Приняв душ, он спустился вниз и присоединился к Хуррем, сидевшей в длинной комнате с низкими потолками. Она включила граммофон и слушала симфоническую музыку Бетховена, поэтому, не желая мешать, он тихо сел в кресло, стоявшее напротив. В руке у Хуррем был неизменный стакан с бренди. "Нормальная женщина, - подумал англичанин, - давно бы уже опьянела от такого количества бренди. Видимо, состояние легкого опьянения для нее уже стало привычным - иначе и не объяснить этот загадочный феномен".
Ему, кстати, показалась странной еще одна деталь: сначала она специально поехала, чтобы посоветоваться с отцом, согласен ли он приютить их, а затем, когда родительское благословение на это было получено, она даже не удосужилась познакомить гостей с таинственным оракулом этого юнкерского "замка". Но, кажется, она что-то говорила о том, что доктор - нелюдимый затворник и не любит общества, должно быть, поэтому он предпочитает ужинать в одиночестве, а вечера проводит в кабинете, где его никто не беспокоит.
Все складывалось как по маслу, и Грегори решил не форсировать вопрос знакомства с мистером турком, а послушать хорошую музыку, расслабиться под вечер, пока не придет время отправляться баиньки.
Но, видно, судьба распорядилась иначе, неожиданно Хуррем встала, выключила граммофон, с минуту постояла, словно прислушиваясь к какому-то неведомому голосу, и затем сказала:
- Мой отец хочет увидеться с вами и вашим другом.
Не дожидаясь ответа, она позвонила медным колокольчиком - вошел лакей, и она приказала ему позвать Купоровича. Тот не заставил себя долго ждать, и они прошли в холл. Хуррем распахнула входную, дверь и подала им знак следовать за ней. По дороге она объяснила, что идут они к старому замку, где фон Альтерны жили до того времени, пока не построили помещичью усадьбу. Замок находится в запущенном состоянии; однако отцу нравится одиночество, и в старом замке несколько комнат привели в относительный порядок, чтобы он мог там жить. За ним ухаживает его личный слуга, преданный ему душой и телом.
Луна еще не успела взойти, но по мере того, как они подходили ближе, можно уже было разобрать у дороги чернеющий на фоне вечернего неба рваный и неправильный по форме силуэт разрушенной башни и еще ниже - неровные крыши строений. Пройдя немного по дороге, они свернули на извилистую тропинку, петлявшую среди высокого кустарника, тропинка вывела их на поляну, на которой виднелись развалины замка. Света едва хватило, чтобы различить низкую дверцу посередине между двумя стрельчатыми щелями в стене. Подойдя к дверце, Хуррем дернула за веревку колокольчика. Тяжелая кованая дверь почти сразу же открылась, и на пороге показалась фигура смуглолицего горбуна, возраст которого определить было невозможно. Горбун красноречивым жестом пригласил их войти в дом.
Хуррем повела их по слабо освещенному, выложенному каменными плитами коридору и в самом его конце открыла еще одну массивную дверь. В первое мгновение они были ослеплены ярким светом единственной газовой лампы. Лампа стояла на большом письменном столе, за ней угадывался силуэт сидящего мужчины, но лицо его невозможно было рассмотреть из-за яркого света. Но вот он поднялся из-за стола, и они увидели, что он высок ростом, худ, лет за пятьдесят. Хуррем очень была похожа на отца, только волосы его были черные с проседью, нос более горбат и не так мясист, как у нее, лицо более смуглое, губы свидетельствовали о чувственной натуре. Глаза под приспущенными веками были черны, но улыбка оказалась даже приятной, когда Хуррем представила его гостям:
- Господа, перед вами мой отец, доктор Ибрагим Малаку.
- Майор Боденштайн, - дружеским жестом протянул ему руку доктор, - я поздравляю вас и мистера Сабинова с благополучным прибытием в нашу несчастную страну. Мы счастливы приветствовать таких храбрецов, которые пришли к нам на помощь, чтобы мы все вместе смогли перехитрить этих негодяев, в чьих руках сейчас находится судьба и будущее великой Германии.
После того как он пожал им руки, а Грегори произнес ответную любезность в патетическом духе, Малаку предложил им присесть и продолжил:
- Моя дочь известила меня о том, что наше донесение о секретных испытаниях на Пенемюнде попало именно в те руки, кому и было адресовано. Сразу признаюсь, что задача у вас необыкновенно сложная и почти невыполнимая, но я собираюсь сделать все от меня зависящее, чтобы помочь вам справиться с ней. Несмотря на то что я веду отшельнический образ жизни, в моем распоряжении находятся некие средства, недоступные для многих влиятельных и могущественных персон, с помощью которых я могу облегчить вашу задачу. Во-первых, у меня есть крупномасштабная карта района, которым вы интересуетесь, более подробная, чем те, которые вам уже приходилось изучать. Надеюсь, благодаря этой карте-схеме вы узнаете много для себя полезного для выполнения вашей миссии.
