Пройдя километра три вокруг объекта, разглядел наконец в бинокль то, что, видимо, было взлетной полосой,- широкое ровное поле, расчищенное от снега.
Он хорошо видел часовых на ближайших вышках. Оба они внимательно смотрели на внешнюю и на внутреннюю сторону от колючки. Хотя ночь была темной, но на белом снежном поле внутренней территории объекта любой темный предмет был бы хорошо заметен. С внешней стороны оцепления тоже было снежное поле...
С расстояния тридцати-сорока метров, в белом маскхалате, с автоматом в белом чехле, неподвижно стоя в полный рост, Игнат пытался в бинокль разглядеть капониры. И вот наконец он заметил, разгадал... В трехстах метрах от него на ровном снежном поле были участки со снежной насыпью на метр-полтора выше уровня земли. Капониры... Между насыпью натянута белая как снег, ткань, а под ней в укрытии, в каждом капонире,- самолет... Все замеченное нанес на карту. Записал время второй смены караула. Сложил планшет и двинулся обратно.
Он прошел уже половину пути и подходил к лесу, как вдруг увидел слева от себя метрах в четырехстах черные тени, которые двигались ему наперерез. Еще не разглядев их толком, едва увидев, он узнал их. Это были волки.
Метров за сто от него они остановились, пропуская его вперед, и пошли следом. Игнат видел их яркие глаза, прожигающие мглу. Звери шли своей обычной цепочкой, след в след, шли по его лыжне, не приближаясь к нему и не отставая. Время от времени он оглядывался, и подспудно необъяснимое волнение стало охватывать его грудь и голову. Учащенно дыша от возбуждения, Игнат остановился, повернулся к стае боком, поднял голову к небу и завыл. Он выл протяжно, по-настоящему, по-волчьи, певуче выводя тягучую ночную песню древнего и дикого звериного племени.
Волки подошли ближе, сбились в кучу. Игнат видел, что впереди цепочки шла волчица, но потом, когда цепочка распалась, звери сгрудились вокруг вожака - крупного могучего волка со светлой высокой гривой.
Небо уже было чистым. Луна спряталась где-то за лесом, но звезды ярко и морозно поблескивали над снежной пустыней тревожной военной ночи.
Вожак вскинул голову к звездам и ответил Игнату густым, мощным раскатистым воем. Стая дружно подтянула, и грозные пронзительные звуки покатились по сугробам и опушкам, напоминая всем и предупреждая всех, что дикий лес хранит свою мощь, что никто чужой здесь не может быть хозяином, что земля живет своей вольной жизнью, неподвластной человеческим страстям и тщеславию. Гудят на ветру вековые ели, дремлют каменные недра, и снова над округой воют волки...
Игнат хорошо видел вожака, стоящего не дальше чем в тридцати метрах. Это был очень крупный зверь, пожалуй, еще не старый, хотя и в возрасте. По центру высокой гривы, от затылка к спине, проходила светлая полоса. Игнат в темноте не мог определить: то ли это седина, то ли светлое пятно. Но ведь светлые пятна не бывают у волков в этой местности. И на севере, и в средней Руси лесные и степные волки всегда серые - чуть темней или светлей. Так что, пожалуй, это седина. Значит, вожаку лет десять, не меньше.
Игнат не боялся их, даже не снял автомат с плеча. Он знал, что сейчас волки расценивают его как собрата, иначе никогда не подошли бы так близко к вооруженному человеку. Они прекрасно понимают, что такое автомат...
Разведчик молча повернулся спиной к стае и пошел дальше, звери тоже двинулись по своим делам - в противоположную сторону, размеренно, спокойно, цепочкой, след в след.
10. ДВА ЛЕЙТЕНАНТА
В это самое время дед Елисей сидел в своей избе возле чуть прикрытой печной топки и раздумывал о том о сем. Свечу тоненькую стеариновую он берег, керосиновую лампу тоже не зажигал. Да и не только ради экономии, хотя, конечно, все это очень трудно добывалось и дорого стоило. Спокойнее, когда в доме темно. Безопаснее так. Никто не забредет на огонек. А времена такие, что ничего хорошего от гостей ждать не приходится. Пьяные полицаи или немцы зайти могут в поисках самогонки, например. Или провокатор какой. А темно в избе - значит, нет никого.
