Глава четвёртая
Шаман шаману – друг, товарищ и брат
Ник торопливо осмотрелся, пытаясь осознать произошедшие изменения и оценить степень возможной опасности. Увиденное его совершенно не вдохновило: сам он был крепко примотан грубой толстой верёвкой к старой высохшей сосне, в трёх метрах от сосны обнаружился Банкин, прикреплённый аналогичным образом к кривой берёзе, причём, под глазом Гешки красовался большой лиловый фингал, а изо рта торчал тряпичный кляп. Банкин бешено вращал глазами и, напрягая всевозможные мышцы торса, безуспешно пытался порвать крепкие верёвки. Между сосной и берёзой шустро ползал Ёнька, обкладывая ноги Ника и Банкина охапками разнокалиберного хвороста и сухого мха.
Ёнька насмешливо улыбался и бросал плотоядные косые взгляды куда-то в сторону.
Проследив за его взглядом, Ник увидел Мэри, то же связанную по рукам и ногам и лежащую на старой оленьей шкуре, постеленной возле догорающего костра. До девушки было метров двадцать пять, но Ник заметил, что бушлат на Мэри отсутствовал, а сатиновая тёмно-синяя кофточка была порвана в мелкие клочья, представляя на всеобщее обозрение белоснежный кружевной лифчик, только частично скрывавший от посторонних нескромных взглядов спрятанное под ним.
– О чём думаешь, товарищ начальник? Испугался, милый? Растерялся немного? – вежливо поинтересовался сознательный и передовой саам Озеров.
Ник отметил, что во всём облике Ильи произошли разительные перемены. Куда только подевался суетливый дёрганый человечек с бегающими глазами и просительным тоненьким голосом? От непрезентабельного и подобострастного председателя сельсовета Ильюшки не осталось и следа. Перед Ником стоял матёрый, видавший виды мужик с тяжёлым взглядом умных немигающих глаз, говорящий неторопливо и чуть насмешливо – голосом глубоким и уверенным, ничем не напоминавшим прежний дребезжащий фальцет. А на смену длинным витиеватым предложениям неожиданно пришли короткие и рубленые, можно сказать – чеканные, фразы.
– О чём думаю? – спокойно переспросил Ник. – Да ясно мне всё совершенно: под маской глупого домашнего оленя прятался дикий волк. Как не бывает бывших чекистов, так не бывает и бывших шаманов. Решил ты, Ильюшка, затаиться, спрятать свою сущность от новой власти. Даже вон – заделался председателем сельсовета. Глядишь, через год-другой и в партию бы вступил. А живёшь, в смысле – по-настоящему, всё по своим старым, шаманским законам. Ведь так оно, Илюша?
– Умный ты, начальник. Очень – умный. Всё правильно говоришь, – необидно усмехнулся Озеров. – Только никакой я тебе не вонючий Ильюшка. Меня зовут – Вогул, я шаман. Шаманом был, шаманом и умру. Доля у меня такая…. Ты там про новую власть говорил, мол, спрятался я от неё. И это правильно. Только что эта власть дала мне? Всем лопарям чего принесла хорошего? Жили себе – как считали правильным, как наши отцы и деды жили. Нет же, припёрлись. Учить начали. Это – плохо, это – хорошо, так – делай, а так – не смей, расстреляем. А нас вы спросили, чего мы сами хотим? Да кто вы, вообще, такие? Почему правильным только то считаете, о чём сами и говорите? Молодёжь вся испортилась. Не хотят по-честному пасти оленей и ловить рыбу. Хотят деньги за красивые слова получать. Водку пить. Девок любить – всех подряд и по-всякому. Из ружей в других людей стрелять. Просто так стрелять, потому что приказ вышел такой…. Нет, не нравится мне такая жизнь. Сам так жить не буду. И другим лопарям не дам.
– А я-то со своими товарищами здесь причём? – вкрадчиво спросил Ник. – Мы тебя ничего плохого делать не заставляли, просто попросили довести нас до озера. А ты убить нас задумал. В чём причина?
Лицо шамана стало серьёзным, глаза потемнели от праведного гнева.
