Мы столь далеки от мысли, что эти редкостные птицы, кроме зоологических садов и чудесных парков немногих принцев, живут на свободе огромными стаями, что нужно попасть на дикую реку патагонской пустыни, дабы удостовериться в этом. Понятно, что эти безлюдные глухие места лебеди избрали своим последним убежищем от беспощадных врагов - людей. Но даже сюда забрался авангард преследователей, предвещавший лебедям неминуемое истребление.
После целой недели замечательных солнечных дней я не удивился, когда, проснувшись утром, увидел вокруг снег. Я нехотя высунул голову из спального мешка и выглянул наружу. Сделать это было нетрудно, так как палатка спереди имела отверстие. Сияние рассветного солнца и блеск первого снега! Должно быть, он шел всю ночь.
Я снова забрался с головой в мешок, лелея надежду поспать еще немного, но Франческо стал меня довольно внушительно встряхивать, что-то бормоча себе под нос. Он велел мне вставать и молча одеваться.
То, что я принял за слой снега, оказалось стаей лебедей. Ночью на реку, возле палатки, опустилась белоснежная лебединая стая. В нескольких шагах от нас многочисленное племя лебедей, которых ничуть не встревожила молчаливая палатка, лениво пробуждалось ото сна.
Вначале глухое бормотание, неторопливое потягивание и похлопывание крыльями. Затем радостные восклицания, не смолкавшие даже, когда лебеди тщательно чистили клювом каждое перышко. И наконец хриплые, зовущие крики, громогласные ссоры, сердитые шлепки, сцены ревности, нежное воркованье. Малыши гонялись друг за другом, дрались, и все это прямо на глазах у родителей. Одни папы и мамы призывали своих чад к порядку, сердито ударяя их клювом, другие сохраняли олимпийское спокойствие. Вблизи лебеди казались черными, закрытыми зонтиками, нечаянно упавшими в белые керамические вазы.
Мирное племя красавцев лебедей готовилось встретить еще один чудесный солнечный день в заботах о хлебе насущном. Но за их спиной два жестоких и кровожадных представителя людского племени уже готовили им погибель. Не столько ради перьев, которые ценятся довольно дешево, сколько ради мяса. По словам Франческо, лучшей приманки, чем мясо лебедей, не сыскать. Острый запах будет еще издали приятно щекотать ноздри больших и малых хищников, заманивая их в капканы.
Я предпочел бы понежиться в теплом мешке, тем более что мне не улыбалась перспектива с раннего утра приступать к истреблению ни в чем не повинных лебедей.
С этого дня сия скверная привычка вошла у нас в обычай, свидетельствуя о моей быстрой эволюции.
Каноэ змеей подкрадывалось по воде к птицам.
Стараясь остаться незамеченными, мы зашли лебедям в тыл, чтобы течение само принесло к нам подстреленных птиц.
Тишину долины нарушил грохот пальбы. Лебеди, оглушенные и пораженные столь неожиданным "добрым утром", попытались было взлететь, но тут же отказались, то ли не понимая, что происходит, то ли из солидарности со своими ранеными товарищами.
Они упрямо плыли по реке, не сводя глаз с лебедей, бившихся в предсмертных муках, тоскливо клича их или пытаясь громкими криками придать им мужества. Очень скоро течение унесло поредевшую лебединую стаю за пределы ружейного выстрела.
Наши ружья без труда поражали легкую живую мишень. Моя колубрина, попав наконец в умелые руки Франческо, показала, на что она способна.
Течение прибило к нашему каноэ множество стонавших и бившихся в агонии птиц, другие мертвыми качались на волнах. Нескольким легкораненым лебедям удалось спастись и присоединиться к стае.
Вода окрасилась в красный цвет. Время от времени к небу взлетал предсмертный стон лебедей - пронзительный и немузыкальный крик. Теперь я понял, почему на сцене лишь показывают, а не воспроизводят песню умирающих лебедей. Этот нелепый и странный крик никак не гармонирует с величием смерти.
