– Ну, теперь не опасно, чтобы нас подслушали, – сказал д’Артаньян, – надеюсь, что, наконец, ты сообщишь нам свою тайну.
– Я доставляю вам вместе и удовольствие, и славу, – сказал Атос. – Я заставил вас сделать прекрасную прогулку; вот превосходный завтрак, а там через бойницы видно пятьсот человек, которые принимают нас или за сумасшедших, или за героев, что почти одно и то же.
– Но в чем же твоя тайна? – сказал д’Артаньян.
– Тайна моя состоит в том, – сказал Атос, – что вчера вечером я видел миледи.
Д’Артаньян подносил стакан ко рту; но при имени миледи рука его задрожала так сильно, что он поставил его на землю, чтобы не пролить.
– Ты видел свою жену?
– Молчите, – сказал Атос. – Вы забываете, любезный друг, что эти господа не посвящены в мои семейные тайны. Я видел миледи.
– Где? – спросил д’Артаньян.
– В двух лье отсюда, в гостинице "Красная Голубятня".
– В таком случае я погиб, – сказал д’Артаньян.
– Не совсем еще, – отвечал ’Атос, – потому что теперь она верно уже выехала из Франции.
Д’Артаньян вздохнул свободнее.
– Но что же это за миледи? – спросил IIортос.
– Очаровательная женщина, – сказал Атос, прихлебывая вино из стакана. – Каналья трактирщик! – вскричал он. – Он нам дал анжуйского вина вместо шампанского и думает, что мы дадимся ему в обман. Да, – продолжал он, – очаровательная женщина, которая была очень добра в отношении к другу нашему д’Артаньяну; но он чем-то обидел ее, и она хотела ему отомстить; для этого месяц тому назад она подсылала убийц, чтобы застрелить его из ружья; неделю тому назад пыталась отравить его, а вчера выпросила голову его у кардинала.
– Как! Она выпросила у кардинала мою голову? – сказал д’Артаньян, бледнея от ужаса.
– Да, сказал Портос: – я слышал своими ушами.
– Я тоже, – сказал Арамис.
– В таком случае бесполезно будет бороться далее, – сказал д’Артаньян, опустив руки с унынием. – Лучше я застрелюсь, и все будет кончено.
– Эту глупость надо сделать после всего, – сказал Атос, – потому что это единственная глупость, которой нельзя поправить.
Но я все-таки не избегну ее, имея подобных врагов, – сказал д’Артаньян. – Во-первых, мой незнакомец из Менга; потом де Вард, которому я нанес три раны шпагой; потом миледи, тайну которой я знаю; наконец кардинал, которому я помешал отомстить.
– Что ж! Всего только четверо, – сказал Атос. – Нас также четверо, один на одного. Если верить знакам Гримо, то нам придется иметь дело не с таким числом людей. Что там, Гримо? – сказал Атос. – По причине важности обстоятельств, я позволяю тебе говорить, друг мой; но не распространяйся, пожалуйста. Что ты видишь?
– Войско.
– Сколько человек?
– Двадцать.
– Кто они?
– Шестнадцать пионеров и четыре солдата.
– Во скольких шагах они отсюда?
– В пятистах шагах.
– Хорошо, мы еще успеем окончить эту дичь и выпить стакан вина за твое здоровье, д’Артаньян!
– За твое здоровье! – повторили Портос и Арамис.
– Хорошо, выпьем за мое здоровье, хотя я не думаю, чтобы ваши желания принесли мне много пользы.
– Бог велик, говорят магометане, и будущее в его руках, – сказал Атос.
Потом, опорожнив свой стакан, Атос поставил его подле себя, лениво встал, взял первое попавшееся ружье и подошел к бойнице.
Портос, Арамис д’Артаньян сделали то же. Гримо велели встать сзади, чтоб заряжать ружья.
Минуту спустя пионеры были уже ввиду; они шли по траншее, служившей сообщением бастиона с городом.
– Черт возьми, – сказал Атос. – Стоило нам беспокоиться для двадцати уродов, вооруженных заступами, кирками и лопатами. Стоило только Гримо сделать им знак, чтобы они ушли, и я уверен, что они оставили бы нас в покое.
