* * *
Через несколько дней, когда Хиллер и его помощник окончательно замёрзли и оголодали в своих покоях, если их таковыми вообще можно назвать, появился посыльный. Он окинул взглядом убогое жилище настоятеля и произнёс:
– Господин Хиллер, велено вам передать! – и протянул кожаный мешочек, из которого со звоном выпало несколько монет и письмо.
Хиллер тут же развернул пергамент:
"Настоятелю церкви Святой Каталины.
Посылаю вам посильную помощь, дабы вы употребили её во благо церкви. Завтра вам привезут уголь для растопки камина, затем прибудут нанятые мной плотники и каменщики из Гёслара. Ручаюсь, они – истинные католики. Прошу: не распространяйтесь в городе о моём пожертвовании. На данном этапе вашего пребывания так будет лучше".
– Благослови тебя Господь, господин бургомистр, – прошептал Хиллер.
Вскоре начались работы по восстановлению Святой Каталины. Любопытные горожане, привыкшие, что церковь много лет бездействовала, постепенно начали проявлять интерес, заглядывая на раздававшийся скрежет пил, удары молотков и тяжёлого долота, отёсывавшего камни.
Всякий раз, когда горожанин или горожанка появлялись в церковных воротах, настоятель подходил и пытался завязать задушевную беседу и, как правило, ему это удавалось. Итогом бесед с жителями Мюльхаузена стали многочисленные корзины со снедью, появлявшиеся по утрам около входа в церковь. Хиллер ликовал: он подобрал ключики к сердцам горожан, нащупал ту струну, на которой можно играть с выгодой как для себя, так и для дела, ради которого он сюда прибыл.
С первыми лучами весны Святая Каталина обрела второе рождение: ворота, изгородь, двор, стены, пол – всё было ухожено, приведено в порядок и восстановлено. Внутри церкви появилась кафедра для проповедей, перед которой стояли длинные скамьи из свежевыструганных досок. Но главное – алтарь, он обрёл подобающий вид, что приводило настоятеля в неописуемый восторг.
Бургомистр лично позаботился об алтаре. Он заказал в мастерских Бёблингема новое отлитое из серебра распятие, многочисленные подсвечники, небольшие статуи Девы Марии и Святой Каталины, давшей своё имя церкви. Безусловно, всё это обошлось ему недёшево, но бургомистр прекрасно знал, что делает: его целью было заручиться поддержкой церкви. Затем же стать не просто бургомистром Мюльхаузена, а главой союза свободных городов Тюрингии, таких, как торговый Гёслар, Ротенбург и Франкенхаузен.
Летом в церкви Святой Каталины появились первые прихожане. К середине лета их стало гораздо больше, а в августе церковь посещала вся прилегающая округа. Настоятель Хиллер был красноречив на проповедях, умело выдавливая слезу умиления из своих новообретённых прихожан. Прихожане же, обретая душевный покой и веру в вечный рай, охотно исповедовались молодому настоятелю и делали пожертвования, сначала скромные, но затем всё более щедрые.
Наконец у Хиллера появилось время, и он, оставив храм на попечение Арнандо, отправился в селение Фирфайх.
Глава 2
Вот уже много лет отец Рудольф читал проповеди своей пастве в местечке Фирфайх, где некогда вервольф растерзал отца Конрада и брата Иоанна.
Все эти годы он с завидной энергией и мастерством, которому позавидовал бы любой шпильман, писал прошения в Ватикан, неустанно воспевая подвиг доминиканцев. И вот после стольких лет и ста пятидесяти прошений, а писал преподобный почти каждый месяц, Ватикан смилостивился и выслал в Фирфайх легата во главе с несколькими уважаемыми церковными чинами, дабы решить, насколько возможно, причисление отца Конрада в клику святых.
