Врач установил сотрясение мозга, которое случилось от удара головой во время посадки. Возле ее постели все время дежурила Оля Ольшина, и она первая заметила, когда летчица открыла глаза.
- Где я?
- В партизанском отряде.
- Сколько времени я здесь?
- Третий день.
Она помолчала, глядя на девочку-санитарку, обвела взглядом землянку медпункта.
- Как тебя зовут?
- Оля.
- А меня Наташа.
- Я знаю, Наталья Сергеевна.
Летчица слабо улыбнулась. Да и голос у нее был очень тихий, усталый, она говорила с трудом.
- Командир отряда все время справляется о вас. Он и сказал, как вас зовут, планшет ваш нашли и документы,- пояснила Оля.
Летчица закрыла глаза и молчала довольно долго. Потом снова почти шепотом произнесла:
- Голова очень болит и тошнит тоже...
- Это пройдет, не волнуйтесь, вы просто ушиблись. - Я не волнуюсь. А где машина и как меня нашли? Оля на миг замешкалась и стала объяснять:
- Нашел вас один разведчик, который возвращался с задания, он заметил в лесу самолет и принес вас в отряд.
- Как принес? Сам? А далеко?
- Сам. Я слышала, что километра три...
- На руках?
- На руках...
- Вот это кавалер,- улыбнулась летчица.
Оля промолчала, вдруг внезапно для нее самой горячая волна захлестнула ее лицо, она густо покраснела и, буркнув: "Извините!", выбежала из землянки...
С появлением девушки-летчицы Наташи Игнат почувствовал какую-то тревогу. Сначала за ее жизнь, потом за ее присутствие в отряде, которое будет недолгим, потому что она летчица. Он не мог объяснить себе это волнение, но чувствовал перемену, которая произошла в нем, в его душе. Это началось еще там, у самолета...
Когда он вынул ее из кабины и понес мимо стаи, он знал, чувствовал и даже чуть видел боковым зрением, что звери неотрывно смотрят, уставясь голодными глазами на его ношу. Нет, волки не охотятся на людей. Но они видели, что он несет добычу, именно так они понимали его действия. Но это была его добыча, и они тоже знали это. И только Седой, старый и мудрый вожак стаи, он один, пожалуй, догадывался, что это не добыча, а что-то другое, но тоже нужное этому сильному волку-человеку.
Игнат знал, что они не нападут, не могут напасть, потому что он заявил им о себе, утвердил себя в их присутствии, и они теперь уже знают его запах.
Когда он проходил мимо волков, он все-таки напрягся, готовый схватиться даже со стаей. И в этот момент вдруг понял, что ему несравненно дороже собственной его жизни это неподвижное тело, эта девушка, волею судьбы и волка-вожака Седого вошедшая в его жизнь. Это было совсем другое чувство, чем то, которое он испытывал прежде к Оле Ольшиной, о ней он просто забыл. Эта летчица, спасаемая им, в миг вытеснила из его сердца и памяти все, что было до нее. Так уж устроена человеческая жизнь, что однажды завладеет человеком волнение, внутренний огонь любви и привязанности, и ведет его по жизни и заслоняет от него всех остальных женщин, другую красоту и нежность, которой он уже не видит, не может увидеть.
Он нес ее на руках, держа перед собой, возле груди, потому что взвалить на спину ее было нельзя. В таком положении она не дожила бы до лагеря. И он шел, обливаясь соленым потом, несмотря на свои могучие руки. Потому что путь был неблизким.
Вечером на третий день, когда она очнулась, он навестил ее в медпункте и долго сидел при свете коптилки, любуясь ее лицом, длинными светлыми волосами, маленьким, по-детски курносым носом, пухлыми от болезни, но все равно красивыми губами.
- Так вот ты какой...
Он промолчал, чуть наклонив голову.
- Ну кто же ты, как тебя зовут? - Она говорила уже не так трудно, ей стало легче.
- Игнат. Сержант Углов я, разведчик.
- Слышала, что разведчик. А как ты нашел меня?
