Начать короткую историю этого человека следует с некоторых предпосылок, и в первую очередь с формирования характера. Оставшись в 14 лет круглым сиротой, Иньиго (таково было его имя при рождении) был отправлен братом служить пажом. А достигнув совершеннолетия, решил сделать военную карьеру. Это немаловажный момент, потому что юноша с самого начала мог рассчитывать лишь на себя, на собственные качества – храбрость, решимость, максимализм. Оттого-то он и был, по собственному признанию, "придирчивым в вопросах чести, ничего не боявшимся, дешево ценившим жизнь свою и других". Но еще он "предавался роскоши", был падок до женской ласки и мечтал о героической судьбе. Но в целом жил бессмысленно, не имея ни определенной цели, ни четкого направления деятельности. Военная слава, намерение стать полководцем, даже при наличии упомянутых незыблемых принципов, оставались для него чем-то расплывчатым. Впрочем, так, с явной подменой понятий, и жило большинство кандидатов в герои. Они шагали по жизни широким шагом, маршем, и если не погибали на полях бесчисленных битв, то становились со временем маршалами тех, кто имел более ясные цели.
Не будем заострять внимание на актах безрассудной смелости молодого человека, разве что стоит упомянуть, что геройское поведение возвысило его даже в глазах врагов. И сохранило жизнь. "…Я был задет снарядом, который проскочил между моими ногами и ранил одну и сломал другую". Но с этого момента начался новый отсчет времени для Игнатия. Болевой шок, ужасающие мучения похлеще пыток, наконец, приближение кончины – вот короткий список испытаний, предназначенных судьбой. Врачи, не верившие уже в его выздоровление, посоветовали парню исповедаться. И он послушался, приготовившись мужественно принять свой последний миг.
Но кто-то, видимо, походатайствовал за него в небесной канцелярии, потому что случилось чудо: наступило неожиданное улучшение. Только вот кость срослась неправильно, и ее пришлось снова ломать, делать новую операцию, как свидетельствовали биографы, "еще более долгую и мучительную, чем все предыдущие". Тем не менее, у мученика появилась отсрочка, время, которым следовало распорядиться. Можно было загнать себя в угол размышлениями о крушении надежд, плакать над собственными ранами, корчиться от душевной боли, еще более жуткой, чем физические страдания. Но Лойола избрал иной путь, сумев отнестись к случившемуся на войне, как к опыту, пусть и горькому. Он оставил войну, надежды, прежние идеи в прошлом. Он выжил, и это уже было результатом. Чтобы поднять свой дух и забыться, молодой человек хотел обратиться к рыцарским романам. Но в замке, куда занесла его безжалостная судьба, имелись лишь две книги: "Жизнь Иисуса Христа" и "Житие святых". Что ж, Лойола находился в таком состоянии, когда выбирать не приходится.
Однако чтение уже первых страниц книг его потрясло. Он узнал то, о чем не подозревал прежде. В короткое время перед ним открылась вся картина мира, с его таинствами, истинными ценностями и откровениями относительно цели бытия. У больного всегда обостренное восприятие – он подсознательно ищет зацепки. То, что пропустил бы здоровый и беспечный читатель, может стать судьбоносным открытием для умирающего – в этом, пожалуй, главный козырь любого недуга. Лойола читал, и, казалось, невидимый факел освещал скрытый до того путь. Возникло диво непрестанных открытий. Он осознал и принял, что вся его прежняя жизнь была бессмысленным существованием никчемного в духовном отношении, недоразвитого индивидуума! Он почувствовал себя амебой, одноклеточным. И вместе с этим – внезапное необъятное, неугасимое желание развиваться, жить по-другому. Даже боль отошла на другой план. "Героизм этот отличен от моего, и он выше моего. Неужели я не способен на него?" – таким был первый вопрос, который он задал себе. Знания порождают вопросы и открывают путь к ответам.
Представляется важным, что дальнейший путь Лойолы не был абсолютно однозначным, без крутых поворотов. Напротив, он еще долго брел в полутьме, прежде чем его цель выкристаллизовалась окончательно. У Игнатия были сомнения, но отныне иного толка: "Два противоположных духа действуют во мне. Первый меня смущает: он от дьявола. Второй меня умиротворяет: он от Бога". Важно то, что книги посеяли зерна новых идей, наполненных поиском духовного пути и сопровождающихся развитием личности. И все-таки то, к чему в итоге пришел новоявленный аскет, можно без натяжки назвать гиперскачком в развитии. Переход от образа бравого солдата, готового убивать и умирать, к облику выдающегося человека своего времени, почти святого – это реальное чудо, которое свершилось из-за болезни и благодаря книгам.
