Так как у д’Артаньяна не было другой шляпы, то он на бегу поднял прежнюю, прибежал на квартиру, усталый и бледный, молча сел и задумался.
Можно было предполагать три различные причины этого происшествия.
Первая, и самая естественная, – засада со стороны жителей Ла-Рошели, которые не потеряли бы случая убить одного из гвардейцев его величества, потому что все-таки у них было бы одним врагом меньше, и сверх того у этого врага мог бы быть в кармане туго набитый кошелек.
Д’Артаньян взял шляпу, рассмотрел дыру, пробитую пулей, и покачал головой. Пуля была не ружейная, а из пищали; верность выстрела уже прежде навела его на мысль, что выстрел был сделан не из обыкновенного оружия; итак, засада была не военная, потому что пуля не калиберная.
Это могло быть следствием немилости кардинала. Еще в ту самую минуту, когда он заметил дуло ружья, он мысленно удивлялся великодушию кардинала в отношении к нему. Но кардинал редко прибегал к подобным средствам с людьми, которых мог уничтожить одним словом.
Это могло быть мщение миледи.
Это было всего вероятнее.
Он напрасно старался припомнить черты лица, или платье убийц; он убежал от них так быстро, что не успел ничего заметить.
"Ах! Добрые друзья мои, где вы? И как вы мне нужны!" – подумал д’Артаньян.
Д’Артаньян провел ночь очень дурно; три или четыре раза он вдруг просыпался; ему представлялось, что кто-то подходит к его кровати, чтоб убить его. Но ночь прошла без приключений.
Д’Артаньян не сомневался, что если убийцам не удалось достигнуть цели в первый раз, то попытка может повториться.
Он пробыл весь день дома, оправдываясь перед самим собою тем, что погода была ненастная.
На другой день в 9 часов ударили тревогу. Герцог Орлеанский объезжал посты. Гвардейцы выстроились, и д’Артаньян занял свое место между товарищами.
Герцог проехал по рядам; потом все старшие офицеры подошли к нему, между прочими и капитан гвардии Дезессар.
Минуту спустя, Д’Артаньяну показалось, что Дезессар делал ему знак, чтоб он подошел к нему; он ожидал нового знака своего начальника, опасаясь, не ошибся ли он, но знак повторился; он вышел из рядов и подошел выслушать приказание.
– Герцог вызывает желающих принять на себя опасное поручение, которое сделает честь тем, кто его исполнит, и я предупреждаю вас, чтобы вы были готовы.
– Благодарю, капитан! – отвечал д’Артаньян, ничего столько не желавший как отличиться в глазах главнокомандующего.
Действительно, ла-рошельцы сделали ночью вылазку и овладели снова бастионом, взятым два дня тому назад королевскою армией; надо было сделать отчаянную рекогносцировку, чтоб узнать, как армия охраняла этот бастион.
Несколько минут спустя герцог сказал:
– Мне нужно три или четыре волонтера под руководством надежного человека для исполнения этого поручения.
– Что касается до надежного человека, ваше высочество, он у меня готов, – сказал Дезессар, указывая на д’Артаньяна; – четыре же или пять волонтеров всегда найдутся.
– Вызываются четверо желающих идти со мною на смерть! – сказал д’Артаньян, поднимая шпагу.
Двое товарищей из гвардейцев тотчас изъявили согласие; к ним присоедились два солдата, и требуемое число людей было готово; д’Артаньян отказал всем остальным, не желая нарушить право тех, кто первые вызвались.
Неизвестно было, вышли ли ла-рошельцы из бастиона после взятия его, или оставили в нем гарнизон; чтоб убедиться в этом, нужно было осмотреть вблизи означенное место.
Д’Артаньян отправился с четырьмя товарищами, следуя по траншее; гвардейцы шли рядом с ним, а солдаты позади.
Они подошли таким образом на расстояние ста шагов от бастиона, укрываясь за ретраншементами. Тогда д’Артаньян обернулся и заметил, что два солдата исчезли.
Он думал, что они струсили и отстали и продолжал идти вперед.
