Постепенно раны начали затягиваться, и казак почувствовал себя лучше: перестало знобить по ночам, исчезла надоедливая боль в голове, а на рассеченных плетью ребрах остались только длинные, покрывшиеся розоватой корочкой царапины. Убедившись, что движения не причиняют боли, он принялся ежедневно мучить себя физическими упражнениями: приседал, отжимался от пола, пытался порвать тянувшуюся от ноги цепь. Потом начинал биться с воображаемым противником на кулаках или на саблях, отражая невидимые удары. Это помогало скоротать медленно тянувшееся время. А оно текло как патока: день казался долгим, а ночь - нескончаемой. Тимофей беспокойно ворочался на соломенной подстилке, гремел цепью и с нетерпением ждал рассвета - при солнечном свете было как-то веселее.
Чтобы не забыть звук человеческого голоса, Тимофей пел песни и разговаривал сам с собой, но тихонько, опасаясь, как бы не услышала стража. Временами он подолгу сидел в углу, мысленно уносясь далеко от Крыма, в ставший родным домом монастырь отца Зосимы. Представлял, как старец читает арабские книги, как братия гонит коней на водопой, как служат молебен в маленькой деревянной церквушке. В такие минуты у него крепла уверенность, что Бог его не оставит и стены темницы раздвинутся. Но проходили день за днем, одна темная ночь сменяла другую, а Тимофей по-прежнему волочил по каменным плитам гремевшую цепь и получал похлебку в глиняной миске. Ничто не менялось в раз и навсегда заведенном порядке ханской тюрьмы. Наверное, в башне сидели и другие узники, но казак ничего не знал о них. В его каменный мешок не долетали никакие звуки, кроме шагов караульного за дверью.
Неожиданно его навестил сотник Ахмет - он влетел в каземат, щелкая по голенищу сапога длинной плетью, но благоразумно остановился у дверей. За его спиной торчал молчаливый надзиратель.
- Сидишь? - заорал сотник. - Собака на цепи! Тимофей встал, прислонился плечом к стене и ждал, что последует дальше.
- Думаешь, легко отделался? - брызгал слюной сотник, но не двигался с места. - Погоди, дойдут и до тебя руки!
В этот момент его кто-то окликнул из коридора, и Ахмет так же внезапно исчез, как и появился. Тюремщик закрыл дверь и лязгнул засовом. Головин ждал, что Ахмет вернется, но тот больше не пришел. И опять потянулись однообразные дни.
Примерно через неделю после появления Ахмета в каземат вдруг заявился сам Азис-мурза.
"Ну, сейчас начнется, - напрягся Тимофей, увидев начальника ханской стражи. - Держись, казаче, теперь между жизнью и смертью даже блоха не проскочит".
Однако мурза повел себя странно: он, как и сотник, остановился у двери и пропустил вперед старичка в большом тюрбане и засаленном халате. Подслеповато щурясь, старикан начал внимательно разглядывать узника, словно ощупывая его слезящимися глазами.
- Якши? - самодовольно усмехнулся Азис-мурза.
- Чок якши, - прищелкнул языком старик.
Они немного пошептались и ушли. Казак вновь остался один на один со своими мыслями: кто приходил к нему вместе с мурзой, о чем они шептались? И чего теперь ждать?
Ждать пришлось недолго. Утром следующего дня в башне послышался топот многих ног, и в каземат ввалилось несколько стражников с деревянными рогатками. За их спинами прятался похожий на борца мускулистый бритоголовый татарин. В руках он держал свернутый кольцом аркан.
Как копья, выставив перед собой рогатки, стражники двинулись на Тимофея, намереваясь загнать его в угол. Казак метнулся в сторону, но проклятая цепь помешала - один из татар быстро наступил на нее ногой, прижав к плитам пола. Через несколько минут рогатки, захватив руки и шею казака, пригвоздили его к стене. И тогда вперед выступил бритоголовый: он ловко накинул аркан на шею узника, связал его и повалил. Появился кузнец, расклепал кольцо кандалов на ноге Головина, но зато надел ему браслеты на запястья и лодыжки. Несколько ударов молотка - и Тимофей забренчал новыми цепями.