Досконально изучив обстоятельства гибели доминиканцев, а для этого посетив не только Фирфайх, но и Брюгенвальд и побеседовав лично с фрайшефеном и его преданным майордомом – свидетелем жесточайшей схватки монахов и порождением тьмы, легат и сопровождавшие его чиновники пришли к единодушному выводу: инквизитора Конрада необходимо канонизировать.
Затем легат отбыл в Рим, где на специальном конклаве кардиналов все формальности были завершены, и инквизитор Конрад стал почитаемым святым, олицетворяющим борьбу Добра со Злом.
* * *
Хиллер прекрасно знал о месте и обстоятельствах гибели незабвенного отца Конрада. Наладив каждодневную службу в церкви Святой Каталины, он позволил себе посетить столь почитаемое место в Тюрингии.
Цестерианец подъехал к Фирфайху. Деревенская церковь располагалась на краю селения, возвышаясь над крышами домов. Он спешился и перекрестился, глядя на шпиль церкви Святого Конрада. Подойдя к ней, Хиллер заметил захоронение. На могильной плите значилась надпись:
"Здесь покоятся мощи святого Конрада, величайшего борца с силами тьмы…"
Хиллер встал перед камнем на колени и истово перекрестился.
– Вот, значит, где ты обрёл свой покой…
Преподобный Рудольф, стоя поодаль, наблюдал, как молодой священник крестился, стоя у надгробия святого.
"Паломник", – подумал он.
Паломник поднялся и подошёл к отцу Рудольфу, пожертвовав два золотых фридриха на нужды церкви Фирфайха.
* * *
Время шло. Настоятель Хиллер и его помощник Арнандо развили активную деятельность в Мюльхаузене, призывая горожан жертвовать на церковь Святой Каталины. Она была слишком мала, и настоятель мечтал пристроить к ней базилику, дабы проводить в ней крещение и первое причастие.
Призыв Хиллера поддержал бургомистр, затем некоторые члены магистратуры, склонявшиеся к истинной вере. Они пожертвовали достаточную сумму для того, чтобы начать строительство, затем прихожане своими скромными средствами поддержали богоугодное начинание.
И вот настал долгожданный момент – базилика Святой Каталины предстала перед паствой во всей красе. Служки церкви, а Хиллер сумел привлечь их немало, украсили колонны базилики гирляндами из полевых трав и цветов. Хор юношей, настоятель же сам выступал в роли кантора, был готов затянуть магнификат.
Утро стояло тёплое, свежий летний ветер налетал через открытые двери базилики, отчего цветочные гирлянды слегка колыхались. Наконец появилась небольшая группа людей. Вошедшие огляделись, явно придя в восторг от увиденного.
– Примите наши поздравления, настоятель, – защебетали женщины. – Базилика прекрасна!
Хиллер пребывал на высоте блаженства: ведь сам член магистратуры изъявил желание провести обряд конфирмации для своих троих внуков, правда, двое из них несколько запоздали по возрасту, но настоятеля это вовсе не смущало – главное, юноши пришли к пониманию истинной веры.
Преподобный Хиллер оглядел юношей – они были облачены в белые одежды, их взор отражал понимание всей ответственности предстоящего мероприятия.
Он пригласил их подойти к роскошной серебряной купели – подарку самого бургомистра. Хиллер повернулся к хору и сделал знак рукой – мальчики тут же запели на латыни. Их юношеские нежные голоса прекрасно зазвучали под сводами базилики – присутствующие почтенные фрау прослезились.
Настоятель прочёл надлежащие молитвы, окропил новообращённых святой водой, затем появился Арнандо, с бархатной подушечкой с серебряными нательными крестиками.
Отец Хиллер отметил лбы юных католиков ароматной миррой и собственноручно надел на каждого крестик – символ истинной веры.
* * *
Проповеди настоятеля Хиллера собирали полный храм народа. Прихожане сидели на деревянных скамейках, а те, кому не хватало места – теснились у входа. С тех пор как настоятель Хиллер прибыл в Мюльхаузен, минуло почти пять лет. За это время им было сделано немало. Из захудалой, бедной, никому не известной церкви она превратилась в храм, отстроенный на пожертвования прихожан. В последнее время на проповеди настоятеля Хиллера пребывали горожане даже из соседнего Франкенхаузена. Слава о храме Святой Каталины достигла и Брюгенвальда.
