Иван. Я принимаю папского посла не как апостола, а как дипломата. Я велел, чтоб приехал не в сутане, а в одежде дворянина – в шляпе и при шпаге. (Ходит.) Так ли, Пушкин?
Пушкин. Истинно так, государь. Прежде прочего надобно сближение между Москвой и Римом, которому так старательно и упорно в течение века сопротивляется Польша. Польша издавна стремится поссорить нас с Европой, чтоб извлечь из того свою выгоду.
Щелкалов. Государь, твой царский гонец от Посольского нашего приказа Истома Шевригин много тому способствует. Больше того, он добился прямого давления со стороны Рима на Польшу, на врага Москвы. Приезд папского нунция Поссевино тому пример.
Иван. Истому Шевригина от меня, царя, наградить собольей шубой. Также пошли подарки папским посланцам. Тут, в Старице, Поссевино должен быть встречен с восторгом как устроитель желанного мира, но в то же время я, православный царь, проявлю необычную сдержанность. В Москве не допускается ни католической церкви, ни какого-либо подворья иезуитского. Московский двор лишь выражает свое согласие на дипломатический обмен с Римом и на свободный проезд папских посланцев в Персию. Все то записать в посольских верящих грамотах.
Щелкалов. Государь, договор через крестное целование, али как с басурманскими странами?
Иван. Через крестное, поскольку вера – крест – у нас едина. Однак, милые мои, скидок папский престол не получит, никаких привилегий.
Царевич Иван. Батюшка, в грамоте так и записать? Возможность привлечь Москву в лоно католической церкви отвергается.
Иван. Нет, Иван-сын, так не запишем, ибо то противоречит дипломатии, а запишем туманно и неясно, как и раньше. А между тем посол папы должен приступить к своему посредническому делу.
Щелкалов. То ухитримся, государь. С титулом, государь, в грамоте будет тяжко. Мы в Москве следим, как ты велел, за тем, чтобы полностью титуловали тебя, царя, иностранными послами. Однак соседи и иные страны тот титул твой царский не признают.
Иван. Знаю, что принятие мной царского титула усложнило работу дипломатов. В Европе особое старшинство папской курии и германского императора.
Щелкалов. Государь, для некоторых государств признание титула стало козырем при переговорах по другим вопросам. Боюсь, что и с папскими посланцами то будет. Много изворотливости придется проявить, чтоб добиться вставки титула хотя бы в русские копии договоров.
Иван. То поглядим. Главное ныне – добиться мира, да чтоб складную грамоту о разрыве не получить. Годунов, содержание папского посла – полностью за счет нашей стороны, также щедрые подарки.
Годунов. Все сделаем, как велишь, государь.
Пушкин. Государь милостивый, папский посол уж здесь.
Иван. Пусть идет. Приму его ласково. (Входит Поссевино с секретарем. Оба одеты как дворяне, в шляпах и со шпагами.)
Поссевино (кланяется). Московскому царю Ивану Четвертому от светлейшего папы Григория Тринадцатого, восседающего на престоле апостола Петра, я, нижайший раб во Христе, Антоний Поссевино, передаю поклон.
Иван. Рад видеть тебя. Здоров ли папа римский?
Поссевино. Святой отец был болен от простуды, однако ныне полегчало.
Иван. Болезни наши посылаются нам за грехи наши. И у меня предчреслие, сиречь поясницу, ломило, да полегчало с Божьей помощью. А хорошо ли ты доехал до Москвы?
Поссевино. Ехал с молитвами через Полоцк и Великое княжество Смоленское.
Иван (недовольно). Такого княжества нет! Смоленск – русский православный город, а не литовский.
Поссевино. Царь, не надобно нам с первых слов браниться. Польский король Стефан Баторий просил дать ему как католику благословение на бранный подвиг, но я сказал: "Еду в Москву с миром, а не с бранью".
Иван. С такими твоими речами я согласен. Христианам потребен мир, чтоб не радовалось брани басурманство.
Поссевино. Царь Иван, многие мыслят подобно и у нас, в католической Европе. Король Стефан Баторий настроен по-боевому, но вокруг себя король постоянно слышит, что пора уже заключить какой бы то ни было мир. Ныне, когда король двинулся к Пскову, а я, папский легат, отправился к тебе, царю Ивану, многие поляки желают успеха мне, иезуиту.
Иван. Я рад, что ты предстал ныне в Старице пред мои ясные царские очи и что ты добрался благополучно, без неприятных приключений.
