явив начало таинства сего,
в котором, возрождаясь, мы смываем
грех первородный предка своего;и крестник сей был мучим и терзаем
и смерть на древе тяжком восприял
за нас, и мы о том не забываем.Я верю, что из мертвых он восстал,
Дит посрамил – и в небо возвратиться
к отцу решил в венце земных похвал,о том рекли и лев, и вол, и птица,
и тот, кем благовещена засим
без кривословья каждая страница,и много прочих сообразно им
повествовали о Его державе
и кистью верной, и пером благим.Я верую – вернется Он во славе,
и мы ему предстанем все, дабы
то получить, что присудить он вправе;пророки – небу вознося мольбы, -
Святого Духа силой вдохновенны,
предуказали ход его судьбы,и Дух, Отцу и Сыну равноценный,
равно от них обоих исходя,
сияет вечный, вечно совершенный.Я верю – церковь, верных ей ведя,
их непременно выведет из мрака,
и вне ее нет правого вождя,я подтверждаю также святость брака,
и – что причастье грешников целит,
а исповедь им помогает всяко,и – что Церера с Бахусом таит
высокий смысл причастия святого,
и этот смысл от слабых глаз сокрыт;и быть достойным таинства такого
обязан совершающий его,
и звания он должен быть благого.Так в проповедях звучных ничего
не утаила от меня Кибела,
уча меня для блага моего.И если б знали суть господня дела
и Аристотель и ученики,
притом чтоб вера в их душе созрела, -кому-кому, а им весьма легки
пути бы оказались в царство света,
коль в знанье прочем были высоки.Как Моисей для божьего обета
приверженцев от мира отвратил,
дабы не знали ложного завета, -вот так и я, поверив в бога сил,
устремлена душой к его пределам,
храня в груди неистощимый пыл,и полагаю это главным делом,
и прославляю господа везде,
горда и польщена таким уделом,и, следуя ведущей мир звезде,
душой благой, уверенной и ясной
я счастья не смогу найти нигде,как только в нем, и чистой и прекрасной
ему я вверю душу, – тем скорей
с Кибелой повстречаюсь сладкогласной,всевечно в небесах ликуя с ней.
ХL
Покуда нимфы рассказывали, Лия молча внимала. Теперь наступил ее черед, и, любуясь ею, Амето справедливо хвалил ее повесть; но о том, что будет дальше, боялся и думать, каждый миг со страхом в груди, ожидая, услышать: "Пойдемте". Зной уже спал, и все дамы, раздумывая, что делать дальше, выжидательно смотрели на Лию, распорядится она продолжать или скажет, что время прощаться. Но тут их взгляды были привлечены другим: по небу, поднявшись, должно быть, с ближнего берега, летело семь белоснежных лебедей и столько же журавлей; с великим шумом, застилая крыльями небо, они вдруг остановили полет. Вглядевшись, нимфы и Амето увидели, что птицы разделились на две стаи и жестоко бьются, сшибаясь грудью, клювами и когтистыми лапами; воздух казался полон перьев, как хлопьев снега в ту пору, когда Аполлон входит в созвездие Юпитеровой кормилицы; но после долгой битвы побежденные журавли улетели. Амето зрением не умел еще постигать божественный замысел и, удивленный, гадал, что знаменует собой эта битва, любопытствуя, куда повернут победившие лебеди; но вдруг неведомый свет излился с неба. И как пред израильским народом в пустыне, так пред ними вслед за дивным мерцанием опустился столп света, за которым остался след, видом точь-в-точь как дочь Фавманта. Едва столп опустился, как Амето отвел взгляд от семи лебедей, не в силах вынести блеска, подобно Фаэтону, когда тот, явившись впервые пред очи отца, оглушенный и чуть не ослепший от грома и блеска, перепугался и прянул назад; что означал этот слепящий столп света, Амето был не в силах уразуметь. Но недолго он ждал, ибо его ушей вдруг достиг нежный голос, промолвивший:
XLI
Я – свет небес, единый и тройчатный.
