- Давно миновало время, когда я находил радость в обращении с боевым оружием. И пусть как можно дольше не настанет время, когда оно понадобится в этой обители мира. Это орудия смерти, напоминающие те, какими в моей молодости пользовались кавалеры, набиравшие рекрутов для первого из Карлов и его малодушного отца. То были мирская гордыня и великое тщеславие с массой предосудительного безбожия в войнах, которые мне довелось повидать, дети мои. И тем не менее кровожадный человек находил удовольствие в смутах тех бесстыдных дней! Подойди сюда, юноша! Ты часто жаждал узнать, как всадники имеют обыкновение вступать в бой, когда пушки большого калибра и барабанящий свинцовый град расчистят проход для битвы конь к коню и человек к человеку. Многое, что оправдывает эти сражения, зависит от внутреннего духа и нрава того, кто посягает на жизнь своего грешного ближнего. Но праведный Иисус, как известно, боролся с язычниками, таинством продлив день. И потому, смиренно веря, что наше дело правое, я открою твоей молодой душе, как пользоваться оружием, которого никогда прежде не видали в этих лесах.
- Я держал гораздо более тяжелую штуку, чем эта, - сказал юный Марк, насупясь как от усилия, так и подстрекаемый своим честолюбивым духом, стараясь удержать увесистое оружие в вытянутой руке. - У нас есть ружья, которые могут усмирить волка надежнее, чем любой ствол меньше моего собственного роста. Скажи мне, дед, на каком расстоянии конные воины, о которых ты так часто упоминаешь, берут прицел?
Но дар речи, казалось, внезапно покинул пожилого ветерана. Он оборвал разговор и теперь, вместо того чтобы ответить на вопрос мальчика, медленно и с выражением мучительного сомнения переводил взгляд с оружия, которое тот все еще держал перед собой, на лицо незнакомца. Последний продолжал держаться прямо, подобно человеку, подвергнутому строгому и пытливому осмотру. Эта немая сцена не могла не привлечь внимания Контента. Встав со своего места со спокойной, но властной манерой, какую все еще можно видеть в домашнем обиходе людей той местности, где он жил, он знаком приказал всем присутствующим покинуть комнату. Руфь и ее дочери, наемные работники, слабоумный Уиттал и даже неохотно подчинившийся Марк проследовали впереди него до двери, которую он закрыл с почтительной осторожностью. А затем вся заинтригованная группа смешалась с теми, кто находился в соседнем помещении, оставив покинутую ими комнату во власти старого главы поселения и его все еще неизвестного и таинственного гостя.
Много тревожных и показавшихся тем, кого прогнали, бесконечными минут прошло, а секретная беседа как будто и не приближалась к своему концу. Глубокое почтение, которое внушали годы, старшинство и характер деда, не позволяли никому приблизиться к части дома, примыкавшей к покинутой ими комнате. Но могильная тишина делала все, что может сделать тишина, чтобы просветить их относительно дела, вызвавшего столь большой и всеобщий интерес. Часто до их слуха доносились глубокомысленные, обкатанные сентенции беседующих, каждая из которых с постоянством и уместностью касалась особой темы разговора, но ни один звук, способный донести смысл сказанного до умов тех, кто находился снаружи, не проникал сквозь пресекавшие любопытство стены. Наконец голос старого Марка стал слышен громче обычного. А затем Контент встал, жестом приглашая окружающих последовать своему примеру. Молодые люди отставили в сторону предметы своих незамысловатых занятий, девушки оставили ткацкие станки, давно не крутившиеся, и вся группа расположилась приличествующим и незатейливым образом для молитвы. В третий раз за этот вечер послышался голос Пуританина, изливавшего душу в общении с Существом, коему он привык препоручать все свои мирские заботы. Издавна свыкшиеся со всеми своеобразными формами словесного обращения, посредством которых отец обычно выражал свои благочестивые чувства, ни Контент, ни его внимательная половина не были в состоянии определить, какое чувство было сейчас самым сильным. Временами казалось, что это язык благодарения, а в другие минуты это больше походило на мольбу об отвращении беды. Короче, оно было такое изменчивое и, пусть умиротворенное, такое двусмысленное, если можно применить это слово к столь серьезному предмету, что совершенно опрокидывало всякие предположения.
Прошли долгие и томительные минуты после того, как голос полностью умолк, но все еще не последовало никаких указаний пребывавшей в ожидании семье, и ни один звук не проникал из внутренней комнаты, что почтительный сын решился истолковать как свидетельство того, что он может взять на себя смелость войти.