При повороте контрескарпа они очутились в шестидесяти шагах от бастиона.
Никого не было видно, и бастион казался покинутым.
Эти отчаянные смельчаки рассуждали, идти ли им дальше, как вдруг облако дыма опоясало стену бастиона, и дюжина пуль просвистала около д’Артаньяна и двух его товарищей.
Они узнали то, что им было нужно; бастион был охраняем. Оставаться дольше в этом опасном месте было бы бесполезно и неблагоразумно; д’Артаньян и двое гвардейцев начали отступление, походившее па бегство.
Подходя к углу траншеи, которая могла служить им защитой, один из гвардейцев упал, пораженный пулею в грудь. Другой, оставшийся невредимым, продолжал путь к лагерю.
Д’Артаньян не хотел покинуть своего товарища; он наклонился, чтобы поднять его и помочь ему дойти до лагеря; но в эту минуту раздалось два выстрела; одна пуля пробила голову раненому гвардейцу, а другая ударилась в камень, пролетев в двух дюймах от д’Артаньяна.
Он торопливо осмотрелся кругом, потому что эти выстрелы не могли быть из бастиона, который скрывался за углом траншеи, он вспомнил о двух отставших солдатах и тотчас пришли ему на мысль вчерашние убийцы его; решившись на этот раз узнать, в чем дело, он упал на тело товарища, притворившись мертвым.
Он тотчас увидел, что из одного оставленного укрепления, бывшего в тридцати шагах от него, показались две головы; это были те самые два солдата. Д’Артаньян не ошибся – эти два человека вызвались идти с ним только для того, чтоб убить его, надеясь, что смерть его будет приписана неприятелю.
Опасаясь, что, может быть, он только ранен и объявит о преступлении, они подошли, чтобы покончить с ним; к счастью, обманутые хитростью д’Артаньяна, они не позаботились зарядить ружья.
Д’Артаньян, падая, старался не выпустить из руки шпагу; когда солдаты были в десяти шагах от него, он вдруг встал и одним прыжком очутился перед ними.
Убийцы поняли, что если они убегут в лагерь, оставив в живых д’Артаньяна, то он обвинит их: первою их мыслью было перейти к неприятелю. Один из них взял ружье за ствол и вооружился им как дубиной: он хотел нанести ужасный удар д’Артаньяну, который избежал его, отскочив в сторону; но этим движением он открыл дорогу разбойнику, и тот сейчас же пустился бежать к бастиону.
Ла-рошельцы, не зная, с каким намерением он приближался к ним, выстрелили в него, и он упал от пули, раздробившей ему плечо.
В это время д’Артаньян со шпагой в руке бросился на второго солдата; борьба продолжалась недолго; негодный имел для защиты только незаряженное ружье; шпага гвардейца проскользнула по дулу бесполезного оружия и ранила убийцу в ногу; он упал. Д’Артаньян приставил ему острие шпаги к горлу.
– Не убивайте меня! – сказал бандит; – пощадите меня, господин офицер, и я скажу вам все.
– Стоит ли твоя тайна того, чтоб я пощадил жизнь твою? – спросил молодой человек, сдерживая руку.
– Да, если вы сколько-нибудь цените жизнь в двадцать два года, когда такой прекрасный и храбрый молодой человек как вы, может достигнуть всего.
– Негодяй, – сказал д’Артаньян, – говори же скорее, кто поручил тебе убить меня?
– Женщина, которой я не знаю; ее зовут миледи.
– Но если не знаешь этой женщины, почему же ты знаешь имя ее?
– Мой товарищ знал ее и называл ее этим именем; она имела дело не со мной, а с ним; у него в кармане есть даже письмо от этой особы, которое должно быть очень важно для вас, судя потому, что я от него слышал.
– Но как же ты участвуешь в этой засаде?
– Он предложил мне помочь ему убить вас, и я согласился.
– А сколько она дала вам за это доброе дело?
– Сто луидоров.
– А, она ценит меня во что-нибудь, – сказал д’Артаньян шутя, – сто луидоров! Это хорошая сумма для подобных вам негодяев; и потому я понимаю, что ты согласился и прощаю тебя, только с одним условием.
