Леди Клерик".
– Так и есть, я этого ожидал, – сказал д’Артаньян, – мой кредит возрастает настолько же, насколько падает кредит графа де Варда.
– Придете ли вы? – спросила Кетти.
– Послушай, любезное дитя, – сказал гасконец, старавшийся оправдать себя перед самим собой в том, что, что не исполнил обещания, данного Атосу; – ты понимаешь, что было бы невежливо не прийти на такое приглашение. Миледи, не видя меня, не поняла бы причины прекращения моих посещений; она могла бы подозревать что-нибудь дурное, а когда женщина с таким характером как у нее, захочет мстить, то она способна на все.
– О, Боже мой! – сказала Кетти, – вы умеете представить вещи в таком виде, что всегда останетесь правым. Но вы опять будете ухаживать за ней и если вы понравитесь ей под вашим настоящим именем, то это будет еще хуже, чем прежде.
Бедная девушка инстинктивно предугадывала то, что и действительно случилось.
Д’Артаньян разуверял ее, сколько мог и обещал оставаться нечувствительным к обольщениям миледи.
Он велел передать ей, что он благодарен ей как нельзя более, за ее доброту и явится по ее приказанию. Он не осмелился писать ей из опасения, что не сумеет скрыть своего почерка от такого опытного глаза.
Ровно в девять часов д’Артаньян был на Королевской площади. Очевидно было, что слуги, ожидавшие в передней, были предупреждены, потому что как только д’Артаньян явился, прежде чем он успел спросить, можно ли видеть миледи, один из них побежал доложить о нем.
– Просите, – сказала миледи отрывисто, но таким пронзительным голосом, что д’Артаньян услышал его из передней.
Он вошел.
– Меня ни для кого нет дома, – сказала миледи; – слышите ли, ни для кого.
Слуга вышел.
Д’Артаньян с любопытством посмотрел на миледи; она была бледна, глаза были красны от слез или бессонницы. Число свеч было с намерением уменьшено, и все-таки она не могла скрыть следов лихорадки, владевшей ею два дня тому назад.
Д’Артаньян подошел к ней с обыкновенною любезностью. Она сделала над собой чрезвычайное усилие, чтобы принять его, и как она ни была озабочена, но встретила его с самою любезною улыбкой.
На вопрос д’Артаньяна о ее здоровье она отвечала:
– Нехорошо, очень нехорошо.
– Но в таком случае, – сказал д’Артаньян, – я пришел некстати. Вам, конечно, нужно спокойствие, я уйду.
– Нет, – сказала миледи, – напротив, останьтесь, д’Артаньян, ваша приятная беседа развлечет меня.
"Ого! – подумал д’Артаньян; – она никогда не была так любезна, надо быть осторожным".
Миледи приняла самый дружеский тон и старалась придать сколько возможно живости разговору. Но в это время лихорадка, оставившая ее на минуту, возвратила снова блеск глазам ее, румянец щекам и розовый цвет губам. Д’Артаньян увидел опять сирену, очаровавшую его своими прелестями. Ему казалось, что любовь его угасла, но она была только в усыплении и пробудилась в его сердце. Миледи улыбнулась и д’Артаньян чувствовал, что готов был отдать жизнь за эту улыбку.
Была минута, в которую он почувствовал как будто угрызение совести.
Мало-помалу миледи сделалась пообщительнее.
Она спросила д’Артаньяна, есть ли у него любовница.
– Увы! – сказал д’Артаньян самым страстным голосом. – Как вы можете предлагать мне такой жесткий вопрос? С тех пор, как я увидел вас, я дышу только вами и для вас.
Миледи сделала странную улыбку.
– Так вы любите меня? – сказала она.
– Нужно ли говорить об этом, разве вы сами этого не заметили?
– Да, но вы знаете, чем больше в сердце гордости, тем труднее оно сдается.
– О! Трудности не пугают меня, – сказал д’Артаньян. – Я страшусь только невозможного.
– Нет ничего невозможного для истинной любви, – сказала миледи.
– Ничего?
– Ничего, – отвечала миледи.
