Преисполнившись светлых чувств, де Голль толкнул тяжелую дубовую дверь и очутился в просторном, высоком помещении. Слева от входа располагалась стойка трактирщика, за которой сейчас стоял сам хозяин заведения - огромный носатый нормандец. Как его настоящее имя, не знал, пожалуй, никто, даже отец Жозеф. Но отчего-то к этому верзиле приклеилось добродушное прозвище "дядюшка Жиро". Хотя, если взглянуть на его физиономию, вряд ли у кого повернулся бы язык обратиться к нему таким образом. Шкафообразная фигура гармонично дополнялась длинными мускулистыми руками с ладонями, похожими на лопаты. Фигуру венчала круглая лысая голова с такой зверской физиономией, что ей позавидовал бы сам Однорукий Блез - гроза тулонских предместий, за которым вот уже два года безуспешно гонялся прево с помощниками.
Справа, напротив стойки, жарко горел огромный очаг, над которым на кованом железном вертеле жарился целый кабан. По всему залу стояли длинные столы для посетителей. Народу в трактире набралось изрядно. Одна компания - ремесленники с подмастерьями - уже успела нагрузиться вином и пивом и теперь рыскала глазами по сторонам явно в поисках приключений. В дальнем углу мрачно веселились какие-то темные личности. Весь стол у них был заставлен пивными кружками, а посередине стояло блюдо с горкой печеных бараньих ребер.
Посередине находился стол для почтенной и уважаемой публики, и за ним сейчас сидел молодой человек в плаще королевского мушкетера и с характерной внешностью гасконца. На другом конце стола уселись четверо небритых типов в дорожной одежде, при шпагах и пистолетах. Де Голль невольно задержал на них взгляд - странная компания, не похожи на служивых людей, хотя кто их знает: может, это чьи-то курьеры или даже le chasseure - вольные охотники, свирепые, без жалости и чести, выслеживающие за мзду беглых каторжников, должников или просто неугодных кому-то людей. Компания лихо расправлялась со здоровенным румяным гусем, обложенным печеными яблоками, репой и морковью, обильно запивая трапезу вином прямо из бутылок. Их уже скопилось на столе больше дюжины.
"Ох, не к добру господа надираются!" - отметил про себя Анри, присаживаясь за стол с другого конца. К нему тут же подскочила смазливая девчонка в чепчике, широкой юбке и кофте с глубоким вырезом.
- Месье желает поужинать?
- Д-да, пожалуй… - решился де Голль. - Неси-ка сюда кабаний бок, да позажаристей, печеной репы в сметане и бутылочку анжуйского красного!
Девчонка, блудливо стрельнув глазками, убежала, а Анри снова принялся исподволь разглядывать подозрительную компанию напротив.
Они наконец разделались с гусем и теперь нарочито медленно тянули вино - каждый из своей бутылки, а сами цепко оглядывали посетителей трактира.
Когда же один из четверки уперся взглядом в де Голля, лейтенанта как молнией поразило: "Никакие они не вольные охотники - самые настоящие ночные бриганды, налетчики!"
Бандит меж тем внимательно, не слишком скрываясь, изучил богатый наряд де Голля и нахально подмигнул. Анри демонстративно отвернулся, жалея, что не взял с собой шпаги, а только короткий кинжал под колетом. В этот момент вновь появилась смазливая служанка, быстро протерла столешницу перед лейтенантом собственным передником и выставила блюда с мясом и репой.
- А где вино? - удивился Анри.
- Анжуйское закончилось, месье, - бойко затараторила девчонка. - Вон те господа все выпили! - кивнула на разбойничью команду. - Хозяин послал Жака в погреб с корзиной. Жак сильный, принесет сразу пару дюжин… Выпейте пока пива?
- Пожалуй, я не стану смешивать напитки. Принеси-ка мне лучше глинтвейну.
- С лимоном, месье?
- Конечно!
