Добежав до ворот в заборе, они обнаружили, что ворота закрыты изнутри на засов, и никого не было видно, пока Дороти не прибежала, услышав, как ее зовет знакомый голос мужа. Когда обе женщины вышли из хижины, велико же было удивление и тревога всех присутствующих! Никто не прикасался к рожку, и он висел себе спокойно на своем колышке, словно никто в него не трубил! Бортник, услышав это поразительное известие, тревожно огляделся, выясняя, кого же нет среди них. Все мужчины были налицо, и каждый стоял во всеоружии, но ни один не мог себе представить, откуда прилетел этот необъяснимый трубный звук.
- Это ваших рук дело, капрал, чтобы собрать нас всех вместе, с оружием, вроде "учебной тревоги", да? - воскликнул бортник.
- Ложные тревоги полезны, особенно для новобранцев, - хладнокровно отвечал капрал, - но сегодня я не трубил тревогу. Признаюсь, была у меня мысль поднять вас по тревоге через денек-другой, ради тренировки, но все хорошо в свое время. Когда укрепление закончено, найдется и время обучить солдат занимать свои посты по тревоге.
- А вы что думаете, Питер? - продолжал Бурдон. - Вы знакомы с обычаями пограничья. Что значит этот необычайный сигнал? Почему нас вызвали сюда в такой час?
- Кто-то трубил в рожок, похоже, - сказал Питер, сохраняя свое невозмутимое философское спокойствие. - Не знаю, пожалуй; не могу сказать. Воин часто слышит тревогу на военной тропе.
- Непостижимо! Если я когда-нибудь слышал звук рожка, то уж точно - сегодня ночью; но ведь это наш единственный рожок, и его никто не трогал! И это не раковина - звук раковины вовсе не похож на звук рожка; да вот и сама раковина, висит на шее у Гершома, где она и была всю ночь!
- До раковины никто не касался - за это я поручусь, - возразил Гершом, трогая раковину, чтобы убедиться, что она на месте.
- Уму непостижимо! Я слышал рожок, если когда-нибудь мои уши вообще слышали этот звук!
Примерно так же высказались и остальные белые, потому что все они слышали звук рожка. Но ни один из них не мог предложить разгадки этой тайны. Индейцы же ничего не сказали; но молчание настолько привычно для краснокожих, когда что-либо из ряду вон выходящее волнует всех остальных, что это никому не показалось странным. Что же до Питера, то каменная статуя не могла бы быть более холодной, чем вождь: казалось, он поднялся на недосягаемую для чувств человеческую высоту. Даже капрал разинул рот, несмотря на большое волнение, потому что его разбудили от очень крепкого сна, но Питер оказался куда более неуязвимым как для физических, так и для душевных потрясений. Он не высказал никаких предположений, не проявил ни малейшего интереса, не выразил ничего похожего на любопытство; и когда мужчины наконец возвратились на место ночлега, он вернулся с ними, так же безмолвно и невозмутимо, как и сопутствовал им. Только Гершом вошел внутрь ограды и провел остаток ночи со своей семьей.
Бортник и чиппева на обратном пути в свою хижину случайно оказались рядом, и между ними произошел такой краткий диалог.
- Это ты, Быстрокрылый? - воскликнул Бурдон, когда его товарищ, как бы случайно, коснулся его локтя.
- Да, я - ищешь друга лучше, а?
- Нет, я очень рад, что ты рядом в час тревоги, чиппева. Нам уже случалось постоять друг за друга в беде; думаю, мы снова не подведем друг друга, если придется.
- Да; постоять за друга - это честь. Никогда не поворачивайся спиной к другу - так я делаю.
- Чиппева, кто протрубил в рожок? Это ты мне можешь сказать?
- Почему не спросишь Питера? Он мудрый вождь - все знает. Молодой индей спрашивает старый индей, когда не знает, - почему молодой бледнолицый не спросит старого человека, а?
- Быстрокрылый, говоря начистоту, я думаю, ты подозреваешь, что Питер приложил руку к этому делу?
Эта фраза оказалась для индейца чересчур идиоматически сложной, и он ответил, согласно своему разумению:
- В рожок рукой не дуют, - сказал он. - Индей дует ртом, как и бледнолицый.
Бортник не отвечал; но замечание спутника почему-то пробудило в его груди некие чувства, а именно недоверия и подозрения, которые поведение загадочного дикаря и события последних двух недель почти совсем было усыпили.
