Да будет так, Иннокентий IV
8 апреля месяца, года 6750"
Прочитав этот документ, отец Конрад понял, что отныне наделён неограниченными правами, получив фактически статус "свободного судьи".
* * *
Через неделю отец Конрад пересёк границу Вестфалии со стороны Бургундского королевства, где принимал участие в инквизиционном процессе в Дижоне, и приближался к Страсбургу со своим преданным сподвижником Иоанном Одноглазым. Рано утром Конрад – верхом на коне, Иоанн – на муле, въехали в город.
Первое, что сделал инквизитор, – отправился на центральную площадь города. Было девять часов утра, бойко шла торговля. Конрад принюхивался и прислушивался ко всему. Обойдя торговые ряды, Конрад заметил поодаль двух шептавшихся женщин. Он приблизился к ним, сделав вид, что выбирает капусту. К нему тут же подскочил торговец:
– Что вам угодно, святой отец, я помогу вам выбрать!
Конрад отбросил кочан, подумав: "Уж больно рьяный торговец, видать, совесть нечиста…" Пройдя мимо женщин, он уловил обрывки разговора:
– И не говори, всё богатеет и богатеет! Неспроста всё это…
– Ему нечистый помогает, – поддакнула вторая.
"Вот он город – рассадник ереси! Помоги мне, Господи, извести её под корень", – подумал Конрад, направляясь к Иоанну.
Тот, в свою очередь, тоже времени даром не терял.
– Святой отец, мы попали в гнездо нечисти. Вы только послушайте, о чём они говорят!
– Я уже слышал, брат мой. Направимся же наконец к дому отца Константина.
…Отец Константин, отслужив заутреннюю службу, пребывал дома. Он лично встретил важных гостей и воскликнул:
– Слава богу! Отец Конрад, вы здесь. Теперь я спокоен за город!
Конрад предъявил буллу, подписанную самим Папой Иннокентием. Отец Константин внимательно прочитал свиток.
– Да с ними, именно так и нужно – пытки и аутодафе! Тогда эти еретики научатся почитать Господа нашего! Я сообщу магистрату о вашем прибытии. Надо организовать специальный ящик для доносов, и найдутся порядочные люди – верные католики – и многое нам сообщат. Причём поставить его надо около ратуши и на ночь не забирать. Многие почтенные горожане, опасаясь мести ведьм и еретиков, получат возможность безопасно всё изложить в письме и доставить нам. Город кишит ведьмами.
– Хорошо, это разумно. Ну а вы, отец Константин, что думаете о тех, кто посещает ваш приход?
– Те, кто проявляет чрезмерные набожность и усердие, видимо, нагрешили много и совесть мучает. А вы знаете, отец Конрад, что Сатана коварен и учит людей делать вид, что они веруют, а на самом деле, они стоят в храме божьем и мысленно изгаляются над богослужением в угоду нечистому! – эта мысль давно приходила Константину и не давала покоя. Дай ему волю, он бы всю свою паству запытал до смерти, лишь бы увериться в чистоте помыслов.
– Да, ваш город нуждается в очищении и устрашении! – подытожил Конрад.
* * *
На следующий день по согласованию с магистратом выставили ящик для доносов около ратуши. Рядом стояли два стражника. Глашатай, читая указ магистрата, надрывался:
"Добропорядочные горожане!
Вам предоставлена возможность сообщить магистратуре о недовольствах и подозрительных вещах, участившихся в нашем славном городе. Напишите письмо, опустите его в ящик, и справедливость восторжествует!"
Перед ратушей собралась кучка народу. Иоанн – глаза и уши отца Конрада – слушал разговоры в толпе.
– Не иначе из инквизиторов кто-то пожаловал! – брякнул молодой парень, похожий на мастерового. – Делать мне больше нечего, как доносы писать. Работать будет некогда!
Мастеровой ушёл своей дорогой. Иоанн хорошо запомнил его лицо. Рядом шептались две молодые девушки, одна другой говорила:
– Помнишь Агнессу, что жила по соседству?
