Но ничего не решалось, потому что для того, чтобы решать, нужно думать, а не думалось. А раз не думалось, то и не говорилось, не обсуждалось. То есть сержант просто шел и молчал. Молчал и Чико. И он тоже нет-нет да и поглядывал на Мадам. Суеверный неаполитанец снова, наверное, думал о том, насколько же опасно для него соседство с Белой Дамой. Глупец, думал сержант, да если бы не эта Дама, то их или сегодня расстреляли бы, и это наверняка, или их бы перебили – и с каким позором! – еще тогда, на первой переправе, грязные партизаны. Но почему вдруг именно грязные, спохватился сержант, что это за отвратительная привычка такая – обязательно чернить врага?! Сержант нахмурился…
А Чико тут же сказал:
– Мороз! Сильный мороз, сержант. Просто смертельно холодно!
Сержант молчал. Чико подумал и опять заговорил – на этот раз вот как:
– Мороз! И он превышает все нормы. А вы, господин сержант, как старший в команде, не должны допускать того, чтобы вверенные вам подчиненные теряли должную боеспособность! И это я уже не говорю о том, что с нами дама, которой и тем более…
И тут он замолчал, прекрасно понимая, что и этого будет довольно. И он не ошибся! Сержант гневно посмотрел на солдата и сказал:
– Чего ты хочешь? Развести костер? А где взять дрова?!
А дров и действительно в чистом поле не очень-то сыщешь. Но Чико ведь явно клонил к совершенно иному! И поэтому тотчас спросил:
– А как, я запамятовал, зовут эту бойкую лошадку?
– Буцефал, – неохотно ответил сержант. – А если ласково, то Буцка. Да ты же сам слышал! Мадам же нам обоим объясняла.
– Да, – согласился Чико, – это так. Но, извините, причем здесь Мадам? Ведь лошадь-то ваша, сержант. Вам подарил ее ваш русский друг. И, значит, отныне в вашей собственности не только сам Буцефал, но и его седло, и эта богатая упряжь, и даже вот это лассо, а по-русски аркан, и вот эти седельные пистолеты, и чересседельная сума, и всё, что в ней…
И Чико опять замолчал. А, вот оно к чему, наконец-таки понял сержант, обрадовался и спросил:
– А что в суме?
– А вы поделитесь?
– Э! – растерялся сержант. – Мне не жалко. Но лазать по чужим сумам, это, знаешь, как-то…
– Но почему это по чужим?! – воскликнул Чико. – Он что, ваш русский друг, разве сказал: "Вот, покатайся и верни, только, смотри, упряжь мне не попорти, и седло не протри, и, главное, не пей мою водку!"
– Что?!
– Водку, говорю! – гордо ответил Чико. – Потому что вот здесь, в этой суме, судя по запаху, ну, и по бульканью… Так что, сержант? Что будем делать?
Сержант молчал. Потом громко принюхался, потом очень внимательно прислушался… И в самом деле как будто бы что-то услышал. А руку протянул, пощупал… И тогда уже окончательно убедился, что Чико был прав! И с удивлением спросил:
– А что, разве ее и действительно было слышно?
– Ха! Еще как! – и Чико даже покраснел от возбуждения. – Да я, бывало, еще дома у себя, на спор, в кромешной тьме за пятьдесят шагов мог запросто сказать, где они его прячут и сколько. И это, между прочим, чистое виноградное вино! Ну а русскую крепкую водку с ее специфическим мужественным запахом… Так что, сержант, поделитесь?
– Э… Ну! – сказал, повеселев, сержант. – Но при одном условии. Так как с нами дама, то мы все же вначале найдем мало-мальски приличное место и разведем там костер, и уже только потом будет всё остальное. Годится?
– Так точно! – гаркнул Чико. – Эй, Буцефал! Быстрей давай, быстрей, я же и тебя не обделю! – и с этими словами он схватил лошадь под уздцы, лошадь испуганно мотнула головой…
Мадам тут же открыла глаза и спросила:
– Что случилось?
– Да вот, – смущенно улыбаясь, ответил сержант, – мой старинный друг Гринка, оказывается, передал нам бутылочку настоящей русской водки. И знаете, от кого? От самого царя!