ГЛАВА XV
Неведомы ни имя, ни года его, ни род
Он видом как снега Кавказа, а глаза
Лучатся мудростью всех бывших до него
Юнцом зеленым, так гласит молва,
Он видит, как проходят поколенья,
Подобные по осени плодам,
Что собраны и съедены, но к жизни
Весною возрождаются они,
Чтоб сгинуть вновь
Хиллхауз
Остаток ночи прошел спокойно, и наутро мужчины как ни в чем не бывало вернулись к земляным работам - в этот день им предстояло заполнить траншеи землей. Они обменялись несколькими словами по поводу удивительного ночного происшествия, но произнесли вслух значительно меньше, чем было у каждого на уме. От внимания Бурдона, однако, не ускользнуло, что Быстрокрылый Голубь отправился на охоту значительно раньше обычного, да и к отходу готовился так, словно собирался отсутствовать не ставшие привычными несколько часов, а намного дольше.
Сегодня предстояло всего-навсего засыпать землей траншеи протяженностью около тридцати футов, и эта задача была выполнена, причем с большим тщанием, задолго до окончания дня. Не успокоившись на этом, белые тут же принялись утрамбовывать засыпанную землю, что требовало больше времени и усилий, но и с этой частью работы они управились достаточно быстро. Когда с ней было покончено, даже капрал, видавший на своем веку немало разных "гарнизонов", окинув их творение критическим оком, был вынужден признать, что "ограда получилась хоть куда", ничуть не хуже тех, что ему доводилось встречать раньше. Чтобы "гарнизон" превратился в могущественный опорный пункт, ему теперь недоставало лишь одного, а именно воды. Поскольку в пределах его границ ни ручья, ни иного водоема не было, капрал притащил то ли две, то ли три бочки из имущества Бурдона, установил их близ нового дома за оградой и наполнил свежей водой. Он считал, что если возобновлять содержимое бочек два-три раза в неделю, то вода, столь необходимая для жизни человека, всегда будет иметься в нужном количестве.
Теперь и в самом деле можно было считать, что шэнти укреплена довольно надежно, если учитывать то обстоятельство, что артиллерия еще не проникла в эту глухомань. В то время, о котором идет речь, более половины дикарей Запада сражались при помощи лука и стрел, да и сейчас большинство обитателей Великих прерий ведут себя точно так же. Поэтому стрелок, которому удастся занять позицию за стволом развесистого дуба, скрывающего значительную часть его туловища, окажется почти вне досягаемости для стрел индейцев и, будучи сам в относительной безопасности, сможет нанести своим смертоносным оружием огромный урон врагам. При этом малые размеры укрепления ни в коей мере не уменьшают его надежности. Ведь при ограде длиной в двадцать пять футов ее вполне может успешно защищать один хорошо вооруженный воин, а будь она в два раза длиннее, эта задача была бы ему не под силу. Далее Бурдон прорубил бойницы в трех стенах шэнти - на четвертой их роль надлежало исполнить окну, - чтобы из них стрелять в медведей, а иногда и в оленей, часто приближавшихся к шэнти в прошлом, когда вокруг царили тиши на и спокойствие. Одним словом, по завершении этих работ вся компания почувствовала себя в большей безопасности, хотя для полного спокойствия кое-чего все же не хватало: ночью защитники "гарнизона" оказывались вдали от его обитателей, которые, следовательно, подвергались опасности внезапного нападения. Однако капрал, покончив с возведением оборонительных сооружений, вскоре сообразил, как устранить и этот недостаток. Идея, очень по сути дела простая, была подсказана ему многолетним опытом жизни в бараках.
Капрал Флинт построил вдоль одной из наружных стен шэнти низкий настил из обструганных с одной стороны сосновых бревен. На них наложили травы из прерий, а траву покрыли звериными шкурами, так что получилось весьма удобное ложе типа нар, тем более что над ним на высоте человеческого роста возвели крышу из коры, покоившуюся на вбитых в землю столбах. По замыслу капрала Флинта, спящие ложились головой к стене, ногами наружу, а следовательно, на настиле было достаточно места для всех мужчин, он мог бы вместить и в два раза больше людей. И когда все самое необходимое для ночлега было перенесено на импровизированную постель, когда бортник сердечно пожелал Марджери спокойной ночи, а она, ответив ему тем же, заперла за собой дверь шэнти, все общество отошло ко сну, не опасаясь, что ночью опять раздастся таинственный звук рожка.