"Черт возьми, – подумал д’Артаньян, – дело принимает другой оборот. Неужели эта капризная женщина влюбилась в меня и не расположена ли она дать мне сапфир, похожий на тот, который был дан де Варду?"
Д’Артаньян с живостью придвинул свой стул к креслу миледи.
– Посмотрим, – сказала миледи, – что вы сделаете, чтобы доказать вашу любовь?
– Все, чего бы вы от меня ни потребовали. Приказывайте, я готов повиноваться вам.
– Во всем?
– Во всем! – сказал д’Артаньян, знавший вперед, что немногим рискует при этом.
– Если так, поговорим, – сказала миледи, придвигая в свою очередь кресла к стулу д’Артаньяна.
– Я слушаю, – сказал он.
Миледи с минуту как будто оставалась в нерешимости; потом сказала:
– У меня есть враг.
– У вас! – сказал д’Артаньян, притворясь удивленным. – Возможно ли это, Боже мой? Вы так прекрасны и добры!
– Смертельный враг.
– В самом деле?
– Враг, оскорбивший меня так жестоко, что между нами война насмерть. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
Д’Артаньян тотчас понял, чего добивалось это мстительное создание.
– Можете, – сказал он с важностью, – рука моя и жизнь принадлежат вам так же, как и любовь моя.
– Следовательно, – сказала миледи, так как великодушие ваше равняется вашей любви…
Она остановилась.
– Так что же? – спросил д’Артаньян.
– То с сегодняшнего дня не говорите больше о невозможности, – сказала миледи после минуты молчания.
– Такого счастья для меня слишком много, – сказал д’Артаньян, бросаясь на колени и покрывая поцелуями руки, которых она не отнимала.
"Отомсти за меня низкому де Варду, – думала миледи, – и я сумею потом отделаться от тебя, глупец".
"Отдайся добровольно в мои руки, осмеявши меня так нагло, лицемерная и опасная женщина, – думал д’Артаньян, – а впоследствии я посмеюсь над тобой вместе с тем, которого ты хочешь убить моею рукой".
Д’Артаньян поднял голову.
– Я готов, – сказал он.
– Вы поняли меня, любезный д’Артаньян, – сказала миледи.
– Я мог бы понять по одному взгляду вашему.
– Следовательно, вы согласны употребить для моего дела вашу руку, которая уже доставила вам столько славы?
– Тотчас же.
– Но чем же я могу отплатить вам за такую услугу? – сказала миледи. – Я знаю влюбленных, эти люди ничего не делают без вознаграждения.
– Вы знаете, что я желаю только одной награды, достойной вас и меня, – сказал д’Артаньян.
И он нежно привлек ее к себе.
Она едва сопротивлялась.
– Какой же вы интерессант! – сказала она с улыбкой.
Д’Артаньян действительно был увлечен страстью, которую эта женщина умела разжигать в его сердце.
– Ах, счастье мое, – сказал он, и опасаясь, чтобы оно не улетело как мечта, – я желал бы скорее осуществить его.
– Так заслужите же это предполагаемое счастье.
– Я к вашим услугам, – сказал д’Артаньян.
– И это верно? – спросила миледи, все еще сомневаясь.
– Назовите мне бессовестного, который мог заставить плакать ваши прекрасные глаза.
– Кто вам сказал, что я плакала? – спросила она.
– Мне так показалось.
– Женщины, подобные мне, не плачут, – сказала миледи.
– Тем лучше! Скажите же, как его зовут.
– Не забудьте, что в имени его заключается моя тайна.
– Но все-таки мне нужно знать его имя.
– Да, нужно; видите, какое я имею к вам доверие!
– Я в восторге. Как его зовут?
– Вы его знаете.
– В самом деле?
– Да.
– Может быть, это один из моих друзей? – сказал д’Артаньян, притворяясь колеблющимся, чтобы заставить поверить его неведению.
– Так, значит, будь это кто-либо из ваших друзей, вы бы поколебались? – вскричала миледи, и угрожающий огонек блеснул в ее глазах.