Поссевино. Несколько неприятных приключений все ж было. В Смоленске, например, думая отправиться на обед, я попал к обедне. (Смеется.) Однако обедню отстоял с благословением и молился от чистого сердца. Если, государь, христианские церкви будут объединены, то Смоленск и без брани объединится вновь с Литвой, а Киев – с Москвой. Весь христианский мир будет объединен. Рим делает все, чтоб такому христианскому единению был здесь хороший прием. Прими, государь, папскую грамоту, адресованную тебе, царю. (Подает грамоту.) К грамоте присоединено также письмо царице Анастасии, в котором папа называет ее возлюбленной дочерью. (Передает письмо.)
Иван. Папа Григорий Тринадцатый выражает привет моей благоверной царице Анастасии, умершей за двадцать лет до того!
Царевич Иван. Батюшка, вишь, папа римский не знает, что маменька моя Анастасия давно уж умерла и после нее уж было несколько цариц. Судя по такой мелочи, батюшка, осведомленность и тактичность папской канцелярии стоит невысоко.
Поссевино. А кто ныне царица русская?
Иван. Ответь ему, Нагой!
Нагой. Ныне царица благоверная Мария Федоровна Нагая с младенцем царевичем Димитрием.
Поссевино. Я немедля сообщу о том в папскую канцелярию. У нас в Европе многие того не знают. Царь московский, кроме грамоты и письма, светлейший папа отправил и подарки: греческий экземпляр постановления Флорентийского собора. (Подает.)
Иван(берет книгу). Роскошный переплет. (Листает книгу.)
Поссевино. Я привез тебе, царю, эту греческую книгу, постановление Флорентийского собора 1439 года, в котором византийская церковь признает главенство пап.
Царевич Иван. Батюшка, он, папа, прислал книгу собора Флорентийского, и та книга послана для нашего уязвления. В последнее время, при царствовании твоем, батюшка, распространилось получение книг с Запада, а шлют книги непотребные. Датский король Христиан направил тебе, царю, печатника Ганса Мессингейма с двумя лютерскими книгами. Несколько тысяч экземпляров Мессингейм должен был напечатать по-русски, да, слава Богу, митрополит запретил.
Иван. Иван-сын, те книги были посланы мне, и о печатании их во множестве не было речи. Меня они интересуют научно.
Царевич Иван. Нет, батюшка, слова датского короля: multa exemplarium millia – много тысяч экземпляров. То меня, православного, уязвляет. Святой же отец, митрополит Дионисий, сказал мне: "Слыхал я, что к нам едет папский легат, предшествуемый латинским крестом. Ежели папский посланец приедет в Москву, то я другими воротами из Москвы уеду".
Иван. Иван-сын, будучи православным, почитаю и разделяю наставления святого отца нашего, митрополита Дионисия. Однако говорил уж, что принимаю папского посла не как апостола, а как дипломата, с дипломатическим почетом.
Щелкалов. Истинно так, государь. Нельзя лишь на Англию надеяться. Римский папа – глава католической Европы, а католическая Европа – это Польша, Литва, Венгрия, Испания, австрийская династия Карла Пятого – государства, где никогда не заходит солнце.
Поссевино. Приятно слушать такие благоразумные речи. Флорентийскому собору Западная церковь придает смысл великого Вселенского собора, воссоединившего Восточную церковь с Западной.
Иван(листает книгу). Папа хочет, чтоб мы подменили обычаи наши православные, как переменили их греки Византии?
Поссевино. Присоединение Восточной церкви к Римской не умалило ее и не переменило обычаи. Если и вы присоединитесь, то митрополит Московский получит от папы патриарха. Достойные веры лица известили нас, что ты благоразумно, по Божескому внушению свыше, возжелал соединиться со святой Римской церковью и хочешь быть ей покорен со всеми твоими землями, областями и подданными.
Иван. Кто тебе такое сказал? Истинно, я желаю воссоединиться, однак не лучше ли будет, после многих лет разделения, Западной церкви оставить тьму, возвратиться к свету истинного учения православной церкви?
Поссевино. Нет, такое мы сделать не хотим.
Иван. Что ж, тогда оставим ненужный спор, вернемся к делу, ради которого ты приехал.
Поссевино. Прежде прочего, государь, вручу тебе и иные подарки, которые, надеюсь, не вызовут споров: распятие из горного хрусталя и золота, четки, отделанные золотом с драгоценными камнями, хрустальная с золотом чаша, и самый драгоценный дар – частица животворящего креста Господнего, заключенная в распятие.
Иван (целует распятие). Истинно драгоценный дар, ибо животворящий крест для всех церквей един.
Поссевино. Также от его святейшества тебе, царю московскому, изображение Святого семейства. (Слуги подносят картину.)
Иван (смотрит картину). Картина хороша.