Голод не тетка. Анри успел достаточно проголодаться, чтобы приступить к еде немедленно. Мясо оказалось отменным, а появившаяся спустя пару минут кружка с горячим глинтвейном и вовсе вернула лейтенанту хорошее настроение. Он так увлекся трапезой, что не заметил ни появления на столе бутылки с вином, ни изменения ситуации за столом - что хуже.
А события между тем развивались стремительно. Один из подвыпивших бандитов вдруг громко произнес в сторону мушкетера:
- Я понял, почему в трактире стоит такая вонь, господа! Эти скотоводы-гасконцы нигде не расстаются со своим любимым овечьим дерьмом…
И тут же получил в ответ бутылкой в лоб.
Оглушенный разбойник еще заваливался навзничь со скамьи, а его приятели уже были на ногах. Впрочем, как и гасконец. Лязгнули, вылетая из ножен, клинки. Взвизгнула какая-то девица, отчетливо ругнулся за стойкой трактирщик, в дальнем углу хором загоготали оборванцы.
У де Голля проснулся профессиональный интерес: кто кого? Не переставая смаковать сочное мясо и прихлебывать глинтвейн, он внимательно наблюдал за потасовкой. Мушкетер ему сразу понравился - своим бесстрашием и уверенностью. Он не стал делать картинные выпады и размахивать шпагой над головой. Вместо этого гасконец отступил ближе к стене, опустив клинок почти до пола, но при этом дага в его левой руке настороженно покачивалась, ловя движения противников, мелкими шажками приближавшихся с трех сторон.
Бриганды тоже не спешили атаковать, видимо оценив реакцию мушкетера. И все же, по мнению де Голля, схватка назревала нечестная. Он с трудом заставил себя продолжить трапезу, предварительно проверив, легко ли выходит из ножен кинжал.
На несколько тягучих мгновений в трактире повисла почти полная тишина - даже оборванцы заткнулись, вытянув шеи, чтобы лучше видеть происходящее. А затем в свете масляных ламп тускло блеснула взметнувшаяся сталь и начала свою жестокую пляску смерти.
Анри сразу стало ясно, что бандиты настроены весьма серьезно, в то время как гасконец, судя по всему, считал инцидент обычной bagarre due à l'alcool.
"Надо бы его предупредить?" - неуверенно подумал лейтенант, но потом все же решил сначала понаблюдать, чем дело кончится.
А бой разыгрывался нешуточный. Бандиты наседали и ощутимо теснили храброго гасконца. Вдобавок очень скоро стало ясно, что по крайней мере двое из них физически сильнее молодого мушкетера. Буквально спустя пару минут даже самые несведущие зрители поняли, что он с большим трудом парирует яростные удары противников. Вот с трудом отбил терс мордатого бандита справа, вот едва не попался на фланконад гибкого и поджарого, похожего на испанца, разбойника слева. Правда, третий, оказавшись к гасконцу лицом к лицу, явно трусил и вел себя неуверенно, излишне размахивая шпагой и делая бестолковые движения. Гасконец понял его слабость и почти не обращал теперь внимания на слабого противника. Может быть, потому и держался.
Анри еще колебался - вмешаться или нет - и тут заметил, что оглушенный мушкетером бандит очнулся и, встав на колени, невидимый за столом, целится в храбреца из пистоля. Не раздумывая, де Голль схватил со стола непочатую бутылку анжуйского и от души шарахнул ею подлеца по затылку. Бутылка разбилась, разбойник опять рухнул на пол, но успел нажать на курок. Выстрел снес одну из масляных ламп под потолком, и она упала точнехонько между двумя головорезами.
Мушкетер мгновенно воспользовался их секундным замешательством и великолепным кроазе обезоружил здоровяка. Его шпага с лязгом улетела в камин. "Испанец" спохватился и попытался достать храбреца правым квартом, но мушкетер провел неожиданный рипост, завершив его нижним квартом, и его шпага на ладонь вошла в грудь бандита.
