Восторженные крики одобрения были наградой за страшную погоню. Но взоры королевы не следили более за опасным зрелищем. Изабелла давно уже смотрела только на незнакомую донну в черном платье, которая появилась в боковой ложе, и на ее спутника. Изабелла заметила, что прекрасная бледная незнакомка испустила крик, когда взглянула на королевскую ложу, и ее мучило любопытство узнать, кто была печальная донна, украшенная такими дорогими бриллиантами.
- Господин герцог, - обратилась она к Серрано, который все время внимательно следил за зрелищем и не замечал восторженных криков и движений толпы, - господин герцог, не знаете ли вы, кто такая эта прекрасная донна напротив нас, вся в черном, рядом с доном, который, очевидно, принадлежит к высшей аристократии. Неужели вы ее не замечаете? Она дивной красоты и теперь смотрит сюда на нас.
Герцог де ла Торре окинул взором все ложи, чтобы удовлетворить любопытство королевы.
Вдруг его взгляд упал на бледную донну в черном платье, призывавшую его к себе глазами. Серрано вздрогнул.
- Энрика! - прошептал он.
Это слово он сказал вполголоса, невольно, но удивленная королева расслышала его.
- Как, господин герцог, вы знаете эту донну?
Серрано чувствовал, что он готов был упасть. Он ухватился за спинку стула, которая отделяла его от королевы, наблюдавшей за ним нетерпеливым, блестящим взором.
- Вы бледнеете? Что могло так сильно потрясти вас? Вы знаете эту донну, а я горю нетерпением услыхать, кто она?
- Да, действительно, я знал эту донну, - сказал Серрано, не находивший слов от сильного волнения, - в прежнее время.
- Однако, несмотря на прежнее время, эта донна, кажется, чрезвычайно взволновала вас. Вы дрожите, да и незнакомка, которую вы назвали Энрикой, не совсем спокойна. Посмотрите, с какой тревогой и мольбой она взглянула сюда.
Королева говорила шепотом, чтобы никто из присутствующих не расслышал. Оркестр возвестил вступление матадоров, после того как бандерильеро оставили быка одного, метавшегося в бешенстве во все стороны по арене.
Дверь отворилась. Пухета, любимец народа, появился при громе неумолкаемых, восторженных криков. Он был величествен, когда гордо поклонившись, держал в правой руке сверкающий меч, а в левой красный плащ. Твердым шагом приблизился он на середину арены и не удостоил взглядом разъяренного быка. Это хладнокровие на виду самой смертельной, страшной опасности, это спокойствие на обагренной кровью почве арены, где метался взад и вперед раздраженный до неистовства бык, производило сильное впечатление на испанцев. Крики "виват!" не умолкали. Матадор наслаждался безграничной любовью народа, с улыбкой кланяясь во все стороны обширного амфитеатра.
Королева все еще не спускала глаз с той ложи, где Энрика сидела подле Аццо.
Наконец-то Энрика, находившаяся почти в плену у сына цыганского князя, нашла своего Франциско, которого искала с такой смертельной тревогой. Он стоял напротив, в ложе королевы. Изабелла говорила с ним о ней, но Энрика этого не заметила. У нее была только одна мысль, одно желание: встретить своего друга, увидеться с ним опять.
Франциско, по всей вероятности, также узнал ее, поэтому она послушалась совета Аццо обождать, чтобы он пришел к ней по окончании боя быков.
Герцог Рианцарес, усердный поклонник боя быков, спустился в конюшни арены, чтобы побеседовать с пикадорами и посмотреть их превосходных лошадей.
Серрано все еще стоял за креслом королевы, которую сильно мучило нетерпение узнать, кто была незнакомка и какое отношение имела она к ее горячо любимому другу. Она хотела это знать во что бы то ни стало.
Франциско Серрано смотрел в ложу Энрики и встретил ее прелестный взгляд, полный неодолимого стремления к нему, безмолвно приветствовавший его. Он снова увидел ее прекрасные, когда-то обожаемые черты, на которых ясно была написана ее беспредельная любовь к нему. Франциско почувствовал тяжкий упрек своей совести: он должен был увидать Энрику и своего ребенка, даже если бы это стоило ему жизни.