– Нет, хотя бы это был мой родной брат! – ответил д’Артаньян как бы в порыве восторга.
Наш гасконец ничем не рисковал, он действовал наверняка.
– Мне нравится ваша преданность, – сказала миледи.
– Неужели вы ничего больше не любите во мне кроме преданности? – спросил д’Артаньян.
– Я люблю вас самих, – сказала она, взяв его за руку.
И горячее пожатие руки заставило д’Артаньяна вздрогнуть, как будто от прикосновения пришла к нему лихорадка, мучившая миледи.
– Вы меня любите, – сказал он. – О, если бы это была правда, я бы с ума сошел.
И он обнял ее обеими руками; она не старалась уклоняться от поцелуя его, но не отвечала на него.
Губы ее были холодны; д’Артаньяну показалось, что он поцеловал статую.
Тем не менее, наэлектризованный любовью, он был в восторге; он почти верил любви миледи и преступлению де Варда. Если бы де Вард случился в эту минуту подле него, он убил бы его.
Миледи воспользовалась случаем.
– Его зовут… – сказала она.
– Де Вард, я знаю, – сказал д’Артаньян.
– Почему вы это знаете? – спросила миледи, взяв его за обе руки и смотря ему в глаза, надеясь узнать в них все сокровенные мысли его.
Д’Артаньян почувствовал, что увлекся и сделал промах.
– Скажите, скажите же, почему вы это знаете? – повторяла миледи.
– Почему я знаю это? – сказал д’Артаньян.
– Да.
– Я знаю потому, что вчера я был в одной гостиной, где де Вард показывал кольцо и говорил, что получил его от вас.
– Негодяй! – сказала миледи.
Понятно, что это прозвание отозвалось в глубине сердца д’Артаньяна.
– Ну, и что же? – продолжала она.
– Я отомщу за вас этому негодяю, – сказал д’Артаньян, принимая вид дона Иафета из Армении.
– Благодарю, храбрый друг мой! – сказала миледи, – когда же я буду отомщена?
– Завтра, сейчас же; когда вы пожелаете.
Миледи хотела сказать: "сейчас же"; но она подумала, что подобная торопливость была бы неприятна для д’Артаньяна.
К тому же ей нужно было принять предосторожность и дать много советов своему защитнику для того, чтобы он избежал объяснений с графом при свидетелях. Все это было предупреждено одним словом д’Артаньяна.
– Завтра или вы будете отомщены, или я умру, – сказал он.
– Нет, – сказала она, – вы отомстите за меня, но не умрете. Он трус.
– Может быть, с женщинами, но не с мужчинами. Я это знаю.
– Но в борьбе с ним вы, кажется, не могли пожаловаться на счастье.
– Счастье непостоянно: сегодня оно благоприятно, а завтра может повернуться ко мне спиной.
– Это значит, что вы колеблетесь теперь.
– Нет, я не колеблюсь, сохрани меня Бог. Но справедливо ли посылать меня на смерть, не вознаграждая ничем, кроме надежды на будущее?
– Это совершенно справедливо, – сказала она с нежностью.
– О, вы ангел, – сказал он.
– Следовательно, все решено? – сказала она.
– Кроме того, о чем я вас прошу, душа моя.
– Но ведь я вам говорю, что вы можете положиться на мою любовь.
– Я не располагаю завтрашним днем, чтобы дожидаться.
– Молчите, я слышу шаги брата; не нужно, чтоб он видел вас здесь.
Она позвонила; вошла Кетти.
– Уйдите через эту дверь, – сказала она, отворяя маленькую потаенную дверь, – и приходите в 11 часов; мы кончим тогда наш разговор. Кетти введет вас ко мне.
Бедная девушка едва не упала при этих словах.
– Ну, что же вы стоите как статуя? Проводите кавалера, и сегодня вечером в 11 часов… вы слышали?
"Кажется, она имеет обыкновение назначать свидание в 11 часов", – подумал д’Артаньян.
Миледи протянула ему руку, которую он нежно поцеловал.
