- Помнишь ли ты три правила братства? - твердым голосом сказал проводник, внезапно остановившись.
- Я жизнью своей поклялся исполнить их, - отвечал Кларет.
- Каждому, кто вступает в священную комнату дворца Санта Мадре, я обязан напоминать их, - сказал невидимый проводник, - смотри вон туда!
Кларет широко раскрыл глаза и увидел перед собой озаренного ярким лучом света, как будто падавшим с потолка, нищего монаха. Лицо его было истомлено голодом, и в то время как правая рука бросала серебряные монеты в народ, левая - жадно протягивалась за куском черствого хлеба, который подавала ему чужая рука.
Это был обет нищеты.
Точно по волшебству все исчезло. Непроницаемый мрак водворился там, где за минуту перед тем стоял монах из плоти и крови. Снова упал луч света. Появился патер с гневно распростертой рукой, перед ним - полуокаменевший монах. Приговоренный смиренно опустил глаза и безропотно переносил наказание самой ужасной смертью.
Это был обет послушания.
Кларет в ужасе смотрел на происходившее, но все снова покрыла непроницаемая тьма.
Каким образом возникли эти волшебные явления, находившиеся столь близко от удивленного монаха, что он руками почти касался их? Хотя он часто слышал о таинственных чудесах и наказаниях инквизиционного дворца, но вход в него был дозволен не каждому доминиканскому монаху. Ему отворилась дверь страшного дома, только благодаря посольству от патера Розы к Маттео и Антонио.
Перед глазами Кларета еще раз упал ослепительный луч. Как раз подле него стояла, точно живая, обнаженная дивная женщина.
Изумленный монах, с поднятыми кверху руками, отшатнулся от пленительного зрелища, точно хотел воскликнуть: "Прочь от меня искушение!"
И все-таки он с любопытством, с наслаждением продолжал смотреть на эту женщину, прекрасная фигура которой стояла перед ним, озаренная ослепительным светом.
Она простирала к нему руки, как бы маня его на свою нежную грудь, по которой черные длинные волосы, волнами ниспадая с прекрасной головы, спускались почти до колен, - темные, большие глаза бросали на него горячие, страстные взоры, свежие губы, готовые на поцелуй, манили с такой неотразимой всемогущей силой, что монах, жадным взором впиваясь в стоявшую перед ним женщину, совершенно забылся и хотел броситься к ней.
В эту минуту дивное ведение исчезло, и его, еще взволнованного, окружила глубокая темнота.
Это был обет целомудрия.
Крепкая рука невидимого спутника опять схватила его и повела через бесчисленные перекрестки. Тут Кларет заметил, что незнакомец, обшаривая стену, что-то искал; он, вероятно, дернул за колокольчик, потому что вдруг вдали три раза послышался серебристый звон.
- Ты у цели! - басом проговорил проводник, выпустил его руку и скрылся в темноте позади Кларета. Перед последним отворилась дверь, до сих пор так плотно запертая, что ни один луч света не указывал на ее существование.
Из внезапно отворенной залы блеснул ему навстречу ослепительный свет, и теперь он увидел, что до сих пор шел по высокому, выкрашенному в черный цвет коридору, сверху закругленному сводом.
Кларет вошел в светлую большую комнату, высокие венецианские окна которой были плотно завешаны черными занавесями. Черным же покрыт был и стол, у которого сидели три патера: Маттео, высокий, крепкий, толстоголовый духовник королевы-матери, патер Антонио, старый тощий иезуит, на лице которого лежала печать хитрости, и патер Мерино, еще молодой монах с фанатическим блестящим взглядом. По лицу его можно было видеть, что этот страстный, суровый монах способен был сделаться цареубийцей, если бы фанатизм побудил его к тому.
Дверь затворилась за Кларетом, он склонил голову и сложил руки на груди.
- Что привело тебя во дворец Санта Мадре, благочестивый брат из Бургоса? - серьезно спросил патер Маттео.
- Преподобный патер Роза посылает вам свое приветствие и благословение! - отвечал Кларет, снова кланяясь.