Завершив побоище, мы повесили шкуры лебедей вместе с перьями хорошенько просушиться.
Днем мы положили у каждого из двенадцати капканов по куску лебединого мяса. Этой ночью я, как обычно, заснул крепким сном; Франческо же спал мало и очень чутко. Ему не терпелось проверить, кто попался на аппетитную приманку. Уже засветло он разбудил меня и принялся допрашивать, не слышал ли я ночью шум. Я ответил, что ничего такого не слышал. Ночью мне снились одни и те же сны: река, пороги, слалом с крутых водопадов, страшные, свирепые рыбы. От ужаса я дрожал мелкой дрожью в тесном спальном мешке, но не просыпался. Усталость позволяла мне во сне лишь видеть, но не слышать.
Франческо же не терял попусту времени на сновидения и слышал все, что делалось вокруг. Этой ночью он услышал во сне нечто особо интересное.
Пока я готовил завтрак, он беспрестанно повторял, что этой ночью было mucho movimento.
Не прожевав как следует последний кусок, мы двинулись в путь. Шесть серых лисиц, две дикие кошки, одна красная лиса; одним словом, полнейший успех, если бы... не исчезновение одного из капканов.
"Вот почему Франческо утром говорил о mucho movimento", - сообразил я.
Пригнутые и сломанные кусты, комья земли, следы могучих лап. После недолгого изучения Франческо определил, что пума сорвала замок и уволокла впившийся ей в ногу капкан.
- А ведь ее-то мы не звали!
В оправдание бедной пумы должен сказать, что будь я голоден, то от манящего запаха лебединого мяса и сам наверняка угодил бы в западню. Впрочем, я и так очутился в западне, ибо мне предстояла неминуемая погоня за беглянкой.
Я пришел в отчаяние. Страх перед обезумевшей от боли пумой меркнул перед паническим ужасом, который нагонял на меня в подобных случаях Франческо. В памяти еще свежи были воспоминания о поисках в лагуне. Где и как отыскать выносливую и быстроногую пуму? Если бы ветка, к которой был привязан капкан, выдержала, животное не смогло бы пробежать больше двухсот-трехсот метров. Но ветка, искромсанная в щепки, валялась у наших ног.
Если пума может десятки километров тащить убитую овцу, то с маленьким лисьим капканом на ноге она способна пересечь всю пустыню.
Установив дополнительно, что это был самец, угодивший в капкан левой задней ногой, Франческо отдал приказ начать преследование. Теперь у нас было достаточно данных, чтобы отличить нашу пуму от остальных, если только они пожелают с нами встретиться.
Началась погоня. Франческо шагал впереди, не отрывая глаз от земли, я плелся в арьергарде.
Время от времени Франческо нагибался, чтобы рассмотреть еле заметный след или сломанную ветку.
Окинув местность орлиным взглядом, он снова устремлялся вперед. Он казался мне стрелкой компаса, которую таинственные магнитные поля упорно стремились отклонить к западу или востоку. Несколько колебаний, и вот уже стрелка опять показывает точное направление. Чтобы отыскать его, достаточно было упавшей сухой ветки или перевернутого камня. На ровном месте можно было различить и оставленный капканом след: длинную и четкую запятую.
Вскоре мы добрались до сухого русла одного из притоков реки. Мы пошли вдоль усыпанного галькой берега, и следы с каждой минутой становились все незаметнее. У нас возникло сомнение, не изменила ли пума направление. Мы вернулись назад по своим же следам и во второй раз произвели тщательную разведку местности.
- Вперед! - скомандовал Франческо.
Пройдя несколько метров по крупнозернистому песку, мы снова увидели характерную запятую. Итак, мы на верном пути. Развороченный глиняный холмик, отпечатки когтей на песке и подушечек пальцев на мокрой земле. Ясно было, что мы напали на след беглянки, и, возможно, этим же путем голодная пума подбиралась ночью к приманке.