Щелкалов. Государь, хороша, да писана не по-русски. Не говорю сие, как дьяк Посольского приказа, а как русский православный человек. Совершенно нагой Иоанн Креститель оскорбляет православные глаза, привыкшие к более скромной иконописи.
Иван. Истинно, грех. Однако, милые мои, по слабости нашей людской грех нам бывает сладок. Я родился в ночь на 24 июня, в купальскую ночь. То самое древнее любимое языческое празднество, совпадающее в канун церковного празднества Рождества Иоанна Предтечи, именем которого названо. Темный народ переименовал сей рождественский праздник Предтечи в день Иоанна Купалы.
Царевич Иван. Батюшка, празднование сие есть грех!
Царь Иван. Знаю, что превращение церковного праздника в идольское кумирное празднование есть грех, радость и веселье сатанинское. Однако прежде, особо в молодые твои годы, Иван-сын, любил я тот праздник, ибо иной раз дьявол бывает сильнее святых!
Поссевино. Если эта картина Святого семейства вызывает споры, то я готов исключить ее из числа подарков. (Слуги уносят картину.) Государь, велико значение общности веры, хоть я не ставлю это на первый план. Главное сейчас – добиться христианского мира. Я надеюсь зараз уладить два дела – примирить Москву и с моими прежними клиентами шведами.
Иван. Из уважения к папе я решил нарушить обычай вести переговоры со шведами в Новгороде. Я, царь, согласен принять послов короля Юхана в Кремле. Но шведский король Юхан и не думает о послах, а продолжает свои захваты на Балтийском побережье. Я надеюсь заставить Юхана дорого заплатить за эти захваты, лишь только я справлюсь али договорюсь с Баторием. Полякам тоже невыгодны те шведские захваты на Балтийском побережье.
Поссевино. Баторий склонен, благодаря вмешательству папы, к большим уступкам. И потому прошу тебя, царь, сделать со своей стороны шаг в том же направлении.
Иван. Я уж сделал такой шаг, и не один, выставив очень определенный прожект, выработанный вместе с наследником престола. Я предлагаю Баторию удержать за собой завоеванные литовцами ливонские города, но уступить Москве назад Великие Луки, Невель, Заволочь, Холм и псковские пригороды, забранные королем. На сей основе я готов отправить послов при непременном условии, что посредником будешь ты, папский посол Антоний, ибо ты мне по душе. Ты гибок и вкрадчив, красноречив и лукав.
Поссевино. Благодарю тебя, государь, но задача моя довольно сложна, и положение необычайно трудно: обе стороны не доверяют мне, не соглашаются открывать мне свои условия, и каждый рассчитывает на стесненные обстоятельства противника, готовый затягивать переговоры.
Иван. Ответ, данный тебе, римскому легату, на мирное предложение, весьма определенный. Шесть придворных назначены ответить тебе, и каждому из них дан особый наказ. Каждый из них касается только одного пункта вопроса. Починайте говорить.
Нагой. Как ты повелел, государь, я, Афанасий Нагой, коснусь лишь лиги против турок, на которой настаивает папа. Тут для нас печальный пример Византии: разве не тотчас по Флорентийской унии неверные басурмане погубили Византию, потерявшую свою веру и свой дух?
Поссевино. Такое случилось потому, что слишком поздно соединилась отпавшая ветвь от христианства и уж к тому времени засохла. Христианские государи должны воевать вместе против неверных, быть во всеобщем ополчении против турок.
Нагой. Запад, особо католический, давно Россию против турка правит. Сам же с туркой ведет тайные переговоры.
Иван. Папа твой уложил, что одна вера – греческая и латинская, а паны церкви в Ливонии разрушают и отводят людей от греческой веры к латинской.
Поссевино. Мой секретарь говорит, что и русские в чужой земле Ливонской разрушали латинские церкви.
Иван (сердито). Литва и вся Лифляндская земля ваша ли? Наша прикладная отчина, как у поляков Пруссия. И опричь немцев, которые ратью издавна то под Вильно, то под Гданьск ходили, Ливония мне, государю своему, была верна.
Годунов. В грамоте будем цепко отстаивать обозначение Ливонии отчиной нашего царя. Таков пункт, мне назначенный. Надобно записать во имя мира: сию отчину царь московский добровольно уступает чужому властителю. Прежде прочего уступит Ригу и Курляндию.
Поссевино. Уж такой пункт Баторий не согласится принять, чтоб так ввести в договор уступку Риги и Курляндии, которые никогда не находились в обладании Москвы. Мне известно, что искусство московских дипломатов во многом направлено на формальности, которым дипломатия восточнорусского двора всегда придавала большое значение, но на Западе такое не принято. И Баторий не согласится, как бы цепко вы ни отстаивали обозначение Ливонии отчиной царя.
