Это полное отсутствие стыда у Дианы значительно облегчало совесть Уинфилда. По крайней мере он не чувствовал себя преступником, развращающим девственницу. Трудно было сказать, кто кого развращал, если понятие разврата вообще было уместно в их случае. В конце концов какие ещё у них были радости, кроме книжек, опиума и любви?
9
Бермондсийские мальчишки не знали, что стало с Уином-Зубоскалом, куда он исчез. В конце концов они нашли своего таинственного кумира на пристани Ротергайта. Это было весной 1850 года. Осколки льда ещё плавали по реке. Мачты кораблей были покрыты инеем.
Уинфилд узнал парней. Они вытянулись за зиму. Их совсем недавно круглые детские лица осунулись и покрылись щетиной. Один из них поднял руку и робко помахал. Уинфилд ответил своей привычной фразой:
– Бегите к своим матерям!
– Нам не к кому бежать, – отозвался парень. – Мы сироты.
Это был Тоби Лангсдейл в компании своих полукровный братьев Робби и Джо, которые тогда ещё были живы. Уинфилд хорошо помнил миссис Лангсдейл. Она была одной из его самых рьяных гонительниц. Один раз она чуть не вылила ведро горячей воды на Уинфилда только за то, что он осмелился пройти у неё под окнами. Миссис Лангсдейл забыть было невозможно. И теперь ему трудно было поверить, что женщина с такой железной волей могла умереть.
– С каких же пор вы сироты? – спросил он у Тоби.
– С Рождества.
– Сочувствую. Вернее, поздравляю. Ну ладно, убирайтесь отсюда.
Но парни не собирались уходить. Парни направились вдоль причала к Уинфилду. Он увидел, что они несли с собой коробку сигар и бутылку виски. Мальчишки походили на трёх восточных королей, принёсших дары младенцу Иисусу.
– Это ещё что такое? – спросил Уинфилд с подозрением.
– Не бойся, это не подарок, – успокоил его Тоби. – Это честная взятка. Нам нужно, чтобы ты нас научил бросать ножи. Этот пройдоха-ирландец Ян Лейвери клянётся, что ни разу в жизни не проигрывал. Мы с ним поспорили. Нельзя же, чтобы ирландец перед нами хорохорился. Поделись секретом, ради Англии.
Уинфилд посмотрел на то, что ему принесли, и кивнул.
– Так и быть, во имя Англии научу вас бросать ножи. В этом деле главное терпение и тренировка. Бросайте ножи в землю, да смотрите, чтобы в ногу не попасть ненароком. Вот и весь секрет. А теперь отдавайте, что принесли.
И он выхватил бутылку и коробку сигар из рук Тоби.
– Расскажете мне потом, чем закончился поединок, – сказал он. – Смотрите, не опозорьте Англию.
Братья Лангсдейл вернулись через три дня. За ними плёлся побеждённый Ян Лейвери, которому тоже захотелось лично познакомиться с мастером метания ножей. В этот вечер они все впятером ужинали в таверне "Голубиное гнездо". Это была первая трапеза, которую Уинфилд разделил в обществе сверстников, не считая его раннее детство в школе Сен-Габриель. Не успев оглянуться, он втянулся в компанию и стал ужинать с новыми друзьями почти каждый вечер. Овдовевшему мистеру Лангсдейлу, который разделял подозрения покойной жены по поводу Уинфилда, пришлось поставить ещё один стул за семейным столом, потому что он не мог спорить с тремя сыновьями. Потом Уинфилд начал приглашать друзей в "Золотой якорь", где они весь вечер пили, курили и распевали песни.
Вскоре остальные мальчишки начали следовать примеру братьев Лангсдейл. Родительские запреты делали дружбу с ним ещё более заманчивой. Они тянулись к Уинфилду с целью перенять у него искусство мятежничества. Однако их ждали неожиданные открытия. Вдруг выяснилось, что бандит неплохо разбирался в законодательстве и медицине. Он знал об обезболивающим свойствах замороженного спирта. Умел остановить кровотечение и предотвратить инфекцию. Ему удалось развеять несколько мракобесных мифов, которые в своё время повлекли за собой столько преждевременных смертей. В какой-то мере для окружающих Уинфилд стал соединяющим звеном с высшей цивилизацией.