Дед Елисей перебирал в памяти события последних дней. Это просто счастье, что того оберста партизаны взяли на лесной дороге в стороне от Марковки, от деда Елисея деревни. Если бы взорванные машины и убитую охрану полковника-тыловика немцы обнаружили у окраин Марковки, не избежать бы расправы жителям. Дед-то об этом и не думал, когда мчался с сообщением для Топоркова. А тот уж наверняка подумал. И захват сделали, пожалуй, потому именно, что на лесной дороге были немцы, вдалеке от деревень. Да... Уж неделя прошла после того налета, так что ясно - деревенских не обвиняют в ответственности. Мало ли что может быть в лесу, на лесной дороге. Дед вспомнил два новых послания из Верховска в отряд. Он теперь читал все сообщения, ему рассказали шифр. Хохлов долго объяснял, однако дед не все запомнил, хотя обе записки сумел понять, точнее, в основном, догадался. Не такой уж сложный шифр, особенно если час втолковывают, как шифровать и расшифровывать.
В первой записке говорилось, что в городе уже появились новые солдаты и офицеры в черной эсэсовской форме, в общей сложности до батальона. Во втором донесении сообщалось, что у подпольщиков есть два новых полезных человека. Оба бежали из лагеря военнопленных в Белоруссии. Офицеры. Один - пехотный, другой - артиллерист. Дед думал об этих людях. В отряд немало пришло таких же солдат или офицеров, выбиравшихся из окружения, бежавших из плена. Но у него не выходила из головы та записка, которую Топорков отправил в Верховск после допроса тылового оберста. Дед Елисей был хитер той глубинной крестьянской хитростью, которая подчас бывает тоньше и хитрей самой изощренной продуманности психологов и знатоков разведки.
Дед, конечно, понимал, что специалист по борьбе с партизанами и подпольем - это, скорее всего, сановитый эсэсовец с большим опытом проведения подобных операций. Конечно, такой и приедет. Но... А вдруг немцы что-то помудрее придумали или придумают?.. Они ведь соображают тоже. И еще как... И дед снова и снова размышлял об этих двух незнакомых ему офицерах Красной Армии, о которых он почти ничего и не знал. Бежали из плена... Пехотный и артиллерист...
Угли из печной топки дышали жаром. За дверью, в сенях, переступала копытами Манька. Дед только что выпроводил ее туда из своей половины избы, куда впускал иногда от тоски и одиночества. Манька очень радовалась, когда дед впускал ее в комнату, и упиралась, даже пыталась боднуть, когда выпроваживал...
Руслан сейчас спал на сене в сарае возле полиции, там же ночевали и сани - дедовский передвижной "почтовый ящик". А Манька, она была здесь, рядом, и это как-то, хоть чуть, но согревало одинокую душу деда Елисея.
Он похлебал из деревенской миски болтушку из муки и картофельного клейстера, с удовольствием кусая испеченный своими руками в этой же печи хлеб, который дед очень экономно расходовал и которого осталось мало. Похлебка была подсоленной и вкусной, сдобренной малой толикой маргарина, выдаваемого за службу в полиции. Яйца и куры теперь уже были в деревне большой редкостью.
Он тщательно облизал ложку, обтер хлебом миску. Доел этот кусок хлеба и вытер полотенцем миску и ложку. Медленными глотками выпил большую кружку козьего молока и прилег на широкий старинный сундук у стены, подложив под голову ватник и укрывшись старым и рваным своим полушубком.
Топорков дал добро на прибытие в отряд двух новичков. Всех прибывающих в городское подполье там предварительно проверяли. А наиболее тщательно уже проверяли в отряде. И пока шла проверка, они, эти люди, были под контролем и по многим причинам никак не смогли бы сбежать, если бы даже очень постарались. Людей здесь побывало много под такой проверкой, однако так уж случилось, что ни один провокатор не вошел в доверие и не остался в отряде. Провалов не было. Правда, за все время было два провокатора, но обоих удалось раскрыть во время проверки. Одного - это было еще в сорок первом - опознал специально вызванный для этого человек из другого, дальнего отряда. А второго - этим вот, прошедшим летом,- разгадал Хохлов. И первого, и второго сразу же расстреляли.