– Причина – Сейдозеро. Там многие Большие Солнца находилось наше древнее капище. Там лопари со своими Богами разговаривали. А Боги, в свою очередь, помогали лопарям. Всё было хорошо. После зимы приходила весна. После весны начиналось лето. Оленихи рожали много маленьких оленят. В реках было много жирной рыбы. Нам это нравилось…. Пришёл Барченко, с ним много других людей. Разорили капище. Забрали с собой вещи Богов. После этого отвернулась от лопарей Светлая Тень. Изменилась их жизнь. Я давно уже решил, что не пущу больше никого к Сейдозеру. Всех буду убивать. Кого смогу – сам. На других нашлю голодных волков и злых медведей. Всё так и получилось. Уже три года никто не может к Сейдозеру подойти. А кто туда добрался, то обратно, всё равно, не вернулся. И ты, начальник, скоро умрёшь. И твой друг. И эта девушка. Все – умрёте! Сгорите в Светлом Огне!
Ёнька, поливавший вязанки хвороста керосином из большой бутыли, забеспокоился:
– Вогул, ты же обещал мне отдать эту девку.
– Обещал – отдам. Только на время. Попользуешься вволю, потом сам убьёшь и спалишь. Понял, убогий?
Ёнька согласно закивал головой, заулыбался, трясущимися руками достал из-за пазухи коробок со спичками, протянул его Озерову.
Ник в бессилье заскрипел зубами. Неужели, это конец? Неужели – нечего уже не изменить? Что-то укололо его в бедро: это туго натянутая верёвка надавила на какой-то предмет, лежавший в кармане его штанов.
Ник усмехнулся и заговорщицки подмигнул шаману.
– Что ещё такое? – изумился Вогул и отбросил в сторону очередную сломавшуюся спичку.
– У меня в правом кармане одна вещица завалялась, – со значением протянул Ник. – Посмотри, вдруг, да и передумаешь – знакомить меня со Светлым Огнём. Ну, очень занятная вещица, – ещё раз подмигнул и таинственно улыбнулся, мысленно вспоминая загадочное лицо Джоконды.
Шанс был мизерный и призрачный – до полной невидимости, но других-то вариантов совершенно не просматривалось.
Вогул осторожно, явно опасаясь подвоха, подошёл к Нику, запустил ладонь с давно нестриженными ногтями в карман его штанов, немного повозился, освобождая искомый предмет из-под толстой верёвки.
Шаман вытащил руку из кармана брюк Ника, разжал кулак – на жёлтой морщинистой ладони удобно устроился маленький, искусно вырезанный из голубовато-сиреневого халцедона белый медведь, подаренный недавно Айной.
Вогул так долго смотрел на фигурку белого медведя и так непонятно улыбался при этом, что Ёнька, занервничав, недовольно и боязливо запыхтел за его спиной.
Шаман посмотрел Нику в глаза. Тепло так посмотрел, с явной приязнью, спросил негромко:
– Как там Афоня поживает?
– Очень даже хорошо поживает, – ответил Ник. – Вот, год назад дедушкой, наконец-таки, стал. Пожалела его Светлая Тень, простила старые грехи. Внук и внучка теперь у Афони есть, близнецы.
– Это хорошо, что близнецы, – согласился Вогул и замолчал, задумчиво прикрыв глаза.
Минут через пять опять нетерпеливо заныл Ёнька:
– Вогул, товарищ Озеров, твою мать! Ты же обещал мне отдать девку. Чего тянуть-то? Можно, я к ней пойду, пока ты разговариваешь с этими псами? Можно, а? Так я пойду?
– Иди, – равнодушно разрешил шаман. Не торопясь, взял в руки карабин, прислонённый к берёзовому пеньку, развернулся и выстрелил уходящему Ёньке в спину.
Отзвучало долгое протяжное эхо. Вогул снова, будто совсем не умея торопиться, осторожно прислонил карабин к молодой сосёнке, внимательно посмотрел Нику в глаза, укоризненно покачал головой:
– Почему раньше медвежонка не показал? Всё совсем по-другому могло быть. И Ёнька пожил бы ещё. Бегал бы сейчас в стойбище за оленихами. Глядишь, и поумнел бы – со временем…
– Зачем же ты его убил? – уточнил Ник. – Я же тебя об этом не просил, мог бы и не стрелять.
