Поссевино. Государь, твои послы теперь стали внезапно настолько неуступчивы, насколько были сговорчивы недавно. Почему ты, царь, изменил свое предложение?
Иван. Ответь, Пушкин!
Пушкин. Новый Завет уничтожил Ветхий. Польский король отверг первые предложения. Теперь царь сделал другие и к ним ничего не прибавил. Видишь сию соломинку, которую я небрежно меж пальцев держу? Надежда Батория не прочнее ее.
Поссевино. При таком высокомерном ответе мне нечего делать как посреднику. Баторий к таким переговорам расположен не будет и продолжит осаду.
Иван. Чем недоволен Баторий? Я уступаю всю Ливонию, кроме городов в долине реки Вележ да Малых Лук, при этом ставлю лишь условие: в мирных грамотах не писать имени короля шведского.
Поссевино. Желая мира, я сообщу о том королю Баторию.
Иван. Сообщи также о немедленном прекращении осады Пскова. В войне, исход которой зависит от осады, переговоры, ведущиеся под огнем орудий осаждающих, есть один из видов капитуляции. Мы на капитуляцию не согласны, готовы лишь с честью выйти из борьбы.
Верещагин. Государь милостивый, я, дьяк Басенок Верещагин, про честь государеву твою сказать хочу. В договорной грамоте, переданной нам от польско-литовского двора, ты прописан не царем, а лишь великим князем.
Иван. То есть поруха мне, какую не след допускать. Послы должны не допустить порухи государевой чести. Равными себе я по-прежнему признаю в мире только германского императора и турецкого султана.
Поссевино. Государь, разве уж о всем ином договорено, что остается лишь вопрос о титулах?
Иван. Нет, я хочу, чтоб прежде прочего в договоре меня именовали не только царем, но и государем Ливонии.
Поссевино. Государь, поляки будут возражать. В Польше говорят: "Что значит этот новый титул – царь?" Царями назывались прежде татарские ханы в Казани и Астрахани. Этого мало для московского государя. Если же царь означает кесарь, это много для него. Европа знала кесаря одного лишь – государя императора германского, и он может возразить против нового титула государя московского Ивана.
Щелкалов. Государь, надобно скорей договориться о главном.
Иван(недовольно). Что есть главное, Щелкалов? Честь государева – вот главное!
Верещагин. Истинно так! В споре можно сослаться на передачу царского титула князю Владимиру императорами Гонорием и Аркадием.
Поссевино. Государь, ошибка в пятьсот лет. Императоры Аркадий и Гонорий, умершие пять веков тому назад, не могли передать великому государю Владимиру титул кесаря.
Подьячий Связев. То были другие Гонорий и Аркадий, жившие позже.
Поссевино. Государь, может быть, послы смешали их с другой парой братьев, императорами Василием и Константином византийскими, современниками князя Владимира? Вижу, ученость Посольского приказа теперь в упадке в связи с глубоким унижением, которое вообще вынужден потерпеть московский двор.
Царевич Иван. Батюшка, иезуит ведет себя нагло. Надо бы прервать переговоры.
Иван(сердито). Ежели Европа будет вести себя нагло, я откажусь от того, что обещал раньше. Я требую немедленного снятия осады Пскова и присылки польского посольства. Я за этим и обращался к папе. В ответ на мое миролюбие Баторий прислал мне письмо с вызовом на поединок. То не может внушить мне миролюбивых настроений. Сначала я старался говорить о том скорее с грустью, чем с гневом, но ныне уж не могу сдержать гнев.
Поссевино. Государь, сообщи мне содержание документа.
Иван (сердито). Польский король назвал мою мать, великую княгиню Елену Глинскую, дочерью литовского дезертира. Баторий упрекает меня, что я не спешу на помощь осажденным городам, но ведь я считаю себя связанным перемирием с врагом. Также как может король отрицать римское происхождение царствующего в Москве дома? Если б не было Прусса, брата кесаря Августа, откуда бы Пруссия получила свое название?
Поссевино. Источником всякой власти является Рим, хочу напомнить о том. Карл Великий был коронован одним из предшественников нынешнего папы Григория Тринадцатого.
Щелкалов. Государь, мы теряем много времени. Папский легат раздул мелочь в целую гору. Остается, государь, один исход, к которому раньше уж прибегали: писать грамоты разно для каждого государства.
Иван. Истинно так. Главное – скорее окончить войну. На крайний случай пусть в своей грамоте пишут меня великим князем. Ради мира я согласен на такое умаление своего достоинства.