О том, что было выяснено на допросе оберста, в отряде знали немногие: командир, комиссар, начальник штаба, Хохлов, он же и переводчик, и еще один человек - "Королевич", то есть дед Елисей. Для всех остальных два офицера Красной Армии, прибывшие в отряд, являлись обычными новичками, которых, как всегда было принято, проверяют.
Работы в лагере хватало: ухаживать за лошадьми, заготавливать дрова для многочисленных печек в землянках, ходить в наряды - охранять лагерь, работать на ремонтном пункте - восстанавливать поврежденное оружие, изготавливать мины из взрывчатки добытых партизанами снарядов или авиабомб и всякая другая работа.
Новички обычно занимались этим наряду со всеми остальными. Конечно, и в наряд они ходили, но кроме наружной охраны лагеря и других особо ответственных постов и объектов,- в основном их назначали на внутреннюю службу. Для новичков это было обычным делом.
Уж так получилось, что Игнат сразу познакомился с обоими лейтенантами. Отоспавшись после задания, он пошел на ремонтный пункт, хотел поближе посмотреть, какие мины делают в отрядной мастерской и как это все происходит. Как раз там и трудился офицер-артиллерист, прибывший в отряд по направлению верховского подполья. Он умело разбирал снаряды, вывинчивая взрыватели, и на печке вытапливал тротил из корпуса снаряда.
Звали этого новичка Валентин Бармин, он был лейтенантом, а по возрасту - года на четыре старше Игната. Они разговорились, и он Игнату понравился: серьезный, спокойный, вдумчивый, по виду крепкий парень.
- Где довелось воевать?
- Почти и не довелось. Осенью сорок первого ранили в плечо, и... Попал к ним в лагерь. До этого, правда, наша батарея несколько раз отбивала танковые атаки, это все в августе было. У меня было две гаубицы 122-х,- знаешь?
- Видел. Стрелять не приходилось.
- Ну вот из них и лупили мы прямой наводкой по этим... С крестами. Три штуки сожгли. А вот в сентябре я оплошал... А потом - колючка, собаки, "ахтунг, ахтунг", и одна надежда - сбежать.
- А как получилось?
- Проверяешь...
- Да нет... - Игнат даже растерялся,- я сам здесь недавно...
- Да я понимаю, не в игрушки играем... Ты разведчик?
- Ага.
- Ну так вот, сговорились мы с ребятами. Шестеро нас было. Все боялись, нет ли среди нас провокатора. Да не было, значит... Иначе бы не убежать... Во время работы, а мы песок грузили в карьере, мы вшестером и попрятались, зарылись в песок. Я зарылся глубоко, может, метра на полтора, а сухой веточкой, что заранее себе приготовил, протолкал дырку для воздуха. Сырой песок и держался, не засыпал дырку. Хотя народу было очень много, немцы все-таки заметили наше отсутствие, очень долго искали, дотемна, все перерыли, двоих нашли и сразу же расстреляли. А мы вчетвером в лесу потом встретились. Один из наших и видел все, как тех нашли. Потом еще двое потерялись, когда нас немцы преследовали... Вот мы вдвоем с Валеркой Галкиным и выбрались. Он тоже лейтенант, только пехотный. Его в отряде к лошадям приставили... И как только собаки нас в песке не нашли... Видать, натоптано там много было заключенными, да и песок сырой, не такой запах сильный. Я все время слышал лай и ждал конца. А потом ночью еле выбрался из песка. Там еще одна колючка была, на карьере, но она не под током. Так и ушел... Я все это уже рассказывал и в Верховске, и командиру отряда тоже...
- Да я не...
- Я понимаю... Тебе - так... По-товарищески.
