Они прошли через сени и оказались в длинной сумрачной комнате. В углу сидел на лавке пленник; его обритая голова успела обрасти короткими темно-русыми волосами. Левый рукав халата был разорван, сапоги покрыты коркой грязи. Напротив него, за столом, сидел Павлин Тархов и разглядывал красную шапку, отороченную мехом степной лисы. Зеленые камушки, вставленные вместо глаз хищницы, загадочно мерцали.
Павлин встал, степенно поклонился дьяку и Яровитову, потом прошел за спину татарина и замер. Рядом с огромным стрельцом сидевший на лавке рослый Рифат оказался заморышем. Никита Авдеевич не спеша уселся за стол, указал Макару устроиться рядом и, как бы невзначай, обронил:
- Поесть-то ему дали?
- Не хочет, - пробасил стрелец.
- Э-э, - сокрушенно покачал головой дьяк, - Ты чего же от нашего хлебушка отказываешься? Не дело!
Рифат молчал и не поднимал головы. Однако по тому, как чуть дрогнули его пальцы, как напряглись плечи, Бухвостов понял: татарчонок знает русский язык. Но захочет ли он в этом признаться? Ну, не захочет и не надо!
- Голодный сидишь? - перейдя на татарский, участливо спросил дьяк. - Отвечай!
Молодой мурза молчал. Никита Авдеевич мигнул Павлину, тот сграбастал Рифата и, как котенка, поднял над лавкой.
- Прикажешь на дыбу? - Стрелец встряхнул пленника.
- Пусти! - дернулся татарин.
Он поднял голову, и дьяк увидел его лицо - юное, красивое, но какое-то безжизненно-бледное, с потухшими глазами.
- Ну вот, а прикидывался немым, - улыбнулся Макар.
- Отпусти, - махнул рукой Бухвостов, и стрелец бросил Рифата на лавку. Тот хотел вскочить, но огромная ладонь прижала его, не позволив подняться. Татарин побледнел еще больше и задышал судорожно и часто, как вытащенная на берег рыба.
- Я не слышу, не слышу, - сдавленно просипел он. - Твои люди сильно били меня. Ударили в ухо, я ничего не слышу!
- Врешь, слышишь, - подскочил к нему дьяк, ловя ускользающий взгляд пленника. - Как про дыбу заговорили, враз услышал! Огня хочешь?
- Отец выкуп даст, - дернулся Рифат, но стрелец держал крепко. - Сколько тебе нужно?
- Много, - засмеялся Никита Авдеевич. Пленник, наконец, открыл рот! - Хватит ли у него богатства, чтоб расплатиться со мной?
- Иляс-мурза очень богат, он ничего не пожалеет. Пошли к нему своего человека, я напишу отцу.
- Хорошо, хорошо, - поощрительно улыбнулся Бухвостов. - Значит, орда не будет воевать, если мурза дает выкуп за тебя? Если война, то какой же выкуп?
- Я слышал, что будет поход, - почти простонал подавленный татарин - Но отец все сделает для меня.
- Какой поход? - гнул свое дьяк. - Куда пойдет орда?
- Под Азов. - Рифат понял, что проговорился, и зло заскрипел зубами.
Бухвостов и Яровитов многозначительно переглянулись: крымчаки не двинут конницу под Азов без ведома турецкого султана. Да и не способна одна орда, без помощи турок, взять крепость. Вернее всего, они пойдут туда вместе. Но только ли под Азов, не хлынут ли степняки и янычары на Русь?
- Когда пойдут? - снова подступился к пленнику Никита Авдеевич. Но татарин снова замкнулся, и дьяк вернулся к столу. Тяжело сел и подпер голову рукой.
- Не хочешь по-хорошему? - вкрадчиво спросил Макар. - Как же тогда переговоры о выкупе?
- Деньги будут, - презрительно скривил губы успевший немного оправиться Рифат. - Посылай гонца к мурзе.
- А если не пошлем?
- Алтын-карга великий воин, - гордо выпрямился татарин. - Он заставит тебя вернуть сына.