Шаман только печально улыбнулся и снисходительно, словно малолетнему несмышлёнышу, объяснил:
– Его уже было не остановить по-хорошему. Больно уж приглянулась ему девчонка ваша заграничная. Кстати, плечо-то ей Ёнька тогда и прострелил. Думал, что ты её обратно отправишь, а его назначишь в провожатые. Если бы Ёнька узнал, что всё отменяется, сам бы нас всех порешил. И даже не поморщился бы…
Тело Ёньки положили под корневище-выворотень и забросали камнями. Переместили лагерь километра на два в сторону, развели новый жаркий костёр. Банкин сидел возле дрожавшей Мэри, нежно гладил её тонкие руки, что-то ласково шептал по-английски.
Чтобы не смущать влюблённых (а всё шло к тому), Ник и Вогул устроились по другую сторону костра, неторопливо, как и надлежит солидным, знающим себе цену людям, повели деловой разговор.
– Значит, тебе нужен Синица, – уточнил шаман, лениво дымя своей старой трубочкой.
– Непременно нужен, – подтвердил Ник, прикуривая папиросу от маленькой горящей ветки, ловко вынутой из костра.
– А зачем?
– Вещь одна пропала. Барченко тогда её взял из капища, да и продал, гад, какому-то иностранцу. Синица точно знает – кому. Вот, пусть и расскажет.
– И всё? – недоверчиво прищурился Вогул. – Больше ничего тебе не надо там, на Сейдозере?
– Больше ничего, – подтвердил Ник. – Даю честное шаманское слово.
Помолчали, скупо пуская в небо табачный дым.
– Значит, Чашу хочешь найти и в Москву желтоглазому человеку отвезти, – уверенно подытожил шаман.
Ещё помолчали.
– Ты это про товарища Сталина? – как бы между прочим спросил Ник.
Вогул лишь поморщился.
– Не, этот тут не при делах. Там другой есть – с волчьим именем, с год назад в Кремль переехал – на постоянное место жительства. Это его вещь.
"Афоня тогда в чукотской тундре говорил про волчью кровь. Капитан Курчавый что-то про волчий ум поминал мимоходом. И эти глаза жёлтые, мелькнувшие за затемнёнными стеклами "чёрного воронка", и ещё раньше – за стеллажом на Металлическом заводе…", – старательно вспоминал Ник, мысли завертелись как белка в колесе: – "Этот шаман про волчье имя талдычит. Кто же это? Кто? Мать моя женщина, какой же я дурак! Это же они про Вольфа Мессинга! Что я знаю про него? Надо всё вспомнить. Обязательно – всё. Итак…"
– Эй, начальник, ты где? – вернул его на землю насмешливый голос Вогула. – Потом подумаешь обо всём. В тишине, когда ночью будешь дежурить у костра. Сам чего не поймёшь – Небесная Тень подскажет. Сейчас давай о деле поболтаем. Согласен?
– Согласен, – благодарно улыбнулся Ник. – Кстати, большое спасибо тебе, Вогул. Подсказал ты мне здорово, надоумил, так сказать.
– Какие счёты, мы же с тобой – почти братья. В одной лодке сидим. Веслами гребём. Страннику помочь – честь для знающего. Давай, говори – что надо.
– Раз мы с тобой братья теперь, то, может быть, прямо по Тайболе отведёшь нас к Сейдозеру?
Шаман помрачнел.
– Извини, не получится. Три Больших Солнца назад.… Не хочу говорить "три года", буду говорить, как раньше у лопарей было заведено. Так вот, три Больших Солнца назад я на выходе из Тайболы к озеру волков привадил. Несколько молодых волчат на привязи держал, подкармливал. Теперь там целая стая. Может, и две. Крови отведали – не слушаются больше меня. Всех, кто по ущелью спускается к озеру, в клочки рвут. Всех…
– Волки же не любят долго охотиться на одном месте. А ты говоришь, что они от озера не отходят уже три года, – засомневался Ник.
Вогул голову в руки спрятал, размеренно закачался из стороны в сторону.