Глава 3
Зимой Курт похоронил Берту, она скончалась от горячки. Его сын вырос красивым юношей и помогал ему в непростом деле майордома. Майордом же тайно лелеял надежду, что когда-нибудь сын займёт его место, а он удалится на отдых.
Курт прожил долгие годы с Бертой в любви и согласии. Ему не хватало жены, по ночам казалось, что она рядом, но когда он пытался обнять её – в руки попадало лишь пуховое одеяло и подушка. Он похудел, постарел, но за хозяйством Брюгенвальда надзирал строго, на совесть: старался не только для своего господина, но и ради сына.
Весть о чудесном храме достигла Брюгенвальда. Берта была набожна и посещала церковь, что рядом с замком, но не оставляла надежды выбраться в Мюльхаузен. Но, увы, Курт всегда был занят, а сама Берта не отважилась одна проделать столь дальний путь.
Однажды Курт вошёл в покои фрайграфа:
– Ваша милость, прошу дозволения посетить Мюльхаузен. Отпустите меня на пару дней.
Эрик ухмыльнулся, он прекрасно помнил красавицу Одри, к которой Курт питал чувства по молодости лет и решил, что его майордом, теперь почтенный вдовец, должен немного развлечься.
– Дозволяю! Но не задерживайся.
– Благодарю вас, господин. Сын знает, что следует делать во время моего отсутствия.
* * *
Одри недавно минуло сорок семь лет, но лицо её сохранило былую красоту, а каштановые роскошные волосы не были тронуты сединой. Она, как обычно, проводила время в огороде, где выращивала зелень и цветы для продажи в небольшой лавке на окраине города. Лавку она открывала рано утром, когда женщины с окрестных улиц покупали всё необходимое для приготовления пищи, а затем шла в огород или теплицу, пристроенную к дому, в зависимости от времени года.
Курт появился, как гром с ясного неба. Много лет он не поддерживал связь с Одри и не знал: замужем ли она? Он решительно открыл дверь лавки: из неё вышла последняя покупательница, жена молочника.
Курт застыл на месте, не зная, что сказать Одри и с чего начать разговор. Женщина хлопотала за прилавком, убирая в ящик остатки зелени. Она взглянула на вошедшего мужчину и была несколько удивлена – покупка зелени – обычно женское дело.
– Чем могу вам помочь, сударь? – спросила она.
– Здравствуй… Одри… – задыхаясь от волнения, произнёс Курт.
Одри всплеснула руками.
– Господи! Курт! Неужели это ты?..
– Я… Вот решил тебя навестить… Столько лет прошло, я ничего не знал о тебе. Ты замужем?
Курт стушевался, понимая, что задал слишком прямой вопрос. Одри рассмеялась.
– Курт, я рада тебя видеть! Ты всё такой же красавец, что и в молодости! – она вышла из-за прилавка и подошла к гостю. – Я не замужем, так что заходи смело – я к твоим услугам!
Курт немного осмелел, видя расположение своей бывшей пассии, обнял её и поцеловал в щёку. Берта фыркнула:
– Кто ж так целует спустя столько лет! Вот как надо!
Она обняла Курта за шею и смачно впилась ему в губы.
Одри и Курт провели бурную ночь на перине из утиного пуха. Одри встала рано, как обычно, надо было открывать лавку и встречать покупательниц. Курта разморило, он поднялся только к полудню, когда Одри закончила торговлю.
На Курта накатили воспоминания: вот так в последний раз он возлежал с Одри много лет назад. Курт попытался посчитать: сколько же лет прошло? Но, увы, запутался… Единственное, что он помнил – это было в тот год, когда поймали "вервольфа" Дитриха, растерзавшего отца Конрада и его сподвижника Иоанна. Майордом часто вспоминал монахов-доминиканцев, хоть те и были душегубами, но всё же он совершил непростительный грех, отправив их на верную смерть.