Под конец даже матери мальчишек сдались и сожалели о том, что в прошлом судили Уинфилда так строго.
Покорив бермондсийскиx матрон, Уинфилд устранил последнюю угрозу и мог считать свою победу полной, в одночасье превратившись из изгоя в лидера. И ведь он даже не рвался к власти. Власть сама его нашла. Невидимая корона сама опустилась ему на голову, а он от неё не отказывался. Уинфилд когда-то мечтал стать лордом, а судьба сделала его трущобным монархом. На двери его каморки в "Золотом якоре" его друзья вырезали надпись:
Уин-Зубоскал, король Бермондси и Ротергайта
Он взошёл на трон мирно, без лжи и кровопролитий, по единодушному выбору людей, чьи глаза внезапно прозрели. Наконец-то все были довольны.
Почти все. Диана не входила в число ликовавших. Её не приводили в восторг перемены. Уинфилд стал проводить с ней меньше времени. Он начал возвращаться домой позже, а иногда и вовсе не возвращался. Его друзья занимали его до полуночи, и ему не было смысла приходить в "Золотой якорь" всего на несколько часов, а потом опять идти на работу в Ротергайт.
У Дианы хватало гордости сдерживать приступы ревности. Она знала, что они сделают её смешной и жалкой в глазах Уинфилда. Если бы ей были известны волшебные заклинания, она бы сделала так, чтобы его новых друзей придавила насмерть огромная балка.
В те редкие ночи, которые Уинфилд проводил дома, Диана изо всех пыталась вернуть то, что было утрачено за день. Их связь продолжалась, будто ничего не изменилось. O собственном наслаждении Диана уже не думала. Их любовные игры стали для неё войной. Загоняя обиду внутрь, она призывала на помощь всё своё остроумие, всю свою дерзость. Пока он бодрствовал, она лежала рядом с ним, пила виски и смеялась, совсем как раньше. Но как только он засыпал, она впивалась зубами в матрас.
Эти переживания сказывались на её состоянии. Если бы она рассказала Тому про свои симптомы, он бы ей ответил: "А ведь я тебя предупреждал! Амурное баловство – всё это для здоровых людей, не для тебя".
Том сам был неприятно удивлён этим неожиданным взлётом Уинфилда. На протяжении стольких лет всё было тихо. Мальчишка возводил себе баррикады из книжек и пустых бутылок. А тут вдруг начал приводить домой гостей, которые ожидали, что их будут бесплатно кормить и поить.
– Ну вот, дорвался, – буркнул Том однажды. – Наконец-то ты наложил свои мозолистые лапы на заветную мечту. Нахватал себе подданных. Они залпом глотают твои небылицы.
– Что в этом дурного?
– Ровным счётом ничего. Все так и лезут пощупать маску, слепленную из плоти и выдумки. Это весьма цинично и так по-английски! Ты говоришь, что ты валлиец, но в душе ты исконный англичанин, в большей степени, чем я. Я тебе даже завидую слегка. У тебя настоящий талант. У меня же нет ничего, кроме книжных знаний, которые я уже сто лет не применял. Эх, если бы я мог продавать свои мозги так же успешно, как ты продаёшь свою изуродованную харю и бандитскую душу!
– И вас мой успех бесит?
– Представь себе! Всё это противоестественно и несправедливо. Ты куришь и жуёшь табак, а зубы у тебя белые. А спина, невзирая на каторжную работу, по-прежнему прямая. У тебя что, суставы железные? Другого объяснения я не нахожу. Но больше всего меня удивляют твои руки. Чёрт с ними, с мозолями, с грязными ногтями. Посмотри, какие кисти длинные да узкие! Какие тонкие запястья! И эти руки таскают ящики? Такие руки я видел только у племянника лорда Миддлтона.
– Простите, доктор Грант, но я не заказывал свои руки, – попытался оправдаться Уинфилд. – Какие Бог дал…
– Молчи! Как мне реагировать на подобного рода медицинские парадоксы? После всех страданий, которые ты перенёс, ты должен был сдохнуть или по крайней мере свихнуться. Но нет, ты дефилируешь, развернув плечи, точно обвёл вокруг пальца весь мир.
