать! Нет! Нет, дядя Никита!
- А разве царь и его ярыги не убивают людей? Еще как убивают. Не убьем мы, то нас убьют. Нонись мы грабанули царский обоз, нагребли полные сумы казенных денег, наших сорок человек полегло, но и за то ихних всех мы перекрошили.
- Но ежли бы ты не нападал, разве бы они в вас стреляли?
- Пустой этот разговор, кончим его. Мне быть, мне жить, мне умирать разбойником. Но что делать с вами? Боюсь я за вас. С кем вас отпустить?
- Вы просто отпустите нас отсюда, а там мы уж сами доберемся до Усть-Стрелки, будем ждать наших.
- Ладно, утро вечера мудренее. Будем спать.
Но Никита не спал, как не спал и Андрей. Тягуче выл за дверью ветер, морозно скрипели сосны. У Никиты большое прошлое, у Андрея совсем короткое, но каждый в отдельности был в прошлом.
Утром начали заходить помощники атамана, что-то спрашивали, уходили, получая наказ. Никита хмуро посмотрел на Андрея и Варю. Сказал:
- Растравили вы мне душу. М-да! Урядник, бунт… Не будь всего этого, то жил бы я в родной Осиновке, копался бы в земле, доживал бы мирно. Возьмешь ли денег, Андрей? Нет. Разбойные, отказываешься? А зря. Это0 ваши деньги, которые отобрал царь. Ваши, понимаешь, ваша подать, ваш оброк, все тут.
- У нас есть деньги, а больше нам не надо.
- Честен. Таким и я был когда-то. Не мыслил быть разбойником, а вот стал им. Будь по-твоему, силком не навяливаю. Уезжайте. Может быть, недельку погостите?
- Нет, ни дня. Зачем же нам надрывать друг другу души? Ты нам, мы тебе… Простимся и в путь.
- Может быть, сменишь коней? Замотаны кони-то. Отдохнуть бы им надо. Подберу самых сильных. Ну? И коней не хочешь. Ну что же, собирайтесь, сам провожу до тракта.
Тройка выскочила на тракт. Кони ходко понесли Андрея и Варю по накатанной дороге. Никита долго смотрел им вслед сквозь слезы, застлавшие глаза.
К вечеру показался Кокчетав. Здесь Андрей решил дать большой отдых коням, себе, чтобы с новыми силами ехать дальше, порасспросить дорогу и пробиваться на Барнаул, Томск, а там выйти на Сибирский тракт.
Неделя отдыха, и снова в путь. А тут завыла метель, закрутила беглецов в непроглядную тьму, перемела дорогу. Кони встали. Снег тут же начал заметать возок. Но Андрей, уже наслышанный о здешних метелях, быстро распряг коней, спрятал их за возок, оглобли поднял вверх: если заметет, то, может быть, кто-то найдет их по оглоблям. Завернулись в тулупы и задремали сладким сном. И видят они, что бредут по пашням, трогают руками налитые колосья пшеницы. Наконец-то добрались до Беловодского царства. Свои пашни, свои табуны коней. Бредут не спеша по сказочной земле, свободной и благодатной…
6
Метель, что перемела дорогу Андрею и Варе, другим крылом накрыла обоз пермяков. Враз свалилась на них снежная коловерть, ни зги. Буря и минуты не оставила пермякам на раздумье, заметалась дикой кошкой среди людей, коней, дьявольским смехом резанула по ушам, валила с ног. Пермяки растерялись.
Но Феодосий Силов и Сергей Пятышин не упали духом. Они видели перед бурей темную гряду леса, теперь приказали привязать коней к саням, коров, людям обвязаться веревками и двигаться за ними, к спасительному лесу.
Были уже на пути пермяков метели и бураны, но такого еще не было. Храпели кони, кричали люди, но все тонуло в реве ветра.
Феодосий и Сергей шли первыми, падали, проваливались в снегу, но тянули за собой обоз.0
Впереди мелькнул огонек. Обоз уперся в стену леса. Среди деревьев было светлее, здесь буря теряла силу, и скоро обоз втянулся в сосняк вперемежку с березами. А тут и костер пылает, вжикают пилы, звенят кандалы.
- Люди, пустите к огню! Погибаем! - орал Феодосий.
- Прочь! Не подходить! Здесь каторга! Стрелять будем!
- Пошто же стрелять-то? Мы ить тоже почти каторга! Эй, давайте детей к огню, потом свой сгоношим! - кричал Сергей, борода его превратилась, как и у всех, в ком снега.
- Подходите, его благородие зря грозится, всю Россию не перестреляет. Эх, бедолаги! - звал к огню кто-то из кандальников.
- Не подходить! - Прозвучал выстрел, похожий на хлопок в ладони - Именем его императорского величества, не подходить!