– Да, а что с ней случилось?
– Умерла бедняжка родами неделю назад. Наверняка это всё Роза, старая зазноба Инвара подстроила. Не могла ему простить, что не женился. Вот и извела Агнессу. Надо обо всём написать да и бросить в этот ящик. Пусть с ней разберутся.
Девушки ещё пошептались и, схватив свои корзинки с овощами, пошли дальше. Иоанн заприметил трёх старух.
– Говорю тебе: чёрная кошка, которая поселилась на нашей крыше, никакая не кошка. Это соседка моя в неё превращается и шастает: всех подслушивает, а потом сплетни распускает, – сказала одна из них.
– Точно, а я-то думаю, откуда она вперёд всех узнаёт новости? – поддержала вторая.
– Надо про неё написать и бросить в ящик, пусть ей кошачьи усы подрежут.
Старухи немного потоптались и ушли. Подошли два молодых мастеровых.
– Ганс совсем зазнался – сапоги стал шить для знатных горожан. Да из какой кожи! А раньше башмаки сделать приличные не мог. Вот и думай теперь, откуда чего берётся!
– Да и не говори, неспроста всё это! Надо написать, вор он, наверняка кожу украл в кожевенных мастерских.
Иоанн был поражён, насколько глубоко заражён Страсбург грехом.
Днём около ратуши толпились горожане, обсуждая ящик для доносов и различные новости. Писем прилюдно никто не бросал – боялись. Наконец наступил вечер, стемнело. К двенадцати часам ночи к ратуше стали стекаться тёмные фигуры в длинных плащах и капюшонах, надвинутых на глаза. Каждая фигура подходила к ящику и бросала в него донос.
В два часа ночи сменились стражники. Фигуры пошли чаще, к трём часам ночи перед ящиком стояли одновременно по два-три человека, тщательно прячущие друг от друга лица под капюшонами плащей.
Утром ящик забрали и под присмотром отца Конрада вскрыли в специально оборудованной для этого дела комнате в городской магистратуре. Доносы из ящика повалили валом. Отец Конрад решил, что на подмогу требуется писарь. Почтительный отец Константин выделил своего младшего клирика, обладающего усидчивостью и разборчивым подчерком. В десять часов утра инквизиторы приступили к разборке писем.
Клирик зарегистрировал на чистом листе пергамента: ящик вскрыли в десять утра, двадцать первого апреля месяца, года 6755, писем сорок пять штук. Конрад вскрыл первое письмо и начал читать. Иоанн последовал его примеру. Чем больше доносов читал Конрад, тем больше его худое жёлтое лицо обретало схожесть со старым пергаментом. Иногда оно вытягивалось от крайнего удивления…
Доносы он раскладывал на две стопки. Те, что лежали по правую руку, он перечитывал по несколько раз с безумным огнём в глазах. Если бы из его глаз "выскочила" хотя бы одна искра – сгорели бы все бумаги, настолько отец Конрад был потрясён и возмущён.
Иоанн как верный соратник отца Конрада последовал его мудрому примеру и так же разложил письма на "возмутительно-вопиющие" и "безбожные деяния". В первой стопке, "возмутительно-вопиющих", лежали жалобы на торговца, обвесившего на рынке или продавшего жухлую зелень; на соседку, постоянно выливающую помои на порог дома обиженного, написавшего донос, и далее в таком же духе.
Во второй стопке, "безбожных деяний", преобладали порча, повлекшая за собой болезнь семьи; тяжёлые роды по вине завистливой соседки или соперницы; излишний достаток в доме, взявшийся неизвестно откуда; слишком красивая девушка, у которой отбоя нет в женихах, не иначе как ведьма; женщина, которая любит в грозу стоять на пороге дома и смотреть на сверкание молнии – бесовское занятие, нормальному католику и в голову такое не придёт; соседка-оборотень, принимающая вид чёрной кошки по вечерам, чтобы удобней было подслушивать разговоры людей.