Иван. Папы должны тому способствовать, и о том особый договор с папой. Говори ты, Щелкалов.
Щелкалов. Посол наш Истома Шевригин доносит из Рима о расточаемых ему почестях, о соглашении папской курии поддержать Россию в ее споре с Польшей.
Поссевино. Государь, многое из того, что доносит Шевригин, неверно. При дворе Ватикана он произвел дурное впечатление как варвар и невежда и даже прозван был Иванушка-дурачок. Этот невежественный московит не знает, что Венеция – самостоятельное государство, а вовсе не часть папских владений. Он не интересуется чудесами искусства, которыми папский двор дружественно готов одарить тебя, царя, и твое посольство; венецианскому послу говорил о возможных торговых связях, которые довольно неопределенны, о пути водой через Каспийское море и Волгу. Более того, излишней болтовней он дает понять об отчаянном положении своего государя.
Иван. Щелкалов, отчего Посольский приказ послал сего неуча царским гонцом?
Щелкалов. Государь, сему варвару и неучу, твоему русскому гонцу, удалось создать сближение между Москвой и Римом, невзирая на сложную дипломатическую игру и интриги Польши. Пример сему – отправка в Москву самого иезуита Поссевино и заключение почетного для тебя, государь, мира. А уместно ли вообще смеяться над незнакомством Шевригина с политической картой Италии? Ну а при папском дворе многие ли ясно представляют себе, где находится Псков, на какой реке стоит Москва да в какое море впадает Волга? Да в послании папа Григорий Тринадцатый передает привет царице Анастасии, умершей двадцать лет назад до того. Про тяжкое положение в Ливонии известно и без Шевригина. Он же, говоря правдиво, укрепляет доверие к себе.
Поссевино. С тем можно согласиться. Государь, в персоне короля Батория мне приходится склонять к миру счастливого победителя. Положение Пскова отчаянное, и то известно всем. Подход подкрепления к осаждающим приведет к предстоящему неминуемому падению крепости.
Иван. Я, царь, осведомлен и помимо тебя, иезуита, о состоянии Пскова и польской армии. Потому я, царь Иван, законный владетель отчины моей, отказываюсь от Ливонии. Цель, к которой стремился в этом походе Баторий, достигнута им. Поэтому пора уж между христианскими государствами прекратить кровопролитие.
Царевич Иван. Батюшка, не возлагаешь ли ты слишком большие надежды на иезуита, склоняя голову перед победителем, признавая силу Батория и его шведского союзника?
Иван. Иван-сын, дело идет о мире, который ныне крайне потребен России, оттого я намерен отправить послов.
Поссевино. Государь, однако требования твои на этот раз должны быть скромнее, если ты желаешь моего посредничества. Сущность всякого посредничества – уговорить сильнейшего, сила же, несомненно, на стороне поляков. Потому прежде прочего надобно окончить споры из-за двинских крепостей. О Полоцке же речи не поднимай, поскольку Полоцк ты уступаешь молчаливо.
Пушкин. Пункт о крепостях поручен государем мне, послу цареву Пушкину. Будем упорно спорить о двинских крепостях, особенно добиваться отдачи назад взятого Баторием Себежа – крепости, господствовавшей над входом в долину реки Великой.
Поссевино. Баторий на то не согласится, ибо та крепость в свое время выстроена в качестве передового моста для наступления на Вильно. Однако как посредник я мог бы поднять этот вопрос, если за Себеж предложить отдать Баторию Вележ. А если вы, послы, боитесь гнева царя, то я готов отдать за вас свою голову.
Пушкин. Нет, если б каждый из нас имел десять голов, то царь с нас приказал бы снять все те головы за такое попустительство. Так ли, государь милостивый? Государь, надобно цепко отстаивать наши интересы и зорко следить, чтоб Польша не заявила потом своих претензий на территории и города, завоеванные ныне шведами.
Иван. Хорошо говоришь, Пушкин. Я, царь, отвергаю ультиматум Батория, возвращаюсь к прежним условиям: не хочу довольствоваться четырьмя ливонскими городами, требую еще тридцать шесть, включая Себеж.
Поссевино. Я, посланник папы, пытаюсь выступить посредником, но не могу разрешить конфликт более выгодно для слабейшего, положение которого ныне безнадежно.
Пушкин. Самый приезд папского посла к московскому двору перед началом осады Пскова показывает государю нашему, Ивану Четвертому, что положение его далеко не безнадежно.