– Которого вы вчистую обыграли в Тильзите?
– Пусть даже так! Но вы, надеюсь, не откажетесь составить нам компанию?
– Пить водку? – недовольно спросила Мадам и даже поморщилась.
– Так ведь в такой мороз! – с жаром воскликнул Чико. – Поверьте мне, сударыня, я ведь и сам, как вы, только вино и только свое, домашнее! Но раз сержант велел! Для подержания здоровья! И не здесь! А вон… А вон, кстати, и лес! Дрова на мне! И в честь окончания! А?
– Ну, разве если только так! – согласилась Мадам и улыбнулась. И добавила – Тогда… Н-но, волчья сыть!
И, надо полагать, из-за того, что последние слова были сказаны ею по-русски, Буцефал сразу прибавил шагу – и уже через каких-то четверть часа он, лежа на снегу, разнузданный, расседланный, подставив спину под спину Мадам, с удовольствием грелся у жаркого костра… И чуть заметно морщился, потому что Чико не удержался и, как и обещал, угостил Буцефала, то есть помазал ему губы водкой. А что? Питья было достаточно, не жалко. А еще были сухари, копченая баранина. И даже три серебряных стопарика. Чико, увидев их, сказал:
– Вам повезло, сержант. Ваш русский друг очень запасливый!
И поэтому по первой выпили за Гриню. И водка была чудо хороша – холодная, ершистая. И вот вам парадокс: холодная, а греет, ершистая, а ластится. Однако это уже только после ощущаешь а поначалу нужно разом "махануть" и сразу резко выдохнуть и утереть усы – и только потом уже расслабиться, прислушаться, как это разливается по жилам, как ты становишься… Ну, да! Ты самим собой становишься, вот кем! Потому что ну какое теперь тебе дело до всего того, что прежде тебя так раздражало или сдерживало, или тревожило, или еще… Как это будет правильней? Слово никак не вспомнится…
– Сержант! – напомнил Чико. – Мясо!
– Да-да, благодарю!
И взяв из рук боевого товарища добрый кусок копченой баранины, сержант жадно впился в него, прожевал, повернулся к Мадам…
И с удовольствием отметил – про себя, конечно! – что она еще больше похорошела! Даже щеки у нее зарумянились, подумал сержант, а интересно, что такое камеристка?
– Еще? – спросил солдат.
– Да, будь так добр, – кивнул сержант. И, продолжая смотреть на Мадам, хотел было спросить…
Только зачем теперь, торопливо подумал он, спрашивать? Колода уже распечатана, подрезана, игра пошла… Точней, игра давно уже идет! Саида в снос. И Курта в снос. Потом Хосе, потом Гаспар… А козырей пока попридержать, да-да, попридержать, еще торопливей подумал сержант. Хотя а как тут выиграть, когда еще неизвестно, как называется эта игра, не говоря уже о том, какие в ней правила. Обычно оно как? Обычно старшим туз. И это справедливо, потому что туз по латыни – это "as", а "as" – это раньше были такие деньги. Но деньги всегда деньги, как ты их не назови, и они всегда всех главней. Вот почему тузы в колоде старшие. А за тузами – деньгами – идут короли. Короли – это власть, власть – это император, маршалы, и генералы, и даже полковники. Хотя, если честно, то кто такие полковники?! Вот берешь такого полковника за эполеты…
– Сержант! – сказал солдат. – Не уроните!
– О, да-да, – спохватился сержант и поднял стопарик. И сам встал. И сделал знак Чико. Тогда и Чико встал. Он смотрел то на Мадам, то на сержанта, и его явно что-то беспокоило…
Зато сержанту было очень хорошо! И он громко сказал:
– За дам! До дна!
– О, нет-нет! – засмущалась Мадам. – Я же больше не пью!
– Ну, хоть чуть-чуть! – громко и почему-то волнуясь воскликнул сержант. – Это уже тогда только мы, кавалеры, до дна! Итак!.. Нет! – вдруг опять спохватился сержант. – Нет, не так! А как это будет по-местному? Ну, подскажите же!
