(2) Здесь ни к чему доказывать, что столь великое создание не стоит без хранителя и стража, что сонм размеренно движущихся светил не порожден случайным порывом; что предметы, приведенные в движение случаем, несутся беспорядочно и сталкиваются между собой, а этот стремительный и беспрепятственный бег происходит по велению вечного закона, которому повинуется все на земле, который зажег столько сверкающих в стройном порядке лучезарных светил на небе. Столь стройный порядок не свойствен бесцельно мечущейся материи; бессмысленное совпадение не могло бы подвесить небесные тела с таким искусством, чтобы земля - самое тяжелое, что есть в мире, - неподвижно уселась в центре, созерцая стремительный бег вращающегося вокруг нее неба; чтобы моря проливались в долины, орошая почву, и не переливались через край оттого, что в них впадают реки; чтобы из крошечных семян рождались исполины-деревья.
(3) Не случайны и такие, на первый взгляд, внезапные и непредсказуемые явления, как тучи, ливни, громовые удары молний, извержение пламени, когда взрываются вершины гор; землетрясения и прочие бурные вещи, постоянно тревожащие поверхность земли и воздух над нею. Они так же имеют свои причины, как и те явления, которые мы считаем чудесными лишь оттого, что обнаружили их, где не ожидали: например, горячие воды посреди морских волн или новые острова, вдруг вынырнувшие на поверхность пустынного дотоле моря. (4) Более того: наблюдая, как отступает от берегов морская пучина, обнажая песок, а через некоторое время вновь накрывает его, всякий может подумать, что это какое-то слепое колебание моря то оттягивает волны назад, то вновь выталкивает их, заставляя бурно устремляться к своему прежнему месту; в то время как в действительности они поднимаются и опускаются постепенно, в определенный день и час, повинуясь притяжению лунного светила, повелевающего океанскими приливами.
Всем этим мы займемся в свое время, но не теперь, тем более, что ты и так не сомневаешься в наличии провидения, а лишь жалуешься на него. (5) Я примирю тебя с богами, ибо для лучших из людей они - лучшие из богов. В самом деле, природа не допускает, чтобы доброе вредило доброму. Добрых людей и богов связывает дружба, родившаяся из общей для них добродетели.
Что я говорю - дружба? Нет, это родство и сходство, ибо добрый человек отличается от бога лишь по времени; он - его ученик, его подражатель, его подлинное потомство, которое великий родитель, суровый наставник добродетели, воспитывает твердо и жестоко, как и земные строгие отцы. (6) Поэтому когда видишь, как добрый муж, угодный богам, страдает, трудится, потеет, карабкается на крутизну, а дурной веселится и купается в наслаждениях, подумай о том, что собственных детей мы желаем видеть скромными, а развязными - детей рабов; что своих мы приучаем к суровой дисциплине, а в рабах поощряем наглость. Подумай, и ты поймешь, что с богом - то же самое. Доброму мужу он не дает веселиться, испытывает его, закаляет, готовит его для себя.
2. (1) "Отчего же с хорошими людьми часто происходят несчастья?" - С хорошим человеком не может случиться ничего дурного: противоположности не смешиваются. Как бесчисленные реки, изливающиеся с неба потоки дождей, великое множество минеральных источников не меняют вкуса морской воды, не делая ее хотя бы чуть-чуть менее соленой, так и дух мужественного человека не сгибается под натиском невзгод. Он не двигается с места и окрашивает все происходящее в свои собственные цвета, ибо он сильнее всего внешнего.