"Да, – подумал он, уходя и едва отвечая на упреки Кетти, – я не буду дураком; эта женщина очень хитра и преступна; надо быть осторожным".
VII. Тайна миледи
Д’Артаньян, вместо того чтобы зайти сейчас же к Кетти, которая убедительно просила его о том, вышел из дому. Он сделал это по двум причинам: во-первых, он, таким образом, избегал упреков, обвинений и просьб; во-вторых, ему нужно было немного обдумать свое положение и насколько возможно разгадать мысли этой женщины. Яснее всего было то, что д’Артаньян до безумия любил миледи, а она не любила его нисколько.
Сначала д’Артаньян думал, что всего лучше было бы пойти домой и написать миледи длинное письмо, в котором признаться ей, что он и де Вард были до сих пор одно и то же лицо, и что, следовательно, он мог убить де Варда только посредством самоубийства. Но им также овладело дикое желание мести; он хотел овладеть этою женщиной под своим собственным именем, и так как это мщение казалось ему приятным, то он не хотел от него отказаться.
Он обошел пять или шесть раз Королевскую площадь, оборачиваясь после каждых десяти шагов, чтобы взглянуть на свет в комнате миледи, который был виден сквозь шторы; видно было, что теперь миледи не спешила уйти в свою спальню как в первый раз.
Наконец свет исчез.
С этим светом исчезла и последняя нерешимость д’Артаньяна; он припомнил подробности первой ночи, сердце его сильно билось, голова была в огне, он возвратился в дом и вошел в комнату Кетти.
Эта девушка, бледная как смерть, дрожа всеми членами, хотела остановить своего любовника, но миледи, услышав шум при входе д’Артаньяна, отворила дверь.
– Войдите, – сказала она.
Это было сказано с таким невероятным бесстыдством, с такою чудовищною наглостью, что д’Артаньян едва мог верить тому, что видел и слышал.
Он догадывался, что вовлечен в одну из тех фантастических интриг, которые случаются только во сне.
Тем не менее, он пошел к миледи, увлекаемый силою притяжения как железо к магниту.
Дверь за ним затворилась.
Кетти бросилась к двери.
Ревность, злоба, оскорбленное самолюбие – все эти страсти, волнующие сердце влюбленной женщины, – побуждали ее открыть все; но она погибла бы, если бы призналась, что сама помогала в этом деле и кроме того она потеряла бы навсегда д’Артаньяна.
Эта последняя мысль заставила ее принести последнюю жертву.
Д’Артаньян достиг цели всех своих желаний; в нем любили уже не соперника, а его самого. Тайный голос в глубине души говорил ему, что его ласкали только как орудие мести, в ожидании, что он совершит убийство; но его гордость, самолюбие, страсть заглушали этот голос. Притом наш гасконец, со свойственною ему самоуверенностью, сравнивал себя с де Вардом и спрашивал самого себя, почему бы и его не любить.
Итак, он совершенно предался минутному увлечению. Миледи уже не была для него женщиной с гибельными намерениями, страшившими его прежде, она была пылкою и страстною любовницей, преданною вполне любви, которую, казалось, она сама чувствовала. Таким образом, прошло около двух часов.
Между тем восторг любовников охладел; миледи, не разделявшая увлечения д’Артаньяна, первая возвратилась к действительности и спросила его, нашел ли он какой-нибудь предлог вызвать на другой день на дуэль де Варда.
Но мысли д’Артаньяна приняли совсем другое направление; он растерялся как глупец, и отвечал, что возле нее он не в состоянии думать о дуэли.
Эта холодность к предмету, единственно занимавшему ее, испугала миледи, и вопросы ее сделались еще настойчивее.
Тогда д’Артаньян, вовсе не думавший об этой невозможной дуэли, хотел переменить разговор, но не мог.
Миледи увлекающим умом своим и железною волей удерживала его в заранее начертанных ею границах.
Д’Артаньян думал, что поступает очень умно, советуя миледи отказаться от ужасных замыслов и простить де Варда.
Но при первых словах его она вздрогнула и отошла от него.
