Как только Сакрамента вышла на середину площадки, по обе стороны ее, как по команде, образовались две группы зрителей: во главе первой был дон Рамон, а во главе второй - дон Мигуэль.
Испанские танцы существенно отличаются от наших в том смысле, что, подобно танцам древних, они носят символический характер, который сохранила, по-видимому, единственно иберийская раса; он недоступен пониманию непосвященных, и только люди сведущие способны правильно их истолковать.
Сакрамента танцевала уже в течение нескольких минут, когда дон Рамон снял шляпу и, почтительно поклонившись девушке, подал ее ей.
Сакрамента улыбаясь взяла шляпу и, держа ее в руке, продолжала танцевать.
Почти тотчас же из толпы выступил дон Ремиго и тоже протянул шляпу девушке. Та точно так же взяла ее и продолжала танцевать, теперь уже держа по шляпе в каждой руке.
Аплодисменты удвоились.
Тогда дон Мигуэль сделал шаг вперед, снял шляпу и, улучив удобный момент, осторожно надел ее на голову кузины.
Дон Рамон вызывающе глядел на соперника и, отстегнув свой шелковый пояс, накинул его на плечо девушки, неутомимо продолжавшей танцевать.
Дон Мигуэль ответил презрительной улыбкой, отстегнув портупею своей шпаги, он как бы скрестил на плече Сакраменты свое оружие с поясом дона Рамона.
Странное зрелище представляла собой Сакрамента, танцевавшая, не выпуская из рук врученных ей вещей.
Вдруг дон Рамон крикнул пронзительным голосом:
- Бомба!
Музыканты мгновенно смолкли. И тогда запел дон Рамон.
Однако это был не хорошо всем известный романс, а импровизация на его мелодию, восхвалявшая красоту очаровательной танцовщицы.
Когда он умолк, его место занял дон Мигуэль.
- Леттра! - крикнул он и запел.
Таким образом в течение нескольких минут молодые люди вели эту песенную дуэль.
Наконец, уставшая от столь продолжительного танца, Сакрамента, с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, направилась к отцу, следившему с живейшим интересом за всеми перипетиями этой сцены.
Мгновенно воцарилась тишина. Теперь должен был последовать выкуп залогов, которые были вручены танцовщице.
По традиции за каждый залог следовало уплатить по одному медио.
Молодые люди поспешили к Сакраменте и выкупили У нее свои вещи.
- Боже милостивый! Сеньор дон Мигуэль, - с иронией сказал дон Рамон, - какая у вас великолепная шпага! Я был бы в восторге обменять ее на свою.
- Сеньор кабальеро, - отвечал дон Мигуэль с любезнейшей улыбкой, - нет ничего легче заполучить ее. Стоит всего лишь отнять ее у меня.
- Виноват, сеньор, - вмешался в разговор человек, внимательно наблюдавший за происходящим, - позвольте мне, пожалуйста, уладить дело. Вы чужестранец, тогда как я вот уже два года живу в Медельене и - видит Бог! - я хочу, чтобы празднество завершилось благополучно.
С этими словами незнакомец обнажил мачете и воткнул его в землю между молодыми людьми.
- Ура дону Луису Морэну! Да здравствуют французы! - грянула толпа с нескрываемой радостью.
Дон Луис Морэн, или, правильнее сказать, Луи Морэн, знаменитый лесной бродяга, внезапно появившийся на празднестве, был высокий сухопарый человек лет сорока с мужественной и одновременнно добродушной физиономией.
Он, по-видимому, был хорошо здесь известен и пользовался всеобщей симпатией.
- Извините меня, сеньоры, - продолжал лесной бродяга, - что я так бесцеремонно вмешиваюсь в ваш разговор, но я позволю себе сослаться на мнение всех присутствующих; я убежден, что они тоже признают за мной исключительное право положить конец вашей ссоре.
Толпа, так неожиданно призванная в свидетели, отвечала оглушительными криками и неистовыми аплодисментами.
Дон Рамон вежливо поклонился французу.