Курт отмахнулся от тревожных мыслей, решив, что стареет, и в голову лезет всякая чепуха. Но сия "чепуха" не впервые посещала его помыслы: в последние годы это происходило всё чаще. Вывод напрашивался один: его мучила совесть и он испытывал острую потребность покаяться в содеянном. Но как и где? – Курт не задумывался…
В комнату вошла Одри.
– Вставай, я приготовила тебе завтрак. В храме Святой Каталины сегодня вечерняя проповедь. Может, сходим?
– Да, пожалуй… – согласился Курт, неожиданно поняв, что именно необходимо его душе, обременённой грехами.
* * *
Когда Курт и Одри вошли в храм, он был уже почти полон прихожан. Они смогли найти место только у входа.
Перед алтарём появился настоятель Хиллер в чёрной сутане. У Курта неприятно "засосало под ложечкой", он смотрел на настоятеля и не мог отделаться от мысли, что уже где-то видел этого человека.
Но вскоре Хиллер начал проповедь и все мысли, мучавшие Курта в последнее время, улетучились. Душа майордома воспарила под готические своды храма, ему стало хорошо и легко. Он словно слился с ангелами в религиозном порыве, летая с ними по небу.
Неожиданно Курт очнулся: ангелы исчезли, проповедь закончилась. Прихожане совершали пожертвования в пользу храма Святой Каталины. Между рядами проходил молодой клирик с серебряным подносом, наконец он подошёл к Одри и Курту. Курт, словно завороженный, всё ещё под влиянием проповеди настоятеля Хиллера, отстегнул напоясный кошель и положил его на серебряный поднос клирика.
Курт и его спутница вышли из храма и направились на улицу Зеленщиков. Майордом не помнил, как дошел, отужинал и лёг на пуховую перину рядом с Одри. Сон охватил его мгновенно и унёс в мир сновидений.
* * *
Курту снилась вереница людей. Они были без лиц, их тела охвачены тлением. Даже во сне он понимал, что это люди, убитые им в годы бурной молодости. Они пришли, дабы терзать его совесть и не давать покоя грешной душе. Наконец на крыльях ангела появился отец Конрад. Он встал напротив Курта и молча смотрел на него горящим взором. Сердце Курта сжималось от боли. Неожиданно он проснулся, провёл рукой по лицу – на ладони остался холодный пот.
Курт пробудился рано, одновременно с Одри. Вернее, он сделал вид, что проснулся, так как заснуть после видения отца Конрада так не смог.
– Скажи, Одри, как можно исповедаться отцу Хиллеру?
– Очень просто – надо прийти в храм после утренней службы.
…Курт разместился в исповедальне, она была достаточно просторной, даже для такого грузного человека, как он.
В деревянной перегородке, разделявшей исповедующегося и священника, приоткрылось решетчатое оконце: настоятель заговорил с Куртом мягким, вкрадчивым голосом.
– Слушаю тебя, сын мой… Расскажи мне всё без утайки… Что мучает тебя?
– Преподобный отец, грехи молодости не дают мне покоя, – ответил Курт, размышляя, с чего начать.
Мысли путались, грехов набиралось с избытком.
– Покайся, сын мой, и ты обретёшь долгожданный покой, – продолжал нашептывать настоятель за перегородкой.
– Да, я готов… В молодости я потерял всё имущество и был вынужден стать рутьером. Приходилось грабить добропорядочных людей…
– Ты раскаиваешься в содеянном?
– Да, преподобный, раскаиваюсь…
– Хорошо, продолжай…
– Но я не только грабил, но и лишал жизни невинных людей, и это не даёт мне покоя. Они являются ко мне в кошмарных снах.
– Ты раскаиваешься в содеянном? Ведь убийство человека – великий грех!