- Да хранит и впредь Пресвятая Дева брата Розу! Что имеет сообщить нам преподобный?
- Такую важную тайну, что высокий патер не решился вверить ее бумаге, а послал меня, брата Кларета, чтобы сообщить ее вам. Путешествие мое продолжалось четыре дня, и мои ноги покрыты мозолями.
- Ты служишь святому делу, награда твоя не пропадет! Сообщи нам слова преподобного патера Розы!
Кларет подошел к черному столу и вполголоса, давая этим понять, какой важности была вверенная ему тайна, проговорил такие слова, которые, если бы их услышал посторонний, безвозвратно и неминуемо привели бы его в руки Вермудеса как изменника королевскому дому. Эти слова преподобный Роза действительно не мог передать на бумаге, а только через надежного и хитрого поверенного.
- Пять дней тому назад, - начал Кларет свою таинственную речь, - в бургосском монастыре был посланный от инфанта дона Карлоса. Войска его, возглавляемые генералом Кабрерой, беспрепятственно подвинулись к самому Бургосу числом в сорок тысяч человек. Дон Карлос возвратит вам всю власть над Испанией, которой инквизиция пользовалась в царствование Фердинанда, если вы согласитесь заключить с ним союз и окажете ему свою помощь! Он письменно поручится, что даст вам все могущество, какого вы только пожелаете и потребуете, - он заново отстроит все монастыри, отнятые у вас и сожженные во время проклятого восстания. В тот день, когда он въедет в мадридский дворец, он заплатит вам такую сумму, которой вы сейчас не получаете и половины! Преподобный патер Роза выхлопотал себе двенадцать дней отсрочки, чтобы посоветоваться с преподобными патерами могущественного дворца Санта Мадре. Завтра, чуть свет, Кларет поспешит обратно в Бургос с вашим решением. Пусть преподобные патеры потрудятся дать мне его!
Маттео с возрастающим вниманием слушал важное предложение жаждущего престола дона Карлоса. Антонио и Мерино также с удовлетворением узнали лестную для их самолюбия новость: вопрос о короне предлагали решить им. Но на их лицах нельзя было прочесть и тени гордости.
От них зависела теперь участь целой страны. Не в первый раз уже, без ведома внешнего мира, решалась судьба Испании в пределах дворца Санта Мадре. Из этой таинственной залы простиралась невидимая сеть на всю страну, опутывала ее и заходила даже за пределы моря, дальше границ ее; из этой залы могущественная рука доставала до ступеней трона.
- Выйди на минуту вон туда, в боковую комнату, брат Кларет, - сказал Маттео, - брат прислужник даст тебе закусить.
Кларет вошел в указанную комнату. Когда он скрылся в ней и дверь заперлась за ним, глаза трех патеров оживились.
- Что скажут мои братья Антонио и Мерино на предложение дона Карлоса? - спросил Маттео.
- Что его следует отвергнуть по двум причинам, - сказал старый Антонио дрожащим голосом, но с юношеским блеском в глазах, - отвергнуть, во-первых, потому, что этот дон Карлос не имеет того, что он без всякого труда обещает.
- А если не имеет, то участь его в наших руках! - прервал старика страстный, фанатический Мерино.
- Мой юный брат забывает выслушать мою вторую причину, прежде чем высказать свое мнение. Я говорю: предложение дона Карлоса следует отвергнуть, во-первых, потому, что этот хитрый ничтожный мятежник не имеет того, что обещает с целью задобрить нас и склонить на свою сторону. Во-вторых, потому, что, как мы слышали час тому назад из уст преподобного патера Фульдженчио, через принца де Ассизи, имеющего достоверную надежду сделаться супругом королевы, вся власть и так сосредоточится в наших руках! - сказал старый Антонио. - Ухватимся прежде за то, что верно, и постараемся удержать его.
- Можем ли мы рассчитывать на протекцию Франциско де Ассизи - это еще вопрос! - возразил Мерино.