– С каким? – спросил с беспокойством солдат, видя, что не все еще кончено.
– Ты принесешь мне письмо, которое в кармане у твоего товарища.
– Но это значит убить меня, только другим способом, – сказал разбойник; – как же я пойду за письмом под выстрелы из бастиона?
– Но ты должен решиться принести его, или клянусь, я сам убью тебя.
– Пощадите, сжальтесь! Умоляю вас именем той дамы, которую вы любите, и считаете, может быть, умершей; она жива! – сказал разбойник, становясь на колени и опираясь на руку; потому что он начинал слабеть от потери крови.
– А почему ты знаешь, что я люблю женщину и что я считал ее умершей? – спросил д’Артаньян.
– Из письма, которое в кармане у моего товарища.
– В таком случае видишь, что это письмо мне необходимо, – сказал д’Артаньян. – Итак, решайся скорее, иначе, как ни отвратительно для меня обагрить еще раз шпагу кровью такого негодяя, как ты, клянусь тебе честью…
При этих словах д’Артаньян сделал такое движение, что раненый тотчас встал.
– Подождите! – сказал он, собираясь с духом от страха. – Я пойду, я пойду…
Д’Артаньян взял ружье у солдата, пропустил его вперед и заставил идти к товарищу, понуждая его ударами в ноги острием шпаги.
Ужасно было видеть этого несчастного, оставлявшего на дороге кровавый след, бледного как смерть, старавшегося не быть замеченным с бастиона, дотащиться до тела сообщника своего, лежавшего в двадцати шагах от него. Страх так ясно выражался на его лице, покрытом холодным потом, что д’Артаньян сжалился над ним и с презрением сказал:
– Я покажу тебе, какая разница между храбрым и трусом; оставайся, я пойду сам.
И проворно, наблюдая за движениями неприятеля, пользуясь всеми способами к защите, какие представляла местность, д’Артаньян дошел до второго солдата.
Было два средства для достижения цели: или обыскать его на месте, или унести его, прикрываясь его телом и обыскать его в траншее.
Д’Артаньян предпочел второе средство и положил себе на плечи убийцу, в ту самую минуту, когда неприятель начал стрелять.
Легкое сотрясение, глухой звук трех пуль, попавших в тело, последний крик, предсмертная агония доказали д’Артаньяну, что тот, который хотел убить его, спас ему жизнь.
Д’Артаньян возвратился в траншею и бросил труп подле раненого, бледного как смерть солдата.
Он сейчас же начал осмотр: кожаный бумажник, кошелек, в котором, вероятно, была часть суммы, полученной разбойником, свисток и кости составляли наследство после умершего. Он выронил на землю свисток и кости, бросил кошелек раненому и с жадностью открыл бумажник.
Между несколькими незначительными бумагами он нашел следующее письмо: оно было то самое, за которым он ходил, рискуя жизнью:
"Так как вы потеряли след этой женщины, и она находится теперь в безопасности в монастыре, куда вы не должны бы были никак допустить ее, то постарайтесь, по крайней мере, не оставить живым этого человека; в противном случае вы знаете, что я отыщу вас, где бы ни были, и вы дорого заплатите за сто луидоров, полученные от меня".
Подписи не было. Несмотря на то, ясно было, что письмо это от миледи. Он спрятал его и, будучи в безопасности за углом траншеи, начал допрашивать раненого. Убийца признался, что он со своим товарищем взял на себя поручение похитить женщину, которая должна была выехать из Парижа через заставу Ла Вильет, но остановившись выпить вина в кабаке, они опоздали десятью минутами и пропустили карету.
– Но что же вы должны были сделать с этою женщиной? – печально спросил д’Артаньян.
– Мы должны были доставить ее в один дом на Королевской площади, – сказал раненый.
– Да, так, – сказал д’Артаньян, – к самой миледи.
Тогда он с ужасом понял, какая ужасная жажда мщения побуждала эту женщину погубить его и тех, кто его любит, и как хорошо ей были известны все придворные интриги. Без сомнения, она была обязана кардиналу этими сведениями.