"Испанец" выронил клинок и рухнул ничком под ноги своего трусливого подельника. У того наконец не выдержали нервы, и он, выкрикнув нечто нечленораздельное, стремглав бросился к выходу и исчез за дверями. Здоровяк, оставшись без оружия и в одиночестве, попытался сбежать, но мушкетер приставил ему острие шпаги к горлу и потребовал:
- Сдавайся, мерзавец!
Бандит рыскнул глазами по сторонам, наткнулся на мрачную физиономию трактирщика, потом на не менее грозную - де Голля, вставшего из-за стола и вооружившегося шпагой третьего, поверженного разбойника, - и поднял руки.
- Не убивайте меня, месье! Прошу прощения за недостойное поведение мое и моих друзей…
- Оружие на стол!
Здоровяк поспешно выложил из кармана небольшой пуффер, а из-за пояса - пару кинжалов.
- А теперь забирай своих дружков и убирайтесь! - Гасконец отступил на шаг и недвусмысленно повел клинком в сторону двери.
- Боюсь, месье д’Артаньян, что этому уже не придется ходить по грешной земле, - вмешался трактирщик, указывая на неподвижного "испанца", под которым медленно расплывалась темно-красная лужа.
- Тем лучше! - сверкнул хищной улыбкой мушкетер. - Позаботься о нем, Жиро. А этих, - ткнул в сторону возившихся под столом бандитов, - гони взашей!
Здоровяк тем временем с трудом выволок в проход напарника, ошалело вращающего налитыми кровью глазами. Ноги его не держали, поэтому здоровяку пришлось буквально тащить приятеля на себе к выходу под улюлюканье воспрявшей публики.
Мушкетер кинул в ножны шпагу и подошел к Анри:
- Я ваш должник, месье! Благодарю за помощь! Могу я узнать ваше имя?
- Лейтенант гвардейской роты его преосвященства Анри Гийом де Голль. - Гвардеец с удовольствием пожал протянутую руку.
- Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян, мушкетер гвардейской роты господина дез Эссара.
- Гасконец?
- До седьмого колена!
- А я родом из Фландрии… Приглашаю вас, месье, завершить ужин, прерванный столь нелюбезным способом.
- С удовольствием, месье!..
И оба молодых человека от души расхохотались.
Потом они уселись на том конце стола, где расположился де Голль. Смазливая служанка моментально выставила им еще пару бутылок анжуйского, заменила блюдо с остывшим мясом на новое, пышущее жаром. Появилось на столе и особое угощение - от хозяина, обрадованного удачным завершением драки без заметного для заведения ущерба. Дядюшка Жиро лично поставил перед отважными господами большую плошку с бланманже.
- Миндальное, с цукатами. Угощайтесь, месье!..
Анжуйское оказалось вполне приличным, так что молодые люди не ограничились двумя бутылками. Тем более де Голль не возражал, поскольку за все решил платить его новый знакомый.
- Какие пустяки, Анри, - заявил он после второй бутылки, выпитой за дружбу между мушкетерами и гвардейцами кардинала. - Между друзьями не должно быть никаких счетов! К тому же я желаю отблагодарить вас за помощь. Вы очень смелый человек, де Голль! Лезть в драку с одним кинжалом - это дорогого стоит.
- Ерунда, Шарль! - отмахнулся Анри. - Мне даже не пришлось обнажить клинок, вы все сделали сами. А бутылкой по голове - не самый честный прием…
- Против подлецов и разного сброда любые приемы хороши! Он же собирался стрелять в меня?.. А вы ему помешали.
- Эх, д’Артаньян, вот если бы также можно было разделываться со всеми недругами!
- Конечно, можно, де Голль!
- Э, нет! Вот, к примеру, какой-нибудь поэт сочинит на вас эпиграмму. Неужели вы станете его за это убивать?
- Я вызову его на дуэль! - Мушкетер, увлекшись, взмахнул кинжалом с наколотым на него куском мяса, и оно, сорвавшись, улетело на соседний стол, за которым продолжала веселиться компания оборванцев, и плюхнулось в тарелку с закуской. Но пьяные гуляки этого даже не заметили.