- Это был вопрос. Франциско де Ассизи целиком в наших руках! Графиня генуэзская возвратила себе опять свое прежнее неотразимое влияние на него.
- В таком случае еще неизвестно, получит ли этот неаполитанский принц руку Изабеллы? - спросил Мерино.
- Получит! - отвечал Маттео. - Королева-мать одобряет этот брак.
- Да, но герцог Валенсии против него!
- Этот Нарваэц - наш опасный противник! Можно достичь равновесия, противопоставив ему влияние Людовика-Филиппа! - предложил всемогущий Маттео, по-видимому, имевший все дворы в своем распоряжении.
- Так примем же решение! - напомнил старый Антонио, который не считал возможным колебаться. - Будет ли принято предложение инфанта?
Каждый из трех тайных судей инквизиционного трибунала взял шарик из кармана своей монашеской одежды, незаметно положил его в стоявшую на столе урну и тогда тщательно накрыл ее опять.
В этой урне белыми и черными шариками был определен приговор бесчисленному множеству людей. Если в ней оказывалось два или три черных шарика, то жизнь подсудимого была потеряна, спорный вопрос решен отрицательно. Но если в ней находилось два или три белых шарика, то это означало, что решение принято в пользу предложенного вопроса.
Трое судей порознь подошли к урне, потом к ней приблизился патер Антонио и перевернул ее на черное сукно стола.
- Два шарика черных! - сказал сухой старик с хитрыми глазами. - Предложение дона Карлоса отвергнуто. Сообщите монаху из Бургоса это решение, брат Мерино.
- Но погодите, еще одно слово, пока мы не разошлись! Принц де Ассизи через брата Маттео подал прошение на счет одной суммы денег, которой ему недостает и которую он хочет занять у иезуитов. Решили ли мои братья этот вопрос?
- Принц требует миллион реалов, - сказал Маттео, - я думаю, пусть он сперва обеспечит свой брак с Изабеллой Испанской, прежде чем брат казначей выплатит ему эту сумму.
- Мы с этим согласны, - отвечали Антонио и Мерино, - пусть он подтвердит обеспечение, тогда получит и деньги.
- За успех плана я ручаюсь, - сказал патер Маттео с уверенностью и спокойствием, которые должны были бы привести всякого в изумление, - да хранит вас и нас всех Пресвятая Дева!
Патер Маттео поклонился, братья Антонио и Мерино ответили на его поклон и разошлись. Мерино направился к монаху из Бургоса, чтобы передать ему отрицательный ответ, два других патера - через две различные двери залы. Каждого из них ожидал брат прислужник со свечей и повел их по неприветливым, темным коридорам дворца Санта Мадре в их комнаты, находившиеся в разных этажах этого здания, проклинаемого целым народом.
ПРЕРВАННОЕ СВИДАНИЕ
Нежное чувство, возникшее в сердце королевы Изабеллы, разгорелось еще сильнее от непрошенного появления масок в саду и теперь вспыхнуло уже настоящим пламенем.
Расцветающая, юная королева привязалась к прекрасному дворянину со всей страстью, которую только может родить золотое южное солнце и теплая, мягкая южная ночь. Она с восхищением видела, что он также горячо отвечал на ее любовь.
Дон Франциско Серрано, командор войска королевы, с обаятельной уверенностью, подымавшей его в глазах современников, чувствовал, что Изабелла отдавала ему предпочтение.
Умный Олоцага своим наблюдательным, опытным взглядом тотчас заметил, что Франциско нравилась прелестная, пышно расцветающая королева и что взоры Изабеллы на всех придворных праздниках охотнее всего устремлялись на его друга.
Прим, любимец генерал-капитана Нарваэца, был командирован с частью войска под Бургос.
Топете же еще оставался со своими друзьями в столице и в своем роскошном отеле задавал пиры. Он обладал громадным состоянием, был весьма гостеприимен и лучшим удовольствием его было собирать вокруг себя близких ему людей.
