- Дальше… Дитятко наш к оружию потянулся, а мы его автомат, естественно, убрали. Схватил он тогда ножки стола и опрокинул штабную мебель на "фрица". Да так, что новенький отлетел метра на три. А Дитятко? Он сиганул в окно. Раму напрочь выбил! Бежал спросонья метров сто, пока не разглядел знакомых хлопцев на КП…
- Боком бы вам вышла эта затея, если б майор Гармаш дознался! - философски заметил Николай Белов.
- А как же! Дознался. Сначала похвалил Дитятку за находчивость, а потом ему и новичку по трое суток "губы" всыпал. Вместе сидели…
Тревожная дорога к врагу
В двадцать ноль-ноль мы отшвартовались от причала, и, выйдя из бухты, начали свой опасный поход. Шли без ходовых огней, чтобы не привлекать внимание противника. Полную неизвестность таил в себе вражеский берег, куда нам предстояло подойти и высадить разведчиков.
Удача, казалось, сопутствовала нам - ни одна мина не появилась в пути, ни один фашистский самолет не обнаружил катер. Надоедал только пронзительный и нудный норд-ост…
Приблизительно в двух кабельтовых от вражеского берега по указанию разведчиков мы легли в дрейф.
Мичман Руденко и Дитяткин обговорили порядок высадки: сначала отправятся все разведчики, а вторым заходом за оставшимся грузом вернется Дитяткин, которого доставит в логово врага кто-нибудь из катерников и вернется назад. Дело было в том, что маленький ялик не вместит сразу и груз, и людей.
Николай Грипич и дядя Саша Масловский протащили ялик от кормы к правому борту, в который и спустились наши гости, захватив пока только оружие.
Дитяткин руками оттолкнулся от борта, и вскоре ночная тьма поглотила разведчиков.
- Товарищ мичман, - просительно сказал я. - Разрешите мне потом с Дитяткиным…
Руденко ответил не сразу. Он знал, что в гребле я не уступаю нашим морякам. Когда приходилось стоять на якоре, я не раз переправлял на ялике самого мичмана и других катерников. И после шторма, когда крупные волны, еще не успокоившись, мешают по дойти к катеру или причалу, и в мертвую зыбь, когда не так-то легко справиться с юркой лодкой.
- Товарищ мичман! - умоляюще повторил я свою просьбу.
- Добро. Если будет спокойно…
Минут через сорок вернувшийся Дитяткин был удивлен, что с ним посылают юнгу. Однако, выслушав заверения катерников, возражать не стал. Я спустился в ялик, сел на банку. Нам передали полевую рацию с батарейками, напоминающими толовые шашки, тяжелые сидора с боеприпасами и продовольствием. Весь груз Дитяткин с большой осторожностью уложил на корме, а сам устроился на носу ялика.
Грести бесшумно я умел. Плавно, а не рывком погружал и вынимал весла из воды, да так, чтобы с них стекало как можно меньше капель. И, конечно, не гремел уключинами.
- А ты, вижу, не новичок в морском деле, - одобрительно произнес Дитяткин. - Молодец, юнга!
Я почувствовал, как заливается краской лицо от похвалы известного всему флоту разведчика, и поблагодарил ночь, что она скрывает мое волнение от наблюдательных глаз Дитяткина.
Ялик то поднимался на гребне волны, то, скользя по нему, падал вниз. Порывы норд-оста заметно стихли, и мы, наконец, добрались до места. Это была полузатонувшая баржа, стоявшая на мели метрах в пятнадцати от прибрежной косы. Нос ее осел в воду, а корма вздыбилась так, что обнажила ходовые винты.
Дитяткин приподнялся и ловко ухватился за борт баржи:
- Братва! Принимай груз, - полушепотом окликнул он разведчиков.
В это же время луч вражеского прожектора кинжалом вонзился в ночную тьму и, распоров ее, стал шарить по поверхности моря. После двух заходов он, к моему ужасу, уперся в наш катер.
Дитяткин уже был на барже, а я снова сел за весла, чтобы скорее пуститься в обратный путь. Остановил меня тихий, но повелительный голос старшего из разведчиков:
- Клади весла на дно! Бросай буксирный конец, а сам тяни руки…
Поднятый разведчиками, я неуклюже завис в воздухе, а затем встал на скользкую от морской слизи палубу баржи.