Закончив тираду, доктор Малаку встал и, обернувшись, указал на стену у себя за спиной. Грегори уже обратил внимание, что везде по стенам комнаты были расставлены стеллажи с книгами - везде, кроме самой дальней стены, на которую указал доктор: там висели две большие карты. Разведчики поднялись и подошли вместе с доктором к этим картам. Хуррем осталась сидеть у стола. Доктор, молча, как бы собираясь с мыслями, постоял, а затем начал:
- Та, что слева, - собственность фон Альтернов, а справа вы видите карту северной оконечности острова Узедом. Вот здесь, между прочим, обозначены места бродов, по которым во время отлива можно пересечь пролив и перейти на Большую землю. Одну минутку, сейчас я сделаю свет поярче, чтобы вы смогли рассмотреть карты подробнее.
Пока они разглядывали карты, доктор пошел к столу и неожиданно ошарашил их резким и властным окриком:
- Не двигаться! Вы у меня под прицелом! Руки за голову! Мне уже приходилось иметь дело со шпионами, так что я буду стрелять без промедления при малейшей вашей попытке сопротивляться. Хуррем, они наверняка вооружены. Обыщи их и отбери все оружие, чтобы они не пытались играть с нами в кошки-мышки.
Глава 4
Странный допрос
Грегори и Купорович прекрасно понимали, что доктор стоит буквально в двух шагах у них за спиной, что их двое против одного, и если они бросятся на предателя, то одному-то уж точно удастся выбить у доктора револьвер и справиться с ним.
Поэтому будь они авантюристами, то так бы и поступили, пошли бы на риск. Но они были профессионалами и не первый день имели дело с огнестрельным оружием. Их богатый опыт свидетельствовал о том, что в руках решительного человека револьвер - значительная опасность: достаточно и какой-то доли секунды, чтобы нажать на спусковой крючок, и кто знает, чем это может закончиться для одного из них. К тому же тон, которым командовал Малаку, не оставлял ни малейших сомнений в том, что он намеревается привести свою угрозу в исполнение. И все же Грегори не покидала надежда на то, что им удастся выкарабкаться из ловушки, в которую они угодили. Разведчики подняли руки.
Быстрый взгляд, брошенный через плечо, подтвердил самые худшие подозрения англичанина: темное аскетическое лицо Малаку было решительным, опасный блеск в черных глазах недвусмысленно говорил о том, что он не потерпите их стороны никаких глупостей. И все-таки… все-таки отчаиваться еще было рано.
Хуррем не удастся отобрать у него миниатюрный автоматический пистолет, спрятанный под мышкой. Когда она начнет расстегивать китель, у нее будут заняты обе руки, он сумеет схватить ее и прикрыться женщиной как живым щитом. Надо будет сделать еще только один шаг в сторону, чтобы прикрыть ее телом и Купоровича. А уж тому не требуется объяснять, что следует делать - выхватить пистолет и застрелить этого подлого турка.
И в тот же миг его надежды обратились в прах. Резкий, хриплый голос у него за спиной сказал:
- И не пытайтесь шутить, когда Хуррем будет вас обыскивать. Малейшее движение со стороны одного из вас - и я стреляю во второго.
Охваченный холодной яростью, Грегори понял, что недооценил противника. Ведь еще до ленча у него были все основания подозревать, что их заманят в ловушку, так нет же, эта еврейка рассеяла его опасения, представившись турчанкой, и он дурак, поверил ей.
Теперь не оставалось и тени сомнения в том, что она - настоящая фрау фон Альтерн и план их захвата - план западни был подготовлен и разработан задолго до появления английских разведчиков.
В последнее время активность работ на Пенемюнде настолько возросла, что нацисты, должно быть, отдавали себе отчет в том, что этот факт не может остаться без внимания со стороны союзников. Следовательно, к ним обязательно прибудет для наведения справок и выяснения всех деталей секретный агент. И для того, чтобы этот агент не появился незамеченным, они приготовили ему прекрасный прием с убедительным на первый взгляд живцом. Муж Хуррем был нацистом, и она, скорее всего, разделяла его политические амбиции; иностранка, не вызывающая у властей подозрений в связях с разведывательными службами, она служила идеальной приманкой для людей, подобных Грегори. Единственное, что от нее требовалось, - это написать то, что они ей скажут, в донесении и переправить вместе с польским офицером в Швецию.