Франциско в первые недели после карнавала, приложил все усилия, чтобы отыскать таинственную гадальщицу и узнать от нее более подробные сведения об Энрике и ее ребенке, но все было напрасно: незнакомка, которая, по всей вероятности, принадлежала к высшему кругу, так как была приглашена на маскарад, скрылась бесследно. Никто не мог дать ему даже приблизительных сведений о таинственной гостье и, несмотря на ее обещание в скором времени известить его об Энрике и ее ребенке, он напрасно ждал хоть какого-нибудь известия от нее.
Старый Доминго, пораженный пулей Жозэ, умер и не мог напоминать своему господину о его долге перед Энрикой. Это был единственный человек, который не постеснялся бы откровенно поговорить с блестящим доном Серрано и помочь ему не забыть данных клятв. Но верный слуга крепко спал под великолепным памятником и не мог поддержать своего питомца.
Франциско Серрано был слишком опьянен наслаждениями придворной жизни и той любовной обольстительной атмосферой, которой веяло в убранных золотом покоях Изабеллы. После серьезного разговора с гадальщицей на балу в его душе ожил образ Энрики, но скоро он опять закружился в вихре удовольствий мадридского двора, где празднества и банкеты все сменялись одни другими, потому что не только принц Франциско еще считался гостем, но несколько недель тому назад приехал и младший сын Людовика-Филиппа, короля французов, Антон Монпансье, которого непременно следовало принять со всевозможным гостеприимством. Ведь Людовик-Филипп был высокоуважаемый приверженец испанского двора и, как он сам неоднократно говорил, "друг" королевы-матери, Марии Кристины.
Однажды в числе многих других гостей пригласили к ужину Олоцагу, Топете и Серрано. Мария Кристина любила похвастать умными, изящными, богатыми дворянами своего войска.
Таким образом, образовался блестящий кружок в залах королевы-матери, соединенных с комнатами Изабеллы галереями и коридорами.
Герцог Рианцарес, бывший солдат лейб-гвардии, оживленно разговаривал с Нарваэцем, герцогом Валенсии. Маленький, тщедушный принц де Ассизи, временами украдкой зевавший, вяло беседовал с герцогом Монпансье, а почтенный патер Маттео стоял в стороне с благочестивым патером Фульдженчио, сопровождавшим принца.
Королева-мать очень благосклонно приняла Серрано. Олоцага мило пошутил с очень молоденькой, часто хворавшей принцессой Луизой, которая, по-видимому, произвела глубокое впечатление на молодого Антона Монпансье. Топете обращал на себя внимание великолепной бриллиантовой булавкой, надетой им сегодня для того, чтобы не отстать от принцев, с богатством которых его состояние смело могло соперничать. Изабелла нарочно долго любовалась огромным сверкавшим всеми красками бриллиантом контр-адмирала, чтобы отвлечь свои мысли от Серрано.
Герцог Рианцарес повел свою супругу, Марию Кристину, все еще сиявшую оживленным румянцем, к длинному, изящно сервированному столу, на котором красовались самые редкие цветы, распространяя аромат. Принц де Ассизи предложил руку своей царственной кузине, герцог Монпансье - принцессе Луизе. Олоцага поспешил к маркизе де Бевилль, значительно и самонадеянно улыбавшейся.
Нарваэц без дамы пошел рядом с королевой-матерью, Серрано и Топете должны были удовольствоваться некоторыми приглашенными дамами, Маттео и Фульдженчио повели друг друга лакомиться превосходными блюдами и дорогими винами. Изабелла, не замечая принца, ведшего ее под руку, устремила свои взоры на того смелого стройного офицера, который на маскараде покрыл ее ручки поцелуями.