К вечеру в городе начались аресты. Стражники под руководством отца Конрада врывались в дома горожан и хватали их без предъявления обвинения "именем закона", но какого именно, не указывалось. Тюрьма Страсбурга была переполнена, история города не помнила такого, даже кандалов не хватало на всех. В первую очередь кандалы надели на всех обвиняемых в "безбожных деяниях", остальные дожидались своей участи со свободными руками и ногами. Всех, содержавшихся ранее за мелкие нарушения закона: хулиганство в пьяном виде или оскорбление личности без злого умысла – отпустили за ненадобностью.
Отец Конрад лично осмотрел тюрьму, оставшись недовольным условиями пребывания вероотступников. Они показались инквизитору слишком мягкими, можно сказать, комфортными. Тут же на следующий день сформировали инквизиционный суд, в который вошли отец Конрад, его помощник Иоанн, два шефена и фрайшерен Грюнвальд, известный городу как справедливый и строгий блюститель королевских законов. За двадцать лет пребывания в почётном звании "свободного судьи" Грюнвальд отправил на виселицу или же приказал обезглавить сотни людей.
Конрад же не стал утруждать себя и фем бумажной волокитой и высылать предупреждения, как было принято в подобных случаях, а воспользовавшись своим правом "свободного судьи", приказал хватать людей из постелей.
Он считал, что именно так ведьмы и колдуны будут лишены возможности лишний раз совершать нечистивый обряд и призывать демонов на выручку. "Неожиданность на нашей стороне, а значит, так угодно Богу", – высказался Конрад на замечание одного из шефенов о незаконности проведённых арестов.
Глава 8
Двадцать третьего апреля в свободном городе Страсбурге открылось заседание инквизиционного суда. Конрад лично составил перепись обвиняемых и определил, чьё дело будет разбираться первым.
Перед допросом обвиняемых женщин напоили святой водой на голодный желудок, обернули их тела специальной лентой длиною в рост Спасителя. Считалось, что это не позволит Дьяволу управлять ими. Затем сбрили все волосы на теле и голове, чтобы они не могли нигде спрятать амулет.
Брадобрей, которого пригласили для свершения этого дела, хотел сначала отказаться, но, решив, что его могут обвинить в связи с нечистым, пришёл рано утром в тюрьму, послушно приступив к делу. Брадобрей не мог спокойно смотреть на несчастных женщин, которые постоянно спрашивали его: за что их схватили? Но он, к сожалению, и сам не знал. Раньше, несколько лет назад, для этой надобности содержался специальный тюремный брадобрей, но два месяца назад он умер от старости. Новым же тюремным брадобреем не обзавелись и пригласили городского.
Хайнц, так его звали, был молодым мужчиной тридцати лет, очень стеснялся и ощущал себя крайне неловко, обривая интимные места женщин. Те, в свою очередь, пребывая в шоковом состоянии, вообще не понимали, что происходит, и раздевались по приказу стражников, которые бесцеремонно их рассматривали.
Первой несчастной оказалась Инга Розенкранц, её увели двое стражников. Она стояла перед фемом вся заплаканная, на руках и ногах висели кандалы. Девушка постоянно всхлипывала, вяло реагируя на фем, не понимая, в чём она виновата.
– Инга Розенкранц! Собравшийся фем обвиняет тебя в связи с Дьяволом. Что ты скажешь в своё оправдание? – начал допрос Конрад.
Девушка смотрела поверх судей блуждающим взглядом, не понимая, как вообще такое могло случиться.
– Смотрите! – закричал Иоанн. – Она глазами ищет его, чтобы он помог ей!
– Обвиняемая, настоятельно советую тебе покаяться и вернуться в лоно католической веры. Расскажи нам, как ты вступила в связь с самим Дьяволом, что он тебе обещал? Отреклась ли ты от Бога, в каких словах? – усердствовал отец Конрад.
Девушка молчала.
– Если будешь упорствовать, то фем приговорит тебя к пыткам. Лучше говори по доброй воле, – высказался фрайшефен.