- Ну... Если сказать точно... Тебя не я нашел, а Седой... Волки нашли твой самолет.
- Как это - волки?
- В общем... Это долго объяснять. А сейчас тебе нельзя волноваться и разговаривать. Я потом все расскажу...
Она помолчала, раздумывая над его ответом, потом все-таки решила, что про волков - это какая-то шутка, непонятная ей из-за ее болезни.
- А я - Наташа. Игнат молча улыбнулся.
Наконец она спросила то, что хотела спросить прежде всего:
- А самолет как? - Она боялась услышать ответ. - Цел?
- Цел, не волнуйся. Совсем целый, сидит себе в сугробах.
- Это хорошо... - негромко сказала она и закрыла глаза - устала.
- Ну, я пойду...
- Нет, посиди еще... Пожалуйста.
И она взяла его руку своей горячей ладонью в слегка пожала тонкими, немного дрожащими пальцами.
20. ТРИ НОЧНЫХ КОСТРА
Хартман уезжал. Он больше не имел возможности здесь оставаться, да и все, что мог, уже сделал в этом городе. Он знал, что и как можно свалить на Хорста, а еще больше - на Шнабеля, тот не сможет написать объяснение, он мертв.
А старый и хитрый Хорст все-таки надеялся как-то заинтересовать берлинца, хотя бы напоследок найти какой-то ход, может быть. И уж во всяком случае, не раздражать. Он уже выяснил через приятелей в столице Рейха, что этот "Удав" имеет очень хорошую репутацию в главном управлении имперской безопасности, пользуется влиянием и поддержкой. Он понимал, что гость, уехав, свалит все неудачи на него, сумеет это грамотно мотивировать и сейчас надо было хоть как-то смягчить промахи и провалы в работе, дать понять этому влиятельному юнцу, что он, Хорст, еще может ему пригодиться.
Он подкатил к гостинице за час до отъезда берлинского эмиссара, чтобы проводить его. Это был их последний разговор.
- Я очень благодарен вам за помощь, Вальтер. Тот молча кивнул и продолжал пить свой кофе. Хорст тоже слегка отхлебнул поданное ему здесь
впервые угощение в виде маленькой чашечки кофе.
- Если бы не ваш опыт, нам было бы нелегко раскрыть и явки, и этого "Королевича",- Хорст откровенно льстил,- правда, не удалось его взять живым...
И тут ХарТМан не сдержался. Накопившееся раздражение на этих упорных партизан и подпольщиков, на-свои собственные просчеты, на ленивых и бездарных местных гестаповцев - все это вдруг прорвалось наружу в резком раздраженном тоне:
- Этот идиот, ваш Шнабель, не сумел одного-единст-венного старика арестовать! Это позор! Беспомощность! Бездарность! Нежелание работать!
Хорст никак не ожидал такого выпада, тона, но, повинуясь опыту, привычке, заметил спокойно:
- Но Шнабель отдал жизнь за фюрера!
- Да кому нужна его жизнь! И отдал он ее не за фюрера, а из-за своей глупости и бездарности. Фюреру нужны не трупы, а солдаты. И солдаты толковые, особенно если это офицеры гестапо!
Первая вспышка ярости прошла, пар был выпущен, и Хартман стал немного успокаиваться. Он даже почувствовал какую-то неловкость, что накричал на старшего по чину.
- В общем, штурмбанфюрер, продолжайте действовать, дело уже сдвинулось с места, я доложу, что вы уже наводите здесь порядок.
- Благодарю вас, Вальтер!
- А за то, в чем был виноват ваш заместитель, он уже сам и поплатился.
- Это так, вы правы, Вальтер. Оба помолчали, прихлебывая кофе.
- Если найдете время, Вальтер, навестите в Берлине мой дом. Сейчас там за старшего мой брат, мы с ним владеем большим мыловаренным заводом. Брат будет очень рад, да и жена моя... Вот карточка с адресом.
- Данке.
