– Да, сказал Арамис, – расскажите же, любезный друг, если только в этом деле не замешана честь какой-нибудь женщины; в противном случае лучше сохраните свою тайну.
– Будьте спокойны, отвечал д’Артаньян, ничья честь не пострадает от того, что я вам скажу.
И он рассказал своим друзьям от слова до слова все, что было между ним и его хозяином, прибавив, что человек, похитивший жену достойного владетеля дома, был тот самый незнакомец, с которым он встретился в гостинице Франк-Мёнье.
– Ваше дело не дурно, сказал Атос и, попробовав вина с видом знатока, кивнул головой в знак одобрения; – и с вашего хозяина можно будет получить пятьдесят или шестьдесят пистолей. Только теперь следует подумать, стоят ли пятьдесят или шестьдесят пистолей того, чтобы рисковать четырьмя головами.
– Но не забывайте, сказал д’Артаньян, – что в этом деле замешана женщина, похищенная женщина, которой без сомнения угрожают, может быть, мучат ее, и все это за то, что она верна своей госпоже.
– Берегитесь д’Артаньян, сказал Арамис: – мне кажется, что вы принимаете слишком горячее участие в жене Бонасиё. Женщина создана для нашей погибели и от нее произошли все наши бедствия.
При этом изречении Арамиса, Атос нахмурил брови и укусил губы.
– Я беспокоюсь совсем не о жене Бонасиё, сказал д’Артаньян, – но о королеве, которая покинута королем, преследуема кардиналом и видит, как падают одна за другою головы ее друзей.
– Зачем же она любит тех, кого мы ненавидим больше всего на свете: испанцев и англичан?
– Испания ее отечество, сказал д’Артаньян, – и потому очень естественно, что она любит испанцев, детей своей родины. Что же касается до второго упрека вашего, то я слышал, что она любит не англичан, а одного англичанина.
– Право, сказал Атос: – надо сознаться, что этот Англичанин стоит того, чтобы его любили. Я никогда не видал другого такого молодца как он.
– Не считая того, что никто не одевается так, как он, сказал Портос. – Я был в Лувре в тот день, когда он рассыпал свой жемчуг, поднял две жемчужины и продал их по десяти пистолей за каждую. А ты знаешь его, Арамис?
– Также как вы, я был в числе тех, которые арестовали его в Амиенском саду, куда меня провел де-Пютанж, конюх королевы. Я был в это время в семинарии, и приключение это показалось мне жестоким для короля.
– Это не помешало бы мне, сказал д’Артаньян, – если б я знал, где находится герцог Бокингем, взять его за руку и привести к королеве, хотя бы только для того, чтобы взбесить кардинала, потому что наш настоящий, единственный и вечный враг – это кардинал, и если б мы могли найти средство сделать ему какую-нибудь чувствительную неприятность, признаюсь, я охотно рискнул бы головой.
– И лавочник сказал вам, д’Артаньян, что королева думает, будто Бокингема заставили приехать посредством ложного приглашения? спросил Атос.
– Она этого опасается.
– Подождите же, сказал Арамис.
– Чего? спросил Портос.
– Продолжайте, я стараюсь припомнить обстоятельства.
– И теперь я убежден, сказал д’Артаньян. – что похищение этой женщины, преданной королеве, имеет связь с происшествиями, о которых мы говорим, а может быть, и с присутствием Бокингема в Париже.
– Сколько соображения у этого гасконца, сказал Портос с восхищением.
– Я очень люблю его слушать, выговор его забавляет меня, сказал Атос.
– Господа, выслушайте меня, сказал Арамис.
– Мы слушаем, сказали все трое.
– Вчера я был у одного ученого доктора богословия, с которым я иногда советуюсь в и. моих занятиях.
Атос улыбнулся.
– Он живет в отдаленном квартале, продолжал Арамис, – того требуют его привычки и занятия. В то время, когда я выходил от него… – Арамис остановился.
– Ну что же, спросили слушатели: – в то время. когда вы выходили от него?