Максималист по натуре, он сначала подражал святым – жил на подаяние, ухаживал за больными, роздал свои одежды. Лойола утверждал, будто пережил катарсис, счастье озарения: "Я получил великий свет разумения". Он пришел к логичному выводу, что для апостольской деятельности необходимы глубокие знания. Главное, что он вынес из прикосновения к смерти: ценность имеет лишь духовное, связанное с самореализацией, а материальное преходяще и не приносит длительного ощущения счастья и равновесия. Это озарение отвратило искателя смысла жизни от роскоши и благ, зато обратило в сторону приобретения еще более основательных знаний. В результате через определенный период времени в Париже Лойола получил диплом магистра. Он разработал и стал преподавать Духовные упражнения, включающие размышления, созерцание, молитвы словесные и мысленные. Кстати, наблюдается большое сходство упражнений Лойолы с медитациями и тренингами интеллекта, проводимыми на Востоке. Это еще одно свидетельство однородности Вселенной, а усердные искатели как бы ходят по кругу, двигаясь к одной и той же вершине разными маршрутами. Основав "Общества Иисуса", которое больше известно как орден иезуитов, Игнатий Лойола стал совсем другим человеком с очень конкретными устремлениями.
Таким образом, тяжелый жизненный кризис, борьба со смертью и физической болью привели стойкого молодого человека к новым знаниям. Они же помогли оформить совсем иную реальность и в первую очередь наполнить жизнь смыслом. Так в конце концов человек отказался от ранее избранных целей, которые после встречи со смертью представились пустыми и незначительными. Болезнь позволила переписать жизненный сценарий, придать земному пути колорит, ценности и радости каждого дня скоротечного бытия.
Альбер Камю. Творчество, отодвигающее смерть
Без отчаяния к жизни нет и любви к жизни.
Альбер Камю
"Ничто так не воодушевляет, как сознание собственного безнадежного положения". Это судьбоносное откровение Альбера Камю с аптечной точностью отражает все его душевное состояние и идеологию сопротивления в течение большей части жизни. Уже оно одно достаточно обнажает душу, чтобы она предстала с совершенно ясными, незаретушированными контурами.
Он мог стать известным футболистом. Но мир знает этого человека как писателя и философа (большинство людей, переживших трагедию, стали в той или иной мере философами – без этого почти невозможно преодоление), лауреата Нобелевской премии и неисправимого любителя бродить по кладбищам, всматриваясь в могилы с проникновенностью, на какую способен лишь обреченный человек. Представляется знаковым, что Альбер Камю погиб в автокатастрофе, а не от туберкулеза, который заставлял его ежедневно быть со смертью на "ты". Парадокс борьбы Камю заключался еще и в том, что к моменту его неожиданной смерти оба легких были поражены почти стопроцентно. А только-только созданное официальной медициной средство эффективного противодействия недугу уже не могло помочь ему. Альбер Камю победил болезнь, считавшуюся неизлечимой, хотя и не переиграл судьбу. Тем не менее, завершив свое земное странствие в 46 лет, знаток природы человеческой оставил нерядовой способ противостояния тяжелой болезни и гнетущей личной трагедии.
Как и у многих героев этой книги, испытание на прочность Альбера Камю началось в юности. Преуспевающий и счастливый, пусть и ужасно бедный, юноша был болезненно одержим футболом. У 17-летнего алжирского парня существовало немало поводов гордиться собой: его, пожалуй, даже слишком часто, несмотря на юный возраст, упоминали газеты. Мотивация предельной преданности спорту тоже понятна: как оригинальная, социально значимая форма самовыражения, она позволяла выделиться и доказать, что он что-то собой представляет. Щемящая нищета и юношеский конформизм были, как два откормленных солитера в его сознании – они непрестанно подстегивали парня, порождая непреходящее беспокойство. Впечатлительный до предела, юный Камю, по собственному признанию, готов был "плакать по ночам после поражения". Фактически он находился в состоянии беспрерывного стресса. С одной стороны, крайне неблагоприятные социальные условия с изнуряющей бедностью, с болезненной глухой матерью-инвалидом, тенью погибшего на войне отца и властной, не скупящейся на упреки бабушкой (от нее внуку доставалось даже за разбитые на футболе туфли). С другой стороны, психологическая драма в виде неуемной жажды вырваться из грязи и безвестности, противопоставить что-либо своим более обеспеченным сверстникам. Третьим, невидимым фактором стала сопровождавшая такую жизнь психологическая незрелость: в детстве и юности не было никого, кто бы по-настоящему любил его, поведал бы об истинных ценностях, устремлениях, смысле жизни. Иммунная защита его с самого рождения была как бы подорвана, содержала много брешей, готовых впустить болезнь.