Не снимая петли аркана, с шеи казака, бритоголовый потянул его к выходу. Возбужденные короткой схваткой стражники подталкивали сзади рогатками, заставляя быстрее переставлять ноги. Когда вышли во двор, Тимофей увидел начальника ханской стражи: мурза вскочил на подведенного слугой коня и в сопровождении охраны выехал за ворота. Значит, допрашивать узника он не собирается? Неужели предстоит новая встреча с кривоногим Ахметом или озлобленным Алтын-каргой?
Подкатила повозка, и Головина бросили в нее. На козлах сидел пожилой татарин с круглыми плечами, а по бокам пристроились конные стражники, вооруженные копьями. Откуда ни возьмись, появился давешний старичок, приходивший вместе с Азис-мурзой. Он осмотрел повозку, похлопал лошадей по крупам и махнул сухонькой ладошкой:
- Трогай, Мустафа!
Кучер хлестнул лошадей. Ворота распахнулись, и вскоре колеса уже поднимали тонкую дорожную пыль. Рядом скакали стражники. Казак попробовал приподняться, чтобы поглядеть, куда его везут, но один из конных кольнул его копьем:
- Лежи, урус-шайтан!
Правивший конями Мустафа негромко затянул заунывную песню без слов. Гулко стучали копыта, скрипели колеса повозки. Высоко в небе стояло солнце. Пахло сухой пылью и терпким конским потом…
Ехали весь день. Переночевали в каком-то маленьком селении и рано утром вновь отправились в путь. Тимофей прислушивался к разговорам между татарами, но стражники и кучер обменивались лишь ничего не значащими фразами. На ужин узнику дали лепешку и кусок холодной баранины. То же самое он получил и на завтрак. Уже хорошо, что не морили голодом. Но куда все-таки его везут?
Это стало ясно после полудня. Дорога делала петлю, вползая на пригорок, и казак увидел раскинувшийся у моря город.
- Кафа! - Мустафа обернулся и подмигнул пленнику.
Кафа?! Красивое и непонятное слово, обозначающее название города, проклинаемого половиной христианского мира наравне с печально знаменитым Бадестаном в Алжире, - там располагались самые большие невольничьи рынки. Сколько слез и крови видели площади Кафы? Сколько слышали они стонов и страшных клятв? Сколько золота и невольников прошло через руки работорговцев, со всех сторон стекавшихся сюда? Сколько еще лет или веков должно миновать, чтобы люди перестали проклинать этот город?
Повозка миновала лабиринт тесных грязных улочек и вкатила на площадку, с трех сторон зажатую низкими каменными домами, разделенными на тесные клетушки. Это была невольничья тюрьма. Конвоиры вытащили Тимофея из телеги и впихнули в одну из клетушек. Весело переговариваясь, стражники направились к своим лошадям. Татары были довольны: опасный пленник доставлен по назначению без происшествий. Что с ним будет дальше, их совершенно не интересовало.
Головин подпрыгнул, уцепился за прутья решетки маленького окошка над дверью и выглянул на улицу.
Неподалеку стоял Мустафа, поправляя упряжь лошадей. Из-за угла тюрьмы вышел другой татарин и заговорил с ним. До узника доносились только обрывки фраз.
- Привезли? - поинтересовался подошедший. Мустафа утвердительно кивнул и показал на клетушку, в которой заперли казака. И сам спросил о чем-то.
- … Завтра, - долетело до Тимофея.
Из соседних битком набитых камер слышался звон кандалов, стоны, детский плач. Неожиданно в стоявшей напротив тюрьме-казарме затянули песню, высокими голосами выводя старый, хорошо знакомый мотив:
А в долине бубны бьют, на зарез полет ведут,
Возле шеи аркан вьется, по ногам цепочка бьется…
И словно накликали беду, пропев оказавшиеся пророческими слова: прибежали вооруженные татары, начали вытаскивать из камер ослабевших полоняников и тут же перерезали им горло - все равно их никто не купит, стоит ли зря кормить, если уже не товар? Жизнь человека иной веры, захваченного при набеге в полон, и не сумевшего сохранить силы за время перехода до Кафы, ценилась очень дешево, - вернее, не имела никакой цены!