Арамис как будто сделал усилие над самим собою, как человек, приготовившийся лгать и остановленный непредвиденным препятствием; но глаза трех товарищей были устремлены на него, они наострили уши, не было возможности отступить.
– У этого доктора есть племянница, сказал Арамис.
– А! у него есть племянница! прервал Портос.
– Женщина достойная уважения, сказал Арамис.
Трое друзей засмеялись.
– А! если вы смеетесь и не верите, так и не узнаете ничего, сказал Арамис.
– Мы верим как магометане, и немы как катафалки, сказал Атос.
– Я продолжаю, сказал Арамис. – Эта племянница иногда приходит навестить дядю; вчера случилось, что она была там в одно время со мною и я должен был предложить свои услуги, чтобы проводить ее до кареты.
– А! у племянницы доктора есть своя карета! прервал Портос, который был очень невоздержан на словах; – прекрасное знакомство, друг мой.
– Портос, сказал Арамис, – я уже не раз замечал вам, что вы очень нескромны и что это вредит вам в мнении женщин.
– Господа, дело серьезное, сказал д’Артаньян, предвидевший сущность приключения, – постараемся же не шутить. Продолжайте, Арамис.
– Вдруг человек большого роста, смуглый, по-видимому, дворянин – в роде вашего незнакомца, д’Артаньян.
– Может быть, он самый, сказал д’Артаньян.
– Может быть, сказал Арамис… он подошел ко мне с 5 или 6 человеками, которые шли в десяти шагах за ним, и самым вежливым тоном сказал мне: "Г. Герцог и вы, мадам, продолжал он, обращаясь к даме, которую я вел под руку…
– К племяннице доктора?
– Замолчите же, Портос, вы несносны, сказал Атос.
– "Не угодно ли вам сесть в эту карету без всякого сопротивления и без шума".
– Он принял вас за Бокингема, сказал д’Артаньян.
– Я то же думаю, отвечал Арамис.
– Но даму? спросил Портос.
– Он принял её за королеву, отвечал д’Артаньян.
– Совершенно справедливо, отвечал Арамис.
– Этот гасконец дьявол! сказал Атос; – ничто не ускользнет от него.
– Дело в том, сказал Портос, – что Арамис ростом и фигурой похож на прекрасного герцога; но мне кажется, что одежда мушкетера…
– Я был в огромном плаще, сказал Арамис.
– Черт возьми, в июле месяце! Сказал Портос; – разве доктор боится, чтобы тебя не узнали?
– Понятно еще, что шпион мог ошибиться в росте, но лице сказал Атос.
– На мне была большая шляпа, сказал Арамис.
– Боже мой! сколько предосторожностей, чтобы заниматься богословием, сказал Портос.
– Господа, сказал д’Артаньян, – не будем же тратить времени на шутки, разойдемся в разные стороны и пойдем искать жену лавочника; в этом ключ к интриге.
– Женщина такого низкого звания! неужели вы так думаете, д’Артаньян! сказал Портос с презрительной миной.
– Она крестница ла-Порта, доверенного слуги королевы. Разве я вам не говорил этого, господа? И притом, может быть, со стороны ее величества это расчет искать опоры в столь низком звании. Высокие головы видны издалека, а у кардинала хорошее зрение.
– Если так, сказал Портос, – уговоритесь прежде с лавочником в цене и не берите с него дешево.
– Это бесполезно, сказал д’Артаньян, – я думаю, что если б он даже ничего не заплатил нам, то нам хорошо заплатят с другой стороны.
В эту минуту раздался на лестнице шум ускоренных шагов, дверь отворилась с треском и несчастный лавочник бросился в комнату, где происходило совещание.
– Ах, господа! сказал он, – ради Бога, спасите меня. Там идут четверо, чтобы арестовать меня. Спасите! спасите!
Портос и Арамис встали.
– Подождите, сказал д’Артаньян, делая им знак, чтобы они вложили полуобнаженные шпаги: – здесь нужно действовать не храбростью, а благоразумием.
– Однако, сказал Портос, мы не допустим…
– Предоставьте все д’Артаньяну, сказал Атос, – повторяю, он умнее всех нас и я с своей стороны объявляю, что я ему повинуюсь. Делай, как знаешь, д’Артаньян.