я семь начало и конец всему,
и все постиг мой разум необъятный.Я – истина и благо; посему
за мною поспешающий избудет
и путь печальный, и стези во тьму,и к ангельским урочищам прибудет,
где, вечные сокровища храня,
я их тому отдам, кто стоек будет.Кто обо мне речет и для меня,
стремясь умом и сердцем к высшей цели,
презрев мирской соблазн и злобу дня,которые от века власть имели над душами,
того я в свой черед в моей
очищу пламенной купели.Живите с миром, и пускай цветет
надежда в вашем благородном круге,
не грозен многозвучный мой приходи свет высокий в темной сей округе.
XLII
Ободренный речью, Амето постиг, что Венера не та богиня, которую глупцы призывают в разнузданном любострастии, а та, что одаряет смертных истинной, праведной и святой любовью. И нимфы показались ему еще прекрасней, чем прежде, их проясненные лики обращены были к свету и озарялись им так, что порой он опасался, как бы они не воспламенились, особенно Агапея и его Лия. Но радость на их лицах прогнала от него спасенья, и, напрягая взор, он вместе с ними силился проникнуть зреньем столп света. Но как ни трудно ему было, все же, подобно тому как в пламени вдруг удается различить горящие уголья, так он увидел наконец светящееся тело, затмевающее разлитый кругом блеск. Как раскаленное железо, выхваченное из горнила, оно рассыпало вокруг себя множество искр, и от них вся окрестность сияла светом. Но сам божественный образ ее и очи он так и не мог разглядеть; и вдруг, покуда он напрягал зренье, богиня возговорила:
ХLIII
О сестры драгоценные, вестимы
немногим в царствие мое врата,
чтоб их достичь – крыла необходимы.Усердность ваша явственна, чиста,
добра, свята, пряма, полна привета,
похвальна, добродетельна, проста,от слепоты уберегла Амето,
и созерцать обрел способность он
мои красоты – средоточье света;и для того был в тайны посвящен,
чтобы друзьям с пристрастьем и стараньем
смог описать столь сладостный полон.Глядите ж на него – ведь он желаньем
постичь меня воспламенен стократ,
но не умеет совладать с пыланьем,земною дрожью будучи объят.
ХLIV
Едва смолкли божественные слова, нимфы поднялись и подбежали к Амето; он же, ошеломленный явленьем Венеры, и не почувствовал, как его схватила за руку Лия; в тот же миг она совлекла с него убогое платье и окунула в прозрачный источник, в котором он весь омылся. А когда скверна сошла с него, Лия чистым передала его в рули Агапеи, и та вернула его на место, где он стоял пред очами богини; там Мопса краем одежды отерла ему глаза и сняла с них пелену, скрывавшую Венеру от его зренья. А Эмилия радостно и заботливо доброй рукой обратила его взгляд к лику богини; тотчас Акримония наделила силой проясненное зрение; Адиона набросила сверху драгоценные покровы; Агапея дохнула ему в уста и зажгла неизведанной силы огонь. Убранный, прекрасный, сияющий ясным светом, он радостно обратил взор к священному лику и, дивясь несказанной его красоте, испытал то, что ахейцы при виде волопаса, обернувшегося Язоном. Созерцая богиню, он говорил про себя: "О богиня Пегасова, о высокие Музы, укрепите мой слабый ум, изощрите меня в лицезренье богини так, чтоб я мог выразить словами эту божественную красоту, если смертному языку дано об этом поведать, хоть и боюсь я, что напрасно тщусь удержать в душе зримый образ".
Долго взирал он на богиню, и чем дольше вглядывался в ее облик, прекраснее которого не видел, тем более прозревал; но какой срок отпущен ему для блаженства, он не ведал, хотя желал бы, чтобы оно длилось вечность, и потому взмолился:
– О священное божество, единый свет небес и земли, если ты доступно мольбам, взгляни на меня и ради твоего святого и невыразимого тройственного имени не откажи мне в помощи: бессмертной рукой даруй то, о чем я молю. Вот пред тобой душа, которая великодушно с горних высот сведена тобой в эту бренную оболочку, откуда она пламенно желает к тебе вернуться; до этого самого дня, памятного навеки, душа моя вся пылала огнем, превыше всего радуя и услаждая Лию, а сегодня, предвестьем сего благого мгновенья, семь раз душа моя была охвачена пламенем так, как вяз охвачен цепким плющом. Но это пламя не сушит жизненных соков и не лишает силы, поэтому я не чувствую боли и не хотел бы его погасить водой; напротив, оно нудит меня раствориться в тебе и быть вечно с тобой. Дай же мне силу выдержать это пламя; пусть любовь моя станет неотделимой от меня и долговечной, пусть пощадят ее судьба и небо, и пусть их лики всегда предстают мне такими, какими они сегодня меня пленили, чтобы я, угождая прекрасным, мог в остаток дней моих помечать каждый белым камешком; а когда Атропос, по общему закону, отторгнет меня от них, пусть моей душе беспрепятственно будет указан путь в горние выси, откуда она сошла, дабы за все тяготы я удостоился чаемой награды в твоих вышних владеньях.