- А мы хрен положили на его императорское величество. Он ножки сидит греет у камина, а мы туточки замерзаем! К огню, люди-ии! К огню! - ревел Феодосий.
Дети потянули ручонки к огню. Спасены. Не все еще вымерли. Не все… Этим уже не страшен ветер и сибирский мороз.
- Мама, я боюсь каторжника! - метнулся от костра мальчонка.
- Дурачок! Мы больше каторга, чем они, только без кандалов. У них есть няни, а у нас нет. Их не съедят волки, а нас могут. Ты каторгу не бойся, а бойся вон тех дядей с ружьями. Они страшнее всяких разбойников.
- А почему они не в цепях?
- Придет время - и их посадят на цепи. Кроме них, вся Расея в цепях. Грейся, дурашка.
Молодой жандармский поручик продолжал кричать:
- Ружья к бою! Стрелять!
- Как можно, вашество! Нас с гулькин нос, а их за сотню. Сомнут, и не пикнем.
- Кулагин, выполнять предписание о конвоировании политических каторжан.
- Можно и выполнить, только дело-то необычное. Метель! К любому предписанию надыть иметь голову, ваше благородие. Нас перебьют и каторгу распустят. А ить это опасные враги царя и отечества. Доволочь бы нам до Томска, а там сдать - ив баньку. И чего их гнать в зиму, пусть кормили бы вошату в Расее! - ворчал усатый жандарм, спасая офицера от опрометчивого шага.
- Прочь от костров! - по-петушиному горячился офицер.
- Не гоните, ваше благородие, счас сами уйдем, - увещал его Пятышин - Люди, кто согрелся, пошли валить дерева, свои костры разведем.0
- А для ча? Тут погреемся! Грейтесь, люди? - ревел свое Феодосий, сам же косил глаза на малую охрану. Чешутся руки! Схватить бы этого сосунка за глотку, но сдерживает себя старик. Опасная мыслишка засела в голове. Феодосий подозвал к себе Фому Мякинина, громко сказал на ухо:
- Фома, давай каторгу ослобоним. Оружье заберем у жандармов… А? Как смотришь?
- Надо бы, но дай согреться. Ослобоним. Ради коней и ружей можно. Наши клячонки уже повыдохлись, а эти ниче.
- Нельзя, Феодосий, то дело разбойное! - вмешался Пятышин - Наживем беды, не дай бог. Люди отогрелись и заговорили.
- Куда вас гонят? - спросил каторжный с русой бородой.
- Знамо куда, на ссылку. Не гонят, а сами идем, но разницы в том нет, гонят ли, сами ли. Губернатор дал добро самим идтить, вот и топаем. Идем подальше вот от таких псов, - кивнул Феодосий на охрану - Сказывают, там есть такая земля, где мужик сам себе голова. Там и найдем свое счастье и волю.
- Прекратить разговоры! - орал офицеришка.
- Не замай, паренек! Сибирь велика, тут легко потеряться, - хохотал Иван. Его бородища стала похожа на снежную кочку на болоте - Дай с хорошими людьми перемолвиться словом. За ча вас на каторгу-то?
- А вы за ча в Сибирь? Пошто детей-то знобите?
- Да за бунт.
- За то и мы. За вас, сирых, хотели порадеть. Теперь на каторгу.
- Молчать! Расходись, стрелять буду!
- Э, чего орет, ить суну в рыло кулаком - и окочурится. Знать, нам хотели помочь. Похоже, ты из бар?
- Из бар, но теперь каторжник.
- Расходись! Разводи свои костры, стрелять будем!
- А ить дурак, могет и пальнуть, - повернулся Пятышин к офицеру.
- Пальнет на свою голову, враз свернем, - рыкнул Феодосий.
- Подымайсь, каторга! Трогаем дальше! Садись на сани!
- Нет, нам здесь тепло. Стихнет буря, сами тронемся.
- Эй, мужики, ставь палатки, пили дрова. Пусть и каторга с нами передохнет.
- Бунтовать! Всех в карцер загоню!
- Сидите, ребята, пошумит и сам сядет на пенек… Откель в лесу карцер?0
- Слушайте, братцы, дэк это же Ермила Пронин, наш, заводской! Ермила, аль не признаешь?
- Давно признал, но молчу. Здоров ли, старик? Это, друзья, племянник пугачевского полковника. Значит, гонят в Сибирь?
- И тебя тожить словили? - спросил Феодосий.
- Словили. Хотел я поднять бунт, но вышел бунтишко. Вечную дали, - ответил Ермила.
- А нас посекли крепко, и все потому, что не дружны мы, от двух выстрелов как зайцы сигаем по кустам. А что делать, не знаем, - рассказывал о бунте Феодосий.
- Подымайсь! Стрелять будем! Пермяки дружно ставили палатки.
- Бабы, заваривай кашу, накормим сердешных! Не ори, ваше благородие, пусть с нами поживут чуток. Оголодали, поди?