Ложе речушки постепенно уходило вверх, словно устремляясь к нависшим над маленькой долиной скалам. Франческо уверял меня, что пума живет именно в этих скалах. Он даже предполагал, что в долине пума обычно охотится, а на скалах отдыхает после сытного обеда.
В жаркие часы мы не раз видели, как на подобных же скалистых террасах, недоступных для наших ружей, пумы безмятежно грелись на солнце. Должно быть, эти террасы они считали прекрасным местом отдыха и одновременно идеальным наблюдательным пунктом.
Я безгранично верил всем рассказам Франческо о повадках животных, но еще крепче была моя уверенность в том, что до этих скал мне не дойти.
Уже три часа мы рыскали по кустам и берегу реки, но все еще были весьма далеки от цели. Острые камешки больно ранили ноги, и мне казалось, будто я шагаю босиком.
Утром мы надели альпаргаты. (Кто знал, что нам предстоит гоняться за пумой?) Всегда, когда земля была достаточно сухой, мы надевали альпаргаты - башмаки с подошвой из пеньки и парусиновым верхом, очень удобные и легкие. Но сейчас, когда под ногами скрипели песок и галька, идти в альпаргатах было сплошным мучением.
Когда мы поднялись вверх по высохшему руслу речки, у меня зародилась надежда, что мы найдем капкан с застрявшими в нем клочьями шерсти. Но с каждым часом возрастала боль в ногах и слабела надежда. Разве я виноват, что ни густая борода, ни загорелая кожа, ни потрепанная одежда еще не делали меня заправским ходоком? Увы, ноги, слабые, изнеженные ноги горожанина, да к тому же служащего, остались прежними, Я никак не поспевал за Франческо. Казалось, пума давно задумала выставить меня перед Франческо в самом худшем свете, но он делал вид, будто ничего не замечает. Он нуждался в моей помощи и не позволял мне остановиться ни на секунду.
Русло реки все сужалось; с двух сторон стеной вздымались крутые скалы. На вершинах скал можно было разглядеть примитивные гнезда хищных птиц, придававших ущелью особенно мрачный вид. Угрюмые, неподвижные, похожие на мумий орлы и коршуны бдительно охраняли своих детенышей.
Внезапно внизу блеснула полоска воды, оживив унылый, безотрадный пейзаж. Это сразу же придало мне бодрость духа, мужество и твердость. Я задумал поднять бунт.
Лучшей возможности и не придумаешь! Вода, спички, немного еды есть, пещера тоже найдется.
Тут я смогу отдохнуть два-три дня.
Принять столь смелое решение меня заставило множество причин, и я бесстрашно изложил их Франческо. Пусть он знает, что я не желаю идти дальше навстречу бесславной смерти. Что, если мы встретим пуму и та кинется на меня? Да я даже ружье поднять не смогу. Придется мне, как некогда Андроклу, броситься к ногам пумы, умоляя ее пощадить меня. А уж я клянусь, что сниму с ее драгоценной лапы проклятый капкан.
Франческо с безразличным видом выслушал мой ультиматум и, к моему великому удивлению, признался, что тоже подумывал, не прекратить ли погоню. Он проявил такую уступчивость и понимание, что я сразу заподозрил что-то неладное.
Как бы то ни было, я решил отдохнуть и подкрепиться. Франческо взял у меня ружье и мгновенно исчез. Вскоре он вернулся с тремя странными птицами, которых успел ощипать. На разведенном мною костре птицы утратили свой восковой цвет и слегка порозовели, но мясо их осталось жестким, как у старого филина.
Когда человек утолит голод, многие события принимают более радужный вид и гораздо легче пасть жертвой даже самой грубой риторики: "Честь трампеадора"... "Достоинство охотника"... "Сила воли".
И хотя обед был не слишком сытным, он был столь обильно приправлен пышными декларациями Франческо, что боль в ногах прошла, и я согласился возобновить преследование. Мой яростный бунт бесславно угас.
Мы так и не добрались до скал и не провели ночь в горах, как я думал. Встреча произошла сразу после полудня и совершенно внезапно.