Но Изабелла и ее любовь к нему?
Герцог де ла Торре в первый раз почувствовал нравственную тяжесть, которую наложило на него его величие. Герцог де ла Торре, стоявший, благодаря милостям королевы, выше всех своих современников, почувствовал, как он был беден, несмотря на весь свой блеск, потому что должен был затаить самые задушевные чувства своего сердца и изменить Энрике, чтобы не навлечь на себя гнева королевы.
Матадор Пухета вышел на арену. Бык, ослепленный бешенством и болью, бросался то туда, то сюда, взрывал рогами песок и приходил все более и более в ярость от красных флагов, которые развевались у него над глазами. Вдруг он выпрямился, заметив матадора с красным плащом, в руках, и побежал к нему. Матадор махнул плащом взбешенный бык еще быстрее помчался навстречу опытному и неустрашимому бойцу. Пухета спокойно ждал его, хладнокровно подставил ему свой меч - животное в ярости бросилось прямо на острие и тут же упало, смертельно раненное. Матадор совершил свой великий подвиг, толпа отблагодарила его рукоплесканиями и начала ожидать второй части зрелища, более комичной, а именно боя с Эмбаладо, быком, у которого к рогам были привешены шарики. В этом бою мог участвовать каждый, кто не боялся получить толчок.
Этот второй бык был предоставлен простонародью. Королева поднялась с места. Она внимательно следила за Серрано, не упуская ни одного его взгляда. Изабелле пришло в голову, что эта незнакомая прекрасная донна, которую Франциско невольно назвал Энрикой, была дорога ему, и эта мысль не давала ей покоя. Маркиза де Бевилль подошла к ней, чтобы подать ей мантилью и помочь одеться.
- Маркиза, - прошептала Изабелла значительно и поспешно, - не можете ли вы доверить кому-нибудь одно важное поручение?
- Да, ваше величество, дону Олоцаге, - отвечала Паула вполголоса.
- Ну, так попросите его, если вы вполне на него надеетесь, пойти за незнакомой донной, которая сидит в ложе напротив нас, и разузнать, кто она такая и кто ее спутник. Для меня это сведение в высшей степени важно, маркиза.
- Я бегу исполнить приказание вашего величества, - прошептала Паула, надевая мантилью на чрезвычайно взволнованную Изабеллу.
Мария Кристина также встала с места, и супруг ее должен был следовать за ней, хотя, по-видимому, он охотно остался бы и на вторую часть зрелища.
- Проводите, пожалуйста, мою мать до экипажа, - обратилась Изабелла к своему супругу, - так как господин герцог Рианцарес совершенно забывает нас! Я же попрошу руку господина герцога де ла Тор-ре! - прибавила она, обращаясь к Серрано, который никак не ожидал этой задержки, но не показал виду ни малейшим движением лица, что порывался к Энрике.
Король взял под руку Марию Кристину, Изабелла с торжествующей улыбкой положила свою руку на руку герцога де ла Торре. У подъезда Франциско еще нашел время подозвать Прима.
- Ради всех святых, - шепнул он ему, - узнай, где живет Энрика с незнакомым доном. Она вон там в ложе, сию минуту встает с места, чтобы догнать меня.
- Донна в черном платье?
- Это Энрика! Иди за ней вслед, я должен знать, где она живет, где я могу ее найти!
- Господин герцог, вы сегодня чрезвычайно невнимательный кавалер, - сказала королева с едким выражением, - уж не донна ли в черном платье произвела эту перемену?
В то время как маркиза поспешно показывала дону Олоцаге удалявшуюся Энрику и просила его во что бы то ни стало проследить за этой донной, генерал Прим с другой стороны уже пробрался сквозь толпу за двумя незнакомцами.