Молодая, набирающая высоту птица, несмотря на задор и цепкость, была сбита на взлете. В возрасте 17 лет, когда Альбер стал вратарем юношеской команды университетского клуба, он неожиданно обнаружил, что кашляет и отхаркивает кровью. Для установления диагноза понадобилось совсем немного времени. Однажды после удручающего приступа кровавого кашля мальчик оказался в глубоком, ужаснувшем близких, обмороке. Страшные подозрения подтвердились: палочка Коха проникла в основательно ослабленный организм. Юноша был не просто обескуражен, он некоторое время находился в состоянии шока. Из героя, популярного игрока известной на всю страну футбольной команды, больной неизлечимым в те времена туберкулезом в один день превратился в изгоя, меченного судьбой, прокаженного. В безнадежного, медленно умирающего инвалида! Он не только вынужден был прервать образование и навсегда забыть о спорте, но едва не сгорел в огне тяжелой, пожирающей силу духа, депрессии. Раз в две недели, когда ему принудительно закачивали воздух в полость между легким и грудной клеткой, смерть мрачно подмигивала ему, напоминая о своем присутствии. Возникло то маргинальное состояние, которое либо приводит к новой непрерывной деятельности, либо принуждает смириться с участью обреченного. И забытого – его имя навсегда исчезло с полос газет.
Юноше было о чем подумать. Нет на земле места, где бы ощущения обострялись так яростно, как между двумя мирами. Как быстро все в этом мире предается забвению! Как скоротечна жизнь! Несомненно, он задавался вопросом: а есть ли что-нибудь устойчивое посреди этого шаткого бытия?! И, скорее всего, вопрос был не один. К счастью для молодого Альбера, судьба, как водится в таких случаях, предоставила ему шанс. Как много на первый взгляд неприметных шансов дарит милостивая и отзывчивая фортуна! Шанс Альбера Камю явился в облике дяди, в дом которого он попал после больницы. Его устами ангел-хранитель прошептал заветную идею: читай. Просто бери книги и листай их – эта сакральная деятельность так несложна, но в ней столько огненного жара мудрости. Дядя, работавший мясником, имел в виду: читай, чтобы успокоиться; читай, чтобы занять себя; читай, чтобы переключить мысли с болезни на нечто иное. Вряд ли он думал о великих знаниях, меняющих облик и внутренний мир человека.
Как многие больные люди, подкошенный болезнью юноша обратился к книгам как к временному пристанищу. Неизвестно, был ли определен его выбор произведений советами дяди, случайностью или еще какой-либо неведомой причиной, но он столкнулся с серьезной литературой. И увлекся. Значимые, авторитетные писатели, владеющие тонкостями языка и всем арсеналом воздействия на психику читателя, пробудили его первичный интерес, который, возможно, усилился вследствие тотального запрета на двигательную активность. Прошло совсем немного времени (а продолжительная болезнь растягивает часы как безразмерную резиновую ленту), и впечатлительный, пробужденный и ищущий выхода разум уловил: он прикоснулся к таким весомым знаниям, которые сами по себе являются самодостаточными, несут в себе зерна нетленной мудрости бытия, целостности земного существования. Это, конечно, было яркое открытие! Может быть, своеобразный катарсис, приостановивший болезнь и связанную с ней депрессию. Но застойной воде необходимо течь, а русла несчастный еще не отыскал. Гюго, Золя, Бальзак и их красноречивые коллеги по литературному цеху могли пробудить сознание от спячки, но указать направление для рвущейся реки было не в их компетенции.
Тем временем Камю стал жить, идя рука об руку с собственной смертью. Она преследовала его неотступной тенью. Когда он касался морской воды, она предупреждала его: можно купаться, но нельзя плавать. Когда смотрел матчи по футболу, она напоминала: можно сколько угодно глазеть, но воспрещено бегать. Парень был запуган, но не сломлен. Прижат к стене, но не добит. Его непомерные детские амбиции, к счастью, не исчезли. Он хотел жить, но не знал как. Чтобы жить и начать дышать полной грудью, нужно было нечто более весомое, чем способность существовать. Другими словами, нужен новый смысл бытия.