В то время четыре гвардейца показались у дверей передней; но при виде четырех мушкетеров со шпагами, они не решались идти далее.
– Войдите, господа, сказал д’Артаньян, – вы здесь у меня, и мы все верные слуги короля и кардинала.
– В таком случае, господа, вы не будете препятствовать нам исполнить полученные нами приказания, спросил тот, который был по-видимому начальником отряда.
– Напротив, господа, мы поможем вам в случае нужды.
– Что это он говорит? прошептал Портос.
– Ты глуп! молчи! сказал Атос.
– Но вы обещали мне… сказал потихоньку лавочник.
– Мы можем спасти вас только в таком случае, если сами останемся свободны, отвечал также тихо д’Артаньян – если же мы будем защищать вас, то нас арестуют вместе с вами.
– Но мне всё-таки кажется…
– Войдите, господа, сказал вслух д’Артаньян: – я не имею никакой причины защищать этого господина. Я видел его сегодня в первый раз и по какому еще случаю, он сам скажет вам; он приходил требовать с меня денег за квартиру. Не правда ли, Бонасиё? Отвечайте.
– Совершенная правда, сказал лавочник; но этот господин не сказал вам…
– Ни слова обо мне и о друзьях моих, в особенности о королеве, или вы погубите всех нас и не спасете себя. Ступайте, господа, уводите этого человека.
И д’Артаньян толкнул изумленного лавочника в руки гвардейцев, говоря ему:
– Вы бездельник, любезный друг, пришли за деньгами ко мне, мушкетеру! в тюрьму его! ведите его господа, и держите его под замком, как можно дольше, чтобы мне выиграть побольше времени для уплаты.
Солдаты рассыпались в благодарности и увели свою добычу.
Когда они спускались с лестницы, д’Артаньян ударил по плечу начальника их.
– Не выпьем ли мы за здоровье друг друга? сказал он, наливая два стакана вина Божанси, полученного им от щедрого Бонасиё.
– Очень благодарен за честь, сказал начальник, и принимаю с признательностью.
– Ну, так за ваше здоровье… Как вас зовут?
– Боаренар.
– Г. Боаренар!
– За ваше, дворянин, позвольте спросить как ваше имя?
– Д’Артаньян.
– За ваше здоровье!
– И кроме того, сказал д’Артаньян, как будто в восторге, выпьем за здоровье короля и кардинала.
Начальник отряда может быть не доверял бы искренности д’Артаньяна, если бы вино было не так хорошо; но оно было не дурно и потому он не сомневался.
– Но что за низость вы наделали? сказал Портос, когда начальник отряда догнал своих товарищей и четыре друга снова остались одни. Как можно, чтобы четыре мушкетера допустили арестовать в своем присутствии несчастного, который просит их о помощи. – И дворянину пить с полицейским!
– Портос, сказал Арамис, – Атос сказал уже тебе, что ты глуп, и я разделяю его мнение. Д’Артаньян, ты великий человек и когда будешь на месте де-Тревиля, я прошу твоего покровительства, чтобы получить аббатство.
– Ничего не понимаю, сказал Портос, вы одобряете поступок д’Артаньяна.
– Разумеется, сказал Атос, я не только одобряю поступок д’Артаньяна, но и поздравляю его с этим.
– Теперь, господа, сказал д’Артаньян, не беспокоясь объяснять свое поведение Портосу, все за одного, один за всех, таков наш девиз, не правда ли?
– Однако, сказал Портос.
– Протягивай руку и клянись, сказали Атос и Арамис вместе.
Побежденный примером, ворча про себя, Портос протянул руку и четыре друга повторили в один голос клятву, предложенную д’Артаньяном:
"Все за одного, один за всех"!
– Хорошо, теперь ступайте все по домам, сказал д’Артаньян таким тоном, как будто всю жизнь свою привык приказывать, и будьте внимательны, потому что с этой минуты мы будем в борьбе с кардиналом.