А когда смолк, в ответ услышал такую речь: – Веруй в нас – и познаешь благо, и да исполнятся твои упованья. – И с этими словами богиня исчезла в небе, и сиянье померкло. А блистающий новым убранством Амето, обретя признание покоривших его красавиц, увидел себя сидящим в их кругу и, принимая от них почести, гордился собой. Только богиня пропала, как все, радостно окружив Амето, ангельскими голосами запели:
ХLV
О ты, душа счастливая, благая,
средь сущих и рожденных в добрый час
блаженней ты, чем всякая другая;и здесь ты видишь каждую из нас,
стократ затмившую красой прекрасной
всех в мире проживающих сейчас;так в небесах сверкающей и ясной
звезда любая мнится в дни весны,
с Титаном схожа чистотой алмазной.В дин первые мы были рождены
любовью той божественного лона,
чьи силы высочайших благ полны;мы призваны затем, чтоб без урона
доставить благо это в мир слепой,
не знающий порядка и закона.И каждая, воспламенясь тобой,
душою влюблена в твои услады
(а Цитерея – светоч для любой),И ты нас не лишай своей награды,
и мысли добронравные нам внуши,
и разума открой благие клады,и скольким же возлюбленным – реши -
мы дать могли б любви взаимной сладость,
сумей они коснуться струн души;в груди своей ты ликов наших младость
запечатлей и ощути до дна
их вечную пленительность и радость;и в них ты силу обретешь сполна
перебороть любовные напасти,
и твердость будет в том тебе дана.И той любовью – коль постыдной страсти
не покоришься – вечно будешь пьян,
с годами множа меру пылкой сласти,тебя минует всяческий обман
(житейской суеты обременитель),
тебе же уготовивший капкан.Однако нам пора в свою обитель,
вот-вот сюда придет ночная тень;
но мы вернемся, если вседержительопять вернет на землю божий день;
и лицезреть тебе позволим снова
себя – очам желанную мишень.Хоть мы под сень уйдем ночного крова,
однако же не разлучим сердец -
и в том союза нашего основа;и ты дождись, когда мы наконец,
к тебе благоволя, тебя доставим
туда, где всякой радости венец,где будешь ты пред божьим ликом славим.
ХLVI
Украшенный, Амето с радостной душой слушал пение нимф и постигал куда больше, чем прежде, слухом внимая пению, а сердцем погрузившись в отрадные мысли. Он сравнивал свою прежнюю простую жизнь с нынешней и со смехом вспоминал, каким был; как праздно растрачивал время в охоте среди дриад и фавнов, как испугался собак, потом посмеялся над пылким своим желанием узнать, что такое хвалимая всеми любовь; и ясным умом проник в истинный смысл той первой песни, что услыхал от Лии. Ощутил, какая великая польза сердцу в тех пастушеских песнях, которые прежде только тешили его слух. По-иному он увидел и нимф, которые прежде радовали ему зренье больше, чем душу, а теперь душу больше, чем зренье; понял, какие храмы и каких богинь они воспевали и о чем были их речи; а припомнив все это, немало устыдился сладостных мыслей, обуревавших его, покуда текла их повесть; он понял и какими были те юноши, которых они любили, и какими стали благодаря любви. Только теперь он должным образом разглядел одежды и нравы нимф. Но больше всего возрадовало его то, что они открыли ему на все это глаза и позволили увидеть святую богиню, узнать Лию и в новом убранстве обрести способность любить стольких прекрасных и стать достойным их любви: из дикого зверя они обратили его в человека. От всех этих мыслей он почувствовал столь несравненную радость, что, любуясь то одной, то другой нимфой, едва они кончили песнь, сам запел:
XLVII
О триединый свет единосущный,
земли и неба разум и оплот,
дарящий нам любовь и хлеб насущный,дающий звездам сообразный ход,
а государю их – круговращенье:
заход к ночи, а поутру восход,горячее прими благодаренье, -
тебя и милых нимф боготворю
и посвящаю вам души горенье.Я пылко так за то благодарю,
что ты пришел, не погнушавшись мною,
и я тебя, непосвященный, зрю,что, пренебрегши мерзостью земною,
явил мне волю в надлежащий срок,
грозящую мирскому злу войною;пускай туман мне душу заволок,
пускай сиял ты в дальнем эмпирее,
но Мопса прорекла мне твой урок.Эмилия затем, чтоб я быстрее
пришел в святому лику твоему,
держала речь, подъемля меч Астреи.И много помогла еще тому
та, что хвалила доблести Помоны,
и я к прозренью ближе потому;затем преподала твои законы
мне Акримония, и я обрел,
тебя познав, мирской тщете заслоны.И Агапеи пламенный глагол
меня сподобил огненного света,
и я узрел, пылая, твой престол.А та, что всех прелестнее – Фьяметта -
велела мне, тобой вдохновлена,
во всех делах в тебе искать совета.Со мною схожа, ласкова, ясна,
мне Лия указала смысл подспудный -
и я в него уверовал сполна.И ты, всевиденьем и силой чудный,
направь мой ум с собою заодно,
чтоб среди лучших был я к вехе судной;да будет навсегда утверждено
в моей душе твое святое имя,
и пусть в веках прославится оно.Такая ж слава да пребудет с ними,
которых за любовь и доброту
превознесу я песнями своими.И коль необходимым я сочту
потомкам песни жаркие оставить
и юных нимф прославить красоту,ты сделай так, чтоб злоба строк ославить
не смела бы, не переврал бы лжец
и чтоб невежда не дерзнул исправить(переплети их в шелк или багрец,
дабы – красиво скатанные в свитки -
в чужой стране их не разъял глупец),не дай в них женкам завернуть пожитки,
которые на грош приобретут,
полученный за проданные нитки,пусть на припарки их не раздерут
целители, не знающие дела,
не тем здоровье хворому вернут,не допусти, чтоб зло и закоснело
была твоя краса искажена,
когда перекроят их неумело.И если жизнь им злая суждена,
то лучше пусть избегнут горькой доли,
в веселые попавши пламена.Вручаю их твоей небесной воле,
душа пылает – но кончаю речь;
от милых донн бреду к своей юдоли,дабы желать и жаждать новых встреч.
ХLVIII
Умолк Амето; потянулись по домам со своими овечками пастухи, резвые птицы укрылись на ночь в густых ветвях, уступив место нетопырям, рассекающим туманный вечерний воздух; не слышно было цикад, но пронзительно верещали кузнечики из трещин сухой земли, уже виднелся Геспер в теплых лучах закатного Феба, и вслед за ним возжелал покоя ленивый Зефир. Посвежело, и нимфы, подхватив одежды, венки, луки и стрелы, любезно простились с Амето и отправились по домам. А он, навеки запечатлев в груди их облик, все узнанное твердил про себя и сетовал на скорую разлуку, но, в надежде на новую встречу, радостный расстался с ними и вернулся домой, пылая любовью.
ХLIХ
Среди весенней пышности и пыла,
в лугах благоуханных и густых,
в тенистой сени явлено мне былоувидеть нимф прелестных и младых
и слушать песни дивные украдкой
и про любовь, и про любимых их.И трепетно внимая речи сладкой
и нежным херувимским голосам,
звучащим слуху нашему загадкой,и восхитительным дивясь глазам,
сиявшим столь же дивно и лучисто,
как звезды с поднебесья до утрам,я ощутил, что запылал пречисто
Амур в груди взволнованной моей
(его доселе я не знал почти что);неудержимый в дерзости своей,
он душу мне наполнил красотою,
и песнями, и музыкой речей,и тотчас я охвачен был мечтою,
стремительным волнением в крови
и нежностью сладчайшей и святою.И вот, для новой возродясь любви,
которая раздула жар дремавший,
годами ждавший – только растрави, -и, сердцем загоревшимся познавши
их благо, свыше посланное мне,
я пламень в нем узнал, меня снедавший,