(2) Я не собираюсь утверждать, что он не ощущает тягот. Нет, но он побеждает их; спокойный и умиротворенный во всем прочем, он неизменно поднимается навстречу всякой напасти. Невзгоды он считает упражнениями. Да кто же откажется - если, конечно, он мужчина и не лишен стремленья к чести, - пострадать за правое дело и подвергнуться опасности при исполнении своего долга? (3) Посмотрите: атлеты, которым приходится заботиться о своей телесной силе, вступают в поединок с самыми сильными противниками и требуют от тех, кто готовит их к состязаниям, драться с ними в полную силу; они терпеливо сносят удары и раны, а если не удается найти достойного противника, вызывают на бой сразу нескольких. (4) Без противника чахнет и добродетель. Она должна проявить всю свою выдержку, чтобы стало ясно, чего она стоит и на что способна. Добрый муж должен действовать, как атлет: не бояться суровых испытаний и не жаловаться на судьбу; принимать за благо все, что случается, и обращать это во благо. Важно, не что, а как ты переносишь.
(5) Разве ты не видел, насколько по-разному проявляют любовь отцы и матери? Первые приказывают детям вставать чуть свет и приступать к занятиям; даже в праздники не позволяют им бездельничать, заставляя лить пот, а порой и слезы. Напротив, матери норовят прижать к себе, усадить на колени, не пускать на солнцепек, желая, чтобы дети никогда не узнали огорчений, слез и мучительного труда. (6) Бог по отношению к добрым мужам имеет душу отцовскую; он любит их мужественной любовью, словно говоря: "Пусть работа, скорби и утраты помучат их как следует, чтобы они накопили настоящую силу". Ожиревшее от праздности тело слабеет и уже не выдерживает не только трудов, но и просто движения и даже собственного веса. Кто знал лишь безоблачное счастье, не снесет ни одного удара. Но кто постоянно боролся с невзгодами, чья кожа задубела от ударов несправедливой судьбы, тот не отступит перед бедой, а если упадет, будет драться дальше, хотя бы на коленях. (7) Неужели тебя удивляет, что бог, возлюбивший добрых мужей превыше всех и желающий, чтобы они стали как можно лучше, назначает им такую судьбу, которая могла бы стать для них упражнением в доблести? Что до меня, то я бы не удивился, даже узнав, что богов иногда тянет полюбоваться, как великий муж станет сражаться с какой-нибудь ужасной напастью. (8) Мы ведь получаем порой удовольствие, глядя, как стойкий духом юноша встречает рогатиной бросившегося на него дикого зверя или бесстрашно ждет львиного прыжка; такое зрелище тем приятнее, чем благороднее его герой. Впрочем, это - ребяческие забавы человеческого легкомыслия, совсем не то, на что могли бы обратить благосклонный взор боги. (9) Есть одно зрелище, заслуживающее внимания бога, которого волнует участь его создания; есть один борец, достойный бога: это доблестный муж в поединке со злой судьбою, особенно если сам он и бросил ей вызов.
Я не знаю, право слово, смог бы Юпитер найти на земле, если бы пожелал обратить на нее внимание, зрелище прекраснее, чем Катон, очередной раз потерпевший поражение в своем деле, но все так же прямо стоящий на развалинах республики. (10) "Пусть весь мир, - говорил он, - подчинится единовластию, пусть легионы Цезаря займут все земли, флот - все моря, пусть воины Цезаря осадят городские ворота: у Катона всегда есть выход; одной рукой он проложит себе широкий путь на свободу. Этот меч, оставшийся чистым и незапятнанным в гражданской войне, сослужит, наконец, добрую и знатную службу: принесет Катону свободу, которую не смог принести родине. Приступай, душа моя, к исполнению давнего своего замысла: вырвись из путаницы дел человеческих! Вот Петрей и Юба уже сошлись в поединке и лежат, сраженные рукой друг друга. Этот шаг навстречу року - деяние выдающейся доблести, но нашему величию оно не подобает: Катону так же мало пристало просить у кого-то смерти, как и жизни". (11) Я уверен, что боги с величайшим удовольствием наблюдали это зрелище: как сей славный муж, для себя - самый неумолимый палач, для других - заботливый советчик и помощник, устроивший бегство покидавших его друзей, проведший последнюю ночь жизни за своими научными занятиями, вонзил меч в свою священную грудь, а затем вырвал собственные внутренности, своей рукой выведя на свободу пресвятейшую душу, которой меч недостоин был осквернить. (12) Вот почему, я думаю, рана его оказалась неверной и несмертельной: богам недостаточно было один раз насладиться зрелищем Катоновой смерти. Они не отпустили его доблестную душу, призвали ее назад, дабы она показала себя в еще более трудной роли: повторный шаг навстречу смерти требует куда большего присутствия духа, чем первый. Разве могли боги без радости смотреть на то, как их питомец уходит из жизни столь славным и достопамятным путем? Смерть освящает тех, чей дух восхваляют даже вопреки страху.