Серрано подошел к столу со своей донной. Взгляд его встретился со взглядом молодой королевы, которая первая должна была опуститься на свое кресло и этим подать знак всем другим усесться на свои места. Изабелла взглядом пригласила Франциско поместиться поближе к ней и тогда только села за стол. Все последовали ее примеру. Сначала, пока лакеи разносили жаркое, рагу и пучеро, разговор вертелся только вокруг армии, войске карлистов и разных новых учреждениях, к которому незаметно и очень внимательно прислушивался патер Маттео, но когда было подано шампанское, разговор принял, мало-помалу, более интимный характер. Королева украдкой пересмеивалась с Серрано, стараясь расшевелить своего кузена, сидевшего подле нее. Мария Кристина сидела со своим красавцем герцогом филлибхен, как будто еще продолжался их медовый месяц, герцог Монпансье, сын короля французов, краснощекий принц с толстым подбородком, любезничал с томно улыбавшейся принцессой Луизой, а Олоцага шутил с хорошенькой маркизой так мило и элегантно, как умел шутить только он.
Единственным молчаливым и угрюмым гостем за столом королевы, несмотря на вино, был Нарваэц, герцог Валенсии, этот железный человек без сердца и без радостей; по убеждению соправителя, он был возвышен до престола не для наслаждений, а для неусыпного и упорного труда.
После вкусно приготовленного мороженого королева подала знак встать из-за стола. Гости церемонно раскланялись и разбрелись в разные стороны, образовав отдельные маленькие группы.
Лакеи разносили мороженое, шампанское и любимый шоколад в небольших, раскрашенных в китайском вкусе чашках беседующим гостям, из которых одни удалились в ниши маленьких боковых зал, другие, весело болтая, непринужденно расхаживали взад и вперед.
Мария Кристина в сопровождении герцогов Валенсии и Рианцареса ушла в свой кабинет, а молодая королева улучила удобную минуту, чтобы незаметно обменяться несколькими словами с доном Франциско Серрано.
Олоцага, заметив удаление королевы-матери, постарался оживленным разговором отвлечь внимание маркизы от влюбленной парочки.
- Наконец, королева, настала минута, когда я могу быть подле вас! - прошептал Франциско Изабелле, жадно внимавшей его речам; они были сладкой музыкой для ее взволнованного сердца, которое с увлечением вторило им и заставляло ее забывать все окружающее.
- Пойдемте отсюда, дон Серрано, здесь, между чопорными гостями королевы, мы чувствуем радость жизни только наполовину! Там же нас никто не заметит и не услышит, - сказала с жаром молодая прекрасная королева.
Франциско влюбленным взором смотрел на красавицу, лицо которой в эту минуту пылало ярким румянцем. С сильно бьющимся сердцем шла она подле друга, горячо любимого ею, через слабо освещенные пустые салоны, и позволила проводить себя в тот самый уединенный кабинет, где некоторое время тому назад лежала на диване, томимая тревогой за него; лампа распространяла все тот же пленительный матовый свет, так что даже слишком яркий блеск не нарушал торжественного покоя этой комнаты. Издали, из комнат, где были гости, доносились тихие звуки музыки, еще больше волновавшие их сердца, без того уже с неодолимым волнением стремившиеся друг к другу.
Влюбленные были в упоении восторга. Вдруг у двери кабинета раздался шум, портьеру быстро отдернули. Нарваэц сначала в изумлении, потом гневным, осуждающим взором посмотрел на молодого командора его армии.
Суровый герцог Валенсии при виде этой сцены в первую минуту не знал, как ему держать себя, но когда он заметил, что Изабелла, недовольная, даже разгневанная его непрошенным вторжением, хотела сделать ему выговор, он быстро предупредил ее, полагаясь на влияние, которое он имел не только на королеву-мать, но и на все войско - эту опору трона.
Серрано оглянулся и теперь также с сильным испугом увидел генерал-капитана Нарваэца, главнокомандующего всей армией. В первую минуту он схватился за шпагу, с мрачным взором выслушав слова могущественного герцога Валенсии, сказанные отрывисто и сухо.
- Командор Серрано до рассвета должен отправиться с контр-адмиралом Топете в Бургос и там соединиться с командором Примом, который через три дня даст сражение генералу Кабрере!.. Там пусть господа офицеры приложат все свое усердие и сделают как можно больше завоеваний, двор же пусть предоставят дамам и инфантам, так оно будет лучше!