И действительно, эта ночь, первая после обустройства нового места ночлега, прошла без каких-либо происшествий. Правда, вопреки своему обычаю Быстрокрылый Голубь не возвратился к закату солнца, и это вызвало некоторое беспокойство, но рано утром он появился, и беспокойство прошло. Чиппева пришел не с пустыми руками: он убил не только оленя, но и медведя, на которого нечаянно набрел, а в журчащем неподалеку от шэнти ручье наловил целую гору форели, славящейся своим отменным вкусом. Рыбу съели на завтрак, а сразу после него целая поисковая партия под началом чиппева отправилась за олениной и медвежатиной. Кроме Быстрокрылого Голубя в этом походе участвовали капрал Флинт, Гершом и бортник. Когда они покидали пределы "гарнизона", женщины, сидя в тени дубов, вязали, а миссионер беседовал с Питером об обычаях его народа, надеясь обогатиться знанием фактов, которые подтвердили бы его теорию о десяти потерянных коленах дома Израилева.
Оленину вскоре обнаружили - она, согласно обычаю, была подвешена на дерево всего в миле от "гарнизона", как теперь неизменно называл Медовый замок капрал Флинт. Тут партия разделилась: Флинт и Гершом взвалили тушу на плечи и потащили домой, а Быстрокрылый Голубь повел бортника дальше, на поиски убитого косолапого. В то время как они пересекали травянистые прогалины и пробирались между деревьями, напоминавшими парковые посадки, между ними происходил разговор, содержание которого может пролить свет на некоторые моменты нашего рассказа.
- Вчера ты долго охотился, Быстрокрылый Голубь, - заметил Бур дон, как только остался наедине со своим другом. - Почему ты не вернулся, как обычно, вечером?
- Много видеть, много делать. Хорошая причина, а? - гласил ответ.
- Убил одного оленя и одного медведя - не так уж много и сделал в конце концов. А то, что ты видел, ничего тоже не меняет, ведь человек вроде тебя не испугался бы даже при виде целого полка.
- Зачем говорить "испугался", - резко возразил чиппева. - Скво пугаться, воин не пугаться.
- Ты уж извини меня, Быстрокрылый Голубь, что я заговорил о такой возможности; спешу тебе напомнить, однако, что я, напротив, сказал, что ты-то навряд ли испугаешься. Но хочу, чиппева, дать тебе один совет - не хватай за горло каждого, кто может подумать, что ты способен чуть испугаться перед лицом многочисленных врагов. Кто не станет обижаться на случайные предположения такого рода, тот знает, насколько он сильнее прочих в этом деле. А горячие головы из твоего народа порой лишь от одного полунамека на боязнь приходят в сильнейшее возмущение, и все лишь потому, что внутренний голос им подсказывает шепотом, что они на такое чувство способны. Я сказал все, что хотел, чиппева.
- Не знаю, не понимаю, что ты говоришь. Говорю тебе, я нет бояться, вот и все.
- Ты не понимаешь, а я понимаю: нет нужды всегда быть твердым как стальной капкан, индей. Что до меня, то я боюсь, когда на то есть причина, но скажу в свое оправдание, что обращаюсь в бегство, лишь узрев опасность своими глазами. - Здесь бортник сделал паузу, и какое-то время путники шли молча. Возобновив разговор, он добавил со значением: - Хотя должен признать, что опасность можно не только зритъ своими глазами, но и слышать ушами. Звук рожка, к примеру, - ты знаешь, о чем я говорю, - встревожил меня куда больше, чем я хотел бы показать Дороти и милому Цветику.
- Всегда лучше, если скво знать, скво порой помогать не хуже, чем воин. Ты, Бурдон, прав - того рожка надо бояться.
- Ага! Раз ты так говоришь, Быстрокрылый, значит, тебе кое-что известно по этому поводу?
- Слышал его, как слышали все. Уши есть, почему не слушать, а?
- Ну, судя по твоим словам и по тому, как ты их произнес, тебе известно больше. А не ты ли сам трубил в рожок, чиппева?
- Я его не трогал, - холодно возразил индеец. - Хотел спать, трубить не хотел.
- А на кого ты тогда думаешь? На Питера?
- И Питер не трогай тоже. Лежал рядом со мной, когда рожок трубил.
- Рад это слышать, Быстрокрылый, искренне рад, ибо, если говорить начистоту, этот непонятный индей без роду и племени не внушает мне особого доверия, вот я и подумал, не он ли это поднялся с постели и воспользовался рожком.