- Хотя вы и иностранец, сеньор, - вежливо сказал он, - но, как постоянный житель Медельена, вы имеете преимущественное право со мною драться, и я от всего сердца принимаю ваш вызов.
И с этими словами воткнул свой мачете в землю рядом с мачете дона Луиса.
Дон Мигуэль хотел было воспротивиться этому решению, но, несмотря на все его желание помириться с доном Рамоном, зрители не желали на это согласиться, и ему поневоле пришлось уступить.
- Сеньор дон Мигуэль, - с нарочитым упорством продолжал француз, - ведь вам хорошо известно, как диктует обычай завершать празднество, дабы выразить танцовщицам вполне заслуженное признание. Я выступаю от имени жителей Медельена, которых, естественно, не могло не оскорбить грубое поведение этого кабальеро, поэтому позвольте мне преподать ему вполне заслуженный урок. У вас будет возможность встретиться с ним позже, я обещаю, что сам сведу вас.
Слушая слова француза, дон Рамон краснел, досадливо кусал губы и всеми силами старался не обнаружить обуревавшего его гнева.
- Приступим поскорее к делу, сеньор, - вскричал он, - и смотрите, как бы вам самому не пришлось получить урок, который вы так самоуверенно обещаете преподать мне!
- Я сомневаюсь в этом, сеньор, - спокойно возразил француз. - Вы слишком возбуждены и даете волю гневу там, где полагается соблюдать вежливость. Я весьма сожалею, но вы будете побеждены… Кстати, каковы условия поединка?
- До первой крови! - единодушно взревела толпа.
- До первой крови, идет! Будьте повнимательнее, дон Рамон, - насмешливо продолжал француз, - потому что, если вы будете ранены, ваш мачете перейдет ко мне.
- Покамест вы еще не стали его обладателем! - с досадой возразил испанец.
- Это дело всего двух или трех минут, сеньор, - улыбаясь, отвечал француз.
Дон Гутьерре с дочерьми, повинуясь обычаю, не мог покинуть празднества.
Дон Луис и дон Рамон стали в позицию, предварительно обменявшись церемонными поклонами.
Дуэль на мачете отнюдь не шуточна. В отличие от шпаги, мачете не имеет эфеса, защищающего руку, поэтому стоит замешкаться и хорошо рассчитанным ударом противник может отсечь все пальцы.
К счастью, мексиканцы при всей своей удивительной храбрости имеют весьма поверхностное представление о фехтовании, и во время дуэлей, впрочем, довольно редких, уповают главным образом на свою ловкость, нежели на познания в фехтовании.
Тут, кстати, необходимо заметить, что во внутренних провинциях Мексики дуэлянты наказываются очень строго по закону, и если порой возникает ссора, то противники дерутся на ножах, что, благодаря их ловкости и общепринятым мерам предосторожности, как правило, не ведет к трагическому исходу.
Как обещал дон Луис, поединок продолжался недолго. В считанные секунды дон Рамон был ранен, и весьма существенно, в руку. Аплодисменты зрителей возвестили окончание поединка.
- Вот мой нож, сеньор, - сказал дон Рамон, мертвенно бледный не столько от полученной им совсем неопасной раны, сколько от бессильной ярости, - можете им похваляться. Но, клянусь Богом! Клянусь Гваделупской Богоматерью, что вы недолго будете упиваться победой, я скоро верну его себе.
- Я к вашим услугам в любое время, сеньор, - смеясь сказал француз. - Я готов вручить его вам острым концом, разумеется.
- Именно таким путем я и намерен взять его у вас обратно, - сказал молодой человек. Эти его слова в устах любого другого человека были бы всеми восприняты как хвастовство. Но мексиканец на ветер слов не бросает. Повернувшись к сестрам, он церемонно поклонился и сказал:
- Я побежден, сеньориты, но фортуна изменчива, и если сегодня она от меня отвернулась, то в другой раз, надеюсь, будет ко мне благосклонна.