– Я не понимаю, о чём вы говорите. Я никогда не вступала в связь с Дьяволом. Как я могу это сделать, если ношу крест? – сказала Инга дрожащим голосом.
– Крест ты носишь для того, чтобы морочить людям голову и безнаказанно творить нечистые дела, – рявкнул отец Конрад. – Отведите её в камеру пыток, отдайте палачу. Пусть он применит к ней "испанский сапог". После этого она сговорчивей станет. Иоанн, записывай всё, что она скажет. Приведите Катарину Лэменг.
Стражники схватили Ингу и поволокли к палачу. Она вырывалась и кричала:
– Я ни в чём не виновата. Что вы делаете?! Господи! Заступись за меня!
– Ещё имя Господа смеет упоминать, ведьма! – возмутился Иоанн, следуя за стражниками.
Привели вторую обвиняемую – Катарину Лэменг. Катарина, стройная красивая девушка, старалась держаться спокойно, с достоинством.
– Катарина, ты обвиняешься в том, что извела беременную женщину. Что скажешь? – отец Конрад ненавидел красивых женщин, считая их всех ведьмами от рождения, смотрел на Катарину, как на исчадие ада.
– Уточните, святой отец, какую женщину? – спокойно спросила Катарина.
– Ага! Значит, ты извела не одну женщину, а много! – обрадовался Конрад, потирая руки.
– Я никого не изводила. Если вы прочитали донос Ванессы Браун, то выкидыш у неё случился не по моей вине – не надо было тяжести таскать. Я просто сказала ей об этом, вот и всё. Как же я её извела? – возразила Катарина.
– Уж слишком ты спокойна и уверена. Видимо, рассчитываешь на помощь твоего покровителя? – разошёлся фрайшефен.
– Какого? – удивилась Катарина.
– Дьявола! – выкрикнули Конрад и фрайшефен почти одновременно.
– Я никогда не имела с ним дел.
– Сейчас посмотрим. К палачу её! – распорядился Конрад.
Он взглянул на список обвиняемых.
– Приведите сюда Анну Брусвер, и побыстрее.
Анна Брусвер, женщина сорока пяти лет, предстала перед фемом.
– Анна Брусвер, ты обвиняешься в том, что во время грозы летаешь по городу на метле и разбрасываешь зелье, отравляющее младенцев. Что скажешь?
– Я не умею летать по воздуху на метле, – ответила Анна.
– Тогда почему во время грозы ты выходишь во двор и берёшь мётлы? – спросил отец Конрад.
– Возможно, перед началом грозы я и выходила во двор, чтобы убрать мётлы, иначе бы их намочил дождь.
– Значит, ты признаёшь тот факт, что выходила во двор и брала мётлы? – докапывался Конрад.
– Признаю, выходила, но только чтобы убрать мётлы от дождя.
– А может, ты хотела спрятать их, после того как прилетала? А что ты скажешь по поводу зелий, которые варишь каждый вечер?
– Это совершенно безвредные зелья. Я варю их из трав шалфея и мяты, а затем пью как отвар.
– Ты признаешь, что варишь зелья? – уточнил фрайшефен.
– Да, но не с целью причинения вреда. Я слаба и постоянно кашляю, а отвары помогают мне.
– Ты пьёшь отвары, а затем уже идёшь во время грозы во двор? – докапывался до истины отец Конрад. – Сначала ты их пьёшь, а потом летаешь?
Измученная Анна совершенно запуталась, не понимая, кому мог причинить вред отвар из шалфея с мятой.
В то время как отец Конрад вёл допросы нечистивых ведьм, в подвале ратуши радел палач, служа святому делу.