– За… пекных панн! – ответила Мадам и вдруг быстро-быстро заморгала.
Но сержант этого не заметил. Он очень увлеченно продолжал:
– Да-да, вот именно! За пекных панн! До дна!
Мужчины выпили. Утерлись, сели и опять принялись за еду. Внутри всё горело! Да, действительно царский напиток, подумал сержант. А какова игра! И дама старшая! Кстати, червовая. А это ему было про трефовую, чтобы он опасался трефовой. Ну да это просто ерунда! Дам бояться – в лес не хо… О, Боже мой, спохватился сержант, да он же уже пьян! Надо закусывать, закусывать! И он опять взялся закусывать. Закусывал и думал: правильно, спешить нельзя, банк никуда не денется, но прикуп уже кончился, все карты розданы, теперь важней всего не пронести и раньше времени не раскрываться, то есть держите карты ближе к орденам! Или хотя бы к медалям…
А где медаль, спохватился сержант. И вспомнил, где, и нахмурился. И посмотрел на Мадам. И увидел, что она весьма не в духе. То есть она уже совсем не улыбается, а просто смотрит на огонь. И уже губы у нее поджаты. Э, нет, так не годится, подумал сержант и перестал закусывать, быстро собрался с мыслями и начал – очень бодро – так:
– Да, водка, конечно, не дамский напиток. Да и мороз какой! А вот забавный случай про вино! Мадам, послушайте, это действительно забавно! Итак, девятый год, Мадрид. Лето, жара просто невыносимая. Иду по улице. Один. Вдруг смотрю…
Но Мадам вдруг сказала:
– Простите меня, господа, но я действительно никогда в жизни не пила водки. И теперь у меня страшно болит голова. Я с вашего позволения немного отдохну.
– О, да, конечно! – был вынужден согласиться сержант. – Без всякого сомнения, конечно, отдыхайте! А чтобы вам было удобнее…
– Нет-нет-нет! – воскликнула Мадам. – Вот этого совсем не надо! Оставайтесь в шинели! Это же все же зима!
И сержант не решился настаивать. И он так и остался в наполовину расстегнутой шинели, но ему от этого не было холодно. А, может, и было, а он просто этого не чувствовал. Он же тогда думал только о Мадам, то есть о том, что она очень надежно устроилась – за Буцефалом, который как за бруствер защищает ее от ветра, дующего со стороны леса. Мало того – Буцефал также еще задерживает тепло, идущее от костра. Но и это не все, потому что седло Буцефала сейчас служит Мадам подушкой, а вальтрап сенником, то есть матрасом. Ну а одеяло у нее свое – это ее белая шуба. Шуба такой длины, что из-под нее даже валенок Мадам не видно. А валенки, думал сержант, это такие особого приготовления северные сапоги из очень-очень толстого овечьего фетра. Так что, думал дальше сержант, Мадам замерзнуть не должна…
И вдруг Чико спросил:
– Так что, сержант, может, еще?
– Как знаешь, – равнодушно ответил сержант.
– Знаю! – солдат налил и передал ему стопарик, потом тихо сказал: – За тех, кто с нами шел, но почему-то не дошел!
Сержант вздохнул. Выпил до дна. Потом поел мяса. Потом сухарей. Потом всё это заел снегом. На душе у сержанта было очень невесело и совершенно одиноко, вот он и молчал. Пить ему больше не хотелось. Водка, конечно, царская, думал сержант, но ведь он не царский подданный, и потянулся за бараниной. Но и баранина тоже, видно, была не французская. Хмель уходил, пальцы опять стали мерзнуть. Сержанту всё это очень не нравилось и он покачал головой.
И тут же Чико сказал:
– Э, рано вы, сержант! Поход еще не кончился. Поэтому… Давайте за самое сокровенное! – и снова протянул ему полный стопарик.