Меньше всего мы предполагали, что встретимся с пумой лицом к лицу прямо на берегу реки. Франческо уже хотел угостить ее свинцом, как вдруг опустил ружье.
Пума, приготовившаяся было к прыжку, в последний миг передумала и рванулась назад, пытаясь освободиться, но невысокая скала упорно ее не отпускала. Бедная пума снова угодила в ловушку и на этот раз без всякой надежды на спасение. То, что не смог сделать капкан, удалось цепочке. Заскочив в расщелину, цепочка после каждого отчаянного рывка пумы еще крепче застревала в узенькой щели, намертво пригвоздив пленницу к скале.
Случись это в самом начале погони, пуме, возможно, и удалось бы вырваться на свободу, оставив в капкане кусок лапы. А теперь, даже увидев нас, обессилевший зверь не в силах был сразиться с нами, чтобы в последнем яростном порыве обрести свободу.
Нам предстояло не убить свирепого хищника, а расстрелять беззащитного пленника. Мы решили подойти поближе и выстрелить сразу из двух ружей, чтобы ускорить конец бедной пумы. Медленно и осторожно мы двинулись вперед. Пума бешено металась, корчилась, падала на бок, вскакивала, бросалась на нас, пытаясь сдернуть свободными лапами капкан, но тот держал ее мертвой хваткой.
Равнодушная к нестерпимой боли, выбившаяся из сил, она была сейчас живым воплощением танталовых мук. Ее мучители были совсем рядом, они заслужили самую жестокую месть, но, увы, до них невозможно было дотянуться.
А мы подходили все ближе и ближе, неумолимые, словно судьи. Метрах в пятидесяти от пумы мы остановились. Хотя Франческо и назвал как-то пуму "скромным домашним животным, которое постепенно одичало", похоже, что она решила крупно поговорить с нами, если только ей удастся вырваться на волю. Едва мы остановились, пума тоже перестала метаться. Она села на задние лапы, а передними время от времени рассекала воздух. Сейчас она немного напоминала льва, который в цирке по знаку дрессировщика машет лапой. Но это был скорее вызов нам, двум коварным врагам, помериться силами в равной борьбе. Глухое злобное мяуканье, тяжелое, свистящее дыхание говорили о бессильной ярости гордого, свободного зверя, мечтавшего лишь о честной схватке.
Мы не приняли вызов и предпочли трусливо вскинуть ружья и взять пуму на мушку. Да и что иного мог ждать раненый зверь от двух беспощадных вооруженных до зубов врагов, державшихся от него на почтительном расстоянии? Прикованный к скале, истерзанный, побежденный, но не покорившийся, он встретил карателей с мужеством героя.
Грохот двух выстрелов слился воедино. Эхо помчалось вдаль, чтобы разнести по долине весть ,об убийстве. Но крутые стены ущелья, нашего верного союзника, сжали эхо в своих каменных ручищах и мгновенно задушили его. Преступление в пустыне должно было остаться тайной.
Пронзенная пулями смелая пума свернулась клубком. Когда она медленно подтянула лапу к ранам, мне показалось, что умирающий зверь обмакнул пальцы в собственную кровь, чтобы написать на скале гордое "Да здравствует свобода!"
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА: ТРИНИ
В этих местах водилось множество пум, и два дня спустя еще одну настигли пули Франческо.
Он встретил неосторожную пуму у самой палатки и застрелил при попытке к бегству. И снова охота, рыбная ловля, отдых. Каждый день приносил нам свои радости и огорчения. Река все реже выказывала непокорность, и воды ее обычно текли неторопливо, степенно. Лишь ветер, нагулявшись вволю по плоскогорью, иной раз обрушивал на наше каноэ тучи песка и пыли. В слепой ярости, вступив в битву с мощным течением реки, он надолго приковывал нас к одному месту. Приходилось искать спасения на берегу и терпеливо ждать, пока у капризного ветра улучшится настроение.