Но, между прочим, он с радостью узнал, что королева, наконец, узнала, в какой тюрьме мадам Бонасьё искупала свою преданность к ней и освободила ее из этой тюрьмы.
Тогда он понял, что значило письмо, полученное им от мадам Бонасьё и проезд ее по дороге из Шальо, когда она явилась ему как призрак.
Теперь, как предсказывал Атос, была возможность отыскать ее… Монастырь не был местом неприступным.
Эта мысль расположила его к милосердию.
Он обратился к раненому, следившему с беспокойством за выражением лица его, и, протягивая ему руку, сказал:
– Пойдем: я не хочу покинуть тебя здесь в таком положении. Опирайся на меня, и возвратимся в лагерь.
– Да, – сказал раненый, с трудом веривший такому великодушию, – не для того ли, чтобы велеть повесить меня?
– Я дал тебе слово, – сказал он, – и вторично дарю тебе жизнь.
Раненый встал на колени и целовал ноги своего спасителя; но д’Артаньян, не имевший больше надобности оставаться так близко от неприятеля, прекратил изъявления его благодарности.
Гвардеец, возвратившийся в лагерь после первых выстрелов с бастиона, возвестил о смерти четырех товарищей своих. А потому в полку обрадовались и удивились, увидев д’Артаньяна целым и невредимым.
Д’Артаньян для объяснения раны товарища говорил, что против них сделали вылазку. Он рассказал о смерти другого солдата и об опасностях, которым они подвергались. Этот рассказ был для него настоящим торжеством.
Вся армия говорила об этой экспедиции в течение целого дня, и брат короля прислал к нему поздравление.
Притом как всякое доброе дело вознаграждается, то и прекрасный поступок д’Артаньяна имел последствием то, что к нему возвратилось потерянное спокойствие. Действительно, д’Артаньян думал, что может успокоиться, потому что из двух неприятелей один был убит, а другой сделался преданным ему.
Это спокойствие доказывало только то, что д’Артаньян не знал еще миледи.
XII. Анжуйское вино
После слухов о безнадежном состоянии здоровья короля в лагере распространился слух о его выздоровлении, и так как ему хотелось поспешить к осаде Ла-Рошели, то говорили, что он отправится в дорогу, как только будет в состоянии сесть на лошадь.
Между тем герцог Орлеанский, ожидая с каждым днем, что начальство над войском вместо него примет герцог Ангулемский, Бассомпьер или Шомберг, оспаривавшие его друг у друга, почти ничего не делал, проводил время в приготовлениях и не смел рискнуть ни на какое решительное дело, чтобы выгнать англичан с острова Ре, где они продолжали осаждать крепость Св. Мартина и форт Ла-Пре, между тем как французы осаждали Ла-Рошель.
Д’Артаньян, как мы сказали, сделался спокойнее, как всегда бывает по миновании опасности; он беспокоился теперь только о том, что не получал известия от своих друзей.
Но однажды утром, в начале ноября, все объяснилось письмом из Виллеруа.
"Господин д’Артаньян!"
Гг. Атос, Портос и Арамис, проведя у меня весело вечер, наделали такого шуму, что начальник замка, человек очень строгий, арестовал их на несколько дней.
Исполняя их приказание, посылаю вам дюжину бутылок моего анжуйского вина, которое им очень понравилось; они желают, чтобы вы пили за их здоровье их любимое вино.
Исполнив их желание, остаюсь с глубочайшим уважением.
Ваш покорнейший слуга
Годо, содержатель гостиницы гг. мушкетеров".
– Очень рад! – сказал д’Артаньян, – они думают обо мне во время своих увеселений, также как я думал о них в скуке; разумеется, я с удовольствием выпью за их здоровье, и не один.
И д’Артаньян побежал к двум гвардейцам, с которыми подружился больше чем с другими, и пригласил их выпить отличного анжуйского вина, привезенного из Виллеруа.
Один из гвардейцев был уже приглашен на тот самый вечер, а другой на другой день, и потому назначено было собраться на третий день.