Тимофей завыл, как лютый зверь, пытаясь разорвать цепи, выбить дверь, броситься на ненавистных работорговцев, грызть их зубами, душить, сворачивать ударом кулака скулы, дробить носы и ребра. Но цепи и каменный мешок держали крепко…
Вскоре все было кончено. Один из надсмотрщиков, весь, как мясник, забрызганный кровью, подошел к двери камеры, в которой сидел казак, и глумливо засмеялся:
- Заткнись! А то и тебя прирежем.
Головин уцепился за решетку и выглянул в оконце. Татарин испуганно отшатнулся, увидев его смертельно побелевшее от ярости лицо с расширенными, ставшими черными от гнева глазами.
- Я возьму твою жизнь, - неожиданно спокойно сказал казак. - У тебя нет права жить!
- Сумасшедший. - Оправившись от неожиданности, надсмотрщик презрительно сплюнул. Двое его приятелей уже заканчивали грузить на арбу трупы.
- Вы все умрете! - повторил казак. - Все!
- Немой заговорил? - Рядом с надсмотрщиком появился уже знакомый старик в грязном тюрбане.
- Хозяин, позволь проучить его, - поклонился надсмотрщик.
- Его накажет сама судьба, - важно ответил работорговец. - Не смейте трогать уруса, у него не все в порядке здесь. - Он покрутил тонким пальцем у виска и ушел. Надсмотрщик побежал за ним следом.
Тимофей до боли стиснул зубы и забился в угол. Чего бы ему это ни стоило, он должен привести свою угрозу в исполнение. Однако проще пригрозить, чем расправиться с убийцами. И все же он попытается. Вспомнилось, как ослабли ноги и подкатила к горлу тошнота, когда увидел в степной балке порезанный полон. И тут, прямо на его глазах, случилось то же самое. Если он не отомстит, то и сам не сможет жить!
Незаметно опустилась ночь. Головин провалился в забытье, но короткий тревожный сон не принес желанного облегчения. Привиделось, будто стоит он на монастырском дворе, держа за руку девушку из дворца Алтын-карги. И отец Зосима подает им зажженные свечи, готовясь совершить обряд венчания. Но кто-то, прячась за его спиной, задувает маленькие огоньки, а поймать проказника не удается…
На рассвете захлопали двери клетушек, защелкали бичи надсмотрщиков, вновь заплакали дети и в голос завыли женщины: полон погнали на рыночную площадь. К Тимофею ввалились сразу четверо. Действовали уже знакомым способом: прижали деревянными рогатками и накинули на шею петлю аркана. Вывели во двор и потащили за угол - невольничий рынок раскинулся совсем рядом, прямо за тюрьмой.
Казак хмуро окинул взглядом заполненную народом небольшую площадь с каменным возвышением посередине. В центре его торчал потемневший столб с железными кольцами, к которым привязывали рабов.
- Иди, иди, - дернул за веревку надсмотрщик. - Скоро твоя очередь.
Торг уже начался. К столбу вытаскивали молодых девушек и матерей с детьми, мужчин и мальчиков. Работорговцы азартно торговались, не слушая распоряжавшегося торгами Сеида, старавшегося перекрыть тонким голоском гомон возбужденной толпы. Поодаль, равнодушно взирая на происходящее, стояли несколько стражников.
- Клянусь Аллахом, это низкая цена, - прижимал руки к груди сморщенный Сеид. - Себе в убыток отдаю.
Получив деньги, он передавал их Мустафе, а тот немедленно шел к сидевшему в углу площади сборщику налогов, чтобы отсчитать положенную ханской казне долю.
- Прекрасный раб! Молодой, сильный, здоровый!
Тимофея втащили на возвышение и поставили у столба, обмотав арканом, чтобы пленник не мог даже пошевелиться. Казак криво усмехнулся: это они о нем - "раб"? То-то накинули удавку на шею и надели кандалы, чтобы назвать рабом.