Дон Гутьерре молча поклонился, дочери его поступили точно так же.
- Я готов дать вам сатисфакцию, когда вы этого пожелаете, кабальеро, - сказал дон Мигуэль.
- Я не забуду вашего обещания, сеньор. Можете быть уверены, что в один прекрасный день я напомню вам об этом, - отвечал он улыбаясь. И, уже собираясь уходить, обратился к дону Луису: - На одно слово, прошу вас, дорогой сеньор.
- Хоть на два, если это может доставить вам удовольствие, я к вашим услугам.
Танцы возобновились с новым энтузиазмом. Когда дон Луис и дон Рамон выбрались из толпы, последний остановился.
- Дон Луи, - сказал он, - я хочу играть с вами в открытую.
- Хорошо, хотя я и не вижу, к чему вы ведете. Слушаю вас, сеньор.
Молодой человек улыбнулся.
- Не зная вполне ваших намерений, - продолжал он, - я знаю, однако, достаточно для того, чтобы в случае необходимости вас найти. Я люблю дону Сакраменту, но она меня ненавидит. Однако это меня нимало не смущает. Я поклялся жениться на ней и исполню свою клятву, какие бы препятствия мне не потребовалось преодолеть для этого. Как видите, я говорю с вами вполне доверительно. Я богат, а перед золотом отступают все препятствия. Слушайте же меня хорошенько, дон Луи. Сейчас десять часов вечера, я даю вам время подумать до завтрашнего вечера. Используйте же эти сутки отсрочки, чтобы все взвесить. И не забывайте моего совета, потому что, если нам придется встретиться еще раз, то мы встретимся уже врагами.
- Меня это весьма огорчает, сеньор. Но поверьте, мне способно доставить удовольствие только продолжение дружеских отношений, завязавшихся при таких благоприятных обстоятельствах, - ответил тот с язвительной усмешкой.
- Прощайте, - сказал дон Рамон, резко поворачиваясь. Он ощутил пробуждающийся в нем новый прилив гнева.
- До приятного свидания, - отвечал дон Луис, отвешивая низкий поклон.
Француз с минуту постоял в задумчивости, а потом присоединился к дону Гутьерре и дону Мигуэлю, которые прогуливались вместе с Сакраментой и Жезюситой.
- Следите за мной, - сказал он дону Гутьерре вполголоса, поравнявшись с ним, - но только старайтесь делать это незаметно, за нами следят. И он спокойно продолжал пробираться сквозь толпу, делая вид, что невероятно увлечен всем происходящим вокруг, пока не очутился там, где слуги дона Гутьерре ждали его возвращения.
Лошадь дона Луиса была привязана поблизости, он вскочил в седло и поехал крупной рысью.
Дон Гутьерре и дон Мигуэль не замедлили последовать дружескому совету француза и вскоре уже скакали по дороге к гасиенде.
Когда огни Медельена померкли вдали, всадники пришпорили лошадей и понесли в галоп.
И только теперь дон Гутьерре счел возможным и нужным посвятить своих дочерей в ту часть своих планов, которая касалась непосредственно их.
Новость эта была должным образом воспринята девушками. Сакрамента и Жезюсита, несмотря на свой юный возраст, были истинными мексиканками, с детства привыкшими к всевозможным опасностям, сопряженным с междоусобными войнами. Поэтому перспектива долгого и трудного путешествия их вовсе не испугала, тем более, что с ними будут не только отец и кузен, но также и верные слуги.
На повороте одной из тропинок их поджидал всадник. Это был дон Луис.
- Свежие лошади дожидаются нас в двадцати милях отсюда, - объявил он. - Эти двадцать миль должны быть преодолены до восхода солнца, если даже придется загнать всех ваших лошадей до смерти!.. Надеюсь, вы понимаете, как важно нам не терять ни минуты!.. Вперед!..
Эти слова были произнесены тоном, не допускающим возражений.
Дон Гутьерре и его племянник понимали, какая им грозит опасность, поэтому, не говоря ни слова, они теперь скакали шеренгой, с девушками посередине, стараясь не отставать от француза, летевшего впереди подобно птице.