Том нечасто позволял себе подобные откровения. Обычно его тон был холодным и насмешливым, но теперь в нём проблёскивали отчаяние, зависть и недовольство собой. Уинфилд подумал как следует, подбирая слова, потом взглянул Тому в глаза и ответил очень спокойно:
– Не могу с вами спорить. Как всегда, вы очень проницательны. Но на этот раз вы кое в чём ошиблись. Эта трагедия, которую, по вашим словам, я так бессовестно продаю, не только моя личная. Она охватывает всю нацию. Я всего лишь голос английского народа.
Том схватился за сердце.
– Вот теперь мне действительно страшно. Умоляю тебя, не говори такие вещи, даже в шутку. Голос английского народа… Что ещё выдашь? Что ты символ подавленного рабочего класса?
– Представьте себе, доктор Грант.
– Где ты это вычитал? Не мог же ты до такой глупости сам додуматься.
– Я сам до этого дошёл. Я исследовал свою бандитскую душу, как вы выразились, и понял, что я нужен Англии именно в таком виде.
Ужас Тома стремительно нарастал.
– Надеюсь, ты не говоришь такие вещи при людях. Не забывай, мальчик мой, это не Америка. Это наша любимая старушка Англия, где всё ещё можно нажить кучу неприятностей за подобные высказывания. Ты забыл, сколько безумцев до тебя называли себя "голосами народа"? И что с ними стало?
– А мне не надо ничего говорить. Мои люди понимают меня без слов. Можно быть одновременно вождём и голосом народа. Эти два понятия отнюдь не исключают друг друга. Зачем далеко ходить за примером? Возьмём того же самого Кромвеля. Ведь он не был королевской крови. И вёл он себя, мягко говоря, не по-королевски. Его современники говорили, что он носил плохо сшитый камзол из грубого льна в парламент, чтобы подчеркнуть своё презрение к аристократическим условностям.
– И ты помнишь, что случилось с телом Кромвеля после его смерти?
– Кромвель был не первым героем, над чьим трупом надругались. Но даже если бы у него был выбор, он предпочёл бы позор безвестности. Республика ещё возродится. Вот увидите.
10
Разумеется, жителям Бермондси не терпелось, чтобы король представил им будущую королеву. Уинфилд не распространялся о своих планах даже перед самыми близкими друзьями. У него была веская причина хранить молчание: его избранница умирала.
За четыре года тайной помолвки Диана вытянулась на несколько дюймов, но её руки оставались худыми, а грудь плоской. Она казалась ещё более хрупкой в шестнадцать, чем в двенадцать. Опираясь на присущий ему пессимизм, Том счёл своим долгом предупредить Уинфилда.
– Я не предвижу улучшения. Считай, что она доживает последние годы. Если ей повезёт, если она будет избегать болезней и волнений, она дотянет до двадцати, не более того. Первая же беременность её угробит. Если она хочет прожить ещё пару лет, ей придётся за них бороться. Моим указаниям она не следует. Может быть, она послушает тебя?
Уинфилд молча кивал и старался не принимать эти слова близко к сердцу, зная склонность Тома преувеличивать. Он продолжал утешать себя мыслью, что Диана рано или поздно перерастёт свою болезнь и они смогут пожениться.
Но время летело, а состояние девушки не улучшалось. Даже самая лёгкая нагрузка её утомляла. Поднимаясь по лестнице, она останавливалась почти на каждой ступеньке, чтобы перевести дыхание. Это зрелище нервировало Тома. Он знал, что она не притворялась с целью увильнуть от обязанностей. Напротив, она из гордости старалась скрыть симптомы. Работу она всегда выполняла исправно. В конце концов Том освободил её от необходимости ходить по лестнице и держал её на нижнем этаже таверны. Она целыми днями сидела в углу на кухне и остервенело точила ножи.
Наблюдая за Дианой, Уинфилд начал задумываться о том, что, возможно, пессимизм Тома был оправдан.