Палач Хёральд был опытным в своём деле. Вот уже более десяти лет он растягивал обвиняемых на лестнице, надевал "испанский сапог", сёк розгами, дробил кости. Поначалу было трудно – обвиняемые вызывали жалость, по ночам их душераздирающие крики и мольбы о снисхождении стояли в ушах. Но служба палача хорошо оплачивалась, и Хёральд, не обученный никаким наукам и ремёслам, понимал, что придётся всю жизнь пытать женщин, многих из которых он до этого видел на улицах города красивыми и жизнерадостными. Сначала Хёральд задумывался над тем, что происходило в пыточных камерах, потом оставил это занятие, ибо подобные мысли вызывали слишком много сомнений – так и без куска хлеба можно остаться.
Стражники привели Ингу Розенкранц. Брат Иоанн занял место писаря за маленьким столом с чадящим факелом и приготовился записывать всё, что скажет обвиняемая.
– Отец Конрад приказал применить к ней "испанский сапог", – сказал Иоанн.
– Надо будет, применим, – промычал недовольный Хёральд тем, что вмешиваются в процесс его работы.
Он схватил Ингу своими огромными лапищами и привязал кожаными ремнями к лестнице, крепко привинтив правую ногу в "сапоге".
– Я буду тебя пытать до тех пор, пока ты не похудеешь и не станешь прозрачной! – рявкнул Хёральд на перепуганную трясущуюся девушку и приступил к выполнению своих обязанностей.
Он взял розги с кусками олова на концах, зашёл со спины Инги и начал свою работу. Девушка кричала истошными воплями. Затем Хёральд счёл, что выбранные им розги – это слишком просто, и взял другие – с железными крюками на концах. Тут же брызнула кровь Инги, мелкие куски мяса со спины полетели в разные стороны.
– Говори, как тебе являлся Дьявол? Когда? Что вы с ним делали? – Иоанн приготовился записывать, взяв перо.
– Я никогда его не видела, – еле выдавила из себя Инга.
– Продолжай, – Иоанн дал команду палачу.
Хёральд взял вращающуюся кругообразную железную пластину с заточенными краями, вырывавшую куски мяса со спины обвиняемой. Он запустил приспособление в действие, ободрав спину девушки почти до костей, так что она уже не могла кричать и потеряла сознание.
– Хорошо, так и запишем. Дьявол настолько овладел Ингой Розенкранц, что силой сомкнул ей уста, не давая вымолвить ни слова, – строчил Иоанн на пергаменте.
Хёральд взял ведро с водой и плеснул в лицо девушки. Она очнулась.
– Признайся, несчастная, и ты спасёшь свою загубленную душу! – усердствовал Иоанн, призывая Ингу к благоразумию. – Расскажи нам, как всё было.
Девушка молчала. Тогда Хёральд нажал на рычаг, и лестница, к которой была привязана обвиняемая, начала растягиваться в размерах, увлекая за собой девушку и причиняя ей невыносимую боль, так как правая её нога была одета в жёсткий "испанский сапог".
– Я всё скажу! Пожалейте меня! – взмолилась несчастная, не выдержав боли в разрывающихся мышцах и костях.
Хёральд остановил механизм.
– Ты приняла истинно правильное решение. Говори, я тебя слушаю, – Иоанн весь превратился вслух.
– Нечистый пришёл ко мне впервые в облике красивого молодого мужчины и совратил меня. Затем он постоянно приходил ко мне, и мы предавались разврату в разных формах.
– Отрекалась ли ты от Бога и в каких словах?
– Да, отрекалась. Я подошла к распятию и сказала, что Бога нет и быть не может, а есть только воля Дьявола на Земле.
– Подписала ли ты договор с нечистым? – спрашивал Иоанн, аккуратно всё записывая.
– Да, я подписала с ним договор кровью!
– Пожелал ли он брака с тобой или просто распутства?
– Да, только распутства, – подтвердила обессилившая Инга.
– Всё, твоя вина доказана, – подытожил Иоанн.
– Вы выбили у меня признания силой под пытками! И Бог всё это видит! Он ещё накажет вас! – в праведном гневе воскликнула девушка.
– Так и запишем… Угрожала проклятиями, – Иоанн быстро строчил на пергаменте.