– Разве вы боитесь, любезный д’Артаньян? – сказала она насмешливым и резким голосом, который странно звучал в темноте.
– Вы, верно, этого не думаете, душа моя, – сказал д’Артаньян; – но может быть, бедный де Вард был не так виноват, как вы полагаете.
– Во всяком случае, – сказала миледи, – он обманул меня, и этим обманом заслужил смерть.
– Ну, так он умрет, если вы приговорили его к смерти! – сказал д’Артаньян твердым голосом, который показался миледи выражением самой непоколебимой преданности.
Она сейчас же опять приблизилась к нему.
Не можем сказать, скоро ли прошла эта ночь для миледи, но д’Артаньян думал, что он находился с нею не больше двух часов, как свет начал уже пробиваться между складками занавесок.
Тогда миледи, видя, что д’Артаньян хочет уйти, напомнила ему об обещании его отомстить за нее де Варду.
– Я готов, – сказал д’Артаньян, – но я желал бы прежде удостовериться в одном.
– В чем? – спросила миледи.
– В том, что вы меня любите.
– Кажется, вы имели доказательство.
– Да, и потому я теперь предан вам телом и душой.
– Благодарю, храбрый мой любовник! Но так как я вам доказала любовь свою, то и вы докажете мне в свою очередь вашу, не правда ли?
– Разумеется. Но если вы меня любите, как вы говорите, – сказал д’Артаньян, – то не боитесь ли вы немножко за меня?
– Чего же мне бояться?
– Что я, может быть, буду опасно ранен, даже убит.
– Не может быть, – сказала миледи, – вы так храбры и так искусно владеете шпагой!
– Так вы не согласны избрать другой род мщения, без пролития крови? – сказал д’Артаньян.
Миледи посмотрела молча на своего любовника; бледный свет первых лучей солнца придавал ее блестящим глазам особенное мрачное выражение.
– Право, – сказала она, – мне кажется, что вам теперь недостает решимости.
– Нет, я решился, но с тех пор как вы перестали любить графа де Варда, мне жаль его, и мне кажется, что потеря вашей любви такое ужасное наказание, что нет надобности прибегать к другому.
– Кто вам сказал, что я его любила? – спросила миледи.
– По крайней мере, я могу думать теперь из хвастовства, что вы любите другого, – сказал д’Артаньян ласково, – и повторяю вам, я принимаю участие в графе.
– Вы? – спросила миледи.
– Да, я.
– Отчего это?
– Потому что я один знаю…
– Что?
– Что он далеко не так виноват пред вами, как вам кажется.
– В самом деле? – сказала миледи с беспокойством. – Объяснитесь, я, право, не понимаю, что вы хотите сказать.
Она смотрела на д’Артаньяна, который обнимал ее, и глаза ее мало-помалу одушевлялись.
– Да, я честный человек, – сказал д’Артаньян, решившись покончить дело, – но с тех пор как я уверен в вашей любви… а я ведь могу быть уверен в ней, не так ли?
– Совершенно так, продолжайте.
– Я чувствую в себе какую-то перемену; мне очень хочется признаться вам кое-в чем.
– В чем признаться?
– Если б я сомневался в вашей любви, то я никогда не сказал бы этого; но вы любите меня, моя красавица? Не правда ли, вы меня любите?
– Без сомнения.
– В таком случае, если бы вследствие чрезмерной любви я был в чем-нибудь виноват перед вами, простили бы вы меня?
– Может быть.
Д’Артаньян хотел с самою приятною улыбкой приблизить свои губы к губам миледи, но она отклонила его.
– Говорите же, – сказала она, бледнея, – в чем вы признаетесь?
– Вы назначали свидание де Варду в прошедший четверг в этой самой комнате, не правда ли?
– Я?.. Нет, это неправда, – сказала миледи таким твердым голосом и с таким бесстрастным лицом, что если бы д’Артаньян знал это не так верно, то мог бы усомниться.
– Не лгите, прекрасный ангел мой, – сказал д’Артаньян с улыбкой, – это бесполезно.
– Как это? Говорите же, иначе вы меня уморите.