Мы все неотрывно следили за морем, где яркий сноп света продолжал преследовать наш "558".
С берега, чуть левее от нас, началась пальба вражеских батарей. Три орудия с грохотом и огнем выплевывали смертоносные снаряды, которые разрывались рядом с катером, поднимая вверх всплески воды. На "558" что-то вспыхнуло, и он исчез окутанный густым дымом…
Я навзрыд заплакал.
- Крепись, юнга! Моряк ты или кисейная барышня? - положив руку на мое плечо, угрюмо проговорил Дитяткин. - Руденко опытный командир, - поставил дымовую завесу, вот катер и скрылся за ней.
- Павел, - обратился Дитяткин к Тополову. - Ты засек огневые точки?
- Полный порядок!
- Вот что, братцы, - после небольшого молчания снова заговорил Дитяткин. - Немцы не дураки. Начнут соображать, почему у их берега появился советский катер… Пока темно, надо замести следы… Перво-наперво, решить, что делать с яликом. Пустить по волнам нельзя, совсем утопить тоже. Может, еще сгодится, - размышлял Дитяткин привлекая нас к разговору, и сам заключил: - Утопим временно…
Разведчики, скинув стеганки и сапоги, опустились в ялик. Где-то через полчаса он погрузился в воду, заполненный камнями, которые достали со дна мои новые товарищи. Вернувшись на баржу, клацая зубами от холода, они выжали воду из тельняшек и гимнастерок. Потом снова облачившись в них, натянули сапоги.
В трюме
Мы решили обследовать баржу. Из рубки, куда пока сложили рацию, сидора с боеприпасами и продовольствием, узкий трап вывел нас вниз, где оказались одноместная каюта, камбуз и кубрик с четырьмя подвесными койками и столом посредине. Но прятаться здесь в случае необходимости было рискованно - обнаружить нас тут гитлеровцы могли сразу.
Мы поднялись в рубку, где Лебедев следил за берегом. Оттуда мы добрались до запасного люка, ведущего в трюм. Его носовая часть была затоплена водой, по маслянистой поверхности которой плавали почерневшие куски досок и, словно, поплавки торчали пустые консервные банки. Внутренняя покраска трюма облупилась, обнажив проржавевшее железо, исполосованное по вертикали круглыми клепками. Все это мы разглядели при свете карманного фонарика Дитяткина.
- Трюм нам подойдет, - сказал он. - В случае чего отсидимся здесь…
Сюда мы и перетащили из рубки наши пожитки, сложив их в сухом месте.
Рассвет принес первую встречу с врагом. Сначала мы услышали шум осыпающейся береговой гальки, а потом через иллюминатор в рубке увидели двух гитлеровцев.
- Влипли, братцы, - чуть слышно произнес Лебедев.
- Не паникуй, - цыкнул на него Дитяткин. - К цели так не идут… Обычный караульный обход…
Фашистские часовые, не снимая с плеч автоматов, пристальным взглядом окинули баржу и не торопясь проследовали вдоль берега. Скоро их спины скрылись за небольшим выступом скалы.
- Пронесло, - облегченно вздохнул Лебедев.
Он, конечно, не праздновал труса. Поведение Лебедева объяснялось просто - это была первая разведка молодого краснофлотца, так же, как и моя.
- В следующий раз, Толик, помаши им ручкой, мол, приветствую вас, господа фрицы, на моей родной земле, - хмуро бросил реплику Тополов.
Примерно через полчаса из густого тумана вынырнул со стороны порта, занятого фашистами, сторожевой катер. Шел, держа курс на баржу…
- Все в трюм, - скомандовал Дитяткин.
Прячась за палубные надстройки, мы вперебежку достигли трюма, спустились в него и задраили крышку люка.
При тусклом свете, проникающем сюда через узкие щели, мы нашли рацию, сидора и перебрались в самый темный угол.
Тополов и Лебедев держали рацию на вытянутых руках, а Дитяткин стоял со взведенным автоматом…
Вода доходила им до пояса, а мне - до плеч. И я с трудом удерживал на поднятых вверх руках тяжелый сидор, стараясь не уронить его в воду.