Герцог Рианцарес ожидал Марию Кристину у подъезда колизея. Серрано, увидев, что король подходил к своей супруге, надеялся быть свободным. Он хотел проводить Изабеллу и маленького Франциско де Ассизи до экипажа и тогда поспешить за своим другом Примом, чтобы, наконец, увидеть Энрику и своего ребенка. Экипаж подъехал, Изабелла вошла в него, король за ней, Серрано поклонился.
- Мы приглашаем господина герцога отправиться с нами, - сказала королева так настойчиво, что отказаться было нельзя.
Франциско Серрано должен был принять высокую честь, возвратиться во дворец в экипаже королевской четы и отказаться от радости увидеть Энрику и своего ребенка, которого он ожидал найти у нее. Он их почти забыл ради королевы, которая завладела его сердцем.
Энрика проложила себе дорогу сквозь толпу, чтобы добраться до своего Франциско. Она, наконец, очутилась всего в нескольких шагах от него, еще минута, и она догнала бы его. С улыбкой блаженства на лице видела она перед собою конец всех своих страданий.
Вдруг Франциско вошел в королевский экипаж - она закричала, но он не услышал ее, потому что карета уже понеслась с быстротою молнии…
ЛАБИРИНТ
Беспокойство герцога де ла Торре не ускользнуло от Изабеллы. Взгляд женщины, подозревающей своего возлюбленного в измене, глубоко проникает в душу. Но Изабелла еще не верила, чтоб существовала какая-то прочная, глубокая связь между Франциско и той прекрасной незнакомой донной, которую она сегодня видела в первый раз. Она ломала себе голову, придумывая, кто бы она могла быть и каким образом Франциско познакомился с ней. Она, однако, надеялась в очень скором времени получить о ней желаемые сведения, так как маркиза послала своего поверенного проследить за незнакомцами.
Успокаивало пылкую королеву то обстоятельство, что Энрика появилась в колизее в сопровождении очень богатого дона, который не спускал с нее глаз и смотрел на нее взглядом, полным горячей любви.
Дорогой беспрестанно приходилось кланяться народу, восторженно кричавшему приветствия, но зато, к большому удовольствию Серрано, беседовать пришлось мало. Наконец, экипаж повернул к порталу дворца, король повел свою супругу в ее комнаты - Серрано был освобожден от оков, невыносимой тяжестью лежавших на нем уже в продолжение нескольких часов. Он поклонился, Изабелла улыбнулась любезно и, красноречиво глядя на него, сказала:
- Я скоро надеюсь увидеть вас, но только в другом расположении духа.
Серрано поклонился, но в эту минуту он думал лишь о том, какое средство ему выбрать, чтобы найти Энрику и своего ребенка.
Он поспешил домой и с возрастающим нетерпением стал ждать Прима, который должен был доставить ему желаемые сведения. Мучительны были для него часы ожидания.
Изабелла, также чрезвычайно взволнованная, ходила взад и вперед по своей зале. Наконец, послышались шаги и маркиза де Бевилль вошла с известием, ожидаемым с такой невыносимой тревогой.
- Ваше величество, - прошептала Паула, - несмотря на все усилия, совершенные даже с опасностью для жизни, проследить за двумя незнакомцами в страшной толкотне было невозможно.
- Так почему же не приказали алебардистам со шпагами в руках разогнать эту отвратительную толпу? Неужели у меня такие плохие друзья и слуги, что я не могу добиться исполнения самого ничтожного желания? Право, маркиза, можно забыть, что я королева Испании! Для того только, чтобы пощадить несносную, противную толпу, настоятельная просьба королевы ставится ни во что - ха-ха-ха, маркиза, никогда еще я так живо не чувствовала, что наверное можно рассчитывать только на самое себя!
- Ваше величество разгневаны, но я все-таки ничего не могу переменить. Дон Олоцага весьма ревностно исполняет приказания вашего величества.
- Но еще ревностнее ваши, маркиза!..
- Дон Олоцага с опасностью для жизни бросился вслед за незнакомцами, которые уезжали в великолепной карете с четверкой прекрасных андалузских лошадей…
- Кажется, у этой донны не только бриллианты роскошнее, чем у королевы Испании, но даже лошади быстрее и лучше, чем в нашей конюшне! - сказала королева, не скрывая желчной насмешки.