– Страшное я дело совершил. Непоправимое. Нет мне прощенья. Там, на берегу Сейдозера, солончак. На Терском берегу нет других. Только этот. Олени, лоси всегда туда ходили, сотни Больших Солнц. И сейчас ходят. Знают, что там волки, а всё равно идут, так соли хотят. Страшное я дело совершил, начальник. Через два Маленьких Солнца выйдем на берег озера – всё сам увидишь…
Не получилось – поразмышлять в тишине у костра. Неожиданно со стороны Белого моря приползли низкие серые тучи, пошёл крупный снег. Бывает такое на Кольском полуострове, последняя декада апреля – самое коварное время года: кажется, что лето уже стоит у порога, а зима нет-нет, да и напоминает о своём могуществе. Заполярье, мать его, что вы хотите.
Поднялся сильный ветер, началась метель. Или же вьюга?
А может, и пурга, кто его разберёт с непривычки…
Больше суток путники просидели в брезентовых палатках, не высовывая носа наружу.
Казалось бы – ерунда, лежи себе в палатке, да и думай свои заветные думы под нудные завывания пурги.
Но Ника неожиданно посетил каприз, не хотелось ему – под завывания пурги, или там – вьюги.
Непременно хотелось, чтобы под тихое потрескивание яркого костра, чтобы неизвестные птицы загадочно кричали в ночи, и звёзды яркой бесконечной стаей неподвижно висели над головой. Сидеть себе и прихлёбывать крепкий чай из эмалированной кружки под простенькую папироску, наблюдая за изощрённым калейдоскопом сиреневых и аметистовых углей…
Короче говоря, решил он отложить эти размышления о загадочном Вольфе Мессинге до лучших времён.
Существенно радовало, что самочувствие Мэри заметно улучшилось: рана почти не беспокоила болью, температура была уже почти нормальной. В преддверии выздоровления, как объяснил Вогул, на девушку напала сонливость. Почти всё время, что длилось снежное светопреставление, она успешно проспала, уткнувшись в грудь счастливому Банкину и нежно обнимая его за крепкую шею.
Потом, когда вся эта белая канитель закончилась, побрели дальше: сперва по двадцатисантиметровому слою снега, потом – по водянистой каше и мерзкой слякоти.
Первомайским погожим утром вышли, всё же, к Сейдозеру.
– А в нашем Ловозере сейчас праздник, – язвительно и неприязненно сообщил Вогул. – Начальники приехали из Кандалакши, а то и из самого Мурманска. Митинг будет. Потом, когда речи закончатся, начнут водку продавать. Все перепьются. Начнут хором песни распевать. Про мировую революцию. Про героическую смерть в боях с буржуями. Потом проблюются и уснут. Тьфу! Мать их всех!
Сейдозеро располагалось в глубоком и неожиданно уютном каньоне.
Не широкое – километра полтора всего, вытянутое с северо-востока на юго-запад километров на пятьдесят с гаком.
Долго стояли над обрывом, любовались. Прямо под ними, метрах в трехстах ниже, распласталась горная долина, именуемая гордым именем Тайбола, которая и выходила к серым спокойным водам озера.
Красиво было – просто несказанно. Над противоположным берегом водоёма нависали крутые невысокие сопки, покрытые редколесьем, далеко на севере через кучевые облака смутно угадывалась горбатая, совершенно лысая Иван-гора. Ветра не было, вода отливала тусклым серебром, посередине озера быстро передвигалась, словно живая, полоса цветного тумана: местами розового, местами лилового…
– Смотри, начальник, – махнул рукой Вогул. – Вон они, непреклонные стражи Сейдозера.
Ник навёл свой бинокль на край Тайболы.
По круглым серо-бурым камням старицы неторопливо трусили около десяти поджарых волков, ага, вот ещё несколько серых роются в груде белоснежных и слегка желтоватых костей, и ещё…. Ник насчитал порядка сорока хищников.
"Попробуй, накорми такую ораву. Это же сколько мяса им надо ежедневно?" – поморщился Ник.
Неожиданно волки, словно получив некую команду, насторожились и целенаправленно разбежались в разные стороны.