Когда все это мгновенно пронеслось у Грегори в голове, он испытал сильное искушение все же принять бой. Гестаповцы ожидают агента, оснащенного радиопередатчиком, рассчитывают заставить его пытками выдать шифр и все сведения, которыми он располагает. А в Лондоне получат дезинформацию, и, пока передачи от его имени будут идти в эфир, оттуда не пришлют другого агента. А смысл радиограмм будет сводиться к тому, что немецкие ученые столкнулись на Пенемюнде с непредвиденными осложнениями и работы по испытаниям смертоносных ракет затягиваются на неопределенный срок, в то время как на самом деле испытания будут форсировать и ускорят гибель миллионов ни в чем не повинных людей.
Хуррем тем временем отняла у него пистолет и провела руками по туловищу, проверяя, нет ли у него еще какого-нибудь оружия, затем перешла к Купоровичу, а Грегори чуть не застонал вслух, когда его осенила еще одна мысль.
Этот человек, который передал ее донесение в посольство в Стокгольме, польский офицер или кем он там был в действительности, он ведь погиб в автомобильной катастрофе, и погиб-то уж слишком своевременно. Что-то ему уж больно знаком этот почерк: скорее всего, к этой операции приложил руку шеф отдела группенфюрер Граубер.
Грегори никогда не был трусом, но попасться так нелепо - это выше его сил. Разумеется, силки не были расставлены в расчете на него персонально, но кто-кто, а Граубер вполне мог предположить, что такое задание поручат именно ему. Теперь же, узнав о том, что он - Грегори попался на крючок, будет безмерно рад.
Попасть в застенки гестапо уже само по себе было достаточно плохо, а оказаться в руках этого безжалостного садиста - верный конец, и конец мучительный. Он представил гориллоподобную фигуру группенфюрера, вдвойне зловещую от жеманных повадок гомосексуалиста, он даже представил, каким торжеством будет гореть единственный глаз Граубера - второй Грегори ему выбил рукояткой пистолета. Он знал, что Граубер тогда поклялся, что будет убивать его медленно, собираясь растянуть свою месть англичанину на недели и месяцы.
Хуррем разоружила теперь и Купоровича, и Малаку прервал невеселые размышления Грегори:
- Теперь вы можете опустить руки и повернуться.
Когда они, воспользовавшись этим любезным приглашением, повернулись, Малаку махнул своим большим автоматическим пистолетом в сторону двух стульев:
- Присаживайтесь, господа шпионы. Ваш допрос может затянуться на неопределенное время.
Развернув одной рукой стул и не выпуская их из сектора обстрела, он уселся и, посмотрев на Грегори, продолжил:
- Ну что ж, давайте начнем с вас. Назовите свое настоящее имя.
- Мне нечего вам сказать, - отчеканил Грегори.
Малаку пожал плечами.
- Не тратьте попусту мое и ваше время. У меня есть способы заставить вас разговориться. Или, по крайней мере, ответить на все интересующие меня вопросы. Ну, скажем, вот на такой: вы когда-нибудь находились под гипнозом?
Грегори насторожился и отрицательно покачал головой.
- Плохо. Это означает, что с вами придется повозиться. Я, как вы понимаете, могу позвать слугу, он вместе с Хуррем вас свяжет и заставит держать глаза открытыми. Так я в принципе и поступлю, если вы окажете малейшее сопротивление моим намерениям. Но мне вовсе не светит провозиться с вами добрую половину ночи только затем, чтобы подчинить волю вашего разума моей воле. Нет, я предпочитаю более спокойный и эффективный вариант: вы должны не мешать Хуррем стать вашим оракулом, передающим ваши мысли и самые потаенные стремления.
Совершенно сбитый с толку, Грегори недоуменно воззрился на Хуррем, которая приблизилась, встала у него за спиной и положила обе ладони ему на лоб. Он где-то читал, что гипноз считают вполне научным методом и используют в медицине для облегчения боли пациента во время сложных и болезненных хирургических операций, но не представлял себе, чтобы Малаку, загипнотизировав третьего участника гипнотического сеанса, способен был вытянуть из него что-то против его воли, а именно это доктор, казалось, и собирался осуществить на практике. Быстро оценив в уме все "за" и "против", прикинув, что в какой-то момент, когда загадочный доктор потеряет на мгновение бдительность, этим можно будет воспользоваться, Грегори дал согласие на таинственную процедуру.
Малаку переложил тяжелый пистолет из правой руки в левую, направив дуло на англичанина, а сам сосредоточил взгляд поверх головы Грегори на лице Хуррем, затем правой рукой произвел какие-то одному ему ведомые пассы, вводя ее в транс. Спустя минуту-другую она сонным голосом произнесла:
- Вы можете продолжать, мастер. Я слилась сознанием с ним.
Переведя сосредоточенный взгляд на Грегори, доктор задал свой первый вопрос:
- Назовите свое настоящее имя.