Они помолчали. Игнат видел в глазах этого смуглого высокого парня бесконечную тоску. Казалось, после всего пережитого он даже не рад спасению, поскольку никакое спасение не позволит забыть все то, что было там, за колючкой, за вышками.
Через десять минут Игнат увидел и второго лейтенанта. Бармин прошелся с новым приятелем в порядке перекура и, зайдя на конюшню, познакомил его со своим товарищем по плену.
Они посидели возле фыркающих лошадей, немного поговорили. Галкин был тоже худощав и крепок, как и Валентин, после лагеря уже прошло время, и оба лейтенанта подкормились, худобы уже не было заметно. Но в глазах тоже была тоска. А в голосе сквозила злость, ненависть к немцам, принесшим нашей Родине столько страданий. Чем-то оба парня были даже похожи, может быть, этой лагерной тоской в глазах?.. Игнат слышал, что немецкие лагеря оставляют в человеке вечный след - и в душе, и на руке,- несмываемый, нестираемый номер. Политрук на фронте рассказывал.
11. ДИВЕРСИЯ
- Ну что будем делать, комиссар? - Топорков еще раз пробежал глазами расшифрованную записку из города. Она кое-что меняла из предположений и подозрений. Из подполья писали: "Прибыл новый начальник верхов-ского гестапо штурмбанфюрер Хорст. Возможно, это и есть тот специалист, о котором вы сообщали. В город постепенно прибывают войска. На новый аэродром прилетели бомбардировщики "Ю-87". С этой операцией желательно поспешить. Иван". Иваном подписывался секретарь подпольного горкома ВКП(б) Еремин. Звали его не Иваном, а Петром Васильевичем. Но так было удобнее и спокойнее в целях, конечно, конспирации.
- Еремин торопит нас, Виктор Петрович,- комиссар говорил спокойно, но чувствовалось, что он нервничает,- с аэродромом ясно, сегодня ночью и надо будет провести эту операцию. Хохлов и Кулешов пойдут, и Углов, конечно, тоже. Я думаю, сегодня лучше, командир?
- Добро, пусть идут сегодня. Подготовки никакой больше не надо. Все уже сделано. Данные наизусть заучили за это время. Вторая неделя пошла. Теперь бы только ночь потемней.
- Это точно, командир.
- А что будем делать с этими двумя лейтенантами?
- Вот это меня как раз тоже очень беспокоит.
- Да... И подпольщики считают, что этот Хорст, или как его там... и есть тот самый специалист, о котором сообщил оберст. Так что, пожалуй, это наши домыслы, в отношении провокатора...
- Может быть, командир... А может... Все может быть, конечно. Но, по обычным нашим меркам, люди к ним, к двоим новичкам, присмотрелись и как-то уже проверили. Теперь надо в деле проверять. Но совсем наблюдение снимать нельзя.
- Это, конечно, комиссар, само собой. А специалист, возможно, и есть этот гестаповец. Он еще себя покажет, польет, гад, кровушки русской. Они по этой части все специалисты.
- Ладно, командир, на то и мы здесь, чтоб их черную кровь пускать.
- Да... Ну что, иди, комиссар, передай приказ Хохлову: сегодня ночью - время сам выбирает - диверсия на аэродроме. Пусть постарается уничтожить самолеты. Хотя бы несколько. Ну и главное - вывести из строя аэродром.
- Понятно, командир, я пошел.
Ночь опять выдалась темная. Легкие порывы ветра шуршали и посвистывали в черных ветвях елей. Игнат слушал эти звуки, и ему иногда казалось, что он там, в архангельской тайге, что сейчас следом выскочит Хромой и, высунув длинный язык и подняв пушистый большой хвост, побежит рядом. Но Хромого не было, а шорох лыж возвращал его к военной действительности. Он шел первым, за ним - Васька Кулешов, и замыкал шествие Хохлов.
Игнат вывел разведчиков к месту, заранее облюбованному им для подготовки нападения на объект. Место он выбрал между вышками, посередине. От вышки до вышки было метров триста. Хотя и ночь, обзор у немцев достаточно хороший, и подползать надо было очень медленно, по сантиметру. С вышки можно заметить движущегося человека даже в маскхалате. А все знали, что немцы на вышках не дремлют и смотрят, гады, в оба!