В конце концов опасения начали смешиваться с догадками, и тогда муж и жена переговорили шепотом в сторонке. Дурное предчувствие и сомнение первого вскоре проявились в еще более явных формах. Он поднялся и на виду у всех принялся измерять шагами широкое помещение, постепенно приближаясь к стене, разделявшей две комнаты, явно готовый сейчас же отойти за пределы слышимости, если обнаружит какие-либо доказательства, что его беспокойство не имеет достаточных оснований. Однако по-прежнему ни звука не доносилось из внутренней комнаты. Мертвая тишина, совсем недавно царившая там, где был он, казалось, вдруг переместилась туда, где он тщетно старался уловить малейшее свидетельство присутствия людей. Он снова вернулся к Руфи, и снова они, понизив голос, посовещались насчет шага, которого, казалось, от них требовал сыновний долг.
- Нас не просили удалиться, - сказала его супруга. - Почему бы не присоединиться к нашему отцу сейчас, после того, как было достаточно времени разобраться в деле, которое столь очевидно беспокоит его душу?
Контент наконец уступил этому мнению. С разумной осторожностью, отличающей его народ, он сделал знак семье следовать за собой, чтобы никакое исключение без надобности не дало повода к предположениям или не возбудило подозрений, которые в конечном счете нельзя было бы оправдать никакими обстоятельствами. Несмотря на сдержанные манеры той эпохи и страны, любопытство и, быть может, более благородное чувство были так сильны, что заставили всех присутствующих подчиниться этому молчаливому приказу и так поспешно двинуться к открытой двери, как никогда бы не позволили правила вежливого поведения.
Старый Марк Хиткоут занимал кресло, в котором его оставили, с тем спокойствием и непреклонной серьезностью во взгляде и чертах лица, какие тогда считались необходимыми для надлежащей чистоты духа. Но незнакомец исчез. Было два или три выхода, чтобы покинуть дом незаметно для тех, кто так долго ждал разрешения войти. И первое впечатление заставило семью ожидать возвращения отсутствующего через один из этих наружных проходов.
Однако Контент прочел в выражении глаз отца, что минута доверительности, если и должна была наступить, еще не пришла. И настолько восхитительна и совершенна была домашняя дисциплина этой семьи, что вопросы, для которых сын не посчитал момент подходящим, никто ниже по положению или моложе по возрасту не мог и помыслить задать. Вместе с персоной незнакомца исчезло и всякое свидетельство его недавнего пребывания.
Марк не увидел оружия, вызвавшего его восхищение. Уиттал напрасно высматривал охотничий нож, поведавший о судьбе барана. Миссис Хиткоут заметила, бросив беглый взгляд, что кожаные мешки, которые она имела в виду перенести в спальню гостя, тоже исчезли. Безуспешно искала она и отпечаток милого и шаловливого образа своих юных лет, связанный с вещами, сделавшими ее юность привлекательной более обычного, в том числе с массивной серебряной шпорой любопытной и старинной работы, которую ей было позволено брать в руки до того момента, пока семье не приказали выйти.
Ночь на этот раз затянулась позднее того часа, когда люди столь простых нравов привыкли выбираться из своих постелей. Дед зажег восковую свечу и, произнеся обычное благословение всем окружающим с таким спокойным видом, словно ничего не случилось, приготовился удалиться в свою комнату. И тем не менее, казалось, что важное дело не дает ему покоя. Уже на пороге двери он обернулся, и на мгновение все застыли в ожидании хоть какого-то объяснения по поводу обстоятельства, в немалой степени носившего характер волнующей и мучительной тайны. Но их надежды вспыхнули лишь для того, чтобы тут же развеяться.
- Мои мысли не уследили за ходом времени. Который теперь час ночи, сын мой?
Ему сказали, что привычное время сна уже миновало.
- Не важно. Не следует легкомысленно и бездумно пренебрегать тем временем, что Провидение дарует для нашего спокойствия и подкрепления. Возьми лошадь, на которой я привык ездить верхом, Контент, и езжай сам по тропе, что ведет к вырубке на холме. Не оставь там ничего из того, на что наткнется твой взгляд возле первого поворота дороги к приречным городам. Мы вступили в последнюю четверть года, и чтобы наше трудолюбие не ослабело и все могли энергично пошевеливаться вместе с солнцем, пусть остальные в доме отправляются на покой.
Контент видел по поведению отца, что никакое отступление от строгой буквы этих инструкций недопустимо. Он прикрыл дверь за его удаляющейся фигурой, а затем спокойным и властным жестом приказал своим подчиненным удалиться. Служанки Руфи развели детей по их комнатам, а еще через несколько минут в помещении, уже так часто упоминавшемся, не осталось никого, кроме послушного сына с его встревоженной и любящей супругой.