Возвратившись домой, д’Артаньян отправил дюжину бутылок в гвардейский трактир, с приказанием хранить их тщательно; потом в день празднества обед был назначен в 12 часов, и д’Артаньян с девяти часов утра отправил Планше для приготовлений.
Планше, гордясь званием метрдотеля, старался показать себя человеком способным; он пригласил на помощь себе Фурро, слугу одного из гостей своего господина, и того солдата, который хотел убить д’Артаньяна; так как этот солдат не служил ни в каком полку и ложно принял на себя это звание на время, то он поступил в услужение к д’Артаньяну, или, лучше сказать, к Планше, с тех пор как д’Артаньян пощадил ему жизнь.
В назначенный час для обеда гости собрались, сели, и кушанья были поставлены на стол. Планше прислуживал, с салфеткой в руке, Фурро откупоривал бутылки, а Бриземон, так звали выздоравливавшего солдата, переливал в графины вино, которое дало осадок от тряски в дороге.
Первая бутылка вина была немного мутна на дне; Бриземон вылил в стакан гущу, и д’Артаньян позволил ему выпить остатки, потому что несчастный был еще очень слаб.
Окончив суп, гости хотели выпить по первому стакану вина, как вдруг из фортов Людовика и Нового раздались пушечные выстрелы; гвардейцы, думая, что сделано непредвиденное нападение со стороны осажденных или англичан, схватились за шпаги; д’Артаньян последовал их примеру, и все трое побежали на свои места.
Но выйдя из комнаты, они тотчас узнали причину тревоги; крики: "Да здравствует король! Да здравствует кардинал!" – раздавались со всех сторон, и во всем лагере били в барабаны.
Действительно, нетерпеливый король, не останавливаясь нигде, приехал со всем домом и с подкреплением, состоявшим из десяти тысяч войска; часть мушкетеров шла впереди его, другая за ним. Д’Артаньян, стоявший со своею ротой в строю по дороге, жестом приветствовал друзей своих, искавших его глазами, и де Тревиля, который сейчас же заметил его.
По окончании приемной церемонии друзья бросились в объятия друг друга.
– Право, – сказал д’Артаньян, – вы приехали как нельзя больше кстати, и обед не успел еще простыть, не правда ли? – прибавил он, обращаясь к гвардейцам, которых представил друзьям своим.
– А! Вы, кажется, пировали, – сказал Портос.
– Надеюсь, – сказал Арамис, – что за вашим обедом нет женщин.
– Есть ли в вашем местечке вино, которое можно бы было пить? – спросил Атос.
– Черт возьми! Разумеется, есть, ваше вино, любезный друг, – сказал д’Артаньян.
– Наше вино? – спросил удивленный Атос.
– Да, то, которое вы мне прислали.
– Мы прислали вам вино?
– Вы ведь знаете, вино с анжуйских гор.
– Я не понимаю, о каком вине вы говорите.
– О вине, которое вы любите больше всякого другого.
– Разумеется, когда нет ни шампанского, ни шамбертенского.
– Ну так, за неимением шампанского и шамбертенского, вы будете пить это вино.
– Так вы выписали анжуйского вина, какой же вы лакомка! – сказал Портос.
– Нет. Это вино, которое мне прислали от вашего имени.
– От нашего имени? – спросили мушкетеры.
– Это вы прислали вино, Арамис? – сказал Атос.
– Нет.
– Это вы, Портос?
– Нет.
– Это вы, Атос?
– Нет.
– Если не вы, так ваш содержатель гостиницы, – сказал д’Артаньян.
– Наш содержатель гостиницы?
– Ну да; Годо, содержатель гостиницы мушкетеров.
– Нет, не будем пить вина, неизвестно откуда присланного, – сказал Атос.
– Вы правы, Атос. – сказал д’Артаньян. – Никто из вас не приказывал Годо прислать мне вина?
– Нет, а между тем оно прислано вам от нашего имени.
– Вот письмо! – сказал д’Артаньян, подавая письмо товарищам.