Поссевино. Государь, Бог смиряет гордость нашу. Уже в Полоцке я считал требования Батория чрезмерными и находил, что пора бы окончить войну без дальнейших осложнений. Всем она надоела. С тем и отправлюсь в польский лагерь под Псков.
Иван. То мне, царю, особо приятно. Прощаясь, скажу тебе, что отпускаю тебя к королю Стефану с добрым чувством, шлю с тобой поклон и прошу тебя после переговоров о мире в том смысле, как велел папа, вернуться в Москву. Присутствие посла мне приятно ради пославшего тебя и благодаря твоей верности моим царским делам. Тебя, Поссевино, хотел бы позвать к себе на службу и охотно платил бы тебе хорошие деньги. Так как папа приказал, чтоб мир был заключен согласно желанию моему, царя, сей мир должен быть в моих интересах, и то вытекает из смысла дипломатии.
Поссевино. Однако по религиозным вопросам мы не продвинулись вперед: ни на постройку католических церквей, ни на водворение иезуитства в Москве разрешения не последовало. Папа же мне сказал: сперва религиозный союз, потом уж политические соглашения. (Слышен шум и выстрелы.)
Иван (тревожно). Что стряслось? (Вбегает дворянин.)
Дворянин. Государь, летучий отряд Радзивилла прорвался к Старице.
Годунов. Надобно немедленно уходить, государь!
Поссевино. Еще одно доказательство, государь, как потребен тебе мир. Уже в твою резиденцию явилась другая договаривающаяся сторона. Храни тебя Бог, государь! (Царь Иван со свитой убегают. Выстрелы и шум сражения усиливаются.) Хитрый московит с большой ловкостью добивался моего расположения отдаленной надеждой на религиозный союз, но я понял, что теряю даром время.
Секретарь. Можно надеяться на большее после заключения мира, судя по осторожной форме отказа и по недомолвкам в уступках.
Поссевино. Нет, монсеньор Болоньетти. После этих переговоров с московитами мыслю, что хлыст польского короля, может быть, является лучшим средством для введения католицизма в Московии. О том отпишу кардиналу Комо.
Секретарь. Это означает, что, отказавшись от посредничества, Рим поддерживает Польшу?
Поссевино. Напротив, монсеньор Болоньетти. Это означает, что хлыст польского короля должен быть всего лишь орудием Святой церкви. Roma locuta est. Польше не будет позволено вести войну до победы. Святой престол выскажется против продолжения такой войны. Польша будет остановлена в своем порыве, а если она будет упорствовать, над ней разразятся громы Ватикана.
Секретарь. Но согласится ли польский король отдать близкую победу? И в Риме не все с тем согласны, считая союз католической Европы с Московией против турок химерой!
Поссевино. Да, монсеньор Болоньетти. Мысль о союзе против ислама есть химера. Филиппу Испанскому много забот с новым покорением Португалии. Венеция очень заинтересована гаванями Леванта, но для Рима такая религиозная лига есть ширма, скрывающая интересы практического свойства. Если папе даже и не удастся поднять европейские державы для нового Крестового похода, все ж в их единомыслии святой отец видит возможность вернуть свое прежнее значение. Протестантство отступает во многих пунктах. В Нидерландах вытесняет его Филипп Фарнезе, во Франции подняли голову Гизы, в Швеции под покровительством втайне сочувствующего короля Юхана, женатого на сестре прежнего польского короля Катерине Ягеллонке, королева воспитывает наследника престола в пламенной католической вере. В Польше диссиденты больше не являются политической партией. Потерянная для Германии Ливония тоже ускользает от лютеранской Реформации. В Риме полагают, что во власти протестантов остается только Англия, часть империи и Дания. Если примирить Москву с Польшей и под предлогом общей обороны против турок удастся заставить Габсбургов заключить коалицию с Венецией, к святому Риму может, пожалуй, вернуться господство над миром. Вот отчего я согласился быть посредником между московским царем и польским королем, но буду настаивать, что мир может быть заключен на основании такого союза, который соединит всех в лоне истинной церкви. (Крики и шум сражения совсем рядом. От сильного удара распахиваются двери и поляки врываются в комнату.)
1-й поляк (кричит). Хапай московитов! (Хватает Поссевино и секретаря.)
2-й поляк. Изготовься, московит, к вечным мучениям! (Замахивается саблей.)
Поссевино. Оставь меня, холоп, ежели не хочешь умереть в королевской темнице! Я – посол римский Поссевино с секретарем своим. (Вбегает Радзивилл, окруженный воинами.)
Радзивилл. Пся крев, упустили злодея! Ушел злодей, русский царь!
1-й поляк. Ясновельможный гетман пан Радзивилл! Схватили тут обоих, да говорят, что они послы латинские.