Причём проделано это было строго и осмысленно, безо всякой глупой суеты: так опытные охотники дисциплинированно занимают – по команде егеря – заранее отведённые им дежурные номера.
И двух минут не прошло, а ни одного серого разбойника в прямой видимости уже не наблюдалось.
Спрятались, замаскировались, залегли – ясен пень.
Ник непонимающе обернулся к Вогулу.
Тот только недовольно передёрнул плечами:
– Подожди, начальник. Дальше смотри. Скоро всё поймёшь…
Минут через пятнадцать на входе в ущелье показались три неясные расплывчатые фигуры: одна, та, что чуть покрупнее, – почти чёрная, две другие – светло-палевые.
Ник снова поднёс к глазам бинокль.
Большой, буро-чёрный старый лось, нервно вздрагивая ноздрями, с беспокойством оглядывал каменистый берег Сейдозера. К его тёмным бокам испуганно жались две совсем еще молоденькие самки, поводя из стороны в сторону огромными светло-серыми глазами-миндалинами.
Лоси явно чуяли присутствие волков, но вожделенная соль манила их к себе коварно и совершенно неотвратимо. Не было сил сопротивляться этому великому и страшному зову…
Сохатый, наконец, двинулся вперёд, чуть выставив вперёд могучие красавцы-рога, молодые лосихи, стараясь не отставать от своего повелителя, покорно затрусили следом.
Звери преодолели уже метров четыреста и стали забирать вправо, намереваясь пойти дальше вдоль восточного берега озера, когда вокруг них замелькали серые зловещие тени.
Около десятка молодых волков вынырнули из-за чёрно-белых валунов за спинами лосей, отрезая им путь к спасительной Тайболе, ещё столько же хищников, во главе с крупным бурым вожаком, появились со стороны озера. Ловушка захлопнулась.
Старый лось развернулся на сто восемьдесят градусов и что есть мочи побежал прямо на волков, преграждавших ему путь в спасительное ущелье. Он явно шёл на прорыв, спасая свою шкуру и напрочь позабыв о юных спутницах. Одна из лосих бестолково завертелась на месте, другая бросилась к берегу озера.
Волки повели себя несколько странно. Нику даже показалось, что они изначально не стремились добыть всех лосей и сразу были согласны на малое. Сохатый прорвался к Тайболе практически беспрепятственно, хищники дружно расступились перед его рогами, только один серый молодчик вцепился лосю зубами в круп, повисел немного, ловко уворачиваясь от ударов тяжёлых копыт, да и отскочил в сторону.
Сохатый с удвоенной скоростью, даже не оборачиваясь, понёсся вверх по ущелью, подальше от страшного места.
На лосиху, прыгнувшую в озеро, никто из волков даже внимания не обратил, как будто её и не было вовсе.
А, вот, её подруга была обречена. Окружённая со всех сторон, она продолжала бестолково и зачарованно кружить на месте. Вожак прыгнул первым, вцепившись лосихе в горло, вслед за ним на жертву бросились и остальные. Тоскливый, полный боли и ужаса вскрик разнёсся над скалами и тут же затих, заглушённый победным волчьим воем.
– Да, зажрались волки совсем, – неодобрительно вздохнул Вогул. – Только на слабых теперь охотятся. Не рискуют зря. А что, любителей соли много. Можно и выбирать…
– Почему они отпустили вторую лосиху? Ведь могли же отжать её от берега озера? – азартно спросил Банкин, в душе которого время от времени просыпался заправский охотник.
Шаман неопределённо пожал плечами.
– А как она выберется отсюда? К Тайболе её не пустят. А здесь и другие желающие есть – от пуза покушать мясца….
Через некоторое время Ник снова навёл бинокль на серебристо-серые воды озера. Вот сообразительная лосиха выбралась на относительно безопасный западный берег, её передние ноги бессильно подломились, и она неуклюже опустилась на жёлтый песок пологой прибрежной косы.
Бока животного поднимались и опадали, словно кузнечные меха, голова устало запрокинулась набок. Только минут через семь лосиха с трудом встала на ноги и побрела к узкой сосновой рощице, вытянувшейся между водами озера и отвесными скалами каньона.