3. (1) А теперь я поведу свое рассуждение дальше и докажу тебе, что не все то зло, что злом кажется. Начну с того, что вещи, которые ты зовешь трудностями, превратностями и ужасными бедствиями, не являются таковыми, во-первых, для тех, на чью долю они выпали, во-вторых, для человечества в целом, о котором боги заботятся больше, чем об отдельных людях; что, кроме того, те, кому выпадет подобная злая участь, принимают ее добровольно, а если не желают принимать, то заслуживают такой участи. Затем я покажу тебе, что это приключается с добрыми людьми по воле рока и по тому же самому закону, по которому они добрые люди. Наконец, я постараюсь убедить тебя никогда не жалеть доброго мужа, ибо он может иногда казаться достойным жалости, но не может им быть.
(2) Труднее всего мне будет исполнить первое мое обещание: доказать, что вещи, вызывающие у нас страх и трепет, идут на пользу тем самым людям, которым достаются. Ты спросишь: "Неужели им на пользу ссылка, нищета, утрата детей и жены, позор или болезнь?" Если тебе не верится, что это может пойти кому-нибудь на пользу, то ты не поверишь также и в лечение огнем и железом, или голодом и жаждой. Но если ты, поразмыслив, согласишься, что некоторым ради исцеления отпиливают и вынимают кости, другим вытягивают наружу жилы, а иным ампутируют конечности, которые нельзя сохранить без угрозы гибели всего тела, то ты, может быть, позволишь убедить себя и в том, что некоторые неприятности приносят пользу тем, на чью долю достаются. Ведь точно так же, клянусь Геркулесом, многие вещи, которые все хвалят и к которым стремятся, приносят вред тем, кто ими наслаждается, вроде обжорства, пьянства и прочих подобных и губительных удовольствий.
(3) Среди многих великолепных изречений нашего Деметрия есть одно, которое я услыхал совсем недавно; оно еще не отзвучало и до сих пор дрожит в моих ушах: "На мой взгляд, - сказал он, - нет существа более несчастного, чем тот, кому не встретилось в жизни ни одного препятствия". Это значит, что ему не удалось испытать себя. Пусть сбывалось все, что он пожелает, пусть даже прежде, чем он пожелает, - все равно, боги вынесли ему плохой приговор. Его сочли недостойным поединка с фортуной и, возможно, победы над ней; а от трусов фортуна всегда бежит прочь, словно говоря: "К чему мне такой противник? Он сразу бросит оружие. Мне не придется пускать в ход свою силу: он либо сбежит от простой угрозы, либо свалится замертво при виде моего лица. Придется поискать другого, с кем я могла бы скрестить оружие. Стыдно вызывать на бой человека, заранее готового сдаться". (4) Если гладиатору дают неравного противника, он расценивает это как бесчестие, ибо знает, что победа без риска - победа без славы. Так же и фортуна: она ищет себе равных, самых доблестных, а других обходит с презрением. Она нападает на самых упорных и несгибаемых, ей нужен противник, с которым она могла бы помериться всей своей силой: она испытывает Муция огнем, Фабриция бедностью, Рутилия ссылкой, Регула пыткой, Сократа ядом, Катона смертью. Лишь злая судьба открывает нам великие примеры.