Впервые в жизни Уинфилд чувствовал себя никчемным. В конце концов он положил конец этим тайным встречам на чердаке. Он напоминал ей, чтобы она не выходила на улицу без плаща, уговаривал её есть, даже когда у неё не было аппетита, следил, чтобы она спала не меньше семи часов в сутки.
Эта братская опека со стороны бывшего любовника бесила Диану. Лучше бы он совсем от неё отвернулся. При этом болезнь Дианы не притупила её желания. Как назло, Бриджит и Ингрид без умолку болтали о своих приключениях. У них личная жизнь процветала. Каждый день новые матросы, новые рабочие.
Один раз, когда Уинфилд набросил ей шаль на плечи, она его оттолкнула.
Её глаза, обычно неподвижные и лишённые выражения, вдруг вспыхнули такой злобой, что он невольно отдёрнул руку.
– Если ты ещё раз меня похлопаешь по спине, я перережу тебе горло, – сказала Диана. – Не подходи ко мне и не заговаривай со мной. Ступай к своим дружкам. Теперь все лондонские шлюхи твои.
К её величайшему удивлению, Уинфилд кивнул и молча вышел из таверны, не пытаясь оправдаться. Если уже Диана вбивала себе что-то в голову, её было невозможно переубедить. Самым мудрым решением было дать ей время остыть.
Он перестал ночевать в "Золотом якоре". После работы шёл со своими друзьями прямиком в таверну "Голубиное гнездо". Раз в неделю приходил к Тому, чтобы отдать ему часть своего заработка. Иногда после полуночи Диана слышала приглушённый усталый голос Уинфилда на первом этаже. Ни смеха, ни звона стаканов. Он являлся, сухо приветствовал хозяина, оставлял деньги и тут же уходил.
Том не знал точно, что произошло между Уинфилдом и Дианой, но их внезапная холодность друг к другу радовала его. Он вздохнул с облегчением, убедившись, что идиллия угасла. Бешеная карусель перестала кружиться. Разбойничьи песни затихли. Том от души надеялся, что дети не помирятся. Порознь они были безопаснее для самих себя и для всего мира.
Вопреки надеждам Уинфилда, время и разлука не охладили ненависть Дианы, а только распалили её. В запутанном сознании девушки одна крайность заменила другую. Эта новая ненависть к былому кумиру превратилась в нечто похожее на призвание для Дианы. Монотонная работа, которую она выполняла в таверне, оставляла уйму времени для размышлений, и хотя её руки были заняты, мысли блуждали. Вскоре образ вымышленной герцогини, которую Уинфилд шутливо упомянул, опять всплыл у Дианы перед глазами. Девушка вспомнила про старую соперницу и принялась истязать себя сценами, которые рисовало ей воображение. Ей представлялось, будто Уинфилд, облачённый в мантию лорда, целует герцогиню на ступеньках Вестминстерского дворца.
Выдумав себе соперницу, Диана придумала и нового героя по имени Леший. В его честь она сочиняла песни. Поздно вечером на чердаке слышался грустный полудетский голос.
Tarry, Ogre, do not haste.
How does the duchess taste?
Drink her blood, eat her meat!
Is she bitter? Is she sweet?
Ингрид и Бриджит, добродушные мещанки, испуганно перешёптывались и качали головами.
11
Друзья Уинфилда заметили перемены в его поведении. Он доставал свою гитару только для выступлений, и даже тогда было видно, что заставлял себя петь через силу и смотрел куда-то в сторону, а не на зрителей. Казалось, он не мог дождаться, когда публика разойдется.
Тоби и Ян озвучили свои подозрения друг другу, но всё никак не могли собраться с духом спросить Уинфилда напрямую. Больше всего они боялись, что он заболел чахоткой. Признаки болезни были им хорошо знакомы. Чем ещё можно было объяснить эту сонливость и апатию?
Однажды вечером они ужинали втроём, как обычно. Тоби рассказывал анекдоты, но Уинфилд не смеялся и даже не слушал. Он полчаса мочил одну и ту же корку хлеба в стакане с чаем. Зато он уже успел выкурить три или четыре сигары.