Мы пользовались вынужденной стоянкой для того, чтобы обсохнуть и согреться; заливавшие каноэ волны и брызги придавали нам весьма непрезентабельный вид. Случалось такое нечасто, но однажды ветер застиг нас посреди реки и в течение нескольких часов не позволял нам продвинуться ни на миллиметр. Из-за сильнейшего течения нам никак не удавалось пристать к ближнему берегу, а к другому не подпускал ураганный ветер.
Уплыв далеко от цепи Анд, мы уже не попадали в короткие проливные ливни и внезапные снегопады, так досаждавшие нам в первые недели путешествия.
Мы углубились в район, где за год выпадает ничтожно малое количество осадков. Затянувшие солнце тучи здесь чаще всего не кучевые облака, а плотная завеса из мельчайших пылинок то яркого, то темного цвета. На закате это пылевое облако отливает золотом.
Солнце из-за кулис показывает световые эффекты; оно демонстрирует поистине виртуозное мастерство в оптических фокусах, приберегая под занавес неповторимый обман сразу двух солнц.
Молчание пустыни, безбрежные горизонты, открывавшиеся нашим взорам, когда мы блуждали по обширному плато, привалы под голубым небосводом, на этой честной, иссохшей земле, казалось, уходящей в лазоревые дали,- все это придавало нашей бедности величие, свободе - конкретность и самому нашему существованию - необычную значимость. Но к трудностям с мукой прибавилась сложнейшая проблема, которую стоит изложить для тех, кто учится на заочных охотничьих курсах.
Речь идет о так называемой "проблеме штанов", теме многих наших бесед и разговоров.
Как и Франческо, я отправился в путешествие, захватив две пары штанов. Одна составляла неотъемлемую часть моей каждодневной одежды, другую я хранил про запас.
Не продлись наша экспедиция так долго, двух пар штанов хватило бы. Быстрота, с какой изнашивается эта существенная принадлежность костюма, воистину поразительна. Хотя мои штаны были из прочнейшей ткани, через несколько дней колючки и кусты превращали их в лохмотья.
За две недели первая пара пришла в полнейшую негодность. Зная, однако, что заменить штаны пока нельзя, я всячески старался продлить им жизнь.
Почти каждое утро после завтрака я приступал к починке моих штанов: аккуратно прошивал их толстой иглой, чтобы предстать перед нашими жертвами в мало-мальски пристойном виде. Заплаты, наложенные с величайшей тщательностью и старанием, не посрамили бы любую портниху и, право же, напоминали произведения искусства. И все же моя мечта сберечь штаны до половины пути и лишь потом выбросить их разбилась вдребезги. Произошло это еще раньше, чем мы добрались до Пасо-дель-Лимай, в поединке с вонючкой. Она попалась в капкан, и я подошел, чтобы вынуть ее.
Зная, что, защищаясь, она, подобно хорьку, могла обдать меня зловонной жидкостью и нанести непоправимый ущерб моей одежде, я предусмотрительно остановился на безопасном расстоянии. Затем приступил к анализу положения. Передние ноги и мордочка вонючки были крепко схвачены капканом, и зверек не подавал никаких признаков жизни. Лежала вонючка на боку, и ее единственный открытый глаз ничего не говорил.
"Но раз зверек лежит неподвижно, значит, он мертв",- решил я. Я приблизился и смело протянул руки. Внезапно вонючка подскочила, с акробатической ловкостью извернулась задом и обстреляла меня из всех батарей. Месть за пленение была полной и беспощадной.
В лагерь я вернулся в одних трусах, неся штаны на длинной палке; от них исходило невыносимое зловоние. Попытка отмыть штаны мылом и затем выполоскать, привязав к корме железной проволокой и погрузив в воду, потерпела жесточайшее фиаско. До сих пор этот способ мытья нашей одежды давал превосходные результаты. Однако на сей раз не помогли даже умелые крепкие руки нашей терпеливой прачки Франческо. По совету друга я закопал штаны на целых два дня, но успеха так и не добился.
Пришлось их выбросить. Это неприятное происшествие не уменьшило моей симпатии к вонючке, хотя взаимностью я определенно не пользовался.