– Сомневаюсь, сказал д’Артаньян, – потому что они очень смело идут в эту сторону. Притом же с работниками четыре солдата и бригадир, вооруженные ружьями.
– Это потому, что они нас не видали, – сказал Атос.
– Признаюсь, мне противно стрелять в этих несчастных граждан, – сказал Арамис.
– Это правда, – сказал Атос, – я предупрежу их.
– Что вы делаете? – сказал д’Артаньян. – Вас убьют, любезный друг.
Но Атос не обратил никакого внимания на это предостережение; он взошел па брешь, держа в одной руке ружье, в другой шляпу и обращаясь к солдатам и работникам, которые, удивленные этим явлением, остановились в пятидесяти шагах от бастиона, он поклонился им и сказал:
– Господа, я и несколько друзей моих хотим завтракать в этом бастионе. Вы знаете, как бывает неприятно, когда обеспокоят во время завтрака, и потому мы просим вас, если вам непременно нужно быть здесь, подождите, пока мы кончим завтрак или придите попозже; разве, если вы имеете доброе желание оставить сторону бунтовщиков, в таком случае прошу пожаловать выпить с нами за здоровье французского короля.
– Берегись, Атос, – вскричал д’Артаньян. – Разве ты не видишь, что они прицеливаются в тебя?
– Вижу, – отвечал Атос, – но это рабочие, они дурно стреляют и верно не попадут в меня.
Действительно, в ту же минуту раздались четыре ружейных выстрела, пули пролетели около Атоса, но ни одна не задела его.
Почти в то же время им ответили другие четыре выстрела; но они были направлены вернее, чем выстрелы осаждающих: три солдата были убиты и один из рабочих ранен.
– Гримо, дай другое ружье, – сказал Атос, стоя на бреши.
Гримо немедленно повиновался. Трое друзей также зарядили снова свои ружья; последовал второй залп: бригадир и два пионера упали мертвыми, остальные бежали.
– Господа, сделаем вылазку, – сказал Атос.
И четыре друга, выбежав из бастиона, дошли до места сражения, подняли четыре солдатских ружья и пику бригадира и, уверенные, что беглецы остановятся не прежде как в городе, возвратились в бастион, унося трофеи своей победы.
– Заряди снова ружья, Гримо, – сказал Атос, – а мы, господа, будем продолжать завтрак и разговор наш. На чем мы остановились?
– Я помню, сказал д’Артаньян, – ты говорил, что, выпросив мою голову у кардинала, миледи уехала из Франции. Куда же она уехала? – прибавил д’Артаньян, очень беспокоившийся о том, где была миледи.
– Она едет в Англию, – сказал Атос.
– С какой целью?
– Чтобы убить или нанять кого-нибудь убить Бокингема.
– Но это низко! – вскричал д’Артаньян.
– О, я об этом нисколько не беспокоюсь. Теперь, Гримо, – сказал Атос, – возьми пику бригадира, привяжи к ней салфетку и поставь ее наверху бастиона, чтоб эти бунтовщики ла-рошельцы видели, что они имеют дело с храбрыми и честными солдатами короля.
Гримо повиновался молча.
Минуту спустя белое знамя развевалось над головами друзей. Гром рукоплесканий приветствовал появление его: половина лагеря вышла смотреть на зрелище.
– Как! – сказал д’Артаньян. – Ты мало беспокоишься о том, что она убьет или велит убить Бокингема. Но герцог друг наш.
– Герцог англичанин, герцог воюет с вами; пусть она делает с ним что хочет; я беспокоюсь о нем так же мало, как о пустой бутылке. И Атос бросил бутылку, из которой вылил все до последней капли в свой стакан.
– Нет, – сказал д’Артаньян, – я не оставлю Бокингема! Он подарил нам прекрасных лошадей.
– И в особенности прекрасные седла, – сказал Портос, у которого галун с седла был нашит на плащ.
– Притом, – сказал Арамис, – Богу приятно раскаяние, а не смерть грешника.
– Аминь, – сказал Атос, – мы об этом поговорим после, если вам будет угодно, а теперь больше всего занимает меня то, что я отнял у этой женщины бланковое предписание, которое она выпросила у кардинала и с помощью которого она могла безнаказанно избавиться от тебя, а может быть, и от всех нас.
– Эта женщина просто демон! – сказал Портос, подавая свою тарелку Арамису, разрезывавшему дичь.
– Это бланковое предписание осталось в ее руках? – спросил д’Артаньян.
– Нет, оно перешло в мои; но, надо сказать правду, оно досталось мне не без труда.
– Любезный Атос, я уже потерял счет, сколько раз обязан вам жизнью, – сказал д’Артаньян.
– Так ты оставил нас для того, чтоб воротиться к ней? – спросил Арамис.
– Именно.
– А письмо кардинала у тебя? – спросил д’Артаньян.
– Вот оно, – сказал Атос.
И он вынул из кармана своего мундира драгоценную бумагу. Д’Артаньян развернул ее дрожащею рукой и прочел:
"Все, что сделает предъявитель этой бумаги, сделано по моему приказанию и для блага государства.
5 декабря 1627 года
Ришелье".
– Действительно, – сказал Арамис, – это разрешение на все.
– Надо разорвать эту бумагу, – сказал д’Артаньян, которому казалось, что он читает свой смертный приговор.
– Напротив, – сказал Атос, – надо сохранять ее как драгоценность, и я не отдам ее ни за какие деньги.
– Что же будет делать теперь миледи? – спросил д’Артаньян.
– Она, вероятно, напишет кардиналу, – сказал хладнокровно Атос, – что какой-то проклятый мушкетер по имени Атос отнял у нее силой ее охранительную грамоту, вместе с тем она посоветует ему избавиться как от него, так и от двух друзей его, Портоса и Арамиса; кардинал вспомнит, что это те самые люди, с которыми ему уже не раз случалось иметь дело; тогда, в одно прекрасное утро он велит арестовать д’Артаньяна, а чтоб ему одному не было скучно в Бастилии, он пошлет и нас туда для компании ему.
– Шутки твои, любезный друг, довольно печальны, – сказал Портос.
– Я не шучу, – сказал Атос.
– Знаешь ли, – сказал Портос, – что свернуть шею этой проклятой миледи было не так грешно, как убивать бедных гугенотов, которые виноваты только в том, что поют на французском языке псалмы, которые мы поем па латинском.
– Что скажет об этом наш аббат? – спросил Портос.
– Я согласен с Портосом, – сказал Арамис.
– И я также, – сказал д’Артаньян.
– Хорошо, что она теперь далеко отсюда, – сказал Портос: – признаюсь, присутствие ее здесь немало беспокоило бы меня.
– Присутствие ее в Англии равно беспокоит меня, как и во Франции, – сказал Атос.
– А я не могу быть спокойным, где бы она ни была, – сказал д’Артаньян.
– Но отчего же ты не утопил, не задушил, не повесил ее, когда она была в твоих руках? – сказал Портос. – Мертвые не возвращаются.
– Вы думаете, Портос? – отвечал мушкетер с мрачною улыбкой, которую понял один д’Артаньян.
– Мне пришла хорошая мысль, – сказал д’Артаньян.
– Какая? – сказали мушкетеры.
– К оружию! – вскричал Гримо.
Молодые люди быстро встали и побежали к ружьям.
Приближалась толпа народу, состоявшая из двадцати или двадцати пяти человек, но это были уже не работники, а гарнизонные солдаты.
– Не возвратиться ли нам в лагерь? – сказал Портос. – Мне кажется, что партия будет неравна.
– Это невозможно по трем причинам, – отвечал Атос. – Во-первых, потому, что мы еще не кончили завтрака; во-вторых, нам надо еще переговорить о важных вещах, и в-третьих потому, что еще десять минут недостает до назначенного часа.
– Нужно же составить план сражения, – сказал Арамис.
– Он очень прост, – сказал Атос. – Как только неприятель подойдет на расстояние ружейного выстрела, мы будем стрелять; если он все-таки пойдет вперед, мы снова выстрелим и будем стрелять до тех пор, пока будет чем заряжать ружья; если остаток отряда вздумает идти в ров, тогда сбросим им на головы часть стены, которая держится на месте только каким-то чудом.
– Браво! – сказал Портос. – Ты, Атос, решительно рожден быть генералом и кардинал, считающий себя военным гением, ничего не значит в сравнении с гобой!
– Господа, – сказал Атос, – пожалуйста, не беритесь за двоих, прицеливайтесь каждый в одного.
– Я прицелился в одного, – сказал д’Артаньян.
– Я тоже, – сказал Портос.
– И я тоже, – сказал Арамис.
– Стреляйте! – сказал Атос.
Четыре выстрела раздались вдруг и четыре человека упали.
Вслед затем забили в барабан, и маленький отряд пошел скорым шагом.
Тогда выстрелы последовали один за другим, с той же меткостью. Но ла-рошельцы, как будто зная, что число защищавшихся было невелико, пустились вперед беглым шагом.
От трех выстрелов упали еще двое; несмотря на то, оставшиеся в живых не замедлили шагу.
Когда неприятели достигли бастиона, их было двенадцать или пятнадцать человек. Последний залп встретил их, но не остановил; они спрыгнули в ров и хотели идти приступом на брешь.
– Ну, друзья! – сказал Атос, – кончим одним ударом: к стене! к стене!
Четыре друга с помощью Гримо начали толкать дулами своих ружей огромную часть стены, которая, нагнувшись, отделилась от фундамента и с ужасным шумом упала в ров; раздался крик, облако пыли поднялось к небу и все опять утихло.
– Всех ли мы раздавили? – сказал Атос.
– Кажется, что так, – сказал д’Артаньян.
– Нет, – сказал Портос, – вон трое спасаются, едва держась на ногах.
Действительно, трое из числа этих несчастных, покрытые грязью и кровью, бежали по дороге в город. Это было все, что осталось от маленького отряда.
Атос посмотрел на часы.
– Господа, – сказал он, – вот уже час времени, как мы здесь; пари выиграно; но торопиться не следует; притом д’Артаньян не сказал еще нам своей мысли.
И мушкетер, со своим обыкновенным хладнокровием, сел перед остатками завтрака.
– Мою мысль? – сказал д’Артаньян.
– Да, вы говорили, что вам пришла хорошая мысль, – сказал Атос.
– Ах, да, вспомнил, – сказал д’Артаньян. – Я хочу опять ехать в Англию и видеться с Бокингемом.
– Нет, вы этого не сделаете, д’Артаньян, – сказал хладнокровно Атос.
– Отчего же? Ведь я ездил же прежде.
– Да, но тогда мы не были в войне с Англией; тогда Бокингем был союзником нашим, а не неприятелем, а теперь подобную поездку назовут изменой.
Д’Артаньян понял всю справедливость этого рассуждения и замолчал.
– Кажется, мне также пришла хорошая мысль, – сказал Портос.
– Слушайте мысль Портоса, – сказал Арамис.
– Я возьму у де Тревиля отпуск под каким-нибудь предлогом, который вы придумаете; я не мастер их придумывать. Миледи меня не знает; я подойду к ней, не возбудив в ней опасения и удавлю ее.
– Я почти одобряю мысль Портоса, – сказал Атос.
– Фи, как можно убить женщину! – сказал Арамис. – Нет, слушайте, мне пришла прекрасная мысль.
– Скажите вашу мысль, Арамис, – сказал Атос, очень уважавший молодого мушкетера.
– Надо предупредить королеву.
– Да, – сказали вместе Портос и д’Артаньян, – кажется, мы попали на настоящее средство.
– Предупредить королеву! – сказал Атос. – Но как? Разве у нас есть сношения с кем-нибудь при дворе? Разве мы можем послать кого-нибудь в Париж так, чтоб не знали в лагере? Отсюда до Парижа сто сорок льё; прежде чем наше письмо дойдет до Анжера, мы уже будем в тюрьме.
– Что касается до того, чтобы доставить ее величеству письмо, – сказал, краснея, Арамис, – я беру это на себя, я знаю в Туре одну ловкую особу.
Арамис остановился, заметив улыбку на лице Атоса.
– Вы не согласны на это средство, Атос? – спросил д’Артаньян.