- Он может долго работать, не зная усталости, - продолжал расхваливать "товар" работорговец. - Сильнее его только бык или лошадь.
- Ты взял раба в набеге? - неожиданно спросил один из купцов. - Почему на нем татарская одежда?
- Почему он с арканом на шее? - выкрикнул другой. - Наверно, буйный?
- Может быть, ты хочешь продать нам урус-шайтана? - подозрительно спросил третий, и собравшаяся толпа возбужденно загудела. Казаков никто покупать не хотел - это все равно, что купить собственную смерть! Они убивали хозяев и упорно уходили в бега, терпели любые мучения, но не подчинялись. Кому нужен такой раб? Это же выброшенные деньги!
Сеид затравленно озирался, не зная, что ответить, а работорговцы продолжали выкрикивать:
- Как ты докажешь его силу?
- Ты проверил у него зубы, Сеид? Или побоялся, что он откусит тебе палец?
Неожиданно вперед протиснулся толстяк в дорогом халате. Легко раздвинув толпу животом, он оказался прямо перед Сеидом и спросил на турецком языке:
- Он действительно так силен и вынослив, как ты говоришь?
- Это истинная правда, клянусь Аллахом, - поклонился работорговец.
- Тихо! - Толстый турок обернулся к расшумевшимся купцам. - Не мешайте, если не хотите сами купить. Я возьму его за половину названной тобой цены.
- За такой товар? - возмущенно всплеснул руками Сеид. - У тебя нет стыда, Джафар!
Подбадриваемые выкриками развеселившихся работорговцев, они начали ожесточенно торговаться. Жирный турок упрямо сбивал цену, а маленький сморщенный Сеид никак не хотел уступать. Наконец они ударили по рукам, и толстый Джафар опустил на ладонь Сеида кошелек с монетами.
- Эй! - Турок подозвал слуг. - Забирайте раба!
- Подожди, - остановил его работорговец. - Ты хочешь взять его вместе с цепями? Тогда заплати за них.
- Это справедливо, - поддержал Сеида один из купцов. - Железо тоже стоит денег.
- Машаллах! - удивился Джафар. - Где это видано? Ну ладно, пусть железо напоминает тебе о собственной жадности. Снимите кандалы!
Быстро прибежал кузнец. Тимофея отвязали от столба, заставили спуститься с возвышения на землю и начали снимать оковы. Рядом, держа наготове веревки, стояли слуги Джафара - два рослых турка. Тем временем к столбу вытащили нового пленника, и все внимание работорговцев обратилось на него. Кузнец уже расклепал браслеты на ногах и принялся за наручники. Головин вел себя смирно, но как только его руки стали свободны, внезапно нанес сильный удар в живот турку, который готовился стянуть ему запястья веревкой.
Тело тоже может стать страшным оружием - так любил говорить своим ученикам монах Сильвестр, обучая их премудростям рукопашного боя. Жилистый и поджарый, он не раз поражал отроков своим умением: играючи перебивал ударом стопы толстые слеги, руками ломал подковы, с завязанными глазами точно попадал кулаком в болтавшийся на веревке глиняный кувшин, на лету пробивал пальцами подброшенные тыквы и не боялся безоружным выйти против нескольких вооруженных противников, даже конных.
"Безоружный, но умелый все может, - бывало, посмеивался Сильвестр, показывая учеником испытанные веками приемы. - И конного спешит, и оружие добудет, и сам на коня сядет. Потейте, отроки, кулак ещё не раз выручит!"
Не ожидавший нападения турок мгновенно сложился пополам и осел на землю, но тут же завалился на бок и затих. Кузнеца Тимофей просто оттолкнул, а сам резко отпрыгнул в сторону. Еще никто не успел понять, что произошло, а он уже сбил с ног одного из стражников и выхватил у него из ножен акинак - тяжелую саблю с загнутым расширяющимся концом. Второй стражник получил удар ногой в лицо и рухнул рядом с первым. Ну, кто здесь недавно с презрением называл казака рабом?