- А если он не дворянин? - усмехнулся Анри.
- Тогда… поймаю и поколочу!
- Отлично! Вот только поймать его весьма затруднительно…
- Кого же вы имеете в виду, де Голль?
- Да есть тут один… самородок, возомнивший себе, что он гений! "Мэтром Аданом" его в салонах называют.
- Бийо?! - неожиданно рассвирепел гасконец, воткнув пустой кинжал в стол. - Да ведь этот прощелыга только и делает, что сочиняет мерзкие стишки, оскорбляя благородных людей!
- Он и вас умудрился задеть? - удивился де Голль.
- Этот Бийо пару недель назад имел наглость продекламировать в гостиной мадемуазель Ланкло отвратительный пасквиль о господине дез Эссаре и его мушкетерах!
- И что же вы с ним собираетесь сделать?
- Я заставлю мерзавца съесть свое сочинение, а потом… выбью ему зубы, чтобы забыл дорогу в приличные места!
Друзья выпили еще по стаканчику - за скорейшую поимку распоясавшегося стихоплета.
- Вообще-то, Бийо - лишь один из зловредных сочинителей, - продолжил тему Анри, принимаясь за бланманже. - Есть среди них гораздо опаснее!
- Бросьте, де Голль! - перебил д’Артаньян и снова приступил к мясу. - Это же словоблуды - какая от них может исходить опасность?
- О, вы даже не представляете, граф! Дело в том, на кого направлено сочинение. Если на нас с вами или даже на, допустим, принца Орлеанского - еще полбеды. Неприятно - да, но и только! А вот если, не приведи господь, на их величества или его святейшество Урбана Восьмого… да хотя бы на его высокопреосвященство! Это уже самый настоящий бунт и крамола.
- Так ведь никто не пишет… Хотя нет! Погодите-ка… Точно! Слышал третьего дня - распевали какие-то мальчишки, прямо на базарной площади… Что-то там "ла-ла… почтенный кардинал опять отцом малютке стал. Ла-ла-ла-ла…. и в чем тут тайна…"
- Ну вот, и вы, д’Артаньян… приобщились к этой пакости! - осуждающе покачал головой Анри. - А представьте, каково выслушивать сие его преосвященству?
- Неприятно… - нахмурился гасконец. - Надо бы автора изловить и наказать примерно!
- Чем я и занимаюсь. По личной просьбе кардинала, разумеется.
- Ах, вот для чего вам Бийо!
- Да нет, думаю, Бийо - просто неблагодарная скотина. Сочинял, конечно, не он… А вот украсть любимого кота его преосвященства из желания отомстить - вполне!
- Как, еще и кот?!
- Именно! Очень редкой породы, из самой Московии привезен его сиятельством бароном де Курмененом в прошлом году. И представьте, Шарль, буквально вчера средь бела дня какие-то негодяи устроили в Пале-Кардиналь переполох, запустив в сад свору бездомных собак. Как раз в то время, когда там выгуливали кошек его преосвященства!
- М-да! - не сдержавшись, хохотнул д’Артаньян, разлил остатки вина по стаканам. - Давайте выпьем, де Голль, за здоровье кардинала. А с кошками ничего не случится - у них, в отличие от нас, по девять жизней!
- Вам смешно. А ведь придется теперь еще и кота искать, - вздохнул Анри, но тост принял и выпил с удовольствием.
- Постойте-ка, - щелкнул вдруг пальцами гасконец, - говорите, вчера это случилось?..
- За час до полудня, - кивнул де Голль удивленно. - Вам что-то известно, д’Артаньян?
- Не совсем… Понимаете, Анри. Вчера, примерно в то время, я шел по делам по Зеленой улице. Ну, с той стороны еще забор тянется вдоль театральной стройки. Иду я и вижу, что у забора околачивается некий господин - то ли ждет кого-то, то ли просто прогуливается. Вид у него, правда, был какой-то помятый… несвежий, что ли? Да, наверное, из-за вида я и обратил на него внимание. Так вот, едва я миновал этого прогульщика, слышу за спиной - кто-то чертыхается, кряхтит. Потом словно упало на мостовую что-то тяжелое! Тут я не выдержал и обернулся…
- Что же вы увидели, Шарль?!