А что есть самое сокровенное, растерянно подумал сержант, принимая стопарик, кто может это совершенно точно сказать? Оно же на то и сокровенное, чтобы никто, даже ты сам не мог… или, по крайней мере, не решался бы его высказывать! Вот именно! И поэтому сержант не стал загадывать – и даже не смотрел в ту, в ее сторону! – а просто взял и выпил. Как воду! Правда, опять внутри все загорелось. Сержант сгреб пригоршню снега, заел, и только уже после этого начал закусывать по-настоящему. Чико спросил:
– А если не секрет, сержант, а как вы познакомились с этим щедрым казаком? У нас еще… Полфляги! Так как?
Сержант долго молчал, раздумывал… А после все же рассказал – правда, не вдаваясь в подробности, кратко. Чико, все это очень внимательно выслушав, ничего не сказал. Он смотрел на огонь и молчал. Сержант подумал: он, наверное, сочувствует. Только чему, тут же подумал он дальше, сочувствовать?! Эполетам, что ли?! Но что эполеты! Сержант сердито хмыкнул и протянул Чико пустой стопарик. Чико налил, они еще раз выпили, и сержант, уже не закусывая, сразу заговорил:
– Да, вот так тогда было! В Тильзите. И поначалу, признаюсь, мне было очень обидно. Я же ведь заслужил: Иена, Прейсиш-Эйлау, Фридланд. И это только в последнюю кампанию! То есть сразу я, конечно, сильно злился. А потом вдруг подумал: какой я полковник? Или какой я сержант? Я же это просто я, вот что я тогда подумал! Потому что это вот как: разве это важно, кем ты называешься – полковником, сержантом, генералом или даже маршалом? Ведь какие бы ни были на тебе эполеты и в какой бы мундир тебя ни обрядили, ты все равно остаешься собой – прежним, тем самым и ничуть не изменившимся! Ты – это всегда только ты, и никакие звания тебя от самого себя, а от других тем более не оградят. А если возразить, что, мол, в больших чинах… Так ведь и это ложь! Я видел, как маршалы орут на генералов, а уж что до полковников, так я сам это на себе испытал! А потом, когда я опять стал сержантом, я скоро понял, что это не так уж и плохо. Да-да! Ведь тогда стало как? А вот как: я – просто сержант, никто против меня не интригует, никто мне не завидует. И мало этого, я же все же не просто сержант, а заслуженный, меня сам император узнаёт в лицо на каждом смотре! И моему лейтенанту это прекрасно известно, и поэтому, от греха подальше, он никогда ко мне не цепляется, и вообще ко мне только на "вы". Не служба – рай! И так прошло пять лет, и всё, казалось бы, как-то уже наладилось… А потом, это случилось в мае… мне вдруг открылось, что это будет моя последняя кампания. А вот вернут мне в нее эполеты или нет, это мне не открыли. Не захотели! И я опять очень разозлился, не скрою! А потом все-таки успокоился и подумал: а чего это я злюсь, а зачем мне эти эполеты? Я же иду в свой последний поход, может, мне там уже отмерили и даже выкопали два шага в длину и приклад в ширину? А я как попугай: эполеты, эполеты! Она же, ну, та женщина, она же не открыла мне, буду я жив после этого похода или нет. Это же я уже сам после решил, что нужно думать, что вернусь. Потому что если будешь думать иначе, то и себя погубишь да еще и товарищам будешь мешать. Вот я и думал о лучшем. Думал вот о чем: о том, что пора возвращаться домой. А разве я неправильно подумал? Что человеку в этой жизни нужно? Эполеты? Ордена, медали? Нет! Человеку нужен только свой дом. В доме жена. Да, еще дети, конечно. Вот и всё. Так, Чико? Или разве нет?
Но Чико опять молчал. Сержант уже было подумал, а не хватил ли Чико лишнего…
Как Чико совершенно трезвым голосом сказал:
– А вы мне весьма симпатичны, сержант. И поэтому я бы очень не хотел, чтобы с вами случился еще один Тильзит. И не обязательно военный… – и он замолчал.
Дюваль нахмурился, спросил:
– Э, ты к чему это?!
– Я? Ни к чему. Я так! – поспешно сказал Чико. – Ну, так, спьяна оговорился!