- Не трогай его, совсем не трогай. Он крепко спать, когда звучать рожок. А зачем Питер здесь, на прогалинах, знаешь, а? Ты знаешь?
- Я знаю лишь то, что он сказал мне сам. По его словам, в нескольких милях отсюда соберется большой Совет всех краснокожих, что живут в прериях. Он ждет назначенного дня, чтобы свести счеты с одним из вождей. Это так, чиппева?
- Да, это правда. А зачем Совет собираться курить трубку вокруг костра, знаешь, а? Ты знаешь?
- Нет, не знаю, но очень хотел бы узнать от тебя, Быстрокрылый. Может, племена желают этой встречи, чтобы определиться, на чью сторону они встанут в этой войне?
- А вот нисколько. Племена и так хорошо знать, какую сторону они встать. Получили послание и пояс-вампум от Великого Отца в Канаде, и почти все индеи только и думать, как получать скальп янки. Так, только так.
- Тогда я не представляю себе, что может решать совет. А Питер, по-моему, ждет от него важных решений. Это заметно по тому, с каким видом и каким тоном он говорит о Совете костра, когда о нем заходит речь.
- Питер очень сильно хотеть там сидеть. Он уже курил свой трубка на много-много Совет костра.
- А ты собираешься присутствовать на этом Совете индейцев из прерий? - поинтересовался бортник как можно более равнодушно.
Но индеец, моментально оглянувшись, бросил на него пристальный взгляд, словно желая убедиться, действительно ли его спутник стал жертвой хитрости загадочного Оноа. Тут же спохватившись, что до определенного времени ему не следует делиться с бортником всеми имеющимися у него сведениями, он поспешно отвел глаза в сторону, продолжая шагать вперед, и уклонился от прямого ответа.
- Не знаю, - сказал он. - Охотник никогда не знать. Вождь хочет иметь оленину, - значит, охотник должен охотиться. Как скво в вигваме у белолицего - работает, все время работает - метет-метет - стряпает-стряпает - еще работает, и не знать, когда конец. Так и охотник охотиться-охотиться-охотиться.
- А значит, чиппева как скво в поселке краснокожего тоже. И она мотыжит-мотыжит - копает-копает - носит-носит - и сама не знает, когда сможет сесть передохнуть.
- Да, - холодно кивнув, ответил Быстрокрылый, не замедляя шаг. - Со скво это все верно, она для того и создана - работать на воина, варить ему обед. Бледнолицый слишком носится со своей скво.
- Если судить по твоим словам об их участи, то это не так. Если наши скво никогда не могут сделать всю свою работу, то вряд ли мы так уж с ними носимся. А где держит свою скво Питер?
- Не знаю, - ответил чиппева. - И никто не знать. Даже не знаю, где его племя.
- И это при том, что он пользуется таким влиянием! Очень странно. Как случилось, что о нем слышали все краснокожие, и те, что близко, и те, что далеко?
На этот вопрос Быстрокрылый не ответил. Он сам настолько подпал под влияние Питера, что опасался выболтать больше, чем позволяла осторожность. А между тем ему было очень хорошо известно, каков главный замысел, вынашиваемый этим таинственным вождем, - извести всю белую расу до последнего человека и вернуть краснокожим их исконные права, - но некоторые причины мешали Быстрокрылому всей душой, а следовательно, и действиями, поддержать сей план. Прежде всего, он находился на дружеской ноге с "янки", от которых видел много хорошего и ничего дурного; далее, люди племени или полуплемени, к которому принадлежал Быстрокрылый, начиная еще со времени заключения мира, то есть с восемьдесят третьего года, использовались агентами американской администрации в качестве гонцов, а равно и для других поручений; и, наконец, выступая в этой роли, Быстрокрылый подолгу живал в различных гарнизонах, где не только научился говорить по-английски, но и привык считать американцев своими друзьями. К этому следует добавить, что Быстрокрылый, хотя и менее одаренный от рождения, чем загадочный Питер, сумел составить довольно верное представление о могуществе "янки" и не верил, что их так легко стереть с лица земли. Как случилось, что этот индеец пришел к правильному умозаключению, превзойдя таким образом Питера, хотя последний был в два раза умнее, остается и для нас неразрешимой загадкой; возможно, все дело в том, что в силу случайного стечения обстоятельств у Быстрокрылого сложились более близкие отношения с белыми.