Фашистские моряки не заставили себя долго ждать. Катер с шумом подошел к барже. Заурчала и заклокотала вода. Видимо, на катере отрабатывали задний ход, как это бывает при швартовке кораблей.
Но вот стих гул мотора, и над нашими головами послышался холодящий душу стук кованых ботинок. Я невольно съежился и прижался к переборке трюма. Шаги наверху стали немного глуше - наверно, гитлеровцы удалились к рубке.
- Может, обойдется, - едва слышно проговорил Лебедев. - И как бы ответом на его слова шаги снова стали приближаться к нам.
И каждый шаг, точно громоподобный удар по большому колоколу, до боли отдавался в ушах.
Открылась крышка трюмного люка, и мощный луч фонаря, метр за метром прощупывая пространство, шарил над нашими головами. Затаив дыхание, я до боли прикусил губы, чтобы не закричать…
Пучок яркого света прошел от нас совсем близко. И опять наверху раздался громкий топот. А скоро на катере включили и завели моторы и было слышно, как он отвалил от баржи.
- Уф, братцы! - облегченно вздохнул Дитяткин. - Кто-то из нас родился в рубашке…
Мы снова пробрались в рубку. Освободившись от груза, разведчики открутили крышки своих фляжек и сделали несколько глотков. Лебедев протянул было и мне спирту, но, уловив укоризненный взгляд Дитяткина, завернул крышку.
- Дай юнге сухую тельняшку из своего сидора… Знаю, что заветная… Вернемся к своим - я тебе новую найду, - сказал Дитяткин. И добавил: - Из тебя, юнга, неплохой моряк выйдет… И разведчик тоже, если подучить, конечно. Может, подашься в наш разведотдел? Если надумаешь - замолвлю словечко начальству… Ладно, ладно, твой "558" - лучший на флоте! Да, экипаж у вас отменный… Один Николай Белов чего стоит…
В памяти всплыла первая встреча со старшиной второй статьи Николаем Беловым.
Я - юнга
Осенью сорок второго после долгих мытарств я оказался в одном из портов Черноморского побережья Кавказа. Позади остался тревожный путь в несколько тысяч километров. Ехать приходилось то на крыше пассажирского поезда, то, свернувшись калачиком, в "собачьем ящике", то просто в тамбуре. А когда удавалось пронырнуть в общий вагон и забраться под самый потолок на третью полку - наступало великое блаженство. Можно было вытянуться во весь рост и, положив под голову руку, предаться дреме. И как не хотелось покидать обжитое место, когда появлялся воинский патруль или контролеры, которые уже на следующей остановке высаживали незадачливого "зайца". Хорошо еще, что не сдавали в милицию…
Правда, я стремился попасть в Севастополь, но Крым оккупировали гитлеровцы.
Я сидел на кромке причала и, болтая ногами, смотрел на синеву моря, когда ко мне подошел моряк в расклешеных брюках, в фуражке с якорем и медалью "За отвагу" на груди.
- Ты, как сюда попал, огалец! - удивленно спросил моряк.
- Через забор… Там дырка…
- Ясно, что не через КП. Откуда сам-то?
- Из Иванова…
У-у-у, - покачав головой, присвистнул моряк, - далече же ты забрался! К родным что ли, или как?
Вспомнив свой первый неудавшийся побег на фронт, когда я сел на товарный поезд с пушками и вместо Запада попал на Восток, в знаменитые Гороховецкие лагеря, откуда сопровождающий привез меня домой, сдал маме под расписку, я, не долго думая, выпалил:
- Мать под бомбежкой погибла, отец на фронте…
- Вроде Иваново-то не бомбили?
- Так она была у тети Тани, - после небольшой паузы, не смея взглянуть в глаза моряка, соврал я опять. - В Новгороде… Да нет, в Ленинграде…
Моряк пристально посмотрел на мою грязную одежду, на просящие "каши" ботинки, из которых торчали голые пальцы, и решительно сказал:
- Айда со мной…
Минуя два больших корабля, мы подошли к маленькому, на мачте которого трепетал такой же бело-синий флаг, как и на всех остальных. Катерный тральщик, как я узнал позже, с бортовым номером "558", был пришвартован кормой у стенки причала.