- Харч у нас плохой, жандармы жрут мясо, а мы на одном хлебе. Они-то не замерзнут, а мы с голодухи можем, - сказал тощий студент. На нем висела ветхая форменная шинелишка, на голове фуражка, повязанная сверху платком.
Бабы споро заварили кашу. Жандармы осмотрительно отошли от костров. Ссыльные и каторжане не обращали на них внимания.
- Давайте ваши котелки, поделимся. А може, ослобонить вас?
- Не надо, Феодосий Тимофеевич, - остановил старика Ермила - Всех не освободишь. Потом словят, тогда уж смерть. Будь это летом, слова бы не сказали. А сейчас куда подашься?
Зазвенели кандалы, потянулись к мискам натертые, цепями руки. Бабы кормили каторжан.
- Надо бить царя кулаком, а не тыкать пальцем в него, - говорил Ермила.
- Нет, надо убить этого царя, а на его место посадить другого, чтобы он нас боялся, слушался! - тонко кричал студент.
- Значитца, убить этого, поставить другого? Доброго? - усмехнулся Феодосий - Може, и так, но игде найти доброго-то царя?
- Можно найти, можно. Только нашенского, мужицкого, - прогудел Иван Воров - И пошто тебе дали вечную каторгу? Вот Ермила - тот да, тот бунтарь. А ты просто пичуга, даже не знаешь, где искать доброго царя, - отмахнулся он от студента - Ермиле бы грамотешку, и дело пошло бы. Так я говорю, Ермила?
- Так альбо не так, а царя надыть менять, - ответил Ермила - Живем пока малыми бунтишками, а в них проку на грош. Но и из грошей получается рупь.0
Феодосий рассказывал, как его брат Никита убил кулаком урядника, посетовав при этом, что тот хлипче турка оказался.
Все захохотали. Ермила ржал громче других, задрав бороду.
- Значит, трах его по башке - и нету? Хлипче турка! - выкрикивал он сквозь смех - А? Да? Брыкнул ногами - и нету. Так бы царя - одним махом, трах - и нету! Ха-ха-ха! Потом и его ярыжек.
- Э, брось, Ермило, царская власть от бога, ей несть конца. Другой не могет быть, а ежли будет, то уже от антихриста, - заговорил Ефим.
- Молчи, дурак. Отогрелся, снова за свое. Мало тебе бог шлет испытаний. Погоди, пошлет такое, что волком завоешь. Так вечно не будет, выпрягется народ, как уросливый бычишко из ярма, и понесет, тогда держись Расея! - оборвал Феодосий.
- Умного и доброго царя поставим, - тянул шею студент - Своего царя!
- Своего. Это верно! Мужицкого царя, доброго, умного, нашенского, - согласился Пятышин.
- Цари, цари! Все они одного поля ягода, сядет тот мужицкий царь на шею народа и ноги свесит. Забудет, что жил в нужде, голоде и холоде. Плохое быстро забывается. Сытый голодному не товарищ. Вона Фома, пока был богатеем, так нам шеи крутил, смяла житуха - притих. Но коль снова вырвется в люди, то не будет нам поблажки от него. Затопчет и сомнет. Не царя надобно, а власть всенародную, как есть в Беловодье! - гремел Феодосий.
- Ивана-дурачка поставим в голову. Они в сказках завсегда вначале дурачки, а потом умными и красивыми делаются.
- Бороду ему вначале надыть расчесать, угоить самого, может, и выйдет из него царь, - начали похохатывать мужики после сытной каши - Но игде сыскать такой гребень, чтобыть его бородищу воровскую расчесать?
- Будет царем - найдется гребень.
- Убить надо этого царя! - тянул свое студент, отрешенно смотрел на людей.
- Студентов ставить надо в голову, они башковитые, книги шпарят, будто на коне несутся, - хохотал Иван.
- Нельзя студентов, оки в бога не верят, - гудел Ефим.
- Можно и без бога, была бы божеская житуха, - гремел Феодосий.
- Подымайсь, каторга, стрелять будем! Прекратить крамолу.
- А мы Пушкина в голову поставим, он знат мужика, читал я его сказку про Балду и попа. Ладная сказка. Знат тот Пушкин нашу беду.0
- Пушкина нет уже на свете, Пушкин погиб от руки убийцы! - выкрикнул студент.
- Не трогайте его, снова нашла блажь. В голове что-то перевернулось, - бросил Ермила - Забили его жандармы.
- Богохульник он, такое писать про попов. Ить тому Пушкину мало бы каторги! Богохульство и крамола! - шипел Ефим.
- Убит, значит, Пушкин… Жаль, хороший человек был. Головатый, душевно писал, - пожалел Феодосий - Хорошо написал про жадность поповскую.