- Муж, я поеду с тобой, - начала Руфь полушепотом, как только были закончены мелкие домашние хлопоты, чтобы загасить огонь и запереть двери. - Мне не нравится, что ты должен ехать в лес один на исходе ночи.
- Там со мной будет Тот, кто никогда не покидает уповающих на его защиту. Кроме того, моя Руфь, чего бояться в такой глуши? Зверье с холмов недавно прогнали охотники, и, не считая тех, что обитают под нашей собственной крышей, ни одного зверя нет на протяжении целого дня пути.
- Неизвестно! Где тот незнакомец, что вошел в наши двери на закате солнца?
- Как ты говоришь, нам это неизвестно. Мой отец не намерен разомкнуть уста по поводу этого путника, и, разумеется, не сейчас нам брать уроки послушания и самоотречения.
- Тем не менее было бы большим облегчением для души узнать хотя бы имя того, кто отведал нашего хлеба и присоединился к нашим молитвам, пусть он и собирался сразу и навсегда исчезнуть с наших глаз.
- Что он, видимо, уже и сделал! - возразил менее любопытный и более сдержанный муж. - Отец не хочет, чтобы мы о нем выспрашивали.
- И все же невелик грех знать, что это за человек, чьи судьбы и странствия не могут возбудить ни нашей зависти, ни соперничества. Я бы хотела, чтобы мы провели больше времени в совместных молитвах. Это не выглядело бы так, будто мы пренебрегли гостем, который явно нуждался в особой поддержке.
- Наши души соединились в молитве, хотя уши наши были глухи к его нуждам. Однако утром мне надо быть на ногах вместе с молодежью, а отмерить милю недостаточно, чтобы добраться до дороги к приречным городам. Пойдем со мной до задних ворот и присмотри за запорами. Я недолго заставлю тебя сторожить.
Контент и его жена покинули дом через единственную незапертую дверь. При свете полной, хотя и скрытой в облаках луны они миновали ворота между двумя наружными постройками и спустились к частоколам. Запоры и засовы маленьких задних ворот были отодвинуты, и через несколько минут муж, взобравшись на круп отцовской лошади, уже скакал резвым галопом по тропе, ведущей в ту часть леса, что ему было велено обыскать.
В то время как муж следовал этим путем, подчиняясь приказам, которым он всегда без колебаний повиновался, его верная жена возвратилась в укрытие из деревянных укреплений. Больше из вошедшей в привычку осторожности, чем по какойто реальной причине для подозрения, она задвинула засов и осталась возле ворот, с беспокойством ожидая результата операции столь же непостижимой, сколь и необычной.
ГЛАВА IV
Во имя всего святого, сэр, чего это вы так уставились?
"Буря"
В девичестве Руфь Хардинг была одной из самых миловидных и обходительных представительниц рода человеческого. Хотя привязанности жены и матери придали новые стимулы ее от природы добрым чувствам, ее характер после замужества не изменился. Послушная, бескорыстная и преданная тем, кого любила, - такой ее знали родители, и те же качества в ходе совместной многолетней жизни открыл в ней Контент. С величайшим самообладанием она бдительно заботилась о тех немногих, кто составлял ограниченный круг ее бытия. Это чувство непритязательно, но активно жило в ее нежном сердце как великий движущий жизненный принцип. Хотя обстоятельства забросили ее на отдаленную и незащищенную границу, где не было времени для привычного распределения труда, она не изменила ни своим привычкам, ни чувствам, ни характеру. Зажиточность мужа избавила ее от необходимости обременительного труда, а встретившись с опасностями дикой природы и не пренебрегая ни одной из обязанностей своего положения хозяйки дома, она в то же время избежала большинства из тех вредных последствий, которые в той или иной мере способны губительно повлиять на привлекательность женщины. Несмотря на тяготы жизни на границе, она оставалась женственной, миловидной и необычайно моложавой.
Читатель легко вообразит, в каком состоянии духа такое существо провожало взглядом удаляющуюся фигуру мужа, занятого делом, подобным описанному нами. Несмотря на многолетнюю привычку, даже самый отчаянный лесной житель редко отправлялся в лес без некоего тайного чувства, что там его поджидает настоящая опасность. То был час для рыщущих и голодных обитателей леса, о чем знали все, и шорох листьев или треск сухой ветки под легкой поступью самого мелкого животного был способен вызвать образ хищной пумы с горящими глазами или притаившегося двуногого, хотя и более умелого, но едва ли менее дикого. Правда, такие неприятные ощущения испытывали сотни людей, в действительности никогда не пережившие подобных ужасов. Тем не менее не было недостатка в фактах, дававших для мрачных и оправданных опасений весомое основание.