Но это он опять что-то хитрил, сержант это понял. Но и не стал ничего спрашивать. А Чико уже как ни в чем ни бывало посмотрел по сторонам, еще немного помолчал… А после усмехнулся и сказал:
– Мороз! Такой мороз, как будто рядом… Ну, настоящий царский мороз! Казаки, говорят, в такой мороз любят купаться в проруби. Их так учили с младенчества. А я с младенчества приучен к теплу. И вот я вспоминаю… – Но тут Чико с опаской покосился на Мадам и даже окликнул: – Сударыня!
Мадам не шелохнулась; она крепко спала, привалившись к лежащей на снегу лошади.
– Спит, ну и прекрасно, пошли ей Господь приятных сновидений, – скороговоркой пожелал Чико и вновь предался воспоминаниям: – Да, у меня на родине всегда тепло. У нас, если выдается настоящее солнечное лето, то если спокойная заводь, а не проточная вода, то там прямо вареные раки! Не верите? Так ведь мы и сами всегда удивляемся. Вот как у нас бывает. А здесь, в России… О! – и тут он даже причмокнул от удовольствия и шепотом воскликнул: – О, и здесь порой тоже бывает очень жарко! Ведь как чудесно мы погрелись в Полоцке! Вы слышали о полоцком пожаре?
– Нет, как-то не пришлось, – неохотно ответил сержант, потому что он сразу почувствовав неладное.
А Чико, по-прежнему шепотом, продолжал:
– И напрасно, напрасно! Потому что зрелище было весьма восхитительное. Очень жаль, что это была последняя ночь в этом чудесном городе… – тут Чико опять покосился на спящую Мадам и едва слышно добавил: – И там, кстати, в том городе, я впервые увидел Белую Даму! А? Каково?
В ответ сержант только пожал плечами. А Чико прислушался…
– Слышите? Волки! – прошептал он после некоторого молчания.
– Брось болтать чепуху! – рассердился сержант. – Волков нам только не хватало!
– Вот именно! Вот именно! Потому что с нас вполне будет достаточно и Белой Дамы.
– Чико!
– Как знаете, сержант, как знаете, – обиделся Чико. – А я ведь к вам со всей душой. Вы честный и смелый сержант. Вот только немножко доверчивый.
Тут Чико замолчал, давая сержанту возможность возразить. Однако сержант промолчал, и Чико, ободренный этим молчанием, уже куда уверенней продолжил:
– А я ведь тоже раньше был доверчивым. Потом, конечно, повзрослел. Теперь я никому не верю. А ей, – и Чико посмотрел на спящую Мадам, – а ей особенно. Только вы, прошу, не обижайтесь; не так уж часто Чико говорит начистоту.
Сержант кивнул – да, это правда.
– Ну вот, наконец-то и вовсе прекрасно! – еще сильнее оживился Чико. – Вот это по-гусарски! Так о чем я?
– О полоцком пожаре.
– Да, совершенно верно! Но прежде… Куда мы направляется?
– Домой.
– Это понятно, мы с вами домой. И наш дом далеко. Ну а…
И Чико многозначительно замолчал. Сержант сердито спросил:
– А какое это имеет отношение к полоцкому пожару?
– Самое прямое! Только… – и Чико на мгновение замялся. – Только я расскажу вам об этом страшном и опустошительном пожаре не как оскорбленный солдат, а лишь для вашего же блага. Вы мне, опять признаюсь, симпатичны.
– Еще одно лишнее слово!..
– Извольте, как прикажете. Итак… – солдат откашлялся и сразу как-то помрачнел, еще немного помолчал… и только уже после начал: – Итак, поздним вечером шестого октября мы остановили русских на самой окраине города. Русские отступили, а мы закрепились на занятых позициях… и все-таки решили не цепляться за них. И вообще, не дожидаться утра, а уйти еще затемно. О! Если бы маршалы не перегрызлись между собой как волки, то мы бы, конечно, никуда не уходили и поныне сидели бы в Полоцке. Но, сами знаете, Виктор питал зависть к Сен-Сиру, и поэтому не шел к нам на помощь. Сен-Сир же в свою очередь не очень-то и настаивал на этой помощи. Ведь приди Виктор в Полоцк, Сен-Сир был бы вынужден сдать команду старшему в чине. Вы понимаете?
– Короче!