- Царь убил Пушкина. Царь - злодей! Его слуги - сволочи!
Буря чуть приутихла. Бабы с детьми заползли в палатки, из труб над палатками вылетали снопы искр. Теперь никто не замерзнет. Спасли пермяков костры каторжан.
Из-за костров вразнобой охнули ружья, залп, будто простонав навстречу буре, принес смерть. Студент вскочил, зажимая рукой грудь, закачался, еле слышно промычал:
- Убивают… - и сунулся головой в костер. Но Феодосий выхватил из огня студента, выпрямился, подержал умирающего на руках, пристально посмотрел на жандармов, которые спешно заряжали ружья. Вскочили каторжане, сбились в кучу мужики. Феодосий положил умирающего на истоптанный и почерченный цепями снег, схватил топор и спокойно, но громко сказал:
- Боже, боже! Ну, сколько можно изгаляться над людьми? А? Бей татей! В бога мать!..
За метелью послышался звон колокольчиков. Лихая тройка подкатила к костру. Из кибитки выскочил морской офицер, на ходу сбросил тулуп и упругим шагом подошел к замершей толпе.
- Ваше благородие, бунт каторжные чинят, мужики им потворствуют, - подскочил к офицеру безусый убийца - Прошу вас оповестить тюремные власти в Томске о беспорядках. Пусть шлют подмогу!
- Господи, что творится на Руси? - простонал моряк - Лучшие люди гибнут! Произвол! Каторга! Когда этому будет конец?
- Не слушают приказа, вольничают. Что делать? - стонал жандармский офицер.
- Быть человеком!.. Разве они напали на вас?
- За неподчинение приказано стрелять!
- Мальчишка! Подлец! - Моряк резко отвел руку и влепил жандарму звонкую пощечину - Вот так-то Моя фамилия Невельской, можешь пожаловаться. Поехали. Хотели передохнуть, но…
Усталые кони взяли с места, и скоро затих перезвон колокольчиков за метелью.0
- Бей супостатов! - снова заревел Феодосий. Но его остановил Сергей Пятышин:
- Кончай, Феодосий, не время и не место. Не каждый бунт к ладу. Кто знает, что то был за офицер, доложит тобольским властям - и с ходу в петлю. У нас веревки вить умеют.
- Пошли, каторга, новые костры распалим! Этот дурак может еще что выкинуть, - сказал Ермила Пронин - Сдюжим, пошли.
Звякнули кандалы, послышалось привычное: дзинъ-трак-трак! Потянулись санки в белую мглу, на последних лежал убитый студент.
К утру буря стихла. Пермяки снялись, как стая припоздалых гусей, потянулись косяком к уже недалекому Тобольску.
Обоз полз, выпадали из серого кома люди, часто срывались с облаков февральские метели, но это уже был последний стон зимы, последний вскрик. Скоро весна. Надо успеть проскочить Омск и подыскать место под деревеньку где-нибудь на берегу реки.
7
Сладкий сон досматривал Андрей. Хотел открыть глаза, но веки слиплись от усталости, тяжелые, не поднять. Услышал голоса, незнакомую речь. Это Абугалий что-то говорил женщине.
А он говорил:
- Жить будут. Джигит крепче женщины, той будет плохо, долго болеть будет, кумысом надо поить будет, долго поить, а то пропадет. Совсем молодые. Куда бегут? Зачем бегут?
Наконец Андрей открыл глаза. Повел глазами по жилью. Они были в кибитке казахов-кочевников. Абугалий склонился над ним с кружкой в руке, улыбнулся, сказал:
- Жить будешь, джигит, сильный джигит, кумыс пить надо, много барашка есть надо, горькой травы пить надо. Жить будешь. Бабушка Мариам вылечит вас.
- Как Варя? - резко поднялся Андрей.
- Женщина шибко больной. Мороз, жар, тебя зовет, еще многих зовет, совсем красное лицо. Жить будет, джигит не потеряет свою красавицу. Пойдет с ней, куда задумал идти. Кумыс излечит. Он все излечит.
- Где мы? Кто ты?
- Зачем спрашиваешь, у людей, я нашел вас в степи. Долго отрывал. Коней нет, пропали кони. Долго вез. Вы крепко спал. Большой была метель, шибко большой.
- Спасибо! Мне уже совсем хорошо, ноги и руки чуть болят.
- Ты сильный, ты джигит, а он женщина. Но жить будет. Мариам хорошо лечит, много лечит.
Андрей нахмурился, силясь что-то вспомнить… ах он, сказал, что пропали кони.
- А где кони?
- Пропали кони, плохой человек украл, след видел.
- Сгинем мы без коней! - вскричал Андрей - Господи, кони пропали.
- Зачем кричишь, зачем зовешь бога, не поможет, казах поможет, бог не поможет. Пей кумыс. Много пей, снова спать будешь, здоровый будешь.