X. Мышеловка в 17-м веке
Изобретение мышеловки относится к древним временам; как только первые образовавшиеся общества изобрели полицию, в тоже время полиция изобрела мышеловки.
Так как читатели наши, может быть, незнакомы с наречием Иерусалимской улицы, и как в продолжение 15 лет с тех пор как мы начали писать, еще в первый раз случилось нам употребить это слово в таком смысле, то объясним, что такое мышеловка.
Когда в каком-нибудь доме арестуют лицо, подозреваемое в каком-нибудь преступлений, то это арестование содержат в тайне, в первой комнате помещают в засаде 4 или 5 человек, отворяют дверь всем, кто стучится, за ними опять затворяют и их арестуют; таким образом через два или три дня захватывают почти всех, кто часто бывает в доме.
Это называется мышеловка.
Итак, комнату Бонасиё обратили в мышеловку и всякого, кто приходил туда, люди кардинала арестовали и допрашивали. Само собою разумеется, что так как первый этаж, где жил д’Артаньян, имел особый выход, то приходившие к нему не подвергались следствию.
Впрочем к д’Артаньяну никто не приходил, кроме трех мушкетеров. Они пустились в розыски, каждый отдельно, но ничего не открыли. Атос даже спрашивал де-Тревиля, и это очень удивило его капитана, потому что Атос обыкновенно был крайне молчалив. Но де-Тревиль ничего не знал, кроме того, что когда он в последний раз видел кардинала, короля и королеву, то кардинал имел вид очень озабоченный, король был беспокоен, а по красным глазам королевы видно было, что она или худо спала, или плакала. Но это последнее обстоятельство мало его поразило, потому что королева, со времени своего замужества, часто не спала и плакала.
Де-Тревиль советовал Атосу, во всяком случае, верно служить королю и особенно королеве, и передать такую же просьбу его товарищам.
Что касается до д’Артаньяна, то он не выходил из дому. Он обратил свою комнату в обсерваторию. Из окон он видел всех, кто приходил и попадался в засаду; притом, сняв доски в полу, он через простой потолок, отделявший его от комнаты внизу, где происходили допросы, слышал все происходившее между инквизиторами и обвиненными.
Допросы, предшествуемые подробным обыском арестуемых лиц, происходили почти всегда следующим образом:
– Не давала ли вам госпожа Бонасиё какой-нибудь вещи для передачи мужу ее, или кому-нибудь другому?
– Не давал ли вам г. Бонасиё какой-нибудь вещи для передачи его жене, или кому-нибудь другому?
– Не доверяли ли Бонасиё, или жена его, вам чего-нибудь на словах?
– Если бы они знали что-нибудь, то не спрашивали бы таким образом, сказал сам себе д’Артаньян. Что же они хотят узнать? Не находится ли герцог Бокингем в Париже и не имел ли он или не должен ли иметь свидание с королевой?
Д’Артаньян остановился на этой мысли, которая, судя по всему слышанному им, была очень вероятна.
Между тем мышеловка продолжала действовать и бдительность д’Артаньяна также.
На другой день после арестования несчастного Бонасиё, вечером, когда Атос ушел от д’Артаньяна, чтобы отправиться к де-Тревилю, в девять часов, когда Планше принимался приготовлять постель, раздался стук в дверь с улицы; тотчас дверь отворилась и опять затворилась: кто-то попался в мышеловку.
Д’Артаньян бросился к тому месту, где пол был разобран, лег и начал прислушиваться.
Раздались крики, потом стоны, которые старались заглушить. Допроса не было.
– Черт возьми, подумал д’Артаньян, это кажется женщина: ее обыскивают, она противится, против нее употребляют силу, – какая низость!
И д’Артаньян, при всем своем благоразумии, едва не вмешался в сцену, происходившую внизу.
– Но я вам говорю, что я хозяйка дома, господа; я вам говорю, что я г-жа Бонасиё; я вам говорю, что я служу королеве, кричала несчастная женщина.
– Г-жа Бонасиё, бормотал д’Артаньян; неужели я буду так счастлив, что найду то, чего все ищут?
– Вас-то именно мы и ожидали, сказали допрощики.