Грегори намертво сжал губы, но в мозгу автоматически всплыла картинка с его собственноручной подписью на чеке. В ушах прозвучал негромкий и низкий по тембру голос Хуррем:
- Не очень разборчиво. Кажется, Джеффри. Нет, нет, Грегори. А фамилия… нет, как странно. Его фамилия такая же точно, как у древнеримского историка - Саллюст.
Совершенно обескураженный, Грегори рывком высвободил голову из-под ее ладоней, но в тот же миг Малаку поднял пистолет, направив его прямо в лоб Грегори, и отрывисто скомандовал:
- Не шевелиться! Помните! Я могу силой заставить вас рассказать мне то же самое.
С вздохом отчаяния англичанин откинулся на спинку стула: какой смысл сопротивляться, если в связанном состоянии он все равно не может помешать Хуррем держать ладони у него на лбу. Не разумнее ли будет сопротивляться по-другому - ни о чем не думать и не реагировать на вопросы этого странного доктора.
Пальцы Хуррем снова надавили на лоб, Малаку выждал несколько мгновений и задал следующий вопрос:
- Где вы находились вечером три дня назад?
Помимо воли в мозгу Грегори всплыло изображение.
Он старался изо всех сил сосредоточиться на другом - на кирпичной стене, мысленно разглядывал ее кладку, пучки травы наверху, наплывы раствора, трещины на кирпичах, - но все было тщетно: сознание его вспышками возвращалось к первоначальному изображению. Хуррем заговорила бесстрастным и монотонным голосом:
- Он сопротивляется, но ничего не может с собой поделать. Это был теплый летний вечер, поэтому он сидел в саду с какой-то белокурой женщиной… она красивая, чем-то напоминает внешне Марлен Дитрих. Она, должно быть, знает, что он должен уехать, она храбро ему улыбается, смеется его шуткам, но глаза у нее покраснели от слез. С ними сидит еще одна пара: это Сабинов и миниатюрная темноволосая женщина. Она тоже миловидная, значительно моложе своего спутника. Она одета как сестра милосердия.
- Матерь Божья, защити нас от лукавого! - завопил по-французски Купорович. - Это все дьявольские козни, без нечистого тут точно не обошлось - я знаю!
Толстые губы Малаку сложились в неприятную ухмылку, и он сказал на плохом, хотя и беглом французском:
- Вместо того чтобы призывать Пресвятую Деву, вы бы, милейший, лучше упоминали в более уважительных выражениях Властелина сего мира.
Переключив внимание обратно на Грегори, он сказал уже по-немецки:
- Итак, господин Саллюст, расскажите же мне о том доме, где вы провели тот вечер и ночь.
Все еще не в силах поверить в существование таких могущественных психических возможностей человека, Грегори изумленно уставился на доктора: Хуррем очень точно описала тот вечер, когда они приехали с Купоровичем на побывку перед отлетом на задание и действительно сидели с Эрикой и Мадлен в саду древнего фамильного особняка сэра Пеллинора, в его поместье Гуэйн Мидз, на самой границе Уэльса. В тот вечер было тепло, и после обеда они все вместе перешли в сад. То, что Хуррем так легко и просто удалось проникнуть в его подсознание, потрясло его, повергнув в смятение; различные мысли, и образы беспорядочно проносились в его голове, предоставляя Хуррем долгожданную возможность полнее отвечать на вопросы, которые задавал ей отец.
Хуррем заговорила снова:
- Это господский дом, старинный особняк, значительно больший, чем Сассен, в нем много комнат. Я вижу просторную спальню. В ней стоит большая кровать с высоким балдахином. Он делит эту постель с той белокурой женщиной. Я вижу ее уже в другой комнате, значительно уступающей первой по размерам. В ней много папок с документами, а женщина печатает на машинке. В более современной постройке, крыле особняка, расположены большие гостиные. Теперь в них стоят рядами койки, на которых лежат молодые мужчины. Между рядами ходят женщины в форме сестер милосердия. Видимо, это крыло превращено в госпиталь. Сейчас я вижу уже другую часть сада. Здесь располагаются на скамейках, которые стоят по краям большой лужайки, выздоравливающие в военной форме, у некоторых из них костыли. Все они - офицеры британских ВВС, и ни одного охранника в немецкой форме не видно. Следовательно, этот госпиталь находится где-то в Англии.
Малаку встрепенулся и удивленно поднял черные брови.
- Хуррем, ты в этом уверена?
Грегори, безуспешно пытаясь бороться с самим собой, был вынужден снова возвратиться в мыслях к предыдущей сцене, и Хуррем через мгновение сказала:
- Да, именно так. Они не могут быть военнопленными. Один из них чистит охотничье ружье.
- Черт побери, - вскричал доктор, живо вскочил на ноги и положил пистолет на письменный стол. Потом, сделав в воздухе несколько быстрых пассов перед лицом Хуррем, вывел ее из гипнотического транса, а затем обратился к Грегори: