- А как ты им помешаешь, если они так захотят? Ты - один, а их - два десятка.
Услышав эти слова, капрал Флинт насторожил уши и встал по стойке "смирно", если возможно было стоять прямее, еще раньше, - ведь он считал себя человеком ответственным, тем более что прошел все войны на Западе, начиная с великих баталий Сент-Клера до сражений Бешеного Энтони. Однако он был избавлен от необходимости отвечать; Питер показал ему выразительным жестом, что берет эту обязанность на себя.
- Не нужно бояться, - спокойно сказал Питер. - Знаю потаватоми - знаю всех вождей. Никто не тронет каноэ Оноа, если он сказал не трогать.
- Но ведь они - английские индеи, а ты, как я вижу, товарищ солдата дяди Сэма.
- Ничего; Оноа всегда идет, куда хочет. Иногда идет к потаватоми; иногда - к ирокезам. Все оджибвеи знают Оноа. Даже чироки теперь его знают и открывают уши, когда он говорит. Надо переправиться через реку, пожать руку Вороньему Перу.
В словах Питера, когда он говорил о своей неприкосновенности или могуществе, не было ни следа бахвальства или хвастовства, он упоминал об этом спокойно, естественно, как человек, привычный к почтительному отношению. Род человеческий, в целом, обращает мало внимания на силу привычки; чувства тщеславных людей страдают от самых естественных и прямых свидетельств преимущества кого-то над ними так же часто, как и от тех, которые норовят разжечь соперничество. В описываемом нами случае, однако, подобным чувствам было неоткуда взяться, ведь индеец не претендовал на большее, чем ему приписывала его повсеместная слава.
После того как Питер таким образом объяснил свои намерения, миссионер счел подобающим добавить несколько слов от себя. Однако это он сделал конфиденциально, для чего отошел в сторону вместе с бортником. Что же до Гершома, то его, как видно, не ставили ни во что и не считали нужным тратить на него ни время, ни внимание.
- Можете довериться Питеру, друг бортник, - начал миссионер. - Если он что пообещал, то непременно исполнит. Я хорошо его знаю и всецело предался его заботам. Коли он говорит, что потаватоми не получат его каноэ, значит, они его не получат. На этого человека вполне можно положиться.
- А разве это не тот самый Питер Скальп, чья ужасная слава разнеслась по всему пограничью?
- Тот самый; но не стоит тревожиться из-за имен: они никому не причинят вреда и вскоре будут забыты. Потомок Авраама, Исаака и Иакова не мог быть послан в эту глухомань иначе, как Промыслом Божиим; а он здесь, поверьте мне, лишь с благой целью.
- Потомок Авраама, Исаака и Иакова! Да ведь Питер - краснокожий, настоящий индей, разве нет?
- Разумеется; но никто, кроме меня, не знает, какого он племени. Я знаю это и вскоре провозглашу истину, друг бортник, по всей стране. Да, мне дарована честь сделать это великое открытие, хотя порой мне кажется, что сам Питер, как и все окружающие, не ведает, какого он рода и племени.
- Вы хотите утаить это и от меня? Признаюсь, что, на мой взгляд, мнение о краснокожем сильно зависит от того, к какому племени он принадлежит. Он из племени виннебаго?
- Нет, мой друг, он не имеет ничего общего с виннебаго.
- Может, он потаватоми, оттава или из оджибвеев?
- Отнюдь. Питер происходит от племени несравненно более благородного, чем все, тобой поименованные.
- Значит, он индей из Шести Наций? Мне говорили, что после Революции они добрались до этих мест.
- Быть может, это правда, но Питер не родственник ни потаватоми, ни оттава, ни оджибвеям.
- Едва ли он из сауков или фоксов; по виду он не похож на индейцев из областей Дальнего Запада.
- Ни то, ни другое, ни то, ни другое, - ответил пастор Аминь, чья тайна, видимо, сама просилась наружу и вот-вот готова была вырваться. - Питер - сын Израиля; один из потерянных сынов страны Иудейской, как и многие его краснокожие братья, - заметь, я не сказал все, но многие его краснокожие братья, - хотя сам он, быть может, и не знает, какого он племени. Обратись к Книге Бытия, глава сорок девятая, стихи тринадцать и четырнадцать, и найдешь там все обетования и предсказания. "Завулон при береге морском будет жить, и у пристани корабельной". Это, совершенно ясно, относится к другим краснокожим братьям, обитающим ближе к побережью. "Иссахар осел крепкий, лежащий между протоками вод" "и преклонил плеча свои для ношения бремени и стал работать в уплату дани". Это, без сомнения, относится к чернокожим из южных штатов, и здесь речь идет не о Питере. "Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути". Вот тебе и краснокожий, изображенный кистью истины! "Гад, - толпа будет теснить его". Капрал, подойдите к нам и поведайте нашему новому другу, как Бешеный Энтони со своими толпами потеснил краснокожих. Вы же там были и все об этом знаете. Все сказано яснее ясного: до той поры, пока в леса не пришли "длинные ножи" и "кожаные чулки", индейцы жили на приволье. Но против них они устоять не смогли.
- Да, - подхватил капрал Флинт, для которого не было ничего приятней, чем разговоры о войне, - все так и было, как говорит пастор Аминь. Поначалу дикари, пронырливые и ловкие, устраивали нам засады и удирали прежде, чем мы успевали их атаковать; да только генерал надумал вызвать в эти места кавалерию. До такого никто бы не додумался, это придумал Бешеный Энтони. Как только дикари стали нас обстреливать, мы напали на них и спугнули, а стоило им подняться, как кавалерия рванулась в бой, сверкая "длинными ножами" и тесня врага на своих скакунах в "кожаных чулках". Мистер Аминь сыскал в Писании слова, которые точно предсказали нашу победу, да и описали ее почти так же точно, как донесения в штаб армии.
- Гад, - толпа будет теснить его, - вставил миссионер, торжествуя.
- Так точно - так точно; кавалеристы их и потеснили! Бешеный Энтони так и сказал, что хватит одного эскадрона, после того как мы выбьем краснокожих из засады, да и из любого укрытия; так оно и вышло. Признаюсь, я стал еще больше уважать Священное Писание после того, как пастор Аминь прочел мне те слова.
- Склони свой слух к этим словам, друг бортник, - добавил миссионер, который наконец-то оседлал любимую лошадку: он воображал, что видит сынов Израиля в краснокожих сынах американского Запада, - и скажи мне сам, знаешь ли ты более пророческие слова: "Вениамин хищный волк, утром будет есть ловитву и вечером будет делить добычу". Никакое человеческое искусство не в силах дать более верный портрет этих индейцев.
Боден был не слишком силен в Священном Писании и едва ли понимал, что все сие значит. Идея о том, что американские индейцы - потомки потерянных колен дома Израилева, была ему в новинку; не мог он также представить себе, чем стоит гордиться в истории этих племен, даже в самые благодатные дни, когда они владели землей обетованной; хотя некоторые смутные воспоминания о том, что он читал в детстве, - а какой американец не читал Писания? - позволили ему задать несколько вопросов относительно только что полученных сведений.
- Значит, вы принимаете американских дикарей за иудеев? - спросил он, поняв основную идею миссионера.
- Это так же неоспоримо, как и то, что вы здесь, передо мной, друг бортник, хотя вы не должны полагать, что я считаю Питера Оноа потомком колена Вениаминова. Нет, для определения племени Питера я прибегаю к стиху двадцать первому. "Неффалим… " - Неффалим предок этого рода. - "Неффалим - серна стройная; он говорит прекрасные изречения". Ну, может ли быть сказано лучше? Серна стройная - это лесной олень на воле, и, в смысле метафорическом, к оленю относится и человек, который на него охотится. А Питер был - да нет, и остается - великим охотником и имеет безусловное отношение к "сернам", то есть оленям; а "он говорит прекрасные изречения" - это окончательно подтверждает мое мнение, тут никаких сомнений быть не может, потому что Оноа - самый красноречивый из всех ораторов, каких мне приходилось слышать! Никто из тех, кому довелось его слышать, не станет сомневаться, что он - именно тот, кто "говорит прекрасные изречения". Какие еще доводы привел бы достопочтенный миссионер в пользу своей теории, которую он издавна лелеял, мы не можем поведать, так как сам индеец подошел к беседующим и прервал их разговор. Питер решил без промедления отправиться на тот берег и пришел сказать об этом своим спутникам, которых брать с собой не собирался. Помешать осуществлению этого намерения Бурдон мог разве что применив силу; прибегать же к силе, как он считал, было неразумно и рискованно.
ГЛАВА XII
Тебе подобной нет земли,
Нет берега родней.
Мы здесь свободу обрели.
Ты вольности очаг и твердь
И таковой пребудешь впредь
Вплоть до скончанья дней.
Забыв тебя, страна моя,
Пусть заслужу проклятье я
От матери своей.
"Персифаль"
Питер вел себя настолько независимо, чтобы не сказать - властно, что возражать ему было, очевидно, бесполезно. Бортник вскоре имел случай убедиться, что и миссионер и капрал подчинялись воле индейца, так что спорить с ним не приходилось. Во всем он поступал как ему заблагорассудится: спутники повиновались ему так беззаветно, словно один из них видел в нем Иисуса, сына Навина, а второй - даже самого Аарона, великого первосвященника.
Питер вскоре покончил со своими приготовлениями. Все пожитки миссионера и капрала были выгружены из каноэ, и в нем осталось лишь личное имущество и запасное платье самого индейца. Не мешкая, индеец спокойно и бестрепетно направил каноэ к другому берегу, и оно легко и стремительно понеслось, подгоняемое попутным ветром. Как только он вышел из-под прикрытия зарослей риса, бортник и Марджери поспешили на высокое место, откуда могли наблюдать и его действия, и прием, который ему окажут потаватоми. Здесь мы их и оставим, а сами отправимся вместе с каноэ, несущим вождя к северному берегу.
Поначалу Питер спокойно работал веслом, словно у него не было иной цели, кроме переправы через реку. Однако, выйдя из зарослей на чистое место, он перестал грести и начал развязывать солдатский мешок, где было аккуратно сложено его одеяние. Из этого хранилища вождь бережно извлек небольшой узелок, в котором оказалось не меньше семи свежих человеческих скальпов, которые он привязал, в определенном порядке, к палке, напоминающей посох. Затем, удовлетворенный результатом, он снова взялся за весло. Потаватоми, конечно, заметили каноэ, как только оно показалось на глади реки, и тут же собрались на месте обычного причала, ниже шэнти, поджидая чужака. Питер же перестал грести, как только до берега осталось ярдов сто, взял свой посох со скальпами и выпрямился во весь рост, предоставляя ветру нести каноэ, в полной уверенности, что оно пойдет в нужном направлении, так как он позаботился увести его в наветренную от причала сторону. Раз или два он медленно взмахнул посохом, словно желая привлечь внимание к скальпам, подвешенным к его верхушке так, что каждый был отлично виден.