Ползли медленно, очень медленно передвигая руку, ногу, потом подтягивая тело. По-пластунски, замирая почти каждое мгновение.
Возле проволочного заграждения остановились. Хохлов извлек ножницы, ловко и неслышно перерезал колючку. Очень осторожно отогнул, чтобы не звякнули консервные банки или другие железки, которые немцы подвешивали на колючку для шума. Проход Хохлов сделал побольше, чтобы в него при необходимости можно было нырнуть с разбегу. Заграждение оказалось двойным, Хохлов проделал второй проход точно напротив первого и хотел в него пролезть, но Игнат остановил командира. Хохлов наклонился к нему и едва пошевелил губами:
- Ты чего?
- Станислав Иванович! - Игнат шептал ему прямо в ухо. - Оба оставайтесь здесь, я все сделаю сам...
- Так не пойдет... - зло шепнул Хохлов.
- Станислав Иванович! Я ведь вижу все хорошо. Я нюхом найду цистерны, склады ГСМ, один пройду бесшумно, как волк... Вы только будете связывать меня, вы...
- Что ж ты, мать твою, молчал на инструктаже!..
- Я думал, вы и так меня пошлете!
- Думал... Все четыре поставишь?
- Конечно. Одну на цистерну и три на самолеты, если найду... Поищу, Станислав Иваныч...
- Ладно, иди. Ждем здесь.
Игнат бесшумно проскользнул в проем колючки и исчез во мгле.
Очень беспокоился насчет собак, все время нюхал воздух, но собак здесь не было. Видимо, немцы полагались на вышки с часовыми и хороший обзор вокруг, поскольку всюду бело от снега.
Метрах в пятидесяти в стороне заметил сарай. Там изредка фыркали лошади. И ветер доносил оттуда их запах. Цистерну он нашел минут через пять, метрах в двухстах от заграждения. Нашел по ядовитому духу бензина. Он чувствовал этот резкий запах еще на подходе к объекту. Самолеты искал долго, но все-таки нашел те самые капониры. В первом - самолета не оказалось, но в остальных они были.
Тротиловую мину прикреплял к хвосту каждого самолета. Прикручивал, привязывал там, где укреплено небольшое колесо, как раз в месте крепления колеса, под хвостом снизу. При взрыве в этой точке наверняка хвост будет оторван. Игнат это знал. Цистерну он уже заминировал. Теперь надо было все четыре шнура от мин свести в одну точку и скрутить с выходным шнуром, а этот один уже тянуть за собой.
Возвращаясь со шнурами от заминированных самолетов к тому месту, где был положен конец провода от цистерны, Игнат тревожно замер. Он учуял сладкий и сильный запах табака. Пригляделся, лежа на снегу, и рассмотрел немца в каске и с автоматом. Это был часовой. Дополнительный часовой на внутренней территории. Он стоял, скрываясь за цистерной от ледяного ветра. Игнат даже вспотел от волнения: как это он его не видел раньше. Ведь фриц мог его обнаружить, когда он минировал цистерну, самолеты. Он ведь где-то тут и ходил. Или стоял... Игната опять спасла его волчья бесшумность, незаметное передвижение по-звериному. Ну, конечно, и темнота и ветер тоже.
Он примерился - до немца было метров пятнадцать. Очень пожалел, что послушался совета Хохлова и не взял с собой лук. Правда, ползать с луком под колючкой да по объекту не так удобно, зато с этим немцем не было бы риска и потери времени.
Осторожно пополз ближе к фрицу. Извлек нож и в двух метрах замер, по-волчьи готовясь к прыжку. Бесшумно метнулся и привычным приемом разведчика молниеносно дважды ударил немца ножом в шею, одновременно левой ладонью зажав ему рот. Часовой грузно осел в снег...
Игнат вернулся к шнурам, надежно связал все четыре, чтобы был прочный, безотказный контакт, прикрутил к ним общий выходной провод и, присыпав снегом шнуры, пополз к проему в колючке, распуская и протягивая за собой выходной шнур. Снова огляделся.