О ПРИРОДЕ
Книга I
Об огнях в воздухе
Предисловие
1. Ты знаешь, Луцилий, лучший из людей, сколь велика разница между философией и прочими искусствами; не меньшая существует, по-моему, и внутри самой философии между той ее частью, которая касается людей, и той, которая относится к богам. Вторая - и выше, и сильнее, и потому присвоила себе большее дерзновение; не удовлетворяясь видимым, она провидит нечто большее и прекраснейшее, спрятанное природой подальше от глаз.
2. Иными словами, разница между обеими такая же, как между богом и человеком. Одна учит, что́ следует делать на земле, другая - что делается на небе. Одна разъясняет наши заблуждения и служит нам лампой, при свете которой можно разобраться в жизненных трудностях; другая, поднимаясь ввысь, выходит далеко за пределы мрака, в котором мы вращаемся, и, вырвав нас из тьмы, ведет к самому источнику всякого света.
3. Я воистину благодарен природе не тогда, когда вижу в ней то, что видно каждому, а когда, проникнув в самые сокровенные ее глубины, узнаю, какова материя вселенной; кто ее создатель, начальник и страж; что такое бог; сосредоточен ли он всегда на себе самом или же и на нас иногда взирает; создает ли он каждый день что-нибудь или создал все однажды и навсегда; часть ли он мира или сам мир; можно ли ему и сегодня принимать решения и вмешиваться в законы судеб, или же признание ошибки - ведь он создал то, что нужно менять - нанесет ущерб его величию… Тот, кто способен хотеть лишь наилучшего, непременно будет хотеть всегда одного и того же. И ни свобода его, ни могущество не потерпят оттого никакого ущерба: ведь он сам себе необходимость.
4. Не будь мне доступно все это знание, не стоило бы, право, и родиться. Чего ради стал бы я радоваться, что попал в число живущих? Чтобы переварить горы пищи и питья? Чтобы без конца набивать это хилое и вялое тело, которое погибнет, если не наполнять его ежечасно, - чтобы жить слугой при больном? Чтобы бояться смерти, для которой одной мы рождены? Отнимите у меня это бесценное благо - без него жизнь не стоит пота и треволнений.
5. О сколь презренная вещь - человек, если не поднимется он выше человеческого! Пока мы лишь боремся со страстями - разве это подвиг? Даже если мы одержим верх - мы побеждаем призрачных чудовищ, а не достойного противника. Не уважать же нам самих себя только за то, что мы не сравнялись в мерзости с последним подонком? Я не вижу оснований для особого самодовольства у того, кто оказался крепче других в больнице.
6. Временное облегчение болезни - это еще не здоровье. Ты избежал пороков души: в угоду чужой воле не кривишь ни лицом, ни речью, ни сердцем; нет в тебе скупости, отказывающей даже себе в том, что отняла у других; нет расточительности, бесстыдно разбрасывающей деньги, которые она станет добывать вновь еще бесстыднее; нет честолюбия, которое не укажет тебе других путей к достоинству, кроме недостойных, - все равно, до сих пор ты не достиг ничего. Ты избежал многого, но еще не себя самого. Ибо добродетель, к которой мы стремимся, - вещь, конечно, превосходная, но не потому, чтобы свобода от зла сама по себе составляла благо, а потому, что она освобождает душу, подготовляет ее к познанию небесных вещей и делает достойной того, чтобы приобщиться к богу.
7. Вот тогда-то, поправ всякое зло и устремляясь ввысь, душа проникает в сокровенную глубину природы и в этом обретает самое полное и совершенное благо, какое только может выпасть на долю человека. Тогда сладостно ей, странствующей среди звезд, смеяться над драгоценными мозаичными полами в домах наших богачей, над всей землей с ее золотом, - я говорю не только о том, которое она уже извергла на свет, отдав на чеканку монеты, но и о том, которое еще хранит в своих недрах для разжигания алчности грядущих поколений.
8. Роскошные колоннады, сияющие слоновой костью наборные потолки, искусно подстриженные аллеи, струящиеся в домах реки не вызовут презрения в душе до тех пор, пока она не обойдет весь мир и, оглядывая сверху тесный круг земель, и без того закрытый по большей части морем, но и в остальной своей части почти везде пустынно-дикий, скованный либо зноем, либо стужей, не скажет сама себе: "И это - та самая точечка, которую столько племен делят между собой огнем и мечом?"
9. О как смешны все эти границы, устанавливаемые смертными! Вот, наше оружие не должно пускать даков через Истр, а фракийцев - через Гем; парфянам должен преграждать путь Евфрат; Данубий - отграничивать римлян от сарматов; Рейн - положить предел Германии; Пиренейский хребет - возвышаться посредине между Галлиями и Испаниями; мертвые безжизненные песчаные пустыни - разделять Египет и Эфиопию.
10. Интересно, если бы кто дал муравьям человеческий разум, неужто и они разделили бы свою полянку на множество провинций? Когда поднимешься в ту подлинно великую область и увидишь сверху какое-нибудь очередное войско, торжественно выступающее под развернутыми знаменами, словно происходит что-то действительно серьезное, конников, то выезжающих вперед, то съезжающихся к флангам, так и хочется сказать:
По полю черный строй идет и по узкой тропинке
тащит добычу меж трав…
Право, это та же суета, что и у муравьев, толкущихся на тесном пятачке. Да и чем они от нас отличаются - разве что размерами крошечного тельца?