Вскочив на возвышение, Тимофей взмахнул саблей. Тонко свистнула остро заточенная сталь, и обещанная смерть нашла надсмотрщика: тело упало на прокаленные солнцем камни, а окровавленная отсеченная голова отлетела и бухнулась на колени одного из работорговцев.
Сеид тонко завизжал, как слепой, выставил перед собой руки и шустро кинулся в толпу. Чинно сидевшие вокруг купцы вскочили и бестолково заметались, не зная, где спрятаться от бешеного урус-шайтана. О, Аллах, зачем только этот дурак Джафар позволил снять с него цепи?
А Тимофей уже достал второго убийцу, насквозь проткнув его клинком. Третий кинулся наутек, но казак в два прыжка настиг его и одним ударом надвое развалил бритую голову. В мановение ока вокруг Тимофея образовалось пустое пространство: никто не хотел рисковать жизнью, подставлять шею под сверкавшую в руке урус-шайтана саблю. Казак понял, что внушает татарам почти суеверный ужас, и смело двинулся вперед - он решил прорваться к морю и захватить лодку. Но к морю пешком не добежать, поэтому в первую очередь надо добыть коня.
На выходе с площади образовалась давка. Работорговцы стремились поскорее оказаться подальше и ломились, напирая на стражников, которые расталкивали их, чтобы добраться до русского и убить его. Наконец им удалось продраться через толпу испуганных купцов. Лучники быстро выдернули из колчанов стрелы и положили на тетиву. Луки натянулись. До уруса не больше трех десятков шагов, а на таком расстоянии только слепой не всадит в цель стрелу.
Тимофей замедлил шаг: напротив него выстроились в ряд семь лучников. Татары - меткие стрелки, и спрятаться от их стрел здесь просто некуда. И увернуться не успеешь, они могут спустить тетиву не разом, а по очереди, учитывая промахи выстреливших раньше. И нет щита, чтобы прикрыть голову и грудь. Неужели конец? Он сумел отомстить за вчерашнюю резню, но и сам ляжет на площади невольничьего рынка. Наверно, пора проглотить сбереженный им знак тайного братства? Казак языком вытащил из-за щеки маленький золотой цветок, но тут совершенно неожиданно между натянувшими луки стражниками и сжимавшим саблю русским бросился толстый Джафар.
Широко раскинув руки, жирный турок встал грудью перед лучниками, закрыв собой урус-шайтана. Лицо Джафара было смертельно бледным, пот струйками стекал по вискам, двойной подбородок мелко дрожал.
- Нет! Нет! Стойте! - закричал он срывающимся голосом.
- Он помешался, - пробормотал кто-то из работорговцев, сгрудившихся за спинами стражников.
- Отойди! - заорал старший стражник. - Он убьет тебя!
- Нет! - с решимостью обреченного завопил Джафар. Опустив одну руку, он выдернул из-за пояса большой кошелек. - Живым! Возьмите его живым! Я дам три золотых!
Натянутые тетивы немного ослабли. Три золотых - хорошие деньги!
- Четыре золотых! - Джафар встряхнул кошелек, и звон золота заставил натянутые луки опуститься.
Турок тут же юркнул за спины стражников, торопливо прикрывшихся щитами. Но идти на сближение с русским им все равно не хотелось, даже за четыре золотых. Зачем покойнику деньги?
- Арканы! - скомандовал старший.
Петлю первого аркана казак ловко рассек саблей на лету, от второй петли увернулся, а третья упала на землю. Но тут же в воздухе вновь зашелестели веревки: сзади бросил аркан уцелевший слуга Джафара, с крыши тюрьмы Тимофея пытались заарканить успевшие забраться туда подручные Сеида, еще четыре аркана бросили стражники.
Головин вертелся юлой, но одна петля уже захлестнулась на правой руке, сжимавшей саблю, а вторая упала на плечи. Он сумел скинуть ее, но набежали стражники, ударили древками копий в живот и по ногам, а за конец захлестнувшего правую руку аркана, что было сил, рванули сразу двое татар, бросив казака на землю.
- Живым! Живым! - топая ногами, истошно орал Джафар - Вяжите его! Крепче вяжите!