Голос более и более заглушался; послышалось как будто происходила борьба. Жертва противилась на столько, на сколько женщина может противиться четырем мужчинам.
– Простите, господа, прост… бормотал голос, потом слышны были только непонятные звуки.
– Они завязывают ей рот, они хотят тащить ее, сказал д’Артаньян, вскакивая. Шпагу, а, вот она! Планше!
– Что прикажете?
– Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Один из трех вероятно дома, а может быть, все. Пусть они возьмут шпаги и бегут сюда. Ах, я вспомнил. Атос у де-Тревиля.
– Но куда же вы идете?
– Я спущусь через окно, сказал д’Артаньян, чтобы поспеть скорее; положи доски, вымети пол, ступай через дверь и беги, куда я тебе сказал.
– О, вы убьетесь, сказал Планше.
– Молчи, дурак, отвечал д’Артаньян. И ухватившись за раму окна, он спустился вниз: к счастью первый этаж был не высок и он упал без ушиба.
Потом тотчас начал стучать в дверь; ворча про себя:
– Дам поймать себя в мышеловку и горё кошкам, которые нападут на такую мышь.
Едва раздался стук молотка, как шум прекратился, приблизились шаги, дверь отворилась и д’Артаньян, со шпагою в руке, бросился в комнату Бонасиё. Дверь, вероятно, от действия пружины, затворились за ним сама собой.
Тогда обитатели несчастного дома Бонасиё и ближайшие соседи услышали страшный крик, топанье ногами, звуки ударяющихся шпаг и продолжительный треск ломающейся мебели. Минуту спустя, те, которые будучи привлечены шумом, подошли к окошкам, чтобы узнать причину его, видели как дверь опять отворилась и четыре человека, в черной одежде, не вышли, а вылетели в нее как испуганное воронье, оставив на земле и на углах столов перья из своих крыльев, т. е. клочки своей одежды.
Д’Артаньяну, впрочем, не трудно было остаться победителем, потому что только один из полицейских был вооружен, но и он защищался только для виду. Правда, что трое остальных напали на молодого человека со стульями, табуретами и горшками, но две или три царапины, сделанные шпагой гасконца, испугали их. Десяти минут достаточно было для их поражения и поле битвы осталось за д’Артаньяном.
Соседи, открывшие свои окна, с хладнокровием, свойственным жителям Парижа в эти времена постоянных волнений и драк, опять закрыли их, увидели, что четверо черных людей убежали; они уже по инстинкту знали, что на время все было кончено.
Впрочем, было уже поздно, а тогда, как и теперь, в Люксембургском квартале рано ложились спать.
Оставшись один с госпожою Бонасиё, д’Артаньян обратился к ней: несчастная женщина лежала в креслах, почти без чувств. Д’Артаньян осмотрел ее с ног до головы.
Это была очаровательная женщина, двадцати пяти или двадцати шести лет, брюнетка, с голубыми глазами, с носом, слегка вздернутым, с чудными зубами и с прекрасным цветом тела, белым и розовым. Впрочем этим и ограничивались признаки, по которым можно было бы принять ее за знатную даму. Руки были белы, но не изящны; ноги также были не аристократические. По счастию, д’Артаньян не дошел еще до того, чтобы заниматься такими подробностями.
Между тем как он рассматривал г-жу Бонасиё и дошел до ног, как мы сказали, он заметил на полу тонкий батистовый платок; по обыкновению, поднял его и на углу его заметил вышитые буквы, точно такие же, как видел на платке, за который едва не подрался с Арамисом.
С того времени д’Артаньяну не нравились платки с гербами; поэтому, не говоря ни слова, он положил поднятый им платок в карман г-жи Бонасиё.
В эту минуту г-жа Бонасиё пришла в чувство. Она открыла глаза, осмотрелась со страхом кругом и увидела, что комната была пуста и что она была одна со своим избавителем. Она тотчас с улыбкой протянула ему руки. А улыбка г-жи Бонасиё была очаровательна.
– Ах, это вы меня спасли, сказала она, позвольте мне поблагодарить вас.