- Ага, - зевнув, согласился Бухвостов. - Пугала баба лешего в лесу, да сама в болоте и утопла. Чего ты перед нами хорохоришься? Ты же болдырь! Всякому известно, что сына татарина и русской презирают в орде и кличут болдырем!
- Ты!.. - Рифат хотел броситься на него, однако стрелец оказался проворнее. Он поймал татарина за руки, вывернул их назад и уперся ему коленом в спину, грозя сломать хребет. Пленник взвыл от боли, глаза его яростно сверкнули.
- Вот-вот, ожил, молодец, - равнодушно глядя на него, отметил дьяк. - Не нравится правда-то, обидно слушать?
- Ты мне за все заплатишь, - брызгал слюной Рифат. Он даже не заметил, что давно говорит с Бухвостовым на русском языке.
- Дурак! - лениво процедил Никита Авдеевич. - Ты еще не знаешь, какова может быть моя плата. Могу расплатиться огнем и кнутом, могу - дыбой и каленым железом, могу - колодкой на шею и голодом. Но могу и по-другому.
Молодой мурза обмяк и теперь понуро сидел, обхватив руками голову, словно хотел заткнуть уши и больше не слышать, что говорит этот дородный пожилой русский. О Аллах, уж лучше бы они начали его пытать и предали смерти, чем заставляют сносить оскорбления.
- Знаешь, сколько татарских вельмож отложилось от орды и стало верно служить великому государю? - продолжал Бухвостов. - Со времен Мамая мурзы переходят к нам. Даже царь Борис Годунов был потомком татарского мурзы. Что тебе орда? Рано или поздно ей придет погибель, а Русь была и будет стоять! Охота пресмыкаться перед ханом и турками? Ты же больше чем наполовину русский, чего тебе за магометанскую веру держаться? Пять раз намаз совершать, вина не пить, закон шариата соблюдать. Скажешь, зато можно иметь четыре жены? Ну и что? Отец твой с одной живет. Мы и тебе тут славную невесту найдем, а девок дворовых и так сколько хочешь, гуляй гоголем, пока сила есть. Вот давай и поговорим о другой моей плате: за все заплачу тебе сохранением жизни и почетом. Свободу дам, а государь за службу деревеньку пожалует.
Рифат смотрел на него со смешанным чувством недоверия и страха: никак не мог уловить, куда клонит хитрый русский. То он пугает огнем и дыбой, а то заводит речь о мурзах, перебежавших из орды на Москву, и обещает женить. Зачем его украли? Зачем везли через море и через всю огромную страну на далекий север? Дома отец и мать хотели найти ему русскую жену, а здесь того же хочет важный бородатый урус? Зачем, что ему от него на самом деле надо? Узнать, куда и когда пойдет в поход орда? И кто тот человек, что сидит рядом с пожилым урусом? Он значительно моложе, и у него лицо бывалого воина. В этом Рифат не мог ошибиться. Но почему второй урус почти все время молчит?
- Чего тебе от меня нужно? - прошептал сбитый с толку татарин. - Я же предложил тебе выкуп!
- У вас там все одно междоусобица, - словно не слыша его, говорил дьяк. - Ногайская орда к себе тянет, Белгородская - к себе, а Каменецкая давно на хана волком смотрит. Только и ждут, чтобы отложиться от Гирея. А если ты вернешься, людишки Азис-мурзы тебя прирежут! Не любит он твоего отца, да и тебе веры не будет. Вот и выбирай, что лучше.
- Чего тебе нужно? - выкрикнул Рифат.
- Заплатить за все хочу, - добродушно ответил Никита Авдеевич. - Свободой и хорошей женой, почетом и богатством.
- Ты считаешь меня дураком? - криво усмехнулся пленник.
- Нет, не считаю. Крестись, и все будет, как я обещал.
- Никогда! Лучше смерть!
- Ну, лучше, так лучше, - спокойно согласился дьяк. - В поруб его!
Павлин вмиг скрутил татарина и поволок к дверям. Вот его тяжелые шаги раздались уже в коридоре, бухнула дверь. Никита Авдеевич встал и подошел к оконцу. Стрелец волок пленника к земляной яме, внутри которой был осиновый сруб, как в глубоком колодце. Сверху яму закрывала тяжелая крышка из бревен. Это и был поруб.