Поссевино. Мир тебе, пан Радзивилл, с воинством твоим. (Крестит его латинским крестом.)
Радзивилл. Ах, то вы, пан нунций, да в таком мирском одяге? Благодарите Бога, что мои жовнеры сгоряча мечом не посекли, учинивши непочтенну холопску смерть!
Поссевино. Чего ради такое зло учинять, пан Радзивилл? Мы лишь слуги Божьи, посланные ради мира святым папой. Verba magni clusis Moscovia ad me.
Радзивилл. В Польше много говорят о том, что папа дал соблазнить себя приманкой посредничества. То посредничество, пан иезуит Поссевино, не возымеет успеха. Однако если б даже посредничество имело полный успех, то и тогда оно в интересах католицизма не могло бы компенсировать те выгоды, которые обещает ему победа Польши над безбожной азиатской Московией с ее кровавым царем-тираном, угрожающим Польше и всей Европе. Жаль, не захватили тирана. Отвезли б его в Варшаву, как грязного медведя в клетке, чтоб над москалем не одно лишь панство, а и мужики наши посмеялись, а потом, пся крев, среди Ратушной площади ему добрый кол, да кол на весь разбойничий его дом.
Поссевино. Умерьте свой пыл, пан Радзивилл. Что русский царь? Всего лишь физически и нравственно разбитый старик пятидесяти лет! Надо нам, слугам Божьим, мыслить, как вернуть великую, глубоко потрясенную империю в лоно истинной церкви.
Радзивилл. Нет, пан иезуит Поссевино, в Польше мыслят иначе. Сама империя должна исчезнуть, и русские должны быть загнаны далеко в Азию. То совершится. Империя бессильна, и русский царь дошел до полной беспомощности. Особенно сказалось то бессилие ныне, когда я с моим летучим отрядом беспрепятственно дошел до Ржева и едва не взял в плен самого русского тирана в его старицком лагере. Надобно лишь, чтоб святой папский престол не мешал нам одержать победу над Московией во славу его же святого величия.
Поссевино. Пан Радзивилл, перед лицом Божьим мы должны быть верны нашей мечте, и, может, благословением Божьим, распространение католической религии вплоть до Азии станет не таким уж трудным делом. (Крестится. Радзивилл и иные поляки тоже крестятся.)
1-й поляк. Ясновельможный пан гетман Радзивилл, пойдем ли на соединение с литовцами для боя под Ржевом?
Радзивилл. Нет, боя с русскими полками под Ржевом не примем, пойдем под Псков, на соединение с главными силами. (Поссевино.) Пойдете ли с нами, святой отец?
Поссевино. Я не стану подвергать свою дипломатическую миссию опасности, присоединившись к одной из сторон. С монсеньором Болонетти мы доберемся до Пскова своим путем. Наша цель – captatio benevolentiae – снискание расположения обеих сторон ради мира и мирового величия римской церкви. Пример нам – не воинственность государей, а деяния апостолов – de actibus apostolorum. (Крестится и уходит с секретарем. Поляки тоже уходят.)
Занавес
Сцена 84
Москва. Царская вышивальная мастерская
Анница (держит на руках младенца и поет).
Баю, баю, баю-бай, да поди Бука под сарай,
Коням сена подавай, у нас Тиму не пугай.
(Целует младенца, смеется.) Чадо мое любимое, Тимушка! Фаина, то радость великая, что имею сына единородна, суща младенца. Однако тоскую сердечно, что нужда его в селе хоронить и не со мной он постоянно.
Фаина. Анница, ко времени ли велела ребенка из села привезти? Государь во всякое время сюда, в царевы вышивальные мастерские, приехать может. А застанет младенца – так быть беде.
Анница. Фаина, шибко скучала, не могла уж без него долго терпеть. Хоть ненадолго погляжу, хоть ненадолго покормлю молоком своим. Молока, вишь, много, грудь велика, а перегорает молоко материнское. Ешь, Тимка! (Дает младенцу грудь. Тот жадно сосет.) Вишь, как присосался, баловень! (Целует младенца.) Чадо мое возлюбленное, утроба моя, Христос помилуй тебя от всякой беды. Ради великой своей милости и для всякой службы Божественная покроет тя милость Его.
Фаина. Анница, государь Иван Васильевич благоволит к тебе, велел дать тебе в мастерской отдельную хоромину как лучшей вышивальной мастерице и уж прислал спрашивать, вышито ли тобой надгробное покрывало Кирилла Белозерского и Никиты Переяславского для вклада в монастыри.
Анница. Кончаю шить, на неделе кончу. Ныне ж желаю с Тимушкой моим позабавиться. (Поет.)