Волнующими легендами границы были истории о битвах с хищными животными и кровопролитиях, учиненных бродячими и непокорными индейцами. В далекой Европе могли рушиться троны, гибнуть или завоевываться королевства, и о таких событиях жители этих лесов говорили бы меньше, чем об единственном и поразительном случае в лесу, когда поселенцу потребовалось проявить недюжинное мужество и незаурядную сообразительность. Подобные рассказы передавались из уст в уста с пылом сильнейшей личной заинтересованности, и многие из них переходили от отца к сыну по традиции, пока, подобно тому, как в менее безыскусных сообществах по-настоящему невероятные вещи прокрадываются на сомнительные страницы истории, преувеличение настолько переплеталось с правдой, что становилось невозможным когда-нибудь вновь отделить их друг от друга.
Под влиянием этих чувств, а быть может, побуждаемый никогда не оставлявшей его осмотрительностью, Контент набросил на плечо хорошо проверенное оружие, и когда поднялся на взгорье, где его отец встретился с незнакомцем, Руфь мельком заметила его фигуру, припавшую к шее лошади и мчащуюся сквозь смутный свет этого часа, напоминая один из тех фантастических образов своенравных и тяжело скачущих призраков, о которых так любят рассказывать легенды восточного континента.
Затем потянулись беспокойные минуты, когда ни зрение, ни слух не могли ни в малейшей степени помочь любящей жене, терявшейся в догадках. Она прислушивалась, затаив дыхание, и пару раз ей показалось, что она различает, как копыта ударяют о землю тверже и чаще, чем обычно. Но это случилось, когда Контент взбирался по подъему бокового склона холма и можно было на миг разглядеть, как он стремительно мчится под прикрытие леса.
Хотя Руфи были ведомы тревоги жизни на границе, она, быть может, никогда не знала более мучительных минут, чем те, когда фигура ее мужа слилась с темными стволами деревьев. Из-за ее нетерпения время тянулось дольше обычного, и под влиянием лихорадочного беспокойства, не имевшего какого-то конкретного повода, она отодвинула единственный засов, на который были заперты задние ворота, и вышла совсем за пределы ограждения. При ее подавленных чувствах ей казалось, что частокол заслоняет от нее окрестности. Одна томительная минута тянулась за другой, не принося облегчения. В течение этих беспокойных минут она острее обычного осознала, до какой степени муж и все, кто наиболее дорог ее сердцу, предоставлены самим себе. Чувства жены к мужу возобладали. Преодолев подъем, она медленно пошла по тропе, избранной ее мужем, пока страх незаметно не побудил ее ускорить шаг. Она промедлила только, оказавшись в самом центре расчищенной вырубки на взгорке, где отец задержался в тот вечер, созерцая растущее благоденствие своих владений.
Здесь она внезапно остановилась, потому что ей почудилось, будто из леса появилась фигура в том самом месте, за которым ее глаза не переставали следить. Оказалось, что это не более чем мимолетная тень облака, более плотного, чем обычно, набросившего свой темный покров на деревья и землю возле опушки леса. Именно в это мгновение в ее голове мелькнула мысль, что она неосторожно оставила задние ворота открытыми, и с чувствами, поделенными между мужем и детьми, она двинулась назад, чтобы исправить упущение, к сознанию которого привычка, не меньше чем благоразумие, прибавила глубокое чувство вины. Глаза матери, ибо именно это святое чувство теперь владело ею сильнее всего, были устремлены на неровный грунт дороги, когда она поспешно пустилась в обратный путь. Ее душа так была поглощена этим забвением долга, в чем она сама себя сурово упрекала, что ее глаза замечали окружающие предметы, не передавая мозгу их четкий, понятный образ.
Несмотря на одну владевшую ею мысль, ей в глаза бросилось нечто, заставившее безучастное тело отпрянуть, душу содрогнуться от ужаса. То была минута, когда бредовое состояние едва не превратило ужас в сумасшествие. Способность мыслить вернулась, лишь когда Руфь оказалась на расстоянии многих футов от того места, где ее зрение полубессознательно уловило этот испугавший ее предмет. Материнская любовь одержала верх, и даже лань из тех же лесов вряд ли мчится с большей сноровкой, чем мать спящей и беззащитной семьи пустилась теперь бежать в сторону дома. Запыхавшись и тяжело дыша, она добралась до задних ворот, которые закрыла руками, исполнившими свое дело скорее инстинктивно, нежели повинуясь мысли, и надежно заперла на два-три засова.