В конце концов Тоби надоело смотреть на эту сцену терзаний. Он прервал очередной анекдот посредине и спросил напрямик:
– Что стало с твоими зубами?
Уинфилд встрепенулся, точно пробуждаясь от сна, и с недоумением взглянул на Тоби.
– A… Что с моими зубами? Прости, не расслышал.
– Я сегодня вижу только двадцать восемь вместо тридцати двух или сколько их положено иметь взрослому человеку. Тебя что-то гложет?
Уинфилд мог рассказать им что угодно, только не правду. Он знал, чего можно ожидать от доброжелательных друзей. Тоби-прагматик сказал бы, что глупо цепляться за болезненную девчонку, когда вокруг есть столько здоровых. Потом бы привёл пример собственного отца, который успел жениться и овдоветь четыре раза и произвёл на свет семерых детей. Ян в сотый раз предложил бы Уинфилду навестить прелестниц, которые помогли бы ему снять напряжение, не задавая вопросов. При этом его друзья были не более чёрствыми, чем остальные мужчины в Саутворке. Привязанность Уинфилда к подруге детства расценивалась как своего рода прихоть. Тоби и Ян лишь пожимали плечами. Что делало эту хмурую, замкнутую ведьму такой незаменимой в глазах Уинa? Неужели эти дурацкие игры в театр и баловство с опиумом могли так прочно связать два сердца?
При всей своей симпатии к товарищу Тоби и Ян не могли ему сочувствовать, просто потому, что не понимали его. Они уже смирились с тем, что слишком многое в нём оставалось для них загадкой. Слишком большая часть его души пряталась между страниц книг, которые он читал. Друзья не использовали эту любовь к книгам против Уинфилда, потому что он этим никогда не щеголял перед ними с целью утвердить своё превосходство. И ему было всё равно, если бы над ним начали смеяться, лишь бы предметом насмешек не стала Диана.
– Что тебя гложет, Уин? – Тоби повторил вопрос. – Ты весь вечер молчишь.
Уинфилд внезапно выпрямился, упираясь руками в крышку стола.
– Господа, у меня блестящая затея.
И он знаком приказал друзьям сблизить головы.
– Кажется, я наконец нашёл способ набить карманы, – прошептал он.
– Знаете фургон, который привозит оружие с фабрики? Так вот…
Выслушав замысел Уинфилда ограбить оружейный завод, Тоби и Ян одновременно выдохнули и откинулись на спинки стульев. Теперь они точно знали, что их друг тронулся.
Уинфилд дал им несколько минут, чтобы мысленно переварить и оценить его план. Первым нарушил молчание Ян.
– Хороша шуточка. Давайте посмеёмся вместе и доедим ужин.
Уинфилд презрительно нахмурился.
– Какой трусливый народ пошёл. Я так и знал, что вы не согласитесь. И зачем я вам рассказал про свою затею? Надо было самому это дело провернуть.
– Тишe! – прошипел Тоби. – Разве можно орать на весь трактир о таких вещах? Ты же не хочешь, чтобы другие тебя опередили?
Ян взглянул на друга с ужасом.
– Так ты на это согласен?
– Почему бы и нет? – Тоби азартно потёр руки. – Уин будет нами командовать. Он этим ремеслом хорошо владеет. Если бы это предложил кто-то другой, я бы в жизни не согласился.
– Благодарю, – ответил Уинфилд и шутливо поклонился. – Хоть кто-то мне доверяет. Похоже, вы остались в меньшинстве, мистер Лейвери.
– Угу, два против одного, – подтвердил Тоби. – У тебя нет другого выхода, Ян. Примыкай к нам по-хорошему. Иначе нам придётся тебя убить или, по крайней мере, вырезать тебе язык, чтобы ты, паче чаяния, не проболтался.
Уинфилд рассмеялся, но Яну было не до смеха.
– Да вы оба рехнулись, – буркнул он. – Вы знаете, что случится с нами, если попадёмся? Давайте уже прыгнем в одну могилу дружно, раз вы так решили. Принимайте ещё одного болвана за компанию!
Уинфилд просиял и обхватил друга рукой за шею.
– Вот это другой разговор! Я знал, что у тебя хватит ума не перечить мне.