(5) Неужели несчастлив Муций, оттого что попирал своею десницей огонь вражеского костра и сам себя приговорил к наказанию за ошибку? Может быть, он несчастлив оттого, что обгорелая его рука обратила в бегство царя, чего не смогла сделать рука здоровая и вооруженная? Разве он был бы счастливее, грея свою руку на груди у подруги?
(6) Неужели несчастлив Фабриций, оттого что в свободное от государственных дел время он пахал свое поле? Оттого что обедал, сидя у очага, только что выполотыми из пашни кореньями и сорными травами, он, триумфатор и дряхлый старик? Может быть, он был бы счастливее, набивая брюхо редкими рыбами от дальних берегов и чужеземными птицами, глотая ракушки Верхнего и Нижнего морей в надежде возбудить аппетит в вялом желудке, страдающем несварением и тошнотой; окружая грудами плодов первоклассную дичь, поимка которой стоила жизни не одному охотнику?
(7) Неужели несчастлив Рутилий, оттого что судьи, вынесшие ему приговор, отныне сами будут стоять перед судом всех последующих столетий? Или, может быть, оттого что разлуку с родиной перенес спокойнее, чем мысль о разлуке со своей ссылкой? Или оттого, что был единственным, кто в чем-то отказал диктатору Сулле, и, когда его просили вернуться, не только не отправился назад, но убежал еще дальше? Он говорил: "Пусть смотрят на все это те, кого держит в Риме твое "счастливое" правление. Пусть смотрят на залитый кровью форум, на головы сенаторов над Сервилиевым озером (там был Суллин сполиарий, где добивали и обирали тех, кто пал жертвой его проскрипций). Пусть смотрят, как по всему городу рыщут шайки убийц, как тысячи римских граждан сгоняются в одно место, чтобы быть перерезанными, как на бойне, после того как им была дана гарантия неприкосновенности, а точнее, с помощью этой самой гарантии. Пусть смотрят на это, сколько хотят, те, кому не досталась ссылка". (8) Так что же, по-твоему, счастлив Луций Сулла, оттого что спускался к форуму по расчищаемой мечами дороге? Или оттого, что ему показывали головы консулярных мужей, а он приказывал квестору оплатить связанные с казнью расходы из общественной казны? Подумать только, что все это делал именно он, человек, который внес Корнелиев закон!
(9) Что же касается Регула, то чем повредила ему фортуна, сделав его навеки образцом верности и терпения? Гвозди вонзаются в его тело, и в какую сторону ни склонил бы он усталое тело, он будет лежать на ране; глаза его не закрываются, обреченные на вечное бодрствование. Чем больше мука, тем больше будет слава. Думаешь, он раскаивался, что так дорого оценил добродетель? Ничего подобного: вынь его из той бочки и поставь посреди сената - он повторит свое прежнее решение. (10) Неужели по-твоему счастливее Меценат, потерявший сон от любовных переживаний и огорчений ежедневными отказами капризной своей жены, так что он пытался усыпить себя с помощью мелодичных звуков музыки, тихо доносящихся издалека? Пусть одурманивается неразбавленным вином, пусть пытается отвлечься журчанием вод, пусть услаждает свою душу на тысячу ладов, стараясь обмануть ее, - его ждет на пуховике такая же бессонница, как иного - на кресте. Только того будет утешать мысль, что он страдает во имя чести, и воспоминание о причине, из-за которой он терпит муки, будет облегчать ему терпение; а этому, вялому и расслабленному от наслаждений, страдающему от избытка счастья, легче будет перенести сами свои муки, чем мысль о причине, заставляющей его их переносить. (11) Все-таки пороки еще не настолько овладели родом человеческим, чтобы нам сомневаться, кем бы предпочло родиться большинство людей, если предоставить им выбирать себе судьбу: Регулами или Меценатами; а если и найдется такой, кто осмелится заявить, что предпочел бы родиться Меценатом, а не Регулом, то он будет неискренен: про себя он, конечно, предпочел бы родиться Теренцией!