Откуда ни возьмись, вывернулся горбун Антипа и начал корчить зверские рожи, дразня татарина. То показывал ему сложенную "свиным ухом" полу кафтана, то высовывал язык, то пальцами подтягивал к вискам глаза, изображая степняка.
- Уйди, шайтан! - хрипел Рифат. - Убью!
- Сам раньше сдохнешь, - прыгал вокруг Антипа. - Посиди-ка у хозяина в порубе, свиное рыло!
- Я тебя зарежу, - уже из ямы глухо донесся голос молодого мурзы.
Но тут опустили крышку, и стало тихо. Караульный стрелец уселся на край сруба и принялся старательно вырезать ложку из липовой чурки.
- Пусть остынет маленько. - Никита Авдеевич обернулся к Макару: - Давать только воду и хлеб.
- Созреет ли? - с сомнением спросил Яровитов. Бухвостов помолчал, собираясь с мыслями, потом тихо
сказал:
- Боюсь загадывать. Если мы удержим сына и перетянем его на свою сторону, Алтын-карга может отложиться от хана и уйти под нашу руку! А это не одна сотня сабель уйдет от Гирея.
- Уж не надеешься ли ты, Никита Авдеевич, всю орду растащить?
- Эк, хватил! Ослабить ее - и то дело. Но нам дороже другое: не надо, чтобы Иляс-мурза от Гирея уходил!
- Как так? - не понял Макар.
- Просто, - развел руками Бухвостов. - Через сынка хочу родителя заарканить! Старый мурза много знает, о лучшем соглядатае в Крыму и мечтать нечего.
- Ну, - только и смог вымолвить пораженный Яровитов.
- А ты не нукай, лучше готовься в дорогу. К Алтын-карге тебе ехать…
* * *
Рифат просидел в порубе трое суток, показавшихся ему томительно долгими неделями. Пленнику давали только воду и хлеб, но он понял, что убивать его не собираются: зачем лишать жизни узника, за которого можно взять деньги? По мнению Рифата, пожилой урус просто набивал цену.
Сидеть в земляной яме оказалось несладко: холод пробирал до костей, давила на уши гробовая тишина, изредка нарушаемая непонятными шорохами и слабым потрескиванием, угнетала темнота, и временами возникало ощущение, что ты навсегда ослеп и больше не увидишь солнца. Повернуться было нельзя - со всех сторон плотно пригнанные друг к другу толстые бревна: ни сесть, ни лечь, даже спать приходилось почти стоя. А под ногами хлюпала противная жирная грязь. Тонкие сапоги быстро раскисли, и вскоре Рифат месил грязь босиком. Он быстро потерял счет времени и даже не пытался определить, сколько уже находится в темном бревенчатом погребе. Крышка открывалась нерегулярно, и смутный квадратик света наверху был не больше детской ладошки. Что там, на воле: день, утро, вечер? Молодой мурза отвязывал от веревки кувшин с водой и хлеб, жадно ел, потом привязывал пустой кувшин и дергал за веревку. Глухо бухала крышка, и опять тишина.
Первая же попытка оставить у себя кувшин, чтобы использовать черепки для подкопа была пресечена сторожами очень просто: ему не давали воды до тех пор, пока он не вернул посуду. Тогда Рифат попробовал разгребать земляной пол руками, но наткнулся на камни, в кровь исцарапал руки и отказался от мысли о побеге. Да и куда бежать?
Завладевшая им поначалу мысль о смерти постепенно отступила. Одно дело умереть в бою, когда кровь буйно ударяет, в голову и ярость слепит глаза, - короткий взмах чужой сабли или посвист стрелы, и ты уже в раю. Под пыткой тоже проще умереть - там поддержат ненависть к врагам и упрямство. Но совсем по-другому смерть виделась здесь, в темной холодной яме, где тебя никто не видит и не слышит, сколько бы ты ни надрывался в отчаянном крике. Рифат уже пробовал кричать, но ничего не добился: то ли его не слышали, то ли не обращали внимания на вопли пленника. Разве почетна смерть в деревянной ловушке? Несмываемый позор падет на весь древний род Иляс-мурзы, если его сын сдохнет в грязи, среди собственных нечистот, добровольно отказавшись от жизни. Нет, уж лучше слушать уговоры пожилого уруса и полной грудью вдыхать свежий воздух, чем заживо гнить в огромном и страшном подземельном гробу.