11. Пространство, где вы плаваете на кораблях, воюете, царствуете, - точка. То, что вы создадите, будь это даже империя от океана до океана, - малее малого. В вышине же - безмерные просторы, во владение которыми вступает душа, если она взяла от тела лишь самую малость, если стряхнула с себя всякую грязь и взлетела, вольная, легкая, довольная малым.
12. Попав туда, душа питается и растет; освобожденная словно от оков, она возвращается к своему истоку, и вот доказательство ее божественности: все божественное ее радует, занимает - не как чужое, как свое. Беззаботно следит она за закатом и восходом светил, за их столь различными и столь гармонично согласованными путями; наблюдает, где какая звезда впервые засветилась над землей, где высшая точка ее пути, где низшая, - все обдумывает, все исследует любопытный наблюдатель. А почему бы и нет? Она ведь знает, что это - ее, родное.
13. Тогда-то и начинает она презирать тесноту прежнего своего жилища. Ведь от самых дальних берегов Испании до Индии расстояние какое? - Считанные дни, если ветер кораблю попутный. А в той небесной области? - Стремительнейшая звезда, двигаясь без остановок и с равной скоростью все прямо, может мчаться здесь тридцать лет.
Наконец, именно там душа получает, наконец, ответ на то, о чем долго спрашивала: именно там она начинает познавать бога. Что такое бог? - Ум вселенной. Что такое бог? - Все, что видишь, и все, чего не видишь. Он один есть все; он один держит все созданное им и внутри и снаружи - только так можно воздать должное его величию, более которого нельзя ничего помыслить.
14. Какая же разница между природой бога и нашей? - В нас лучшая часть - душа; в нем нет ничего, кроме души. Он весь - разум.
А тем временем смертные настолько погрязли в заблуждении, что небо, которого ничего нет прекраснее, упорядоченное в раз навсегда заданном порядке, люди считают бессмысленным, подвластным лишь игре случая и оттого беспрестанно смятенным всевозможными молниями, тучами, бурями, какие потрясают землю и ее окрестности.
15. И не только толпу заразило это безумие, но и некоторых, объявляющих себя приверженцами мудрости. Есть такие, кто думает, будто у них самих душа есть, и душа предусмотрительная, способная распорядиться своим и чужим; вселенная же эта, в которой мы живем, лишена будто бы всякого смысла, и то ли сама несется неизвестно куда; то ли движется природой, не ведающей, что творит.
16. Не кажется ли тебе, что узнавать все это - занятие весьма стоящее? Насколько могуществен бог? Создает ли он сам себе материю или пользуется данной? Что первее: разум ли предшествует материи или материя разуму? Создает ли бог все, что пожелает, или же во многих вещах то, с чем ему приходится иметь дело, сопротивляется ему, не дается, так что из рук великого искусника многое выходит дурно созданным, и не от недостатка искусства, а из-за сопротивления материала искусству?
17. Вот этим заниматься, это изучать, этому прилежать - разве не значит перепрыгнуть через свою смертность и сподобиться лучшей участи? - Ты спросишь, какой мне от этого прок? - Может, и никакого, хотя одна-то польза есть во всяком случае: примерившись к богу, я буду знать, что все остальное ничтожно мало.
Глава I
1. Теперь пора мне приступить к моему предмету; выслушай же, что я думаю об огнях, проносящихся сквозь воздух.
Они несутся по кривой и со стремительной скоростью; это доказывает, что они низвергаются с большой силой. Очевидно, что они не движутся сами по себе, но их что-то бросает.
2. Выглядят такие огни очень разнообразно. Какой-то из видов их Аристотель называет "козой". Если ты захочешь спросить меня почему, сначала ответь мне, почему козы называются козами. Если же, что будет гораздо удобнее, мы уговоримся не задавать друг другу вопросов, на которые другой заведомо не может ответить, достаточно будет исследовать само явление, не доискиваясь, с чего бы это Аристотель стал называть козой огненный шар. Ибо именно такова была форма огня, который явился - величиной с луну - во время войны Павла против Персея.
3. Мы и сами видели не однажды пламя в виде огромного столба, который на лету рассыпался. Подобное знамение мы видели незадолго до кончины божественного Августа. Видели и во время казни Сеяна, да и кончина Германика не обошлась без такого предзнаменования.
4. Возразишь мне: "Неужто ты настолько погряз в заблуждениях, что полагаешь, будто боги посылают предзнаменования смертей, словно на земле есть что-нибудь столь великое, что весь мир знает о его гибели?" Это мы обсудим в другое время. Тогда и увидим, происходят ли все вещи в определенном порядке, так что всякое предшествующее - либо причина, либо знамение последующих. Увидим, пекутся ли боги о делах человеческих; возвещает ли сама последовательность миропорядка о том, чему предстоит свершиться, определенными знаками.
5. Покамест же я вот что думаю: подобные огни возникают от сильного трения воздуха, когда одна часть его теснит другую, а та не уступает и сопротивляется. Из этого противоборства возникают столбы, и шары, и факелы, и свечения. А при более легком столкновении и, так сказать, трении, высекаются более мелкие огоньки:
…Звезды
Часто проносятся вниз, а за ними влечется их волос.
6. Тогда мельчайшие огоньки обозначают и протягивают по небу тоненькую огненную дорожку. Ни одна почти ночь не проходит без подобного зрелища: ведь для этого не нужно большого перемещения воздуха. Одним словом, возникают они так же, как и молнии, только силы для этого требуется меньше; подобно тому как столкновение туч со средней силой производит зарницы, а более сильное - молнии, так и здесь: чем меньше воздуха и чем слабее его сжатие, тем более мелкие получаются огоньки.