Глава VII. ПУТЕШЕСТВИЕ
В Мексику ведут две более или менее удобные дороги, одна на Ялану, другая на Орисабу.
Само собой разумеется, что путешественники выбирают всегда именно эти дороги.
Контрабандисты же и подобные им субъекты, которые по причинам, известным им одним, сторонятся или вообще избегают общества честных людей, проторили еще одну дорогу, но она настолько трудна, что считается практически непроходимой.
А, между тем, именно по этой дороге и утекает большая часть богатств Мексики.
Спустя два дня после событий, описанных нами в предыдущей главе, часов около четырех утра, маленький отряд, состоящий из пятнадцати человек, остановился на отдых на холме, считавшемся самой высокой точкой этой контрабандистской дороги.
У подножия этого холма, составлявшего всего метров двести по периметру и частично поросшего лесом, и пролегала тропинка, по которой ехали наши всадники.
Лучшее место для устройства лагеря просто невозможно себе представить. С вершины холма открывался широкий обзор, так что внезапное нападение со стороны кого-либо становилось практически невозможным.
Немного позади находилось ранчо, нечто вроде полуразвалившегося навеса, который, казалось, должен 6ыл рухнуть при первом же порыве ветра.
Здесь-то и разбили свой лагерь путешественники.
Наваленные один на другой тюки образовали ограду, к которой были привязаны у коновязей лошади и мулы, спокойно жевавшие клевер. Тут же, всего в нескольких шагах от животных, возле трех наполовину потухших сторожевых огней, спали путешественники, вытянув ноги к огню и завернувшись в плащи. И только один часовой, облокотясь на карабин, охранял общую безопасность.
Начинало светать; густой пар, подобный беловатому дыму, постепенно поднимался со дна долины; солнце еще не выплыло из-за горизонта, но небо уже начинало светлеть - все свидетельствовало о близком наступлении дня.
В эту минуту в кустах, окружающих лагерь, послышался легкий шум, и над грудой тюков показалась голова человека, беспокойно оглядывающего лагерь.
Часовой вместо того, чтобы поднять тревогу, перегнулся через ограду и протянул новоприбывшему руку, чтобы помочь ему перебраться через нагромождение тюков.
- Карай! - шепотом проговорил караульный, как только друг его очутился внутри лагеря. - Откуда это вы взялись, дружище, черт побери? Я уже начал приходить в отчаяние и решил, что вы не вернетесь.
- Гм! - отвечал тот. - Я совершил длинное путешествие, дорогой сеньор Карнеро, и по очень плохим дорогам.
- В этом я убежден, друг Педросо, но теперь не время болтать: ложитесь скорей и сделайте вид, что спите, иначе, если этот проклятый француз проснется, он непременно заподозрит, что вы гуляли при лунном свете.
- Вы правы, дружище, - отвечал Педросо, ложась на землю и закутываясь в плащ, - осторожность никогда не мешает.
- Ну, а что, все в порядке?
- Все идет как нельзя лучше.
- Вот это хорошо, -сказал Карнеро, потирая руки. - Мне сдается, мы с вами обделаем хорошее дельце… Но, однако, довольно разговаривать, дружище, вы и сами знаете, как вредно болтать больше, чем следует.
И с этими исполненными мудрости словами достойный сеньор Карнеро вернулся к обязанностям часового.
Почти в ту же минуту поднялся один из спящих и, встряхнувшись, направился прямо к часовому.
Это был дон Луис Морэн или Луи Морэн, в зависимости от того, как читатель предпочтет его называть.
Карнеро, видимо, со страхом взирал на подходящего. Однако француз казался совершенно спокойным и ничем не выдавал возникшего у него сомнения в верности этих двух типов.
- Ну Карнеро, - сказал он часовому, - как провели ночь?
- Я за всю ночь ни на секунду не сомкнул глаз, ваша милость.
- Все было спокойно?