Временами узник проваливался в забытье, которое нельзя было назвать сном. Он садился на корточки, утыкался носом в колени, но тут же вздрагивал и поднимал голову: ему чудились чьи-то голоса, ржание коней, плеск волн и разбойный казачий посвист. Убедившись, что все это только плод его воспаленного воображение, он снова пытался заснуть, чтобы через несколько минут опять вздрогнуть и уставиться расширенными глазами в черную темноту поруба.
Страшила неизвестность, сердце томительно сжималось от жалости к самому себе, на глаза наворачивались слезы и горячими солеными каплями падали на грязные руки. Самое ужасное - он вряд ли сможет отомстить обидчикам. Голыми руками ничего не сделаешь, а где взять оружие? Разве справиться без сабли с похожим на медведя урусом, который, как сказочный богатырь, играючи поднимает человека одной рукой? Да он просто раздавит его, как букашку, или переломает все ребра ударом могучего кулака.
Потом начала наваливаться апатия - ничего больше не хотелось, и только где-то на самом дне души еще теплилась надежда, что отец все-таки найдет его и поможет выбраться на волю. Но вскоре и этот слабый огонек, хоть как-то поддерживавший его, совсем потух, оставив лишь горький пепел разочарований. Как старый мурза отыщет сына?
Пытаясь вспомнить, что с ним произошло, Рифат с ужасом обнаружил, что не может связно восстановить все события трагической ночи. Он вошел в комнату, где ждала новая русская рабыня, увидел очень красивую девушку, сделал шаг к ней, и тут раздался жуткий треск. Кажется, разлетелась на части решетка окна, а потом словно пушечное ядро ударило в голову, бросив в мрак беспамятства. Потом духота, топот копыт и неясные голоса, а окончательно он пришел в себя уже в море. Хлопал парус, полуголые гребцы налегали на весла, помогая ветру гнать ладью к неизвестным берегам. Над морем раскинулся темный полог ночи с яркими точками звезд, но была ли эта ночь еще той, в которую с ним приключилось несчастье? Тогда, качаясь на волнах, он понял, что ему придется испить до дна горькую чашу плена.
Он успокаивался мыслью, что русские не имеют невольничьих рынков и не торгуют рабами, - это Рифат знал точно. Значит, его украли ради выкупа, и он скоро будет дома. Но все случилось иначе: его увозили все дальше и дальше. Сначала в Азов, где с ним говорил казачий есаул, расспрашивавший о намерениях хана Гирея. А откуда Рифату знать, что замышляет хан? Молодой мурза только смеялся в ответ на все вопросы - тогда в нем еще жила надежда и оставались силы быть гордым.
Из разговоров караульных казаков Рифат узнал, что его скоро повезут еще дальше, и сердце тревожно заныло. Но кто будет спрашивать у пленника, чего он хочет и чего не хочет? Наследника Алтын-карги привязали к седлу и погнали коня на север. Вот куда, в конце концов, привела дальняя дорога: в тайную подземную тюрьму пожилого уруса. Выйдет он когда-нибудь отсюда, или его сгноят здесь заживо?
Неожиданно наверху загремела сдвинутая тяжелая крышка, и вниз упал толстый канат с широкой петлей на конце. Неужели узника решили поднять на поверхность? Мелькнула мысль: а не накинуть ли эту петлю на шею, и пусть тянут, - но руки сами вцепились в канат и пропустили его под мышками. К тому же петля оказалась не скользящей, а закрепленной намертво. Когда голова Рифата показалась над краем поруба, молодой мурза вскрикнул и зажмурился: солнечный свет больно резанул по глазам.
- Ба, уже успел ворогушу нажить, - увидев обметанные лихорадкой губы Рифата, засмеялся похожий на медведя русский. Легко прихватив пленника, он вскинул его на плечо и понес к приземистому деревянному домику, из трубы которого валил едкий дым.
Там молодого мурзу приняли два крепких мужика. Они были почти голые, если не считать набедренных повязок из холстины и болтавшихся на жилистых шеях нательных крестов. Под присмотром стрельца мужики быстро раздели Рифата, подхватили под руки и повели в жарко натопленную мыльню. Татарин не сопротивлялся. Банщики уложили его вниз животом на широкую, гладко оструганную деревянную лавку, окатили теплой водой из ушата и поддали пару.
Рифату показалось, что его легкие сейчас лопнут от нестерпимого жара. Белый, впитавший запахи трав пар шипящей струей ударил в низкий потолок и мягким облаком начал оседать вниз. Молодой мурза хотел вскочить, но сильные руки прижали его к лавке, и по спине начали быстро бить вениками, охаживая то ноги, то плечи, то промёрзшие насквозь в порубе бока.
- Ух!.. Наддай!.. Еще немного! - азартно выкрикивали банщики.
Перевернув пленника, они принялись за его грудь. Как ни странно, Рифат почувствовал сладкую истому, будто его чудесным образом возвращали к жизни, изгоняя из тела даже само воспоминание о мрачном и сыром подземелье. Дышать стало несравненно легче, мышцы вновь наполнялись упругой силой, а застилавший мозги туман начал понемногу рассеиваться.
Еще раз окатив татарина водой, мужики подняли его и вывели в предбанник. Усадили на лавку и принялись растирать жесткой холстиной. Рядом, лукаво усмехаясь, мерно прохаживался огромный стрелец. Его голова почти касалась потолка. Он зачерпнул деревянным резным ковшом из стоявшей в углу кадки желтоватой жидкости и протянул ковш Рифату.
- Пей!
Молодой мурза принюхался. Пахло хлебом и медом. Кажется, это не отрава, и он припал губами к краю ковша. Напиток оказался сладковатым, немного непривычным на вкус, но довольно приятным. Неужели тюремщики решили сменить гнев на милость? Что же дальше?
Увидев поданную ему русскую одежду, Рифат замотал головой:
- Я не надену!
- Голый хочешь ходить? - усмехнулся стрелец. - Надевай, не кобенься. На твоих портках пуд грязи. А вот и шапка!
Татарин быстро выхватил из его рук красную шапку, отороченную мехом степной лисы, и немедленно натянул на голову.
- Во, как обрадовался, - удивился один из банщиков.
С его помощью молодой мурза нехотя надел непривычные рубаху и штаны, влез в кафтан. Все оказалось впору, словно шили специально на него. Сапоги дали татарские, из хорошей желтой кожи.
- Пошли. - Стрелец взял его под руку и вывел на улицу. Пленник ожидал, что его опять бросят в поруб. По крайней мере, сам он поступил бы именно так: дал бы узнику немного передохнуть и снова окунул его в мрак и ледяной холод, чтобы побыстрее сломать и выжать крупный выкуп. Но, вопреки ожиданиям, Павлин повел его к дому. Они вошли в ту же комнату, где проходил первый допрос. О Аллах, когда же это было, сколько дней или недель назад?
Сегодня комната выглядела иначе: горели свечи, на полу лежал пушистый ковер, у стола стояли три кресла с мягкими кожаными подушками сидений. Сам стол покрыт вышитой скатертью, и на ней расставлены блюда и ковши. Ноздри сразу защекотал соблазнительный запах жареного мяса и солений, копченостей и приправ. В углу, мирно беседуя, сидели на лавке двое русских, пожилой и молодой, - те самые, что говорили с ним раньше.
- А-а, вот и гость дорогой, - улыбнулся пожилой, словно только что заметил узника. - Пожалуй к столу.
Решив ничему не удивляться, молодой мурза покорно сел в предложенное ему кресло. За спиной у него встал огромный стрелец. Русские тоже сели и начали радушно угощать татарина, предлагая ему отведать исходящей янтарным жиром стерляди, жареного петуха, соленых грибочков и молодой телятки.