- А ведь собаки могут нас почуять, мы слишком близко, - прошептал бортник.
- Пускай чуют, поймать не могут, - невозмутимо возразил чиппева. - Пристрелим, если сунутся: когда собака гонится за воином, плохо собаке.
- Сейчас говорит кто-то из старших, да?
- Да - он вождь - знаю голос - много слышал его - он хотел пытать Быстрокрылого Голубя. Ладно, надо прежде поймать Быстрокрылого Голубя - нужны быстрые крылья, а?
- Что же он говорит? Нам очень важно знать, что вождь говорит сейчас.
- Какое дело, что говорит - делать не может - повезет, возьму и его скальп.
- Да, уж в этом я не сомневаюсь, но он говорит серьезно и вполголоса; прислушайся и скажи нам, что он говорит. Я издали плохо понимаю.
Чиппева послушался и хранил полное молчание, пока вождь не кончил говорить. Потом он сообщил содержание его слов на том английском, каким владел, сопровождая перевод комментариями, которые приходили в голову ему самому.
- Вождь говорит молодым людям, - сказал чиппева, - все вожди говорят молодым людям - Быстрокрылый Голубь ушел на каноэ - однако не видят каноэ - но каноэ должно быть, или он плавал. Думают, здесь не один индеец - однако не знают - будут смотреть утром следы…
- Хорошо, хватит: что он приказывает своим молодым людям делать? - нетерпеливо перебил бортник.
- Не будь скво, Бурдон, - скажу, понемногу. Говорит воинам - а если у него есть каноэ, он может взять наши каноэ и уведет - а если он плавает, этот дьявол чиппева поплывет вниз по реке и возьмет наши каноэ - лучше кто-нибудь беги назад, стереги наши каноэ - вот что они говорят молодым воинам.
- А ведь это мысль! - воскликнул Бурдон. - Давай-ка живей, доберемся туда первыми и перехватим их каноэ. Водой туда раза в два ближе благодаря этой излучине, а по болоту им брести вдвое дольше.
- Хороший совет! - заметил Быстрокрылый. - Ты греби - я следом.
Сказано - сделано, и каноэ снова двинулись вперед. Ночная темнота служила им надежной защитой, но будь хоть и самый полдень, густые заросли риса надежно скрыли бы их путь. Костер в хижине послужил им маяком и помог Бурдону обнаружить каноэ. Подходя к стоянке, он слышал вдалеке лай собак и голоса сопровождавших их индейцев, которые громко окликали двоих дикарей, оставшихся в хижине за часовых.
- Что они там кричат? - спросил бортник чиппева. - Орут во все горло, видно, хотят, чтобы те двое, у дверей хижины, их услыхали. Ты разбираешь, что они там орут?
- Говорят двум воинам - иди, смотри каноэ - вот и все - пусть идут - тут нас двое - возьмем два хороших скальпа, двое негодяев - два скальпа!
- Да нет же - нет, Быстрокрылый, - на сегодня хватит с нас этой работы - надо увести их каноэ от берега как можно скорее. Можешь зацепить те два?
- Крепко зацепить - крепко, можно тянуть, - отвечал индеец, все еще не желая расставаться с мыслью нанести удар своим врагам, но при этом исправно помогая брать на буксир вражеские каноэ. - Теперь хорошее время два негодяя терять свои скальпы!
- Два негодяя, как ты их зовешь, поняли, что им кричат с болота, и проверяют курки своих винтовок. Поспешим, а то как бы они нас не увидели да не принялись палить. Отчаливай, чиппева, да греби на середину залива.
Бортник говорил очень серьезно, и Быстрокрылый неохотно повиновался. Будь у него при себе винтовка или хотя бы нож, он бы, пожалуй, выскочив на берег, сумел исподтишка подкрасться к кому-нибудь из врагов и добыть еще один трофей. Но бортник был непреклонен, и чиппева был вынужден волей-неволей послушаться его, потому что Бурдон не только держал под рукой винтовку, но и предусмотрительно припрятал свой нож и томагавк - орудие, которое он обычно носил с собой, как и краснокожий.
Перед ними стояла довольно трудная задача. Ветер все еще не улегся, и каждому из легких суденышек, и без того перегруженных, предстояло силами одного гребца вести на буксире еще две такие же лодки, притом прямо против ветра. Однако вес груженых лодок и легкость пустых несколько облегчали это дело. Минуты через две все лодки были уже настолько далеко от берега, что индейцы, сбежавшие вниз "посмотреть" на свои лодки, ничего не увидели. Дикари разразились оглушительными воплями, не только выдавая свое разочарование, но и сообщая о размерах обрушившегося на них несчастья своим товарищам, все еще пробиравшимся по болоту.
Было понятно, как много выиграли беглецы, завладев всеми лодками. Теперь их враги, хотя бы на некоторое время, были прикованы к северному берегу реки, а ширина устья в этом месте служила надежной преградой между ними и теми, кто достиг южного берега. Лодки к тому же давали слабейшей партии возможность двигаться куда угодно, увозя с собой весь груз, который был на борту, а именно все имущество бортника; а враги, потеряв каноэ, теряли главное средство передвижения и, вероятно, будут вынуждены продолжать путь в пешем строю. О цели их похода бортник только догадывался, пока не расспросил чиппева, и сделал он это тотчас же, как только все лодки оказались в безопасности, у южного берега реки. Здесь наши беглецы и высадились, пройдя протокой в зарослях риса и причалив к твердой земле. Марджери принялась разводить костер, чтобы отгонять комаров, в укромном местечке за небольшим холмом, скрывавшим огонь от противоположного берега. Утром придется гасить костер, чтобы не выдать дымом свое укрытие. Позаботившись о том, чтобы для костра прелестной Марджери топлива было в избытке, бортник приступил к расспросам и прежде всего спросил чиппева, как тот угодил в плен.
- Ладно, расскажу все, - ответил, не увиливая, чиппева. - Скрывать тропу от друга - не хорошо. Помнишь, как прощались на прогалине с Бур доном?
- А как же - помню как сейчас. Потаватоми пошел своей тропой, а ты - своей. Я был рад, потому что видел - ты его другом не считал.
- Да; хорошо идти своей тропой, а не одной с твоим врагом - можно подраться, - спокойно ответил индеец. - Этот раз тропа опять стала одна - потаватоми потерял скальп.
- Все это я знаю, Быстрокрылый, и очень хотел бы, чтобы этого не случилось. Я наткнулся на тело Большого Лося, прислоненное к дереву, вскоре после того, как вы от нас ушли, и понял, от чьей руки он пал.
- Скальп не нашел, а?
- Нет, скальп с него сняли; но для меня это уже ничего не значило - ведь он был убит. Какой смысл вести войну так, что ни в лесу, ни на прогалинах, ни в прериях не уйти от смерти? Погляди-ка, какую беду навлекла на эту семью ваша индейская манера воевать!
- Как вы воевать, говори - хочу знать. Идешь целовать, кормить олениной врага - или брать его скальп? А? Как лучше всего делать, чтобы он боялся и признал - ты хозяин?
- Всего этого можно добиться, не убивая одиноких путников и не трогая женщин и детей. Оттого что ты снял скальп с Большого Лося, мир между Англией и Америкой не приблизился.
- Скальп нет, жалко - потаватоми отняли, говорят, похоронили его. Ладно, пускай прячут в яму, глубокую, как колодец белого человека, - не могут спрятать славу Быстрокрылого Голубя! Она вот тут - зарубка хранит ее!
Зарубки на палочках - нечто вроде дикарского способа производить воина в следующий чин: определенное количество зарубок - все равно что официальное представление к повышению в чине, не уступающее процедуре производства в Вашингтоне. Ни в том, ни в другом случае, по-видимому, это не приносит ни денег, ни командирского поста, разве что в редких случаях, да и то когда это выгодно правительству. У почестей есть свои особенности. Как и у всех прочих человеческих интересов, в военных действиях имеются известные моральные градации. Например, гражданин, который одобряет оккупацию Алжира и Таити или нападение на Кантон, а также и многочисленные войны с индейцами, обагрившие полуострова Восточного побережья кровью коренных жителей, видит чудовищное преступление в нападении на Веракрус, брешь в стенах которого открыла прямой путь на Сан-Хуан-де-Улуа. В глазах того же глубокомысленного моралиста гаритас в Мехико следует одобрить, как будто это двери, открывающиеся в будуары прекрасных сеньор этой великолепной столицы; а ведь нет ничего более чудовищного, чем стрелять на улицах города в кого попало. Поэтому мы не без удовольствия пользуемся возможностью добавить некоторые элементы философии Быстрокрылого Голубя к воззрениям мудрых голов Старого Света, дабы дополнить кодекс интернациональной морали касательно этого интересного вопроса, при изучении которого не знаешь, отдать ли предпочтение тому, который составлен в университетах, или тому, который пришел прямо из диких и глухих лесов.
- Все к лучшему, - отвечал бортник. - Хотелось бы мне убедить тебя выбросить и этот отвратительный трофей, что привязан к твоему поясу. Помни, чиппева, ты теперь среди христиан и тебе подобает делать так, как хотят христиане.
- А что христиане делают, а? - презрительно бросил индеец. - Пьют, как Склад Виски, да? Обманут бедного краснокожего, а потом станут на колени и смотрят наверх, на Маниту? Так христиане делают, да?
- Те, кто так делает, - христиане только на словах; ты должен быть лучшего мнения о настоящих христианах - в душе.
- Каждый зовет себя христианин - говорю тебе - все бледнолицые христиане, так говорят. Ты послушай чиппева. Один раз долго говорил с миссионером - он рассказал все про христиан - что христиане делают - что христиане говорят - что он ест, как он спит, как он пьет! - все хорошо - хочет Быстрокрылого Голубя сделать христианин - потом помни солдат в гарнизоне - не ест, не пьет, не спит как христианин - все делай, как солдат: ругается, дерется, обманывает, пьяный ходит, - это такой христианин будет индей, а?
- Нет, христианин не должен так себя вести; боюсь, только немногие из нас, называющих себя христианами, ведут себя как подобает христианам, настоящим христианам, - сказал Бурдон, понимая, что обвинения чиппева справедливы.
- Вот именно - я понял - спросил миссионера один раз, куда все христиане подевались, - индей их даже не может найти - в лесу нету - в прерии нету - в гарнизоне нету - нету в Макино, нету в Детройте - куда все ушли, что индей не может их найти нигде, только в словах миссионера?
- Интересно знать, какой ответ тебе дал миссионер?
- Пожалуй, скажу - говорил, среди бледнолицых один на тысячу истинный христианин, хотя все зовут себя христианами! Это индей называет обман, а?
- Не так-то просто объяснить индейцу все обычаи белых людей, Быстрокрылый; но мы непременно поговорим об этом в другой раз, на досуге. А сейчас я хочу знать, как ты попал в плен к потаватоми.
- Очень просто - хорошо бы разговор христиан был такой простой. Ты видел, Бурдон, Большой Лось вышел в разведку, когда мы встретились на прогалине у реки. Я это знал и взял его скальп. Эти потаватоми - его друг, они пришли встретить старого вождя - не могли найти; но нашли Быстрокрылого, схватили меня, когда я устал и спал; скальп Большого Лося был у меня - жалко - узнали скальп: седые волосы, еще приметы. Положили меня в каноэ - хотели везти чиппева в Чикаго и там пытать - но ветер очень сильный. Тогда встретили друг в другом каноэ, пришли сюда подождать немного.
Такова была простая история пленения чиппева. Очевидно, Большой Лось пришел на каноэ от устья Сент-Джозеф к месту, находившемуся примерно на полпути между этой рекой и устьем Каламазу, где он и высадился на берег. Какова была цель экспедиции, трудно сказать, но нельзя с уверенностью утверждать, что целью предприятия не было нападение на бортника и присвоение его добра. Хотя лично Большой Лось не был знаком с бортником, в глуши вести разлетаются с невиданной быстротой; и не исключено, что весть о белом американце, промышляющем на прогалинах, дошла до него одновременно с известием, что боевой топор выкопан из земли, так что отряд отправился в поход за скальпом и имуществом бортника. Судя по всему, чиппева со свойственной дикарям проницательностью догадался о замыслах потаватоми и убедился, что намерения старого вождя далеко не дружественные; и он предпринял действия, о которых коротко поведал выше, чтобы добыть скальп врага, а заодно помешать ему нанести ущерб союзнику, который стал, после откровенного разговора, не просто союзником, а другом. Все это индеец объяснил своему собеседнику обычными короткими фразами, но достаточно ясно и понятно для слушателя. Бортник слушал с самым глубоким вниманием, понимая, как важно знать все грозящие ему в создавшемся положении опасности. Пока велся этот разговор, Марджери успела разжечь костер и старательно готовила какую-то горячую микстуру, зная, что ее несчастному брату она понадобится после попойки. Дороти сновала от костра к каноэ и обратно, по-женски беспокоясь о своем муже. Что же до чиппева, пьянство в его глазах вряд ли было большим грехом, но человек, позволивший себе напиться на военной тропе, вызывал его презрение. У американских индейцев есть одно достоинство: они ведут себя сообразно обстоятельствам. В военное время они обычно готовятся к сражениям с невозмутимым спокойствием и мудростью, позволяя себе излишества только в минуты передышек и в сравнительной безопасности. Впрочем, надо признать, что с распространением так называемой цивилизации характер краснокожих быстро меняется и в наши дни они чаще всего следуют примеру, который им подают окружающие "христиане".
Закончив разговор с чиппева и объяснив свои намерения Марджери в немногих словах, Бурдон сел в свое каноэ и погнал его сквозь заросли риса к середине реки: он отправился на разведку. Устье здесь было широкое, поэтому он пустил лодку по ветру и дрейфовал, пока не оказался прямо напротив хижины. О том, что он увидел и что он предпринял, мы расскажем в следующей главе.