Ко второму шансу судьбы пытливый Камю был готов. Кто был при смерти, тот знает, как меняются краски жизни и каким острым становится слух, какую невиданную зоркость приобретают глаза, как пальцы осязают буквально все. Надо успеть насладиться, ведь жизнь может оборваться в любой момент! Молодость Камю не желала сдаваться, инстинкт жизни подсказывал ему: ищи, за что можно зацепиться, на чем можно сосредоточиться настолько, чтобы забывать о болезни. Ищи непрерывно и страстно, ищи с надеждой и верой, действуй! Когда на третьем курсе лицея, куда он возвратился для получения образования, молодой учитель с новаторскими склонностями Жан Гренье стал читать курс философии, болезненного юношу обдало ветром освобождения. Чуткий, приобретающий остроту мозг ощутил близость спасения. В философии он отыскал возможность того утраченного с болезнью самовыражения, которого так недоставало для полноты жизни. Это и был прообраз смысла. Ему надо было понять, зачем он живет и зачем вообще пришел в этот мир. Вопросы, которые, останься Камю футболистом, он скорее всего не задал бы себе никогда. Сначала в жизни больного юноши появились Артур Шопенгауэр и Фридрих Ницше, Библия, Федор Достоевский. Потом, благодаря учителю, он узнал своего более старшего современника – Андре Жида. Именно благодаря им юноша сделал чудесные открытия, перевернувшие представление о мироздании. Стали возникать, сначала, как марево, а затем все четче и яснее, признаки смысла. Истинного смысла пребывания на земле человека, превращающегося в личность, творящего по завещанию Бога, живущего обдуманно, размеренно и основательно, с обозначенной искрометной и полной азарта целью. Философы приоткрыли завесу законов бытия, что, в свою очередь, позволило взглянуть на проблему здоровья, жизни и смерти с другой стороны. Принять болезнь как часть судьбы. Жить с ней настолько полноценно, насколько возможно. Именно философы подсказали, что не бывает единственного пути, ведущего к великой цели; как и к ледяной вершине, тут возможно множество маршрутов. Молодой Камю задумался о том, как придать реальный смысл собственному существованию. Под влиянием знаний стали меняться его мыслеобразы, уменьшились колебания эмоциональных потрясений, отступили переживания, связанные со смертью. Он приобрел ключевую платформу для выздоровления – уравновешенность мышления. Благодаря этому дару природы (на самом деле, логичному ответу вселенной на часто задаваемые вопросы) стали исчезать главные зоны напряженности: страх смерти, раздирающие грудь гордыня и эгоизм, чрезмерная привязанность.
Новую реальность со смыслом предложил его любимый преподаватель Жан Гренье – попробовать себя на литературном поприще. В результате Альберу еще не исполнилось 19 лет, как он взялся за перо. Сначала писал статьи для журнала, затем – очерки для издания Гренье. Эта идея согласовывалась и с намерением изучать философию. Главное – у него появилось дело, мысли стали более упорядоченными.
Известно, что Альбер Камю не выздоровел, но много раз получал от смерти отсрочки – и каждая из них отправляла его к письменному столу. "Надо жить и творить", – записал этот смертельно больной человек однажды в своем дневнике, и этот короткий призыв к самому себе становился девизом и бесспорно действующим целительным средством всякий раз, когда болезнь отправляла его в нокдаун. Однако какой образ жизни вел больной туберкулезом? Это крайне важно знать для получения полной картины противостояния недугу. Именно в образе жизни кроются важнейшие принципы, потому что Камю, в отличие, скажем, от Айенгара или Ролло Мэя, излечившихся от туберкулеза, сам отказался от целенаправленного противостояния недугу.
Найдя для себя смысл в писательской деятельности, Альбер Камю во главу угла поставил личные впечатления и переживания, что вносило в его хрупкую жизнь определенный диссонанс. С одной стороны, это давало уникальную пищу для целительного творчества, с другой – постоянно держало душу в подвешенном состоянии. Ведь погоня за впечатлениями всегда входила в противоречие со здоровьем. Он и исцелял, и убивал себя одновременно. Пил эликсир, когда сочинял, и перечеркивал его действие, когда шел на поводу у своих земных желаний.
В чем это выражалось? Камю с молодости пристрастился к курению, любил выпить, ночи напролет бодрствовал, пусть даже в стимулирующих творчество спорах. Он кардинально менял профессии, работая то частным учителем, то продавцом запчастей, то ассистентом в метеорологическом институте. Он был неразборчивым в связях с женщинами, импульсивным и вечно жаждущим любви. Разбираться в перипетиях и сплетениях отношений Альбер Камю не научился до конца жизни. На это не было ни сил, ни времени. Отсюда его неудачные браки, женитьба на эпатажной наркоманке, ожесточенная, демонстративная и нескончаемая борьба с мировыми призраками и живыми оппонентами (с тем же Жан-Полем Сартром). Это тот блок проблем, который восточные мудрецы обозначали как "неведение истины" – аспект не смертельный, но ускоряющий жизненный цикл. Вероятно, не стоит рассматривать эти психологические проблемы Альбера Камю как пороки. Напротив, они насыщали его впечатлениями, давали материал для творчества – возможно, без этого он не состоялся бы как мастер пера.