- Я увидел уже двоих. Два человека, прогульщик и некто второй, которого я видел только со спины, быстро, почти бегом удалялись по улице в сторону ворот Сент-Оноре! При этом на спине второго болтался то ли мешок, то ли дорожная сума, и оттуда до меня донеслось явственное мяуканье рассерженного животного!
Гасконец замолчал и уставился на замершего напротив де Голля. Гвардеец с минуту молчал, ошеломленный рассказом, потом хрипло произнес:
- Кажется, вы, д’Артаньян, стали единственным свидетелем похищения любимого кота его преосвященства.
- Да, но я не видел лица похитителя!
- Зато вы прекрасно разглядели его сообщника и сможете его узнать.
- Смогу… Да кто ж его найдет?
- Вы и найдете, Шарль! Именно вы!..
- И не подумаю! - На лице д’Артаньяна появилось упрямое выражение. - Почему я должен помогать кардиналу разыскивать его кота?! Его преосвященство, я знаю, лично был против того, чтобы меня зачислили в мушкетеры. И если бы не настойчивость господина де Тревиля, не видать бы мне плаща и шпаги!
- Дело даже не в кардинале, - попытался урезонить его де Голль. - Ваша помощь нужна мне, Шарль!
- Нет, Анри! Что угодно, только не это. Не обижайтесь.
Они распрощались довольно холодно, но все же в глубине души де Голль был уверен, что, поговори он с д’Артаньяном при других обстоятельствах, мушкетер непременно согласился бы ему помочь.
Глава пятая, в которой лейтенант де Голль блистает в отеле Рамбуйе
Катрин де Вивон, маркиза де Рамбуйе, мерзла. Лет пятнадцать назад она заметила, что жар от камина вызывает у нее какие-то странные приливы крови и необъяснимую слабость. Вскоре оказалось, что солнечные лучи производят такое же действие. Врачи ничего не понимали. Оказалось, что ее раздражает даже умеренное тепло от камина, но жить в холодной комнате тоже не слишком приятно, и маркиза стала изобретать всякие спасительные средства. Одним из них был мешок из медвежьей шкуры, куда она прятала ноги.
Человек, впервые оказавшийся в ее салоне, сперва удивлялся, отчего хозяйка почти не встает. Отсутствие камина в гостиной тоже как-то смущало, особенно зимой. Потом этот человек понимал, что не обязательно все время околачиваться возле кресла хозяйки (а если прием она устраивала в спальне, то возле ее кровати с балдахином), а можно перемещаться по небольшим, теплым и уютным комнатам, обставленным для приема гостей. Стены и обивка мебели, выполненной из красного дерева, были из голубого шелка, обшитые по швам золотым позументом. А по самому полю - серебряные и золотые королевские лилии. Но предметом особой гордости маркизы были, конечно, картины! В небольшой анфиладе из четырех комнат располагались полотна самых известных французских художников эпохи. Вернисаж открывали несколько картин на библейские мотивы Мартена Фремине, придворного художника короля Генриха Наваррского. В следующей комнате висело сразу четыре работы любимца высшего света, талантливейшего Валантена. Его "Концерт", например, можно было рассматривать часами и не уставать удивляться многоликости и скрытой иронии персонажей. Далее следовали светлые и насыщенные жизнью полотна молодого Вуэ, ставшего недавно первым художником короля Людовика и руководителем мастерской королевских шпалер. И завершали вернисаж работы Николя Пуссена из жития святого Игнация Лойолы и пейзажи Клода Желле. Именно этот вернисаж и прославил салон маркизы на весь Париж и одновременно стал поводом для собраний эстетствующей публики.
Разумеется, гвардейцам его преосвященства путь туда был заказан.