Баю, баю, баю-бай, приходил к нам Тарабай,
Приходил тот Тарабай, просил: Тимушку отдай!
А мы сказали: не дадим, Тима надо нам самим! (Целует младенца.)
Фаина. Анница, а как же, что не крещен младенец? Знаешь ведь, некрещеные младенцы все равно что обменыши, дети, подмененные нечистой силой. Обменыш, он же прокленыш, полуверец, скитающийся по свету, отвергнут от людей.
Анница (испуганно). Сохрани и спаси Господи! (Крестится.) Страшно мне его в церковь нести для крещения. А дознаются, что без отца законного? Страшно, Фаина! Как исхитриться, не ведаю.
Фаина. Одно остается: подкинуть младенца. В селе мужа мого знаю я мужа добродетельна и богата, именем Георгий Осорин, уж достигшего шестого на десять лет, да бездетного с женой своей. Он возьмет и окрестит. Крещение от сущего там попа, Потапия именем, в церкви праведного Лазаря.
Анница. Нет, Фаина, как же Тимушку, утробу мою, чужим подкину?
Фаина. То грех, Анница, ради радости своей душу младенца губить. Без крещения кто же научит его правилам Святых Отцов, Закону Божию?
Анница. Я сама учить буду.
Фаина. То в исступи ты ума говоришь. Не хочешь в село – подале отдадим. На остров рыбачий отдадим. Знаю я рыбаря Давида и его жену Улиту, бездетны. Покладем младенца в коробя, или лучше в крошню, плетену корзину заплечну, и крошню ту в лодицу малую, и положим в ту лодицу под голову младенца золото, а под ноги – фунт серебра, и лист написанный: "Кто обрящет сего отрока, да окрестит его, а за то возьмет себе злато да серебро, хранить ему в научении грамоте и закону Божию". Рыболову же лодицу ту к хижине его причалим, к берегу. Рыболов в виде человек благородный, не старый еще.
Анница. Нет, Фаина, как утробу свою отдам? (Плачет, целует младенца.) Сыне мой милый, горе мое окаянное! Соблюди, Бог, младенца моего праведно заповеди ради Матери Его и моего ради смирения и правды!(Крестится и плачет. Младенец тоже начинает плакать.)
Фаина. Вишь, сама растревожилась и младенца растревожила. Как бы не услыхал кто. Ишь, кричит! И ты с ним! (Сердито.) Да и мне достанется – кнутом, али в темницу, что потакала. (Слышен шум.) Чую, приехал кто-то. Не дай Бог, государь! (Выбегает.)
Анница. Затихни, Тимушка, чадо мое любимое! (Укачивает, поет.)
Баю, баю, баю-бай, приходил к нам Тарабай,
Приходил к нам Тарабай, просил: Тимушку отдай,
А мы сказали: не дадим, Тима надо нам самим!
Баю, баю, баю-бай…
Фаина (вбегает). Государь со свитой уже в сенях! (Хватает плачущего младенца, сердито.) Обменыш проклятый, не ори! Стянула б тебе пасть!
Анница (испуганно). Фаина, милая, заради Бога, сховай Тиму подалее!
Фаина (испуганно). Подалее уж не выйдет! (Сердито.) Бери, дура, надгробный покров вышивай и проси ты прощения у Господа Бога о своем согрешении! (Убегает с младенцем.)
Анница (берет покров, шьет). Гость нежданный. Сказано в заповеди христианской, чем меньше нравится гость, тем больше дай ему. (Шьет. Входят царь Иван Васильевич, царевичи Иван, Федор, Богдан Бельский, художник Алампий. Анница встает и кланяется.)
Иван. Здравствуй, заря-зарница, красна девица! (Целует Анницу.) Приехал с сынами поглядеть твою работу и художника привез для его поучения. Художник, сделаешь ли краской, как она нитью делает?
Алампий. Исхитримся, государь. А пелена истинно хороша.
Иван. Замышлением и потружением сшита пелена. Как сшила святу пелену?
Анница. Государь милостивый, пелена шита шелками и золотой нитью.
Алампий (смотрит покров). Как к основе крепишь?
Анница. Золотые нити прикрепляю к основе разного цвета. То шитье вприкреп. А есть и шитье в раскол, плотно, как сшит убрус, полотенце на икону Грузинской Божьей Матери, в Покровский Суздальский монастырь.
Иван. Покажи тот убрус, Анница!
Анница (показывает убрус). Шито в раскол. Новый стежок. Орнамент – свободно раскинутые ветви дерева, обнизаны жемчугом.
Царевич Федор. Основа красива, батюшка.