Таков был Быстрокрылый Голубь. Он вышел на военную тропу, и его боевая раскраска придавала ему свирепый вид, но во всех прочих делах он вел себя честно и достойно. Если ему удастся нагнать страху на врага, представ перед ним в облике скелета или демона, - добро; ведь и враг, если сумеет, устрашит его теми же средствами. Но никто из них никогда не помышлял и не помышляет о том, чтобы обкорнать, пусть на единый волосок, то, что можно назвать флагштоком его скальпа. Если враг сумеет схватить его - что ж, пусть берет на здоровье; но уж если он схватит за волосы своего врага, в его действия не вмешаются никакие соображения утонченности или деликатности. В таком настроении Быстрокрылый подошел к каноэ, где Бурдон тихо обсуждал что-то наедине с Марджери, и высказал свои мысли напрямик.
- Хорошее время, теперь, добыть много скальпов, Бурдон, - сказал чиппева на своем чеканном, отрывистом английском.
- Хорошее время, чиппева, сохранить наши собственные скальпы, - услышал он в ответ. - У тебя слишком длинная прядь на скальпе, я бы не рисковал показывать ее потаватоми; приглядывай за ней получше.
- Какое дело - уйдет - уйдет; останется - останется. Хорошо воину принести домой скальп.
- Да, я знаю ваши обычаи, Быстрокрылый; но у нас обычаи другие. Мы стараемся уберечься сами, особенно когда с нами наши скво и ребятишки.
- Ребятишки здесь нет, - возразил индеец, озираясь. - А это твоя скво, да?
Читатель легко вообразит себе, что столь прямой вопрос заставил щеки прелестной Марджери залиться румянцем, и она стала в десять раз краше, чем прежде; но и Бурдон не вполне сохранил самообладание, когда услышал этот вопрос. Однако последний ответил с мужеством, подобающим его полу.
- Я не заслужил еще счастья иметь скво, и менее всего - эту, - ответствовал он.
- А почему не эту - она хорошая скво, - возразил практически настроенный индеец. - Красивая даже для вождя. Ты спроси - она скажет - хорошо знаю скво - всегда ждут, чтобы воин спросил первый - потом скажут: да.
- Погоди - это, может, и сойдет с вашими краснокожими скво, - поспешно ответил Бурдон, заметив, что Марджери не только смущена, но и слегка раздосадована, - но не годится для наших бледнолицых девушек. Я не видел Марджери до вчерашнего вечера, а белой девушке нужно время, чтобы узнать юношу.
- То же и краснокожие. Бывает, не узнаешь, пока станет слишком поздно! Много видишь такого в вигваме.
- Значит, в вигвамах все почти так же, как в домах. Я об этом уже слыхал.
- А почему не так? Кожа без разницы - бледнолицый балует свою скво - слишком с ней носится.
- Ну, это ты зря сказал! - воскликнул бортник с глубокой серьезностью. - Если прелестная, скромная, нежная девушка соглашается стать твоей женой, ты ее и должен на руках носить! Услышав слова, столь приятные для женского слуха, Марджери потупилась, но вид у нее был довольный. Быстрокрылый Голубь имел другие воззрения на сей счет, и так как он был в некотором роде борцом за права у домашнего очага, то нипочем не хотел закончить столь важный спор на столь неподобающей ноте. Естественно, нет ничего удивительного в том, что высказанные им мнения были в основных пунктах прямо противоположны воззрениям бортника.
- Испортить скво совсем легко, - возразил чиппева. - На что годится - если не работать? На тропу войны идти не годится - скальп снять не может - оленя стрелять не может, - охотиться не может, - не может убить воина - значит, надо работать. Это хорошо, скво годится работать.
- Может, для краснокожих это и хорошо, но мы, бледнолицые, смотрим иначе. Мы любим наших скво - заботимся о них - укрываем от стужи зимой, от жары - летом; стараемся, чтобы они были счастливы и благополучны, насколько это в наших силах.
- Хорошие слова для ушей молодой скво, да, - возразил чиппева презрительно, хотя искреннее уважение к бортнику, в чьей доблести он совсем недавно убедился лично, несколько сдерживало его, - но лучше никого не обманывай. Что индей говорит своей скво - он делает, что бледнолицый говорит - он не делает.
- Неужели это правда, Бурдон? - спросила Марджери, смеясь над серьезностью индейца.
- Скажу вам честно: надо признать, в его словах есть доля правды, потому что индеец ничего не обещает или почти ничего; при таких условиях нетрудно соблюсти свои обещания. А то, что белые люди всегда намерены сделать куда больше, чем могут, - пожалуй, вполне можно назвать правдой. Индеец выигрывает только за счет того, что ему и в голову не приходит обращаться со своей женой, как подобает обращаться с женщиной.
- Как подобает обращаться с женщиной? - с горячностью перебил Быстрокрылый Голубь. - Когда воин ест оленину, отдает ей остатки, да? Это не хорошо - что ты тогда считаешь хорошо, а? Если муж хороший охотник - у нее много еды, плохой охотник - еды мало. Так и все индеи - когда голодный, когда очень сытый. Такая жизнь!
- Да уж, может, у вас, краснокожих, жизнь такая, но мыто со своими женами обращаемся по-другому. Спроси хоть сейчас прелестную Марджери, согласна ли она дожидаться, пока ее муж отобедает, а потом доедать остатки. Нет-нет, Быстрокрылый: мы сначала кормим своих женщин и детей, а уж потом едим сами.
- Маленький - хорошо - он малыш; ему надо оленину - а скво сильный, привыкла ждать. Ей полезно.
Марджери откровенно расхохоталась, услышав эти правила индейской галантности, которые так точно отражали обычаи и законы краснокожих. Нет сомненья, сердце диктует свои законы даже самым диким народам, ибо природа вложила в нашу грудь чувства и страсти, которые нельзя утолить лишь удовлетворением собственных нужд и потребностей. Но ни один ярый сторонник американских индейцев не станет утверждать, что женщина занимает подобающее ей место в его системе ценностей. Что же касается Марджери, то несмотря на то, что ей пришлось долго сносить прихоти, пристрастия и непостоянный нрав пьяницы, она на себе испытала все преимущества женщины, которой посчастливилось родиться в истинном раю для женщин - в Новой Англии. Мы не слишком высоко ценим наследство, оставленное пуританами своим потомкам, если говорить о наследовании в области нравственности, манер и обычаев в целом; но есть некоторые особенности - нечто вроде приписок к завещанию, - которые безусловно достойны подражания во всех христианских странах. В частности, мы имеем в виду то уважение и почтение, каким они окружают своих женщин.
Мы говорим не об утонченных манерах или галантности светского обхождения; от этого после Плимутской скалы и камня Бларни мало что осталось в наличности, и, быть может, чем меньше об этой части фамильного наследства будет сказано, тем лучше; но если мы спустимся на несколько ступеней по социальной лестнице и окажемся на уровне, где мы привыкли смотреть на людей попросту как на мужчин и женщин, то едва ли сыщется место на земле, где найдешь столь покровительственное, внимательное, разумное и по-мужски мудрое отношение, какое дарит в Новой Англии муж своей жене, отец - дочери, а брат - сестре. Живым и, при всех своих недостатках, замечательным образчиком этих достойных уважения правил был и Гершом. В трезвом состоянии он был неизменно ласков с Дороти, а за Марджери готов был в любую минуту положить свою жизнь. Последняя, откровенно говоря, имела на него большее влияние, чем его собственная жена; это она своей волей и своими упреками чаще всего отвлекала его от края пропасти, в которую он был уже готов сорваться. Какими-то тайными узами она привязывала его гораздо крепче к родному дому и больше всего напоминала ему дни юности и былой чистоты, когда они жили вместе под кровом отчего дома и на них равно изливалась любовь и забота их доброй матери. Привязанность Гершома к Дороти была непритворной и для человека, которого спиртное так часто делало похожим скорее на скотину, не лишенной постоянства. Но Дороти была не в силах вернуть его в воспоминаниях в такую даль, как это могла сделать единственная сестренка, которая делила с ним утро жизни под скромным, но уютным кровом.
В наши намерения не входит превозносить тот тип людей, которых принято называть "американскими йоменами", хотя мы никак не возьмем в толк, почему можно называть "вольными землевладельцами" кого бы то ни было в стране, незнакомой с неравенством людей перед законом. В нашей стране не больше йоменов и сквайров, чем рыцарей и дворян, хотя положение вещей менялось так мирно и постепенно, что общественное мнение и не приметило никаких перемен. Но, возвращаясь к представителям этого класса, а он существует в действительности и заслуживает какого-нибудь наименования, скажем: мы не из тех, кто рассыпается в похвалах, не оговаривая серьезных недостатков класса как в принципах, так и в манерах. И менее всего мы расположены ставить этих йоменов в положение привилегированного класса, как это делают некоторые титулованные государственные мужи в нашей стране, и снисходить до поклонения тельцу - отнюдь не золотому, кстати говоря, - которого сами же сотворили. В этих йоменах мы согласны видеть граждан, но никак не князей, для которых специально создаются благоприятствующие законы с целью отдать им отнятое у других. Но, снисходя к человеческим слабостям, надо сказать, что американские вольные землевладельцы представляют собой класс, который может по праву считать себя одним из первых среди прочих земледельцев. Он с каждым днем совершенствуется, не без помощи благоприятствующих законов, и если его не избалуют - а эта опасность ему грозит, потому что фракции наперебой стараются заслужить его расположение, а вместе с расположением и голоса, - если он избежит вышеназванной опасности, то вскоре и вправду станет близок к тому идеалу, который ему приписывает уже сейчас язык льстеца.
Для девушки, привыкшей к доброму отношению, как Марджери, чиппевайская теория обращения с женщинами была не только смешна, но и вызывала досаду, как мы увидим из ее дальнейших слов.
- Нет, ты недостоин даже иметь жену, Быстрокрылый, - воскликнула она, все еще смеясь, но готовая встать на защиту своего пола, - раз ты не ценишь нежность и заботу жены. Не знаю, найдется ли среди девушек-чиппева хоть одна, что захочет выйти за тебя!
- Его не надо, - хладнокровно возразил индеец, набивая свою трубку. - Уже есть скво виннебаго; мне хорошо и так. Стрелял ее другого мужа - снял скальп - она пришла в мой вигвам.
- Негодяй! - воскликнула Марджери.
Этого слова дикарь не знал и попыхивал только что закуренной трубкой с усердием истинного курильщика. Когда трубка раскурилась, он счел возможным продолжить беседу.
- Да - хорошая тропа войны - взял ружье; взял жену; взял два скальпа! Каждый день так не везет.
- И эта женщина обрабатывает твою кукурузу и готовит твою оленину? - поинтересовался бортник.
- Само собой - очень хорошо управляется с мотыгой - совсем не умеет готовить - оленье мясо сильно сухое делает. Надо учить делать хорошо. Бывает, проучу. Не все учит сразу, как белые ребятишки в школе.
- Быстрокрылый, а ты когда-нибудь видел, как белый мужчина обращается со своей скво?
- Само собой - видел, как он с ней возится - сажает в теплый угол - заворачивает в одеяло - дает ей оленины больше, чем ест сам, - видел много раз - ну и что? Все равно это не так, как надо.
- Ну, чиппева, что с тобой спорить - я согласен с Марджери и тоже думаю, что тебе вовсе не пристало иметь жену.
- Думаешь так же - почему не женишься? - спросил индеец без околичностей.
Личико Марджери вспыхнуло огнем; потом на ее щеках румянец сменился оттенком свежей розы, и она опустила глаза в сильном смущении. Восхищение бортника было отлично видно индейцу, но девушка, не поднимая глаз от земли, так ничего и не заметила. Однако эта непринужденная беседа была прервана самым неожиданным образом; каким именно, мы и сочтем своим долгом поведать в следующей главе.
ГЛАВА XI
Так суждено, коль сердца нет
В его груди и лед в крови,
То не от кого ждать в ответ
Слов утешенья и любви.
Пибоди
Беседу прервала Дороти: поднявшись на небольшой холмик, она вдруг увидела, что в устье реки входит лодка, и побежала со всех ног сообщить об этом бортнику. Последний, выслушав новость, немедленно поспешил своими глазами увидеть причину тревоги.
Каноэ шло с озера, где его подгонял слегка успокаивающийся ветер, и явно держало путь на север. В реку путники свернули, должно быть, чтобы приготовить себе обед, так как с каждой минутой озеро становилось спокойнее и плыть по нему на легком суденышке было вполне безопасно. Бурдон очень встревожился, увидев, что дикари с северного берега сигналят дымом незнакомцам в каноэ, так как он предвидел, что его враги получат возможность переправиться через реку, если вновь прибывшие направятся к ним. Этот план надо было разрушить, поэтому он сбежал к самому берегу в том месте, где не было рисовых зарослей, и, оказавшись на виду у незнакомцев, пригласил их причалить к южному берегу, который был ничем не хуже северного, да к тому же и ближе к лодке. Вскоре один из находившихся в лодке поднял руку в знак согласия, и лодка развернулась прямо к тому месту, где стоял бортник.
Пока каноэ подходило к берегу, все, в том числе и Быстрокрылый Голубь, собрались у воды встретить незнакомцев. Их было всего трое: двое гребли - один на носу, другой на корме, третий же сидел посередине в полной праздности. Бортник с помощью своей подзорной трубы мог рассмотреть посетителей, и вскоре спутники засыпали его вопросами.
- Кто они, Бурдон? - нетерпеливо спросила Марджери. - И зачем они сюда приплыли?
- На последний вопрос они ответят сами, однако гребец на носу каноэ - белый, солдат - или наполовину солдат, если судить по одежде. Посередке сидит тоже белый. Похоже, что это лицо духовное - да, это точно проповедник, хотя и привычный к лесным дебрям, судя по платью. Третий - краснокожий, это ясно.
- Проповедник! - повторила Марджери удивленно. - А что ему тут нужно?
- К дикарям отправляются многие миссионеры, как вы знаете, и этот, видно, один из них. Этих проповедников сразу узнаешь, с первого взгляда. Вероятнее всего, бедняга прослышал про войну и пытается добраться до населенных мест, пока скальп еще у него на голове.
- Его не тронут, - вмешался чиппева. - Знают, хочет добро - говорит про Великого Духа - индеи таких колдунов не обижают - можно не слушать, что говорит, - скальп брать нельзя.
- Рад это слышать, Быстрокрылый, - я уж было решил, что ничей скальп не уцелеет, если ты до него доберешься. А вот солдату что здесь понадобилось, а? Сдается мне, солдату есть чем заняться в гарнизоне, что в верховьях озера. Кстати, Быстрокрылый, а что ты сделал с письмом к командиру Форт-Дирборна, в котором сообщалось о войне?
- Жевал, как кусок табак, - отвечал чиппева, - да, все сжевал, чтобы потаватоми не взяли и не дали читать человеку короля Георга. Плохо в такое время хранить письмо.
- Вряд ли генерал, который дал тебе письмо, поблагодарит тебя за услугу.
- Благодарит - все равно; платит - все равно; теперь письмо не нужно.
- Откуда ты знаешь? Письмо могло бы предупредить гарнизон о нападении врага.
- Они уже там. Гарнизон все убиты, взяли скальпы, а другие взяли в плен. Слышал, как говорили потаватоми.
- Не может быть! И Макино и Чикаго - в руках врагов! Видно, Джон Буль долго обрабатывал дикарей, что они так быстро собрались воевать!
- Точно - долгая работа, сколько помню. Про Великого Отца из Монреаля говорили всегда.
- Наверно, ты прав, чиппева; но вот и наши гости - посмотрим, что они нам скажут.
Каноэ подошло достаточно близко, так что можно было различить черты лиц и одежды без помощи подзорной трубы, - собственно говоря, столь подвижное суденышко должно было вот-вот пристать к берегу. По мере приближения незнакомцев наблюдения бортника подтвердились. На носу и вправду восседал солдат в рабочей форме, и у него в ногах лежал мушкет, из тех, что линейные войска получают от правительства. Что же до того, кто сидел посередине, то и его бортник определил так же безошибочно, как и гребца на корме. Каждый из них, можно сказать, был в своей форменной одежде: поношенное, вернее, почти вконец сношенное черное одеяние "священника" выдавало его мирные намерения, как военная куртка и кепи его сурового и закаленного спутника выдавали профессию солдата. Что же до краснокожего, то Быстрокрылый сообщил, что пока не может определить его племя, хотя по его осанке, одежде и поведению можно узнать вождя, и притом одного из высших, как показалось чиппева. Еще через минуту нос лодки зашуршал по прибрежной гальке.
- Саго, саго, - заговорил солдат, вставая, чтобы шагнуть на берег, - саго вам всем, друзья, и надеюсь, что мы прибыли в дружеский лагерь.
- Добро пожаловать, - ответил бортник. - Мы рады всем гостям здесь в глуши, но я еще больше рад и тому, что ты, судя по одежде, ветеран одного из полков дядюшки Сэма.