- Он бросился за незнакомцами, - продолжала маркиза, - но не мог настигнуть их. Он заметил, что бледная дама в черном платье попробовала подойти к карете вашего величества, потом, вследствие давки, должна была отказаться от этого намерения и опустила свои руки, уже протянутые вперед. Ее спутник помог ей войти в экипаж, два егеря дали ему дорогу, и прежде чем дон Олоцага мог достигнуть того места, откуда экипаж тронулся, незнакомцы уже скрылись из виду.
Изабелла была раздражена, ее глаза мрачно блистали, никогда нельзя было бы подумать, что эти голубые, мягкие глаза могли иметь такое выражение.
- Вот преимущество королевы, - сказала она с горечью, - во всем она должна положиться на других, самые заветные ее желания находятся в зависимости от произвола окружающих ее. Изабелла сильно топнула ногой.
Молодая королева была вне себя от волнения. Она поспешно ушла в свой будуар, заперла все двери и портьеры и с досадой бросилась в кресло.
- Что если это правда, - прошептала она, - что если он любит эту женщину, которую назвал Энрикой…
Прим, по-видимому, успешнее, чем Олоцага исполнил свое поручение. Спустя несколько часов, когда сумерки начали спускаться над столицей, он вошел в комнату Серрано.
- Нашел, любезный друг! - с восторгом воскликнул он.
- Скажи, где она? Говори скорее! Я должен тотчас же к ней идти! - воскликнул Франциско.
- Имей терпение, всякое предприятие требует сначала обдуманности и спокойствия! Итак, во-первых, маркиза дала Олоцаге такое же поручение, какое ты возложил на меня.
- Оно шло от королевы?
- Конечно. Хотя Олоцага прибыл в одно время со мною ко дворцу того Креза, который, как кажется, покровитель твоей Энрики, однако же он ничего не нашел сказать о ней маркизе! - сказал Прим, весело смеясь.
- Отлично, так, значит, никто из могущих ей угрожать не знает ее местопребывания? Но что ты говоришь о покровителе? Я страшно боюсь, что Энрика попала в руки какого-нибудь негодяя, который…
- Который, по крайней мере, должен быть какой-нибудь восточный принц. Да, мой друг, его дворец на Гранадской улице так великолепен, что герцог де ла Торре со своей удивительной изобретательностью едва ли мог бы придумать что-нибудь подобное!
Франциско Серрано остолбенел. В первый раз пронеслась в его воображении прекрасная картина его первой любви со всеми обольщениями уже минувшего счастья. В первый раз пришла ему мысль, что Энрика, это прелестное создание, могла полюбить другого мужчину и последовать за ним. То, что он считал немыслимым и невозможным, то, о чем он позабыл, гоняясь за счастьем и славою, теперь являлось перед ним с ужасной вероятностью. Энрика могла полюбить другого, одним словом, поступила так, как он сам поступил. Как она была хороша сегодня. Ее бледное и серьезное лицо сделалось еще прекраснее.
- Был ты во дворце? - спросил он нерешительно.
- Нет, я только видел, как прекрасная Энрика с доном, который ее провожал, вышли из кареты и скрылись за дверьми дворца.
- А потом?
- Потом я спросил у одного егеря, кто живет в этом дворце.
- Что же ответил он тебе? Говори скорее, я томлюсь тоской и беспокойством, - умолял Серрано.
- Дворец принадлежит дону Аццо, ответил мне вежливо егерь, он живет в нем один с донной Энрикой.
- Дон Аццо, - проговорил Франциско задумчиво, - я этого имени никогда еще не слыхал.
- Мне помнится, я где-то слышал, что первые цыганские князья носили это имя, - возразил Прим.
- Спасибо, мой дорогой Жуан, теперь мне надо идти на Гранадскую улицу.
- Так позволь мне проводить тебя. Серрано не решался, что ответить.