– Да, преподобный, раскаиваюсь. Я готов искупить свою вину, но не знаю как? – совесть мучает меня…
– Сделай щедрые пожертвования храму, закажи молебен – и ты обретёшь покой. За десять фридрихов я отпущу все грехи – ты получишь индульгенцию.
– Благодарю вас, преподобный отец… Но у меня на совести такой грех, что вряд ли индульгенция сможет избавить меня от его бремени.
Настоятель встрепенулся.
– Говори, сын мой! Помни о тайне исповеди – мне ты можешь доверить самое сокровенное…
На мгновение Курта посетило видение, как он втолкнул доминиканцев в егерский дом к вервольфу-Дитриху на растерзание. Майордом колебался: рассказать об этом значит опорочить фрайшефена Брюгенвальда…
Но настоятель упорно нашёптывал через сетчатое оконце:
– Говори, сын мой! Говори! Облегчи душу! Покайся!
Голова Курта закружилась, и он словно провалился в небытие…
Майордом очнулся только на улице, машинально миновав несколько переулков от Святой Каталины. Неожиданно у него возникло чувство, будто ему смотрят в затылок. Он резко оглянулся: к стене дома кто-то метнулся, слившись с ней в единое целое.
"Голова кружится… показалось…" – решил Курт и продолжил путь на улицу Зеленщиков.
Глава 4
Эрик фон Брюгенвальд окончательно впал в уныние и начал злоупотреблять гольденвассером. Он по-прежнему вёл фемы, но они были слишком незначительны. Женщины перестали его интересовать, постепенно он утрачивал интерес к жизни. Неожиданно рано утром в покоях фрайграфа появился Курт:
– Мой господин, в лесах Фирфайха развелось множество лис. Крестьяне не могут справиться с ними, егерь просит помощи у вашей милости. Погода сейчас подходящая – солнечная и сухая, несмотря на начало октября. Может, ваша милость соблаговолит принять участие в охоте? Вы бы развеялись немного…
– Да, пожалуй! Охота не помешает! Труби в охотничий рог, и высылай вперёд загонщиков с борзыми.
Эрик встал, слегка пошатываясь, от излишне выпитого вечером гольденвассера. Слуга принёс охотничий камзол, высокие сапоги и тёплый, подбитый мехом плащ. Эрик не любил носить головные уборы, предпочитая ходить, как и в молодости, с непокрытой головой.
Вскоре охотничий кортеж был готов и выехал из Брюгенвальда по направлению к Фирфайху. Дорога была неблизкой – не менее часа верхом на лошади. Эрик залюбовался окрестностями Ландгрей и неожиданно вспомнил об Эльзе, жене майордома Ирвина, и Тине, ведьме, некогда жившей в лесу недалеко от селения. Нахлынули хаотичные воспоминания: обугленное тело мачехи, затем пламя, поглотившее хижину ведьмы… Анна с отрубленной кистью руки… После последнего воспоминания неприятно обожгло под левым соском, Эрик схватился рукой за сердце.
– Господин, с вами всё в порядке? – поинтересовался предупредительный Курт.
– Ничего страшного…
Его отвлекли клёны, росшие вдоль дороги и в это время года приобретшие красно-жёлтый оттенок. Эрик невольно залюбовался ими, мысленно сетуя на то, что он похож на эти клёны – вот он уже начал седеть, а что потом… Жизнь закончится…
С такими философскими размышлениями Эрик и его охотничий эскорт приблизился к Фирфайху. Из-за кустов, охваченных осенней желтизной, появился егерь:
– Всё готово, сиятельный господин! Загонщики выследили семейство лис – старого самца и двух молодых погодков. Можно вытравливать их из норы и поднимать борзыми. Как прикажете?
– Поднимайте! – отдал приказ фрайграф.
Вскоре раздался лай собак и раскатистые голоса охотничьих рогов, возвестивших окрестности, что охота на лис началась.