- Да, ваша милость, все.
Дон Луи внимательно осмотрел окрестности лагеря, а затем погрузился в размышления и, по-видимому, не особенно радужные.
Беглецы, назовем их так, потому что название это как нельзя лучше подходит спутникам отважного француза достигли первых ущелий лас Кумбрес, непрерывной цепи утесов, громоздящихся один на другой, у подножия которых пролегала довольно широкая дорога, проложенная в скалистой гряде еще первым потоком испанских переселенцев, а теперь совершенно заброшенная мексиканцами.
Французу хотелось как можно скорее миновать лас Кумбрес, место, наиболее благоприятное для нападения из засады, но к сожалению, это было достаточно трудно, потому что тропинка, по которой он шел до сих пор, сливалась здесь с большой дорогой и снова свертывала с нее лишь почти на полдороге от Пуэбло. Вот в чем заключалась опасность, которая, как ему казалось, грозила его спутникам.
В Мексике наряду с двумя силами, ведущими непримиримую войну друг с другом, существует еще третья, которая живет за счет двух вышеупомянутых и ведет столь же непримиримую борьбу с обществом, добывая тем самым средства к жизни.
Эта довольно внушительная часть общества, рекрутируемая частично из отщепенцев общества, которых постоянная анархия выбрасывала на поверхность, а частично из разоренных войной, получила название сальтеадоры, или грабители с большой дороги.
Здешних сальтеадоров никоим образом нельзя смешивать с разбойниками, которые грабят на больших дорогах в Старом Свете.
В числе сальтеадоров оказывались представители всех классов общества, в том числе и аристократы с изящными манерами, называвшие друг друга не иначе, как кабальеро. После очередной экспедиции сальтеадоры спокойно возвращаются домой и как ни в чем не бывало появляются в обществе, украшением которого они себя считают. Они ведут привычный образ жизни до той поры, пока не представляется случай принять участие в очередной экспедиции, дабы пополнить свои кошельки.
Среди них попадались офицеры различных чинов, служащие городских муниципалитетов, негоцианты и даже литераторы. При этом следует заметить, что эти люди уверены в полной своей безнаказанности, а потому действуют почти открыто, а если порой и надевают маски, то скорее в силу установившегося обычая, нежели необходимости.
Путешественники, со своей стороны, тоже не питают лютой вражды к этим рыцарям легкой наживы. Отлично понимая, что всякому человеку надо жить, они никогда не пускаются в путь без того, чтобы захватить с собой соответствующей суммы на долю рыцарей больших дорог.
Эта проблема решается, так сказать, полюбовно, без каких-нибудь споров и столкновений. Когда же сальтеадорам приходится иметь дело с иностранцами, по большей части не проявляющими подобной предусмотрительности и терпимости, они впадают в ярость и уже не только до нитки грабят путешественников, но даже и убивают их.
Некоторые путешественники, в надежде, что алчные бандиты удовлетворятся скромным откупом, брали с собой лишь небольшую сумму денег, однако сальтеадоры усматривали в этом покушение на их благосостояние и принимали соответственные меры для "восстановления справедливости". В один из дней в Мехико, Пуэбло и Веракрус было расклеено объявление, которое мы приводим полностью, не меняя ни одной буквы
"Генерал сальтеадоров, обнаружив, что путешественники почему-то уклоняются брать с собой в дорогу более или менее приличную сумму денег, предупреждает, что те путешественники, у которых не окажется при себе двенадцати пиастров, будут подвергнуты телесному наказанию".
В заключение остается добавить, что объявление, как и полагается, было подписано псевдонимом, впрочем, все знали, кто за этим псевдонимом скрывается
И, что самое удивительное, объявление это не только не вызвало всеобщего негодования, но, напротив, было воспринято, как совершенно естественное.
Вот в каких условиях приходилось путешествовать в Мексике, и вот почему опасения дона Луиса были вполне основательны. Нашим путешественникам нельзя было миновать местность, где сальтеадоры постоянно устраивали засаду.