– Я не отвергаю его, – сказал Атос, – но хотел только заметить Арамису, что сам он не может отлучиться из лагеря; что ни в ком нельзя быть уверенным, кроме нас самих; что два часа спустя после отъезда посланного, все капуцины, все полицейские служители кардинала будут знать ваше письмо наизусть, и что вас и вашу ловкую особу тотчас арестуют.
– Не говоря уже о том, – сказал Портос, – что королева спасет только Бокингема, но не спасет нас.
– Господа, – сказал д’Артаньян, – замечание IIортоса очень благоразумно.
– Ах, что это делается в городе? – сказал Атос. – Бьют тревогу.
Четыре друга начали прислушиваться, и действительно услышали барабанный бой.
– Увидите, что они вышлют против нас целый полк, – сказал Атос.
– Вы, вероятно, не думаете сражаться против целого полка? – спросил Портос.
– Отчего же нет? – сказал мушкетер. – Я держался бы против целой армии, если бы мы взяли с собой дюжиной бутылок больше.
– Барабанный бой приближается, – сказал д’Артаньян.
– Пусть себе приближается, – сказал Атос. – Из города сюда четверть часа ходьбы. Этого времени слишком достаточно, чтобы составить какой-нибудь план; если же мы уйдем отсюда, мы нигде не найдем такого удобного места. А мне пришла славная мысль. Господа, слушайте!
– Говорите.
– Позвольте мне прежде передать Гримо некоторые необходимые приказания.
Атос жестом подозвал к себе слугу.
– Гримо, – сказал Атос, указывая на мертвых, лежавших в бастионе, – возьми этих господ, поставь их у стены, надень им на головы шляпы и вложи им в руки ружья.
– О, великий человек! Я понимаю тебя, – сказал д’Артаньян.
– Вы понимаете? – сказал Портос.
– А ты, Гримо, понимаешь? – сказал Арамис.
Гримо сделал утвердительный знак.
– Вот и все, – сказал Атос. – Возвратимся к моей мысли.
– Но я хотел бы знать, – сказал Портос.
– Это бесполезно.
– Да, да, мысль Атоса! – сказали вместе д’Артаньян и Арамис.
– У этой миледи, этой твари, этого демона, кажется, есть зять, как вы говорили, д’Артаньян?
– Да, я его даже очень хорошо знаю и думаю, что он не имеет большого расположения к своей невестке.
– Это недурно, – сказал Атос. – А если бы он ненавидел ее, то это было бы еще лучше.
– Значит, в этом отношении обстоятельства нам благоприятны.
– Однако, – сказал Портос, – мне все-таки хотелось бы знать, что делает Гримо.
– Молчите, Портос, – сказал Арамис.
– Как зовут этого зятя?
– Лорд Винтер.
– Где он теперь?
– Он возвратился в Лондон при первых слухах о войне.
– Вот именно тот человек, которого нам нужно, – сказал Атос. – Мы известим его, что его невестка хочет убить кого-то, и попросим его не терять ее из виду. В Лондоне, наверное, есть какие-нибудь заведения вроде смирительного дома, он посадит туда свою невестку, и мы будем спокойны.
– Да, – сказал д’Артаньян, – до тех пор, пока она не выйдет оттуда.
– О, д’Артаньян, вы уже слишком много требуете, – сказал Атос. – Я больше ничего не придумаю.
– Я думаю, что так было бы всего лучше, – сказал Арамис. – Мы предупредим в одно время и королеву, и лорда Винтера.
– Да, но с кем мы отправим письма в Тур и в Лондон?
– Я ручаюсь за Базена, – сказал Арамис.
– А я за Планше, – сказал д’Артаньян.
– В самом деле, – сказал Портос, – если мы не можем отлучиться из лагеря, то слуги наши могут.
– Без сомнения, – сказал Арамис, – мы сегодня же напишем письма, дадим слугам денег, и пусть они едут.
– Мы дадим им денег? – сказал Атос; – разве у вас есть деньги?
Четыре друга переглянулись; лица их, прояснившиеся ненадолго, опять омрачились.
– Смотрите! – сказал д’Артаньян, – я вижу там черные и красные движущиеся точки. Вы говорили, Атос, что они вышлют против нас целый полк. Это не полк; а целая армия!