На катере стоял другой моряк с красной повязкой на рукаве и с пистолетом на боку. Козырнув моему спутнику, он спросил:
- Кого привел, Николай?
- Не видишь, парнишку…
- Вижу, что не девушку с танцплощадки!
- Брось трепаться, тезка! Накорми лучше человека. Изголодался, наверно, - обернувшись ко мне, назидательно сказал: - Поешь - жди меня здесь!
- Через несколько минут, держа в руках миску с макаронами и мясом, большую краюху белого хлеба, я сел на кнехт и забыл обо всем на свете. Кроме незнакомых, но съедобных фруктов, которые удалось добыть в садах местных жителей, три дня ничего не ел. Глотая вкусную и жирную пищу, я и не подозревал, что в эти минуты решается моя судьба, которая сделает крутой поворот и свяжет меня с флотом.
…- Товарищ мичман, Степан Иванович! - убеждал Белов, - ведь на многих кораблях есть юнги. Да что на многих! Почти на всех. Да и не добраться ему домой…
- А с аттестатами как будет? - вмешался боцман и, загибая пальцы, стал перечислять: - Продовольственный, вещевой, денежный…
- Что ж мы, братцы? - обратился Белов ко всем катерникам. - Не прокормим и не оденем одного мальчишку?
- Так-то оно так! - согласился боцман. (Потом я узнал, что у него в оккупации остались два сына, мои ровесники).
- Товарищ мичман! - снова обратился Белов к командиру и, видно, прочитав в глазах Руденко "добро", радостно воскликнул: - Я из огальца такого рулевого-сигнальщика сделаю - всему флоту на зависть!
- Ну что ж! Веди сюда своего сигнальщика, - подвел черту мичман.
Пройдя вслед за Беловым по верхней палубе и, опустившись вниз по трапу с начищенными до блеска медными поручнями, я очутился в небольшой комнате, кубрике, как узнал потом.
Сидящие моряки, как мне показалось, испытующе смотрели на меня. А я стыдился своего вида при этих подтянутых красивых людях.
- Звать-то как? - спросил один из них в синем кителе с нашивками на рукавах.
- Сколько лет? - вмешался второй моряк.
- Слава Федоров, сжимая пальцы ног, чтобы не выпячивались из ботинок, ответил я. И опять соврал, прибавив себе два года: - Четырнадцать уже…
- Тут старшина кое-что рассказал о тебе, - проговорил моряк в кителе, - порешили мы взять тебя юнгой. Не струсишь?
- Юнгой?! - вскрикнул я от радости. - Да я, да у меня… да вот, - и стал судорожно отстегивать булавку на наружном кармане грязной рубахи, где хранилось самое дорогое. - Вот… посмотрите…
Я выложил на стол удостоверения о сдаче норм на значки БГТО, БГСО, ПВХО и Ворошиловского стрелка III степени. Там была и вырезка из Ивановской пионерской газеты "Будь готов!", где говорилось, что я как командир лучшего тимуровского отряда награждаюсь поездкой в Артек.
- О! Да ты почти военный человек, - одобрил Белов. - Хоть сразу в бой! Ну, а в Артеке-то был?
- Откуда! В июле сорок первого должен поехать… А тут война… Не до Артеков…
- Верно, юнга! Не до Артеков, да и сам Артек занят фашистами. Вот освободим Крым, туда на полном основании прибудешь.
Весь день прошел, как во сне. Вечером после освежающего и теплого душа, одетый в большую тельняшку, с рукавами ниже колен, в чистые синие трусы, я натянув на себя шерстяное одеяло, сладко уснул на отведенной мне койке.
Сколько я проспал - не помню, но когда после ночи протер слипшиеся глаза, то сначала не понял, где нахожусь. Посмотрев в иллюминатор, расположенный прямо над койкой, я увидел спокойное и ласковое море, которое тянулось к горизонту, сливаясь с голубым, без единого облачка, небом. В каких-то ста метрах от катера из воды то и дело выпрыгивали коричневые с белой грудью дельфины. Залюбовавшись ими, я не заметил как в кубрике оказался Вадим Самсонов.
- Здоров, юнга! - пробасил он. - Я уже вахту отстоял… А ты все валяешься. Ладно, ладно! После такой дороги - поз-во-во-ли-тель-но! - растянув последнее слово, закончил фразу моторист. - Тут всю ночь Белов с дядей Сашей форму перекраивали… Примерил бы!
Только сейчас я заметил, что на тумбочке лежит отутюженная морская форма, поверх которой красовалась настоящая бескозырка со звездочкой и ленточкой со словами: "Черноморский флот".
Я радостно схватил бескозырку. Она оказалась великовата и свисала на уши.
- Ничего, дело поправимое, - успокоил Вадим.
Он взял газету, свернул тугую полоску и заложил кольцом между сукном и дерматиновой подкладкой флотского головного убора.
- Теперь бери…
- Как раз стала, - сияя ответил я.
Надев форму, я посмотрел на себя в зеркало, вделанное в узкую дверцу шкафа. Из грязного оборвыша я превратился в бравого матроса. "Вот бы сейчас на меня посмотрели мама, младший брат Юрка и мои школьные товарищи! Ладно! Пошлю фотографию", - подумал я, с благодарностью вспоминая Николая Белова.
- Иди, покажись братве! Миколе не терпится увидеть тебя! - легонько подталкивая меня к трапу, улыбаясь, проговорил моторист.
Я птицей взлетел на палубу и застыл у выхода из кубрика, не зная куда дальше идти. Заметив меня, Белов призывно махнул рукой. Я побежал к нему.
- С первым походом тебя, юнга! - весело приветствовал меня. Словно сговорившись, к нам поднялись на мостик остальные катерники, которых я видел вчера в кубрике. Они поворачивали меня, придирчиво разглядывая портняжное мастерство Белова и дяди Саши. И все сошлись на том, что "форма в аккурат", но вот "корочки" (то бишь, ботинки) можно безболезненно уменьшить под самый шов носка. И тогда хоть на парад можно!
- А где твои значки? - любопытно спросил кто-то.
Я сказал, что оставил на тумбочке.
- Повесить бы не мешало, - произнес все тот же моряк.
Однако, все порешили на том, что надо прикрепить к форменке только "Ворошиловского стрелка", которым гордятся даже взрослые.
Мы спустились в кубрик. С палубы послышался зычный голос: "Принимайте, братцы, борщ! А то остынет!..".
На столе появился большой эмалированный бачок с щекочущим нос запахом борща. Поочередно, начиная с командира, все наливали в миски содержимое бачка…
Рядом со мной сел высокий, сутуловатый, с длинными, как у Тараса Бульбы, и закрученными снизу русыми усами, моряк.
- Познакомься, юнга! - кивнув в сторону моего соседа, громким голосом произнес Белов. - Пока я не обучу тебя сигнальному и рулевому делу - будешь у дяди Саши помощником. А ты знаешь, что такое морской кок? Есть такая побасенка на флоте - морской кок равен сухопутному подполковнику! - Дядя Саша хмыкнул в усы.
- Значит, ты станешь майором, а в худшем случае - старшим лейтенантом, - продолжал Белов. - А если серьезно, то попробуй, скажем, в пятибалльный шторм приготовить в прыгающей на плите кастрюле вот такой борщ. Тут не только сноровка и опыт нужны, но и разные хитрости. И заметь, у каждого кока - свои…
После обеда я снова стоял на мостике рядом с Беловым. На корме командир отделения минеров Николай Грипич, тот самый моряк, который накормил меня в первый день, готовил трал к спуску на воду. Потом он вместе с помощником начали травить тонкий двойной трос с грузилом на конце. Затем минеры сбросили в море два желтых буя, которые разошлись в разные стороны, да так и застыли, придерживаемые тросами, идущими от кормовой лебедки…
- Теперь надо держать курс, заданный командиром, строго по компасу, - пояснил Белов. - Отклонишься влево или вправо, и останется на дне необнаруженная якорная мина, - посвящая меня в секреты траления, продолжал старшина. - Пойдет здесь другой наш корабль, подорвется!