- Я знаю, что это тебе неприятно, но не думай, что я тебе в чем-либо буду мешать, я только считаю своим долгом не покидать тебя.
- Если так, то ты, должно быть, знаешь больше меня.
- Какое-то предчувствие говорит мне, что я не должен пускать тебя вечером одного в этот чудесный дворец, в который ведут четыре или пять дверей, - возразил Прим.
- Мой милый товарищ, я все более и более чувствую, что ты должен мне заменить брата, который покончил свою темную жизнь в уединенной гостинице Сьерры-Гуадарама. Позволь мне обнять тебя, мой Жуан. Теперь отправимся скорее на Гранадскую улицу, ибо знай: моя первая горячая любовь принадлежала этой прекрасной, когда-то цветущей Энрике, и с тех пор как я ее снова увидел, любовь эта восстала с новой силой от крепкого продолжительного сна. Надень этот плащ, у меня есть другой для себя, и пойдем скорее!
Франциско Серрано и Прим вышли из замка и направились через толпу людей и множество переулков на отдаленную Гранадскую улицу, украшенную многочисленными великолепными зданиями.
Вдруг мимо них проскользнула фигура, закутанная в черный плащ и скрылась в тени домов. Прим с изумлением посмотрел на нее: что-то промелькнуло в его воспоминании, но он не мог себе тотчас же дать отчета в том, где он прежде видел эту сгорбленную фигуру. Он ничего не сказал. Взоры Серрано были обращены наверх к освещенным окнам и балконам, в которых между цветущими гранатовыми деревьями мелькали женские лица.
Друзья приблизились к большому великолепному зданию, которое, бесспорно, было самое красивое на всей улице, населенной грандами.
Шесть толстых двойных колонн из белого мрамора поддерживали широкий балкон, покрытый тропическими растениями. Между этими столбами ступени из тщательно сложенной мозаики вели к пяти дверям, которые казались сделанными из прозрачного металла. За первой дверью видна была чудесная садовая беседка, за второй - было совершенно темно, а за третьей простирался двор, освещенный через разноцветные стекла и окруженный колоннадой, среди которой подымался фонтан из гигантской мраморной чаши, брызгая миллионами капель. Четвертая дверь, казалось, также вела в непроницаемую темноту, за которой, однако же, простиралась необозримая синева, и, всматриваясь в нее, чудилось, что любуешься безоблачным небом.
Это был дворец князя без дворянского диплома и без земли, но с неизмеримым богатством, единственного наследника предков в далеком восточном государстве.
Серрано и Прим подошли к чудесному дому, высокие окна которого были наполовину освещены матовыми лампочками, висевшими между тропическими растениями и пальмами.
Прежде чем дон Жуан успел сказать своему другу: "Это то большое здание, в которое вошла сегодня Энрика", как Серрано вдруг вскрикнул. Он смотрел на одно из высоких окон и вдруг заметил стоявшую у него женскую фигуру, одетую в черное.
- Энрика! Там стоит моя Энрика, она смотрит на меня, она ждет меня!
Прим посмотрел вверх на дворец и увидел Энрику, бледную и задумчивую.
- Через какую дверь она вошла? - с поспешностью спросил Франциско.
Прим стал думать, но то ему казалось, что первая дверь отворилась перед ней, то средняя, и, наконец, он должен был сознаться, что забыл, через какую дверь она вошла.
В эту минуту Энрика заметила двух закутанных в плащи мужчин. Франциско протянул к ней руки, она его узнала и позвала к себе.
Не медля более, Серрано толкнул среднюю дверь, которая вела во двор, окруженный колоннадой и покрытой матовым светом. Дверь легко отворилась. Нетерпеливый Франциско оказался в прохладном дворе. Он торопливо пошел по изящному мозаичному полу, не замечая драгоценных колонн, которые бесчисленными рядами окружали ротонду.
Дверь без шума затворилась за ним. Он очутился один в обширном дворе, в котором неприятно раздавались его шаги. Никто не выходил к нему навстречу, несмотря на то, что он стучал своей шпагой.