Самолет с Хартманом на борту, направляясь к Берлину, летел над мерзлыми и заснеженными лесами и полями России, а в это же самое время в партизанском отряде тоже ждали прилет транспортного самолета.
И Игнат тоже готовился к дороге. Он уже давно собрал свой нехитрый багаж, уложил в вещмешок. Почистил и взял оружие: автомат, пистолет, два ножа и гранаты. Ребята посмеялись: мол, не в разведку отправляешься, но он ответил, что уже привык так, всегда при полном оружии, как в разведке.
Самолет должен был прилететь за Наташей. И когда Игнат загрустил, да и она, зная о близком своем отлете, тоже затосковала, внезапно пришла шифровка, вызывающая Игната. Ему было приказано лететь на том же самолете. Командование уже хорошо знало о его необычных способностях, и он отзывался из отряда на фронт, в распоряжение армейской разведки, в штаб армии.
За последние несколько дней отношения между ним и Наташей стали еще более теплыми. Все недолгое свободное время они проводили вдвоем.
Оля Ольшина с первых же минут появления летчицы в отряде уловила своей женской интуицией беду, потерю того, о ком думала почти постоянно. А через день она окончательно поняла все и еще более замкнулась, стала еще суровей и молчаливей.
А Игнат и Наташа не видели этого. Влюбленные такого обычно не замечают, нежность и внимание друг к другу заполняют все их существо. Тем более, если их отношения родились в суровый час войны, на грани жизни и смерти, да еще именно так, как получилось у них...
Запалили три огромных кучи хвороста, которые вмиг вспыхнули яркими снопами огня, и самолет, сделав круг, стал садиться.
Пообнимав боевых друзей, Игнат шагнул в кабину вслед за Наташей, моторы взревели, и машина покатилась по полю, набирая скорость.
В это же время транспортный самолет с черными крестами на фюзеляже и свастикой на крыльях уже подлетал к Берлину. Хартман думал о партизанском отряде, который впервые ему не удалось уничтожить, размышлял о своих берлинских делах...
...Игнат слушал гул моторов, и его неотвязно преследовала мысль о скором расставании с Наташей, с самым близким человеком, надолго, до конца войны. Да и то если оба доживут до этого конца, до победы. И еще он думал о предстоящих рейдах в тыл врага, о новых своих делах в разведке.
И ни Хартман, ни Игнат не знали, не могли и предполагать, что неутомимая испытательница человеческих характеров - судьба сведет их снова, столкнет в смертельной схватке при неожиданных и удивительных обстоятельствах.
Часть 3. ДУЭЛЬ
1. ЧЕРНЫЕ КЕПКИ
Все началось с неудачи, можно сказать, с очень досадной оплошки - радистка повредила ногу. Хотя и была она опытной парашютисткой-спортсменкой, но к ночным прыжкам не привыкла. Игнат же прыгал с парашютом всего четвертый раз и приземлился удачно - на поле возле опушки леса.
По законам военной разведки следовало бы послать еще одного, третьего человека, чтобы он страховал радистку буквально с момента, как она покинет самолет: прыгнул бы за ней через секунду... Но операция готовилась срочно, лишних людей не было, да Углов и радистка уже не раз бывали на заданиях, правда, не вместе. Но они оба обладали не малым опытом, вот их и отправили вдвоем.
Разведчиков выбросили вблизи лесного массива, чтобы они сразу могли скрыться в чащобе. Прыгали в темноте, по сигналу летчика. Спускались, ориентируясь по отблеску воды в реке, что протекала в районе выброски. Ими этот район был до мелочей изучен по карте.
Но Ирина ошиблась в ориентировке и, подтянув стропы, направила парашют в сторону, ее снесло к лесу, там она и повисла, зацепившись за дерево куполом. Обрезав стропы, Ирина не рассчитала высоту и основательно повредила ногу. Помешала ей и рация, весившая не менее двадцати килограммов. Еще перед вылетом Игнат хотел рацию взять себе - он ведь сильнее, но Ирина не отдала ее, объяснив, что у нее за плечами более пятидесяти прыжков с парашютом, а Игнат полетит только четвертый раз. И надо же, такая незадача - повредила ногу, до колена было больно дотронуться, теперь она не могла и шагу ступить. Что делать? С рассветом Ирина должна была подойти к реке в условленное место - возле высокой сосны с надломленной верхушкой. Сосна видна издали, и ее легко можно было найти, но Ирина не могла встать на ноги.
Она решила доползти до молодого березняка и затаиться там, ожидая прихода старшего сержанта Углова Игната. Ползти до густого и раскидистого березняка было недалеко, но Ирина не успела...
Игнат пришел в условленное место еще затемно, ждал радистку до рассвета. Не дождавшись Ирины, начал поиски ее в лесу. По голосам птиц Игнат мог еще издалека распознать место, где прячется человек, мог уловить приносимые ветерком, едва слышимые запахи. В лесу он был в своей стихии. И все же отыскал он радистку лишь после долгих поисков, когда июньское солнце уже стояло в зените и нещадно палило.
Подходя к месту приземления Ирины, Игнат ощутил острое беспокойство. И не потому, что прострекотала сорока, она могла подать голос, увидев радистку. Что-то неуловимо колюче-тревожное проникло в его мозг, защемило под ложечкой. Игнат шел совершенно бесшумно, плавно скользя между стволами осин, берез и елей, напряженно вслушиваясь в тишину леса, чутко втягивая ноздрями слабый теплый ветерок.
Он замер, когда уловил запах горелого пороха. У Ирины был пистолет, но она из него не стреляла. Он был наверняка смазан, пахло от другого оружия, от автомата или карабина и, пожалуй, не от одного.
Их оказалось четверо. Они лежали в засаде, окружив радистку с четырех сторон, поджидая того, кто к ней придет. Игнат их и обнаружил поочередно и, в основном, по запаху табака и пороха. Лежа в кустах ивняка, Игнат обдумывал создавшееся положение. Без радистки задание выполнить нельзя. Девчонку очень жаль... Но она наверняка жива. Связали небось гады. И теперь вот его караулят. Он затаился метрах в тридцати от засады, напротив одного из них... Надо ее выручать. Иного выхода нет. Но что сделаешь при свете? Близко не подобраться, а стрелять нельзя, потому что их четверо.
В лесу было не так ярко от солнца, как на опушке, даже чуть сумеречно, все-таки елки давали много тени. Игнат присмотрелся к кусту, и, наконец, разглядел голову в темной кепке. Молодое круглое лицо, наполовину скрытое листвой куста. Пожалуй, полицай. Приземление они видеть не могли, было темно, значит, наткнулись на Ирину случайно.
Около трех часов лежал Игнат замерев, не шевелился и полицай. Разведчик проверял время по хронометру. Темнеть начнет еще часов через пять.
Внезапно полицай бесшумно поднялся и крадучись двинулся к месту, где, как полагал Игнат, должна была находиться радистка. Но по шороху шагов он понял, что тип этот прошел дальше, еще к одному, кто был в засаде. Они о чем-то коротко поговорили, но слов Игнат не разобрал, все-таки далеко от него.
Игнат слышал, что они пока оставались на месте, потом первый медленно пошел обратно на свой пост. И тут Игната осенило. Он мгновенно проскользнул эти тридцать метров до места засады врага и затаился за деревом в нескольких шагах от куста, где прежде лежал тот. Игнат понял, что возвращение противника создает удобные условия для нападения. Теперь он его уже видел вблизи. Это был то ли власовец, то ли ОУНовец (* Украинские националисты.). Хотя Игнату, как разведчику, все это объясняли, но он не очень-то разбирался в разновидностях изменников Родины. Предатели и все...
Этот тип был одет в темную, почти черную куртку, в такого же цвета кепку, с козырьком и отворотами на застежках.
Перед тем как залечь, человек в черной кепке, держа автомат наизготовку, прислушался и на миг повернулся к Игнату спиной...
Прыжок разведчика был быстр и точен, как прыжок волка. Игнат ударил врага ножом в спину, под левую лопатку, привычно зажав ему рот ладонью, чтоб не успел крикнуть. Оттащил тяжелое, грузное тело в сторону, спрятал в кустах. Чуть поодаль запрятал его автомат - немецкий "шмайссер", МП-41,- чтобы потом забрать с собой. У него было достаточно своего оружия, но он не привык бросать и трофейное.
За вторым противником Игнат наблюдал около двух часов. Тот не шевелился. Но вот раздался негромкий свист и второй встал и, уже не таясь, пошел на свист. Игнат мгновенно сообразил: кто-то из них обнаружил исчезновение своего. Надо срочно что-то делать...
Судьба сама пошла навстречу Игнату. Второй, пройдя на свист три шага, вдруг повернул и быстро направился в сторону Игната, затаившегося за елью. То ли полицай хотел обойти свои посты, то ли еще что-то надумал. Игнат убрал его также быстро и тихо, как первого. Теперь врагов оставалось только двое.
Не теряя времени, разведчик быстро двинулся туда, где с полминуты назад прозвучал свист, и вскоре увидел их.
Оба почти шепотом переговаривались, осматривая кусты. Они искали того, первого. И ждали, что к ним подойдет второй - тот, которого подзывали свистом.
Между ними и Игнатом оставалось около двадцати шагов, да и кусты мешали срезать их одной очередью.
Игнат подобрался ближе, до одного уже оставалось метров пятнадцать. Разведчик присел за толстой березой, держа наготове автомат. И в этот момент оба противника зашли за кусты. Он кинулся туда, где скрылся ближний, намереваясь последние метры пройти крадучись, но просчитался... Человек в черной форме внезапно вернулся, и они столкнулись, что называется, нос к носу. Игнат, целясь в голову, обрушил приклад, но удара не получилось. Тот подставил свой автомат, и приклад игнатовского ППШ скользнул мимо головы врага, выкрикнувшего несколько слов. Все было так стремительно, что Игнат уловил только что сказано по-русски. "Гад",- подумал он и резко ударил врага ногой в живот. Тот крякнул и осел, а Игнат, остро чувствуя спиной опасность, в тот же миг бросил свое тренированное тело в сторону-вниз и, одновременно повернувшись назад и, падая на спину, вскинул автомат.
Две очереди прозвучали одновременно. Враг стрелял с пятнадцати метров, но разведчика спасла быстрота, с которой он упал в сторону. Пули из "шмайссера" рубанули по кустам и ушли в глубь леса.
Зато Игнат не промахнулся. Предатель рухнул лицом в густую траву, не выпуская из рук теперь уже ненужного ему автомата.
Игнат обернулся и увидел, как последний из четверых, получивший удар в живот, поднимает ствол своего оружия. Разведчик снова выстрелил короткой очередью.
Мокрый от пота, в прилипшей к телу пятнистой куртке, Игнат бросился к березовому молодняку, где должна была находиться радистка.
Она лежала на боку, связанная по рукам и ногам. Во рту ее был кляп, а в глазах ужас. Отчаянный дикий ужас не перед гибелью, нет, а перед чем-то неизвестным, но еще более страшным, чем гибель.
Когда он разрезал веревки и освободил ее, она обхватила его за шею и стала целовать его глаза, лоб, губы, потом долго рыдала, прижавшись к его груди. Ее всю трясло в какой-то чудовищной лихорадке. Он видел, как ходуном ходили ее лопатки, худые, остро выпирающие сквозь тонкую, пятнистую летнюю куртку от немецкого маскировочного костюма. Ее трясло и трясло, и он никак не мог ее успокоить.
Уже потом, когда прошел у Ирины жуткий озноб, Игнат разглядел, что лицо ее, опухшее от побоев, все в кровоподтеках, руки в синяках и кровавых ссадинах. Прежде чем устроить засаду, ее избивали торопливо